Текст книги "Детская шалость. Роман"

***

Помимо неоднократного детального рассказа о произошедшем разным комиссиям, которые, назвав нашу выходку несчастным случаем, всё-таки приняли решение не придавать огласке случившееся, я и Слава самобичевали себя ещё долгое время, что отразилось на здоровье и психике.

Мой друг-брат изматывал свой организм спортивными нагрузками, которые стали приводить к неприятным покалываниям в области сердца.

Я регулярно посещал тренировки, но мои мысли были не о боксе, а о Наде.

В своих мыслях я писал детские стишки и посвящал их пострадавшей девочке. Это обстоятельство, безусловно, сказалось на качестве производимых ударов.

Тренер был в гневе, видя, как я сдал назад за последнее время.

Недовольство наставника меня бесило и, если бы не Славка, я покинул бы СКА, вдрызг разругавшись с преподавателем по боксу, вложившим в меня столько сил.

Вообще, в тот период жизни меня выводило из себя многое – нерифмующиеся слова в моих стихах, тройка в школе, пере– или недосолёная пища, гороховый суп, и многое-многое другое (наверное, переходный возраст начинался).

Но больше всего меня бесили пьяницы!

Шалость четвертая

Я, бабушка и Славик возвращались с покупками из магазина домой.

Полным ходом шла подготовка к новому учебному сезону, а мы (я и Славик), выросшие за лето в спортивном лагере на несколько сантиметров, экстренно нуждались в обновках. Поэтому бабуля устроила нам (выражусь новомодным словом) шоппинг.

Наша троица подходила к родной парадной, в которой почему-то постоянно пахло мочой. Вдруг возле входа в вино-водочный магазин, расположенного через дорогу от нашего дома, как раз напротив окон нашей коммунальной квартиры, раздался пьяный мужской голос, заставивший всех нас обернуться.

– Ах, ты грязная патаскуха! И ты мне утверждаешь, что между вами ничего не было! Ах, ты …лядь такая!

Я и Славик прыснули смехом, услышав неприличные выражения, но, перехватив суровый бабушкин взгляд, смех прекратили.

– Вот, ребятки мои милые, во что превращается человек, начавший злоупотреблять спиртным, – сказала бабушка и, указав рукой на давно небритого, грязного мужчину, который сквернословил в адрес рядом идущей женщины с растрёпанными сальными волосами и заплывшим левым глазом от удара кулаком.

– Я очень надеюсь, что в ваши светлые головы никогда не придёт мысль так пить спиртное.

– Бабушка, могла бы об этом не говорить, ведь мы – спортсмены! – уверенно высказался Слава и, выкинув левую свободную руку вперёд, продемонстрировал хорошо поставленный джеб (прямой удар).

– Да, да, бабуля, совсем пить не будем! – заверил я нашу бабушку и тоже разрубил уличный воздух свободной рукой, согнутой для бокового удара.

– Я верю, верю вам, мальчики! Но совсем не пить – это тоже как-то не по-людски. В праздники, как это делают ваши родители.., – бабушка Тамара осеклась, вероятно, поняв, что ляпнула не то про общих родителей, но увидев, что её слова остались незамеченными, продолжила:

– В праздники можно. По паре рюмочек даже нужно! Спиртное снимает нервозность и улучшает кровообращение. Главное – не злоупотреблять, а в меру всё можно.

– Я думаю, бабушка, наш тренер с тобой на эту тему поспорил бы, – произнёс Славка и первым проник в полумрак парадной.

– Вот так, бабуля. А ты говоришь! – сказал я и улыбнулся, демонстрируя красивые ямочки на щёках.

– Пойдём, мой хороший! – улыбаясь, произнесла бабушка и, поцеловав меня в темечко, вошла в открытую дверь.

Я зачем-то обернулся и ещё раз посмотрел на пьянчуг.

Мужчина всё матерился, но только делал это намного тише, жестикулируя руками.

Его образ остался в моей памяти, и я, зло сплюнув на асфальт, пошёл догонять своих.

Тридцатого августа приехали мама и папа. Наша радость не знала границ, ведь мы не видели родителей без малого полгода. Их чемоданы ломились от подарков, и это усиливало наше праздничное настроение.

Последний день каникул мы провели вчетвером в ЦПКиО (Центральный парк культуры и отдыха), кормя ручных белок и катаясь на лодках по пруду. Бабушку Тамару оставили дома готовить нам праздничный стол по случаю приезда родителей и предстоящего начала учёбы в пятом классе. Кушанья удались на славу.

Первого сентября, как и в предыдущие годы, накрапывал мелкий дождь и поэтому школьную линейку с улицы перенесли в актовый зал.

Под выступление директора школы и какого-то ответственного работника из ЦК ВЛКСМ, я любовался своими родителями.

Как сейчас помню их красивые, счастливые лица, на которых отчётливо читалась гордость за своих детей и детей всей Страны.

В тот момент я был признателен папе и маме, что являюсь их сыном, что имен но Я – ИХ сын!

Хотя мамы и папы часто не было дома, но для меня родители были самым большим авторитетом на свете, даже (честно признаюсь) большим, чем компартия.

После урока Мира и вступительной речи классного руководителя мы были отпущены по домам.

Дождик прекратился, и выглянуло яркое, тёплое солнце. Возле парадной лестницы школы, внизу, нас ждали родители.

Не заходя домой, мы вчетвером отправились гулять по Летнему саду, где под задумчивые и порой суровые взгляды статуй играли в догонялки, оббегая мелкие лужи, и купались в жёлто-оранжевом море влажноватой опавшей листвы. Это было здорово!

Семейный ужин был завершён, мы со Славой, собрав портфели на утро, готовились ко сну в нашем отсеке комнаты.

Моё внимание привлёк звук, доносящийся с улицы. Казалось, что прямо под окнами жалобно плачет ребёнок.

Я встал на табуретку и выглянул в открытую форточку. Увиденное мне не понравилось.

– Славян, будь другом, подай мне, пожалуйста, вон тот сломанный танчик, – попросил я Славу и указал рукой на игрушку, одиноко стоявшую на книжной полке.

– Держи, Женька, – через несколько секунд отозвался друг-брат и протянул мне макет боевой машины.

– Я думаю, она нам не нужна?! – наверное, больше утвердительно, чем вопросительно произнёс я и прицельно бросил танчик в форточку.

– Ага! Получил?! Больно тебе? Вот и щенку было больно! – кричал я в окно, видя, как сломанный танк достиг своей цели, попав живодёру чуть выше коленного сустава левой ноги.

Мужчина, скрючившись от боли, массировал травмированную ногу и исподлобья всматривался в окна дома, откуда прилетел нежданный «подарочек».

Увидев меня, он выпрямился и, выставив правый кулак в мою сторону, крикнул:

– Ну, сопляк, я тебя запомнил! Ты попадёшься мне, и тогда я тебе башку оторву!

– Женя, что происходит? – спросил Слава.

– Ой, как страшно! – напоследок крикнул я и, спрыгнув с табуретки, ответил Славику:

– Да, ты представляешь, тот пьянчуга, который на днях на пьяную побитую женщину орал, сейчас маленького щеночка на верёвке тянул. Верёвка прямо за шею была привязана, а щенок идти не хотел и упирался всеми лапками. А этот, садюга, его волоком тащил.

Я, вообще, сначала подумал, что ребёнок плачет, а когда выглянул, понял, что собачонка скулит. Вот и кинул в этого гада танчиком, да прямо в ногу и попал.

– А если бы ты ему в голову попал? Ты понимаешь, что пробил бы черепок сразу, ведь танчик железный и достаточно тяжёлый, – нравоучительствовал Слава.

– Ну, во-первых, в голову я ему не попал.

А, во-вторых, он сам виноват. В следующий раз не будет зверюшек мучить. Как по ноге получил, так сразу верёвку выпустил, и щеночек от него сбежал. Вот так-то!

– Нет, Женя, так нельзя! Не гоже сравнивать человека с животным, каким бы этот человек не был. Ты запросто мог убить дядьку и своей выходкой всем причинить несчастье.

А собачонку, конечно, жалко, но она всего лишь собачонка, – продолжал Слава гнуть свою правду, а затем предложил:

– Подумай, Жека, над моими словами. Ладно?!

– Хорошо, Славик. Я подумаю. Но животным тоже нельзя больно делать. Я это хорошо запомнил, когда Машке хвост чуть не сломал. Надеюсь, ты помнишь, чьи лапы на твоём лице?

– Конечно, помню! – произнёс Слава и улыбнулся.

– Мальчики, давайте спать. Спокойной ночи! – сказала бабушка, подошла к нам и, поцеловав в щёчки, удалилась.

Затем зашли родители, они пожелали спокойной ночи, а, уходя, погасили свет.

Я и Славик быстренько разделись и, забравшись под одеяло, сразу уснули, не подозревая, что нас ждёт завтра.

– Бабуля, доброе утро! А где мама с папой? – потягиваясь после сна, спросил я у бабушки, поздоровавшись с ней.

– Доброе утро, Женечка! Родители уехали на работу, – ответила бабушка и поинтересовалась:

– Славик встал?

– Да встал я, встал. Зарядку делаю, – раздался голос Славы.

– Вот и замечательно. А я вам блинчиков напекла. Умывайтесь и прошу к столу, – сказала бабуля и стала разливать чай в стаканы, которые были спрятаны в мельхиоровые подстаканники.

Уроки в школе пролетели быстро, и мы (я и Слава) довольные возвращались домой.

– Мальчики, извините! – догнав нас, произнесла девочка из параллельного класса и, слегка смутившись, спросила:

– Слава, тебя можно на минуточку?

– Наверное, – неуверенно ответил Славик и, пожав плечами, покраснел.

Я улыбнулся и отошёл.

– Женя, не жди меня. Иди домой, я скоро, – крикнул мне Слава после нескольких слов, произнесённых девочкой.

– Смотри на тренировку не опоздай, Ромео! – отозвался я и, вновь улыбнувшись, отправился к дому, размахивая портфелем.

Я переходил дорогу напротив своей парадной, когда за спиной, метрах в пяти, раздался грубый оклик:

– Э, пионер!

Перейдя проезжую часть, я остановился на тротуаре и обернулся. На меня, прихрамывая, надвигался вчерашний собачий мучитель. Его зловещее выражение лица не предвещало ничего хорошего, но страшно не было.

– Ну что, шалунишка, как мне с тобой быть? – зло спросил подвыпивший мужчина, одаривая меня тошнотворным запахом изо рта.

Я воздержался от ответа и, отвернувшись от алкаша, сделал шаг в сторону настежь открытой двери парадной, в которой проживал.

– Ты что, щенок, глухой? Я же с тобой разговариваю! – взорвался криком мужик и, больно схватив меня за правое плечо, развернул лицом к себе.

– Я тебя спрашиваю, ты что опух? – не унимался пьяница, задавая вопросы, смысл которых я не понимал.

– Сегодня, гадёныш, ты не такой говорливый, каким был вчера, – констатировал дядька и, взяв меня левой рукой за горло, стал сжимать кисть, произнося при этом:

– Я говорил тебе, что башку оторву?! Так вот, не обижайся! – и ещё сильнее сдавил горло.

Мне стало очень трудно дышать. Лицо «загорелось», словно его облили бензином и подожгли.

«Пожар» распространялся по всему телу, вызывая ужасную панику. В глазах потемнело, и из них полились слёзы, будто желая сбить «полыхавшее пламя».

Я начал терять сознание, когда невидимая сила тяжёлым ударом обрушилась на голову моего мучителя, сбивая его с ног. Следом за телом алкаша, я повалился на асфальт и стал жадно хватать губами воздух, словно желая заполнить им каждую клеточку своего детского организма.

Ко мне возвращалось восприятие пространства, и я услышал такой знакомый, но ужасно взволнованный голос любимого человека – моего отца: – Женечка, родной, ты как? Идти сможешь?

Сквозь слёзную пелену я с трудом различал лицо папы, но, кивнув головой, стал подниматься на ватные, непослушные ноги.

Отец помог встать и, обняв, прижал мою голову к своей груди, ласково поглаживая волосы ладонью правой руки. Сразу стало как-то спокойно и очень уютно.

Я хотел что-то сказать, но какой-то огромный комок, будто застрявший в горле, не давал мне этого сделать. Тогда я, что было сил, обнял папку и тихонько заплакал, оставляя мокрое пятно на зелёной форменной рубашке военного образца.

Через образовавшуюся щель под левой рукой отца я увидел за его спиной чёр ную «Чайку» с работающим двигателем и открытой дверцей водителя.

Я не мог понять, что делает здесь машина правительственного уровня и куда делся водитель.

Посчитав, что мне привиделось, я отпустил папу и, отстранившись от него на расстояние вытянутых рук, стал вытирать мокрые от слёз глаза.

Картинка обрела чёткость.

Передо мной стоял папа в красивой военной форме (я такой формы никогда раньше не видел), но без каких-либо знаков различия. Его китель был расстёгнут. За ним, приятно урча, стояла чёрная «Чайка».

«Значит, не привиделось. Значит, точно не мираж», – подумал я, и в этот момент услышал пугающий вопль Славика, бежавшего к нам с другой стороны улицы:

– Дядя Андрей, осторожно! У него нож!

Отец обернулся на крик, но среагировать на удар не успел. Стальное остриё кнопочного ножа ворвалось в тело аккурат под левой лопаткой. Острое лезвие, пробившее насквозь лёгкое и глубоко поцарапавшее сердце, было выдернуто на уличный свет рукой убийцы.

Папа уже был смертельно ранен и медленно опускался на тротуар, но окровавленная сталь ещё дважды вошла в него, окончательно лишая отца жизни.

Слава с разбега запрыгнул на спину душегуба и, держась за его шею левой рукой, правой стал наносить убийце удары в голову.

Силы явно были не равны, и мой друг-брат, будучи перекинутым через плечо, больно упал на асфальт.

Алкаш-убийца, зачем-то отбросив нож в сторону, пустился бежать, прихрамывая на левую ногу.

Я опустился на колени перед отцом и, словно загнанный в западню зверь, стал выть от безысходности, обхватив свою голову руками.

Я давил из себя слёзы, но их не было!

На земле стало пусто и отчего-то очень темно. Отчётливо слышался спокойный звук работы двигателя большого чёрного автомобиля, который почему-то был хорошо виден в этой страшной пустынной темноте.

Я очнулся в больничной палате, и возле своей койки увидел спящего на стуле Славу.

– Славик, Славик, – через боль в горле тихонько позвал я.

Мой друг-брат сразу же открыл глаза. Они были болезненно-красного цвета, вероятно, от переутомления.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Слава.

– Вроде, неплохо. Но говорить очень больно, словно внутри горла что-то застряло, – признался я.

– Это скоро пройдёт. Врачи сказали, что это лёгкий ушиб гортани, в результате которого возможно затруднительное дыхание и разговор. В общем, в точности, как у тебя, – разъяснил Славик и, опустив глаза в пол, сказал:

– Бабушка тоже в этой больнице. Она, когда узнала что произошло на улице, сильно разволновалась, и у неё случился второй инфаркт. Врачи говорят, что она выживет, потому что сердце очень сильное. Но волноваться ей больше нельзя.

– А папа, папка как? – возбуждённо спросил я, приподнимаясь на койке при помощи локтей.

– Папа умер, – тихо произнёс Славик и обнял меня за плечи.

Славины слова стали осмысленными, и мозг отдал команду на плач. Я обхватил руками друга-брата, согнувшегося надо мной, и пустил слезу.

Так, в результате очередной моей детской шалости, я похоронил отца, «наградил» бабулю вторым инфарктом и заставил маму возненавидеть меня.

***

Как я уже говорил, мне было мало что известно о родителях, но знаю точно, что отец был старше мамы на пять лет.

Они познакомились в шестидесятом году при каких-то странных обстоятельствах (не то папа в чём-то помог маме, не то наоборот). Глупо было бы, если бы они не влюбились друг в друга с первого взгляда.

Моя мама – красавица. Рост метр семьдесят пять. Стройная. Длинноногая. Как говорил отец о маме – формы аппетитные. Волосы чёрные. Глаза ярко-зелёного цвета, что аж слепят смотрящего в них. Образованная, с чувством юмора.

Батя тоже – ничего себе. Метр девяносто. Свыше ста килограммов веса, и при этом ни капли жирка – одни мышцы. В нём совместилась внешняя красота моего деда с внутренней, душевной красотой и аристократическими чертами моей бабушки.

Не нужно говорить, что и у отца, и у мамы (к моменту их знакомства) было полным-полно обожателей, которые не давали им прохода.

Но случай расставил всё по своим местам.

Спустя год после знакомства, отец с мамой зарегистрировали отношения, создав новую ячейку в обществе социалистического государства. А спустя ещё год родился я.

Мне известно, что отец для моей мамы был не просто мужем и сослуживцем, а был самым любимым человеком на земле, был воздухом, был жизнью. Был ВСЕМ!

Я никогда не слышал, чтобы кто-то из родителей хотя бы просто повысил голос при общении друг с другом.

Их разговоры напоминали щебетание весенних птиц, прилетевших с зимовки в родные края.

Они были той парой, про которых говорят: «Созданы друг для друга». Они были – не разлей вода! А в трудных ситуациях сплочались и любили ещё сильнее.

И вот, с трагической гибелью отца, идиллия рухнула.

Я понял, что мамина любовь ко мне была каким-то ритуальным действом, необходимым для процветания их (отца и матери) любви.

Я, хотя и был частичкой их самих, являлся лишь завершающим звеном любовной цепи. Когда основной, связующий узел был сломан, то вся цепь разрушилась.

Нет, моя мама не отказалась от меня и выполняла материнские обязанности, но было отчётливо видно, что без отца я не представляю для неё какой-то ценности.

Она регулярно напоминала мне, что именно я виновен в гибели папы.

Она разными способами старалась, как можно реже появляться дома, а, придя, подолгу разглядывала фотоальбом.

Все разговоры моей бабушки с моей мамой о том, что жизнь не закончилась и нужно поднимать детей, (а их вдруг оказалось двое – я и Слава), завершались одним и тем же – мама начинала плакать, доводя до слёз и бабулю.

Вообще, я не люблю вспоминать о маме, и вскоре вы поймёте почему.

Шёл сентябрь 1974 года.

Две недели назад, в первую годовщину гибели папы, я, Слава и бабуля побывали на могиле отца и помянули его добрым словом.

Мама была в отъезде.

Я тогда отметил про себя, что как-то быстро пролетел год. И хотя боль утраты ещё была очень острой, но плохие воспоминания отходили на второй план, уступая место жизни.

Мы взрослели, и нас уже интересовали не только спорт и школа, но и девочки.

И у меня, и у Славы были подружки. С девочками мы посещали парки, музеи и кино в свободное от тренировок и учёбы время.

К сожалению, такого времени у нас никогда не было в избытке, и мне со Славиком приходилось урывать моменты для встреч за счёт быстроты выполненных домашних дел или попросту их откладывания до лучших времён.

В тот день в школе нам предстояли ещё два урока, когда было объявлено, что у нашего класса образовалось «окно» (внезапно сделалось плохо учителю географии и его госпитализировали, а заменить заболевшего преподавателя было некем).

Раз на протяжении сорока пяти минут мы были предоставлены сами себе, то, не растерявшись, я и Слава сразу же пригласили наших девочек-одноклассниц на посиделки.

Время было решено провести на прогулочной площадке детского сада, рядом с нашей школой. Туда мы добирались одни, во избежание лишних разговоров со стороны учащихся класса.

Желая напугать своих юных пассий, я со Славой подходили к месту встречи незаметно, спрятавшись за непроглядными кустами акации. В нашей беседке уже кто-то был.

– Что-то я не понял, а как девочкам удалось раньше нас прийти? – спросил меня Слава.

– Тише, тише, Слава, это не девочки. Слышишь, голоса взрослые, – сказал я и прислушался повнимательнее.

– … Лена, детям нужна полноценная мать. Я, в силу своего возраста, не способна предоставить того, что нужно двенадцатилетним подросткам.

С момента гибели Андрюшеньки уже прошёл год, а ты до сих пор не можешь простить своего, Леночка, сына. Мне не ясна твоя позиция, но лекцию по правовым и этическо-моральным нормам я тебе читать не стану. Хочу сказать, что Женечка в трагедии не виноват и не заслуживает к себе такого уважения.., – говорила пожилая женщина, чей голос был очень знаком, но я почему-то сразу не догадался, кому он принадлежит.

– Женька, да ведь это наша бабушка! – еле слышно произнёс Слава и, приложив указательный палец к своим губам, ещё тише продолжил:

– По-моему, она с твоей мамой говорит.

– Но ведь мама в командировке, – неуверенно высказался я, поняв, что Славик прав.

– Приехала, наверное?! – предположил Слава и предложил:

– Давай послушаем.

Мы превратились в слух, но лучше бы этого не делали.

– … Да про что Вы, Тамара Борисовна? Я нормально отношусь к своему сыну и делаю всё, чтобы он вырос достойным гражданином нашей страны.

Я выделяю деньги на его содержание и, на мой взгляд, даже больше, чем необходимо, – с некоторым непониманием говорила мама.

– При чём здесь деньги, Леночка? Я и на свою пенсию прокормила бы мальчишек, если бы у них кроме меня никого не было. Ты пропадаешь сутками, оставив детей на меня. Но мне, без малого, семьдесят лет! Им мать нужна, а не её деньги. Да, да, мать, а не старая бабка, вроде меня.

Складывается такое впечатление, что дома тебе дерьмом пахнет, – с досадой произнесла бабуля.

– Вы прекрасно знаете, что у меня сложная работа, которая связана с постоянными разъездами и…

– Я не о разъездах сейчас говорю, – вежливо, но с напором (как это умеют делать директора школ) прервала маму бабушка и продолжила:

…33

– Я говорю о том, что, вернувшись из командировки, ты не бываешь дома. Дети тебя не видят, а я в твою защиту не могу им ничего вразумительного сказать. А то, что могла бы сказать, не добавило бы тебе чести.

– Интересно! Что же вы такое знаете, Тамара Борисовна, что вам об этом стыдно детям говорить? – с вызовом спросила мама.

– А то, Леночка, что, приехав из командировки, ты сразу же бежишь к Бутусову, который стал твоим напарником в работе вместо Андрюшеньки. Ты вот и сейчас к нему спешишь, даже с детьми не повидавшись.

– ?! – мама в недоумении не знала, что ответить.

– Ну, что же ты молчишь, Леночка? Сказать тебе нечего? – передразнивая маму, спрашивала бабушка.

– Да, Тамара Борисовна, бегу! Служебная надобность превыше всего, – придя в себя, ответила мама и тут же сама перешла в наступление, задавая вопросы:

– Но мне не ясно, откуда Вы знаете, куда и к кому я бегаю? Вы что за мной следите?

– Леночка, поверь мне, я знаю, какая надобность тобою движет в первую очередь. Ты женщина молодая, видная, детородная. А слежку за тобой мне устраивать незачем, и без этого всё видно. Я, как женщина, тебя понимаю. Но, как мать, понять не смогу. Возьмись за ум. Ты нужна детям! – говорила бабуля.

– А я, Тамара Борисовна, и не прошу Вас меня понять. Не нужно лезть в мою личную жизнь и не стоит говорить, как мне вести себя с собственным сыном. Я считаю, что он заслуживает такого отношения к себе и даже ещё худшего. Я не смогу простить его никогда, но ради памяти об Андрее я сделаю всё, чтобы Женя получил достойное образование и не нуждался в элементарном, – достаточно грубо, сдерживая подступившие слёзы, добавила мама.

– Какая ты жестокая, Лена. Неужели ты и раньше такой была, а все мы были просто слепцами. Что ж, и на этом спасибо. Но помни, дети, быстро повзрослев, так же забудут о матери, как когда-то сделала это она. И ты, Лена, останешься одна на старости лет, – спокойно произнесла бабушка.

– Посмотрим! А пока извините, мне нужно идти. Деньги я оставила в трюмо и там же письмо детям с извинениями.

– Я очень надеюсь, Тамара Борисовна, что вы не станете говорить о своих наблюдениях Жене, а я, в свою очередь, подумаю над вашими словами и, быть может, изменю своё отношение к сыну. Хотя, признаюсь, сделать это будет очень непросто. Завтра днём я буду дома. До свидания! – понизив голос до спокойного, сказала мама и, простившись с бабулей, ушла.

– До свидания, Лена! – со вздохом произнесла бабушка, глядя в след невестке, и покинув беседку, направилась ко школе.

Забыв про всё, я и Слава ещё долго сидели в кустах акации, «переваривая» услышанное.

Став случайными свидетелями неприятного разговора, мы призадумались. Нам было, над чем подумать.

Наши девочки-одноклассницы вернулись в школу сильно обиженными, так и не найдя нас.