Текст книги "Любовь моя – Россия! Стихи и песни"

Барыкину Василию Григорьевичу

 
В память моему учителю литературы
 
 
«Сколько лет перепорошено,
Сколько вытаяло зим!» —
В тихой улочке заброшенной
Плакал старый клавесин.
Мне, случайному прохожему,
Отболевшему сполна,
В ноги бросила валёжину
Музыкальная волна.
Пробежала палисадником
Звуков трепетная дробь.
Я стоял вихрастым всадником,
Слыша детское: «Не робь!».
Ближе, ближе: домик, ставенки,
Их резные кружева.
Клавесин – учитель старенький
За меня переживал.
Тяжесть лет кладу под окнами,
Исповедую вину.
А сирень кистями мокрыми
Мне прикрыла седину
Вдруг – обрыв… И ставня хлопнула,
Тротуар укутав в мглу.
Тут я понял, место лобное
Здесь – в сиреневом углу.
 

Дела таёжные, дела мужские

 
По тайге полсезона прошастали.
Перекур на два дня – Новый год!
Даже Дымкина морда ушастая
далека от собачьих невзгод —
любопытствует шумно и радостно,
поднимая всеобщий настрой.
Дед Мороз, ну, конечно, под «градусом»,
разливает кедровый настой.
База дышит ухой и пельменями,
надоела «резина» консерв,
а приправой к ухе из Тюмении
«Звёзды» падшие дарят концерт.
Под Луной и балки, и вагончики
(по реестру их семь единиц)
прилепились на северном кончике
края нефти, болот и лисиц.
Двадцать сейсмиков, зри – соплеменников,
отдаются домашним делам,
растрепав кучу «тёщиных» веников
по мужским задубевшим телам.
Ночь надвинулась пасмурным паводком,
загустела на Лысой горе.
А механик с каким то там патрубком
всё возился… и свет не горел.
Ерунда, к темноте мы привычные
не суём в службу соцбыта нос.
Под гитару расскажем про личное
и по теме обсудим вопрос:
почему не торчим в Подмосковии
и свой Сочи не строим в уме?
Потому что у тётки Прасковьи
семь по лавкам и двое – в тюрьме.
Их кормить и воспитывать надобно —
раззудись у Сибири плечо.
Эй, правители, севшие надолго,
не спешите в Сибирь – горячо.
Питер сыт, «скобарей»* поубавилось,
на Москву им «с прибором не класть»
знает Запад, Россия «обабилась»,
но Сибирь у неё не украсть.
Не таёжная тема, не сельская… —
дать народу от Счастья ключи.
Так гуляйте же люди «рассейския»!
Вон, и свет вам «электрик» включил.
Прим. Скобари* – простой народ, лохи, псковские мужики по-питерски.
 

03.12.2014г.

Далёкий подъезд

 
Кто в знакомый подъезд не входил,
возвращаясь из трудных дорог,
и кому полировка перил
глаз не трогала милостью строк —
арифметикой детских сердец:
Лёша, Нелли, в серёдочке плюс?
Как мне дорог далёкий подъезд!
Я его одного не боюсь.
 

1966г.

Молодёжь, что будет с Родиной светлой?!

 
Бывало, мы носили брюки клёш
и удивлялись мужику во фраке.
Сегодня без «ста грамм» не разберёшь:
кто – «голубой»*, а кто рождён в бараке.
Прибитая рекламой молодёжь,
порой пристрастна к наркоте и водке,
страну не любит и не ставит грош,
но деньги вытащит из глотки
С трибуны заливает «соловей»:
Власть в «жесть» ему – шахтёру из Кургана.
А ты его по «Инету» пробей,
увидишь сам – с Рублёвки обезьяна.
Купили паренька за тридцать «грин»*,
в зачётку даром «удочку» черкнули.
Теперь поёт сей русский господин,
что он готов за Русь пойти под пули.
Мы помним вот таких же пареньков —
по пьяни встали грудью перед танком.
Герой страны сейчас «Всегда готов!»
встать в строй за власть имущих или панков.
Куда ты потянулась, молодёжь?
Неужто цель одна – «под веер пальцы»?
За деньги – разум, а за совесть – ложь
не купишь, не продашь… Придут китайцы.
Так где ты, светлой Родины мечта —
создать свой рай в пределах всей Планеты?
 
 
А может просто нету ни черта
тех мужиков, способных сделать это?
Примеч.* – «грин» (жаргон) – «зелёные», доллары «голубой» – от выражения «голубая кровь» синоним – аристократ
 

2012 г.

Глава 2 Окольцованные небом

Прелесть, окольцованная небом

 
Прелесть, окольцованная небом,
в переплёте чувств моих и мук,
я слепил тебя из хлопьев снега,
а, слепив, не выпустил из рук —
заморозил в памяти с подтекстом:
«Крыльев у Любви не перечесть».
Ты осталась там – в далёком детстве.
Я за «тыщи» вёрст – с той птицей здесь.
Здесь, где вьюги прячутся под стреху,
разоряя гнёзда местных птиц,
оставляя в откуп человеку
ширь земли и солнце без границ.
Помнится, прощаясь, ты сказала:
– Для любви не нужен сердцу кнут.
Нас судьба по свету разбросала,
с головой в разлуку окунув.
Улетели годы, как и птицы,
в письмах потерялись… «Се ля ви!».
Наши дети разыграли в лицах
ту же сказку преданной любви —
в жизнь вошли, ступив на те же грабли,
что зовут в народе «Боль разлук».
Мир сегодня лживостью отравлен,
а разлука в поле жизни – плуг.
Не грусти, – родная, успокойся —
там, где внуки, правнуки, родня..,
я всегда с тобой. Пусть неба кольца
ждут потомство завтрашнего дня.
 

08.03.2014 г.

Любовь, как всегда, безумна

 
Любовь не всегда безумна,
Любовь не всегда так гладка
Любовь – это сердца зуммер,
её берегут с оглядкой —
не дай Бог, услышит ближний,
разлука придёт в дороге.
Снимаю не с полки книжной
ту повесть о недотроге:
«Джульетта была невинна,
Ромео – в любовной коме».
Сегодня – любовь противна
и девственность – не в законе:
тусовки, наколки – в душу,
наркотик сближает связи.
Друг друга любовь не душит,
она в половом экстазе
рожает больных уродов…
Опомнитесь, люди! Стойте!
Любовь не вернуть народам,
забывшим веков устои.
 

Весна. Любовь. Портрет

 
Весна неласково
за окнами капелит.
И думы разные,
как всплески акварелей.
Пишу портрет. Тебя —
Пастушку в ярком ситце
и стайку жеребят —
какой красивый синтез!
Весна упрямится,
не хочет поделиться
зари румянцем,
и девичьим ситцем.
Больная кисть – Любовь,
и холст не ожил —
льёт с тел берёз
слезы горячий обжиг.
Но ветер выстеклил
меж туч судьбы осколок
Я кистью выстрелил.
Я знаю, встреча скоро.
 

14.04.1974 г.

Дружба и Любовь

 
(размышлизмы на тему расставаний)
 
 
Ожидание удваивает силы,
взятые из жизни напрокат.
Расставание – совсем не лучший стимул
для сердец, стучавших невпопад:
безнадёжно, трепетно и ёмко
предъявляя детской дружбе счёт.
Верьте, люди, зимняя позёмка
тёплых слов любви не заметёт.
 

27.10.2013 г.

Бесики. Женщина в чёрном

 
Глаза серебрятся ночной поволокой —
блудливые бесики в них и тоска.
А ветер трепал златом вытканный локон,
и чёрные тучи по небу таскал.
Усталая грусть в недосказанных жестах,
в словах неуёмной красы простота.
О, женщина в чёрном, давайте без шефства —
не надо обмана. Взгрустнём просто так.
Слова не затронут заветной мишени,
амурные стрелы остры, не новы.
Забытое прошлое выплыло тенью,
что в беглую душу отбросили Вы.
О, женщина в чёрном. Пантера – не хищник,
а мягкая похоть и страсти оскал.
Вдруг в женских словах стала музыка лишней,
в них вместо любви заметалась тоска.
– Любила ли ты боль и горе? – Любила —
и бесики смеха измерили глубь.
Я знаю, ты думаешь: милый мой, милый,
не будь, как мальчишка, доверчив и глуп.
Любовь мы теряем негаданно часто.
О, женщина в чёрном! Любовь не дари
мальчишкам, для коих великое счастье
Любить… Уходи и судьбу не кори.
 

1997 – 2013 гг.

Снова о первой любви

 
Ревновать и любить хотел он
И смущаться до алой кожи.
Ты в ответ обманула телом,
«обмурлыкав» чужое ложе.
По-кошачьи, походкой гибкой
уходила. А помнишь, в двадцать,
он тебя награждал улыбкой,
а потом научил целоваться?
Не придумать для сказки меру —
поцелуи приходят сами.
Он, тебя обращая в веру,
сам сдавал на любовь экзамен.
Паруса под соблазном ветра
убегать в океан устали.
Красота человека – это
выше самой желанной дали.
Нецелованных нынче мало,
ты уходишь, познав истому,
и не мачту, а жизнь сломала
и прибилась к чужому дому.
Первозданной любви осколок
не сверкнёт маяком, как прежде.
Если сердце набило «оскому»,
оживить его – нет надежды.
Уходя, уходи навечно,
но былое во снах не трогай,
прожигай свою жизнь беспечно,
помолившись пред той дорогой.
 

12.12.2014г.

Моя Луна

 
(издалека с Любовью)
Луна повисла на шесте
Лукавым фонарём.
На пятитысячной версте
Живу я дикарём.
С утра все сорок с ветерком
Гуляют по сорам*,
А в мыслях:
– В баньку бы с парком,
Да водочки «сто грамм».
Но вместо водки пью чифир* —
Живительную муть.
Потом таскаю нивелир,
Как сивая хомут.
Кляну снега, кляну себя,
Тяжёлый груз одежд…
Но прусь, ругаясь и хрипя,
Занять другой рубеж.
В планшетку данные вписав,
Спешу к своей Луне,
Чтоб эта рыжая лиса
– шеста смеялась мне:
– Эх, ты – усталый дуралей,
Иди, не шебаршись*.
Ты ставишь вехи для людей,
А в этих вехах – Жизнь.
Примечания*. Сор (хант яз.) – затапливаемое,
болотистое место
Чифир (жарг.) – крепко заваренный чай
Шебаршиться (жарг.) – сопротивляться, суетиться
 

Песня – молитва

 
Быть может, ты права…
Быть может, ты права,
что ждать, не так уж просто,
что жёлтая трава
сожгла наш перекрёсток,
где разошлись пути
и взгляды, и надежды…
Меня ты не суди.
Я был с любовью нежным:
лелеял по утрам её больную завязь,
в неистовый буран
у сердца, всем на зависть,
я нёс её, я пел…
Какие были песни!!!
В тот миг я так хотел
их петь с тобою вместе.
 
 
Убереги, Господь,
пространство от разрухи.
Любовь и кровь, и плоть
мне не отсушат руки,
которыми обнять
хочу земную прелесть….
Но ты ушла опять,
и песни не допелись.
Приди, я всё прощу —
и сумерки, и дали.
О прошлом не грущу,
его мы не видали —
оно пришло – ушло,
а нам остались тени.
Любовь – не ремесло,
не защитить по теме.
Нет формулы любви,
Есть гены всепрощенья,
наследственно в крови
упрятавшие мщенье
за преданный союз,
не согрешивший в боли,
слетевшей с жадных уст
чужой развратной доли.
Останови себя
на повороте к славе,
и нам грехи
семь нот в одной октаве,
и новым светлым днём
вернётся смысл песни,
и мы с тобой пойдём
опять по жизни вместе.
 

17.12.2013 г.

Гордая любовь

 
Я ухожу по тропке горной
к вершинам гор – чужой мечте.
И мой характер – тоже гордый —
стихом не ринулся в мечеть,
не оскорбил, а внял закону —
Закону гор – спешить к тебе!
И я иду по небосклону
к любимой, ждущей в Теберде.
Легли слова в почтовый ящик,
спешу на деле доказать, —
кто полюбил, любовь обрящет,
у гордых нет пути назад.
 

03.12.2014г.

Вчерашнее кино

 
Вчера любовь «офонарела»
и позвала меня в кино.
Я ей ответил очень смело:
«Кино прокручено давно.
Оно достаточно невкусно,
и без поп-корна не поймёшь.
Была бы жизнь, а к ней – «капуста»
Всё остальное – просто ложь.
Пойдём-ка, купим лампу в лавке,
Тушить её – не потушить.
Моя любовь созвучна Кафке —
«Любить, пока не кончим жить!»
Примеч. Капуста* (жаргон) – деньги
 

Жёлтая отрава

 
Жёлтая отрава —
дней осенних шёпот —
ей идти направо,
мне – в другую близь.
Умоляю, дайте
человеку право,
полюбив, остаться
с милой на всю жизнь!
 
 
Искурив за вечер
пачку жгучей «Примы»,
не познав извечных
поз из «камасутр»,
понял, что сегодня
чувства нелюдимы —
«Изменил с другою? —
так, не обессудь.
 
 
Грусть на зелье падка
и душа томится,
за оградой парка
праздник Покрова.
Ах, какая осень!
Стоит вдрызг напиться.
Жёлтая отрава,
ты всегда права.
 

17.10.2014г.

«Зачем опять я думаю о нас…»

 
Зачем опять я думаю о нас,
о прошлом, запорошенном мечтами.
Душой спешу взобраться на Парнас,
сказать: «Любовь для нас – татами».
С собой бороться больше не могу,
и ты мечтать, по-моему, устала.
Любить, как в светлой юности – в стогу,
сегодня нам с тобою не пристало.
Люблю во сне, что значит – наяву
у нас любовь с годами не остыла.
Спасибо, Жизнь. Я внучку назову
Любовью, заглянувшей в сердце с тыла.
 

Зима. Троянская любовь

 
Выкрутасилась метель три денька подряд,
и любовь, как в шторм, корабельная.
Не прошёл и год, по кроваткам в ряд
трём сынкам поём колыбельную.
Развесёлый хор – по-мужски вокал —
зимний плод любви вызрел к осени.
Наливай, жена, до краёв бокал,
Знать, Троянский конь лёг под простынь к нам!
 
 
За окном метель вновь куражится.
Жеребец показался в окне.
На Руси испокон людям кажется —
сыновей жёны «носят» к войне.
 

20.02.2014 г.

На дороге – гололёд

 
На дороге – гололед
и на сердце – тоже.
Черный тополь в небосвод
врезался, как ножик.
Льнут снежинки к волосам
траурною лентой.
В чьи-то синие глаза
утонуло лето.
Осень, злата наменяв,
стынет под ногами.
А Луна сосет меня
желтыми губами.
Я давным-давно иссох.
Что еще ей надо?
Слов моих медовый сок
выпила отрада.
И, смеясь, стреляла влет —
говорила, любит…
На дороге – гололед.
Не влюбляйтесь, люди!
 

Неуёмный дождь

 
(зарисовка из Адриатики)
На дворе неуёмный дождь —
барабанит мне в душу, не в дверь.
Он не ставит любовь ни в грош,
Он – голодный и дикий зверь.
За порогом на части рвёт
не успевшую скрыться грусть,
отправляя за ней в полёт
бредни мыслей и пальцев хруст —
«Не пришла!». А дождю плевать,
кто там прячет под зонт интим
в тайной комнате, где кровать
её тело сплела с другим.
Пистолет на столе блестит —
до поры неживой металл —
он беззвучен, но не простит
тех, кто ложью меня достал.
Дань неся и дождю, и злу,
он, не раз мне спасавший жизнь,
отстрелил бы тому «козлу»
корень чести под женский визг.
А её? Пусть живёт в аду
тихих дней без любви, где ложь…
 
 
– Вот наплёл! Лучше сам пойду
в дом к соседке. Мне – дождь не в дождь!
 

12.07.2014г.

Ночёвка в горах со скалолазкой

 
С ветром печка гукала,
хрипя,
называя куколкой
тебя.
Я хочу нейтральным быть,
не раб.
Карты не игральные,
в них – крап.
Я люблю по правилам,
без лжи.
Сколько чувств отравлено
во ржи,
сколько слов испачкано?
Я – пас.
Ухажёры пачками —
не фарс.
Я молчу. Мы заняты
кто чем.
Нам палатка в зАмяти —
ковчег,
Ветры в трубы-кратеры
поют,
Третий день характеры —
в бою,
третий день сражаемся —
молчим…
И не плачь, пожалуйста,
в ночи
пусть играет нервами
гроза.
Да и ты – не первая
краса.
Взглядом не упрашивай.
Ах, ах!
Не люблю ухаживать
в горах.
Горы дружбу чествуют,
как храм.
Верен я, по честному,
горам.
 

Декабрь 1969 г.

О третьем

 
Загрустили звёзды на ветру —
Холодно им там и одиноко.
Я сегодня к милой не приду
в теплоту, за шторку спящих окон.
Сквозь мороз, ушедших в лету зим
тёплых отношений и событий,
я прошёл. Да, был неотразим
в сумерках растаявшего быта.
Поплутав словами невпопад,
поиграв с любовью на пределе,
понял – кто-то третий виноват
в нашем греховодном беспределе.
Не виню её, она права —
Приговор Любовь нам объявила:
«В поле жизни скошена трава,
в стог упав у третьего на вилах».
 

Погоня

 
(из книги «Бесы-кони»)
Летят бесы – кони
в расплавленном мраке.
Метели погоня
гудит в буераке,
и в небе, и в поле…
И посвист в придачу.
А свадьба в запое
запойно судачит:
– Вот, надо же, ведьма,
сбежала по стуже.
Жених-то, глянь. Э, тьма!
Кому теперь нужен?
– А кто тот разбойник,
промчавшийся вихрем?
– Не наш. С маслобойни.
– Механик что ль ихний?
Красивый! Но чокнут.
– Да, что-то нечисто.
Кажись, что девчонку
попутал нечистый.
 
 
А двое не слышат.
Их кони летели.
Любовь – это выше
и слов, и метели.
Впиваются губы,
сливаются реки…
Шла ночка на убыль,
а счастье – навеки.
 
 
В избе – пересуды:
похищена зорька,
не бьется посуда,
не слышится – «горько!»
Жених не таковский —
смеется: «Бывает!»
не бьется посуда,
не слышится – «горько!»
Жених не таковский —
смеется: «Бывает!»
Бутылку «Московской»
один допивает.
Рукою поправив
сатиновый ворот,
встает.
– Кто отравит
мне свадьбу?!
Кто ворог?!
Что стонете, бабы?
Права молодуха.
Не жизнь ей была бы,
а плен и разруха.
Гуляйте все! Пейте!
И будьте довольны,
ядри вас в копейки,
друзей малахольных.
И вышел из комнат,
протезом не всхлипнув.
Под сердцем – осколок
за ногу из липы.
 
 
Я – пулей. Я – следом —
частичкой подмоги.
Луна мертвым светом
скатилась под ноги
ушедшему в тени.
Веревка – струною.
Февраль отметелил.
Плыл март стороною,
спешил – не устать бы
на снежных откосах.
 
 
Так кончилась свадьба —
Войны отголосок.
 

Птицелов, отпусти!

 
– Отпусти! – кратким криком, как выстрел,
Птицелова пичужка просила.
Я тебе пропою в синих высях
больше песен, чем в клетке постылой.
Отпусти! Не ласкай меня взглядом —
взгляд – не солнце, не ветер привольный,
изобилие стало мне ядом
в тёплой клетке и сытой неволе!
Отпусти! Ты – такая же птица.
Крылья – разум твой. Взвейся крылами!
Знай, что сердце напрасно стучится,
Если немощно выпустить пламя.
 

Снег и карие глаза

 
Прикорнув, снежинки – звёздочки
тая, плачут на ладони.
Мне даны всего две горсточки
снежно – зимней какофонии.
Припаду губами влажными
к внеземным цветам из снега.
Для меня важнее важного —
муза, льющаяся с неба.
Искры холода небесного —
огоньки на кране башенном.
Кто там с облака белесого
голубой косынкой машет мне?
Снег, не прячь за белым маревом
образ милой незнакомки.
А глаза, наверно, карие
с посеребренной каёмкой?
Я люблю тебя, Вселенная!
Звёздный снег в ладони сыплет.
Небо, песня незабвенная,
жар ладоней не насытит.
Закружи меня, метелица,
снегом неба южной Таврии.
Снег – любовь. Любовь не делится.
А глаза, наверно, карие?
 

1966—2013 гг.

По шестнадцать – разве это мало?

 
Дерзкая, девчонка голенастая,
школьная любовь. Девятый класс.
Помнишь, по ромашковому насту
солнце босиком пускалось в пляс?
Ёжик мой бычком глядел задиристо —
тоже солнце с памятью тепла.
Он сберёг хвалу газетной вырезки
про июль, пришедший из села,
где всем классом, и учитель тоже —
добрый литератор и чудак,
спали, убаюканные рожью
в мягких копнах… Утром на руках
ныли ссадины – следы знакомства с полем
городских изнеженных ребят.
Целый месяц мы играли роли
шефов у коров и у телят.
Стрекоза, а помнишь алый вечер,
уносящий день в потёмки рощ?
Детство позабывшим вспомнить нечего,
мне забыть прекрасное невмочь.
По шестнадцать. Разве это мало?
Мы считались взрослыми вполне.
Ты в себя мальчишек повлюбляла,
а в любви призналась только мне.
В ночь мечтать, держа ладонь в ладони —
сказка и на небе, и на дне…
Во вчерашнем молодость не тонет,
Постарев, грустит наедине.
Вот и я к сединам юность вспомнил —
голенастую, с букетиком гвоздик,
мемуары записав в двухтомник,
а июль тот – в этот скромный стих.
 

1958 – 2013гг.

И снова – милой женщине

 
Вы – добрая, милая женщина,
немного устали. Правда?
Морщинки у глаз ваших шепчутся
без слов обаятельно, право.
Шептать им про счастье дозволено,
дозволено смех опечалить.
Поэтому будет не больно мне
сказать, что любви в вас не чаял я.
Сейчас, покружив в полноводии,
готов побежать к Вам навстречу
и снова, случайно бы вроде,
взглянуть на красивые плечи,
в глазах утонуть и обжечься,
прижаться к пунцовости вишенной,
копировать плавные жесты,
брать всё – в чём ни капельки лишнего.
Потом, отряхнув наваждение,
рождённую взглядами крепость,
сказать: «Вы – моё наслаждение».
А сладость мужчине – в редкость.
И месяц за месяцем в гости
ходить к вам, и ночи бесценные,
собрав по крупиночкам в горсти,
вложить в нечто полное, целое.
Чтоб солнце те ночи, как в памятку,
взвихрило лучами из прошлого…
Я помню, сынишка ваш маленький
сказал: «Этот дядя хороший!»
В глазах ваших тёплые искорки
грустят о далёкой той встрече.
Ответьте, а было ли искренним —
жечь вместе церковные свечи?
Сейчас ковыли запорошены,
как наша неспетая дружба,
с которой навряд ли всё спрошено,
с которой ещё что-то нужно.
ВЫ – милая добрая женщина,
и я не имею права
для памяти быть изменчивым…
Вы – совесть моя. Вы – правда.
 

1972 г.

Прости

 
Луноликая красавица
из краёв озёрной сини,
мне с печалями не справиться
и расстаться жалко с ними.
Я тебя люблю по-прежнему —
синеглазую, далёкую.
Загляни в печаль глубокую,
одари меня надеждою,
что вернёшься – поздно, рано ли,
в мой седой вигвам из юности
окропить бальзамом раны мне
из колодца женской мудрости.
Домик карточный разрушится,
сгинет в ночь лихое прошлое.
Я виновен. Я не нужен вам
за нахальное и пошлое.
Видишь, я бываю вежливым,
не могу ворваться окриком
в жизнь правдивую и нежную,
не затоптанную подленьким.
Годы… Годы потускневшие
от разрухи сгнили полностью.
Люди, в жизни цель нашедшие,
могут выпить чашу гордости.
Так и ты, моя далёкая,
Юность вечная и гордая,
не спеши прийти с упрёками,
будь в своём молчанье твёрдая.
Я останусь в одиночестве
с огоньком надежды трепетной.
Как тебя увидеть хочется!
Но не хочется быть третьим.
Луноликая красавица
из краёв озёрной сини,
знай, любить тебя мне нравится..,
но вдали от стен России.
 

В потоке судеб

 
Поток машин. Двадцатый километр.
С обочины девчонка голосует.
Включённых фар мигающий подсвет
заботы ежедневные тасует.
От света фар бетон на трассе жёлт,
а платьице девчонки – взмах платочка,
чтоб каждый встречный мимо не прошёл
и добрым делом доброе упрочил.
Поток судеб в потоке тех машин.
Пропели тормоза: «Садись, поможем»
И газик по «бетонке» заспешил,
как всякой доброте спешить положено.
В лесочке вновь заухала сова,
бегущий свет она напрасно судит.
Всю жизнь хотел бы я голосовать,
чтоб добротой переплетались судьбы.
 

Курск. Июль 1966 г.

Вчерашняя гроза

 
От Змеи и Скорпиона с Любовью!
Небо загрустило в одиночку,
Даже самолёт не пролетит.
Грозовая туча, сделав «бочку»*,
разыграла ливню аппетит.
Мы сидим на лавочке в беседке,
парк дрожит кленовою листвой.
Молнии под гром срезают ветки
с древа жизни, ставшего судьбой.
Нам – по двадцать, то ли ещё будет!
 
 
Впереди – заманчивая даль.
От смущенья слова не убудет —
душу был готов тебе отдать.
Ты спросила: «Неужели, правда —
счастье притаилось за углом?»
А в глазах – блеск молнии наградой…
Кто же знал, что позже грянет гром —
поезда разъедутся по свету
в города с рекламной суетой.
На себя грешу, и ты не сетуй —
мы пришли в Любовь не на постой.
Ей, как нам, не лучше и не «плоше»*,
извини за дикий каламбур,
говорю любви воскресшей: «Проше*
в галерею парковых скульптур!»
Все приходят поздно или рано
к милым с виноградною лозой…
Но не заживёт на сердце рана,
в детстве нанесённая грозой.
 
 
Прим.* Плоше, проше (польск.) – хуже, прошу.