Текст книги "Костяной"

Приблуда

Долли очень хотелось положить голову на плаху. Сделать шаг к этому круглому камню, темному от потеков крови. Опуститься на колени. Обнять руками его шершавую глыбу и прижаться щекой к чуть косо срезанной верхушке.

Она так устала…

Долли тряхнула головой, прогоняя ненужные мысли. В Лесу в голову всегда лезло не пойми что, но здесь особенно. Долли знала, что если задержаться тут еще, то желание положить на плаху голову или хотя бы руку станет неодолимым.

Топора нигде не было, эта плаха никогда не знала топора.

Говорят, когда-то она называлась Плахой Генриха. По имени ходока, который ее нашел. Кровь, давняя кровь, на ней была уже тогда.

По рассказам, когда поотставший напарник нагнал Генриха, тот стоял на коленях, положив голову на камень. Мгновение спустя с хрустом и всплеском крови голова Генриха отскочила от туловища, как будто ее оторвал невидимый гигант, и скатилась в Лес, куда-то в ложбину, в черный ледяной ручей. Объятый ужасом второй ходок, чье имя не сохранилось, хотел вынести тело Генриха на руках к опушке, но не донес – отобрали волки. Ну, он говорил, что волки. Он много странного говорил, а время и пересказы делали эти истории еще страннее.

С тех пор плаха утратила имя, полученное в честь первой жертвы, и название ее стало словом, которое пишут с маленькой буквы.

Долли облизнула губы. Вообще-то следовало пройти дальше как можно быстрее, это были неладные места. Не Лосиный Стол, не к полуночи будь упомянут, но…

Можно было и постоять, тем более что дальше находились почти незнакомые края. Она сомневалась, что выйдет к Просеке хоть каким-то путем.

А ей надо было.

Сейчас, подумала она устало. Сейчас пойду.

Так хотелось присесть или, лучше, прилечь. Подложить что-нибудь под голову…

Да знаю я, хмуро подумала Долли. Следующей мыслью опять будет «положить на что-нибудь голову».

Она зло пнула какую-то палку и, вздохнув, зашагала дальше.

Поход вообще начался плохо. Она бы повернула назад, если бы имела право. Пошла бы домой или навестила бы Клайда, наконец. Вышла она сразу после заката, так что весь вечер был бы в ее распоряжении.

Но. Было непреодолимое, монолитное «но». Были, в конце концов, обязательства. С той минуты, когда она взяла лопату, Долли могла думать только об одном.

Вечер изначально был плохой, она почти сразу порезалась об лопату, когда проверяла, надежно ли вбит гвоздь. Как и любое другое лезвие в этом лесу, кромка стремилась причинить ущерб. Она не уронила ни капли крови, рана была пустячная, и Лес, едва подсвеченный поднимавшейся за левым плечом луной, никого не послал за ней, а с тех пор прошло несколько часов, царапина затянулась.

Но все равно все было не так.

Ей не нравился рисунок корней, не нравились штрихи на коре, да и тропинка стала тревожно узкой. Лучше бы ее вообще не было. А так кто знает, куда она ведет. Долли вот не знала, она вообще в этой части Леса бывала нечасто. И каждый раз замечала, что здесь как-то давяще тихо. Деревья – выше. И верхушки их теряются в каком-то пару – не туман вроде и не дымка, а так, зыбь.

Впереди был просвет, и Долли кинулась туда: уж не Просека ли?

Нет, поняла она, подходя ближе. Не Просека. Просто поляна, окруженная деревьями с облезлой, безжизненно-бледной корой.

Она хотела пересечь ее напрямик, но посмотрела под ноги. Поляну окружало широкое и редкое кольцо грибов, старых, с трещинами на шляпках, с завернутыми краями, которые обнажали пластины, начавшие слипаться в черное месиво.

Круг охватывал всю поляну. Что-то он, наверное, значил. Проверять Долли точно не намеревалась. Впрочем, может, на поляне лежал какой-нибудь хлам, была и лопата, чтобы попробовать, но вот только, если смотреть не на поляну, а в сторону, казалось, что на ней кто-то сидит. Это были просто тень и свет, просто рельеф, черная лесная подстилка и светлая кора. Если глядеть прямо.

А боковым зрением была видна неподвижная фигура, закутанная в ткань, сидящая в листве. Или что-то очень похожее. Темный смутный силуэт, дрожащий и почти неуловимый.

Может, и не было там ничего. Но боковому зрению следовало все-таки доверять.

Она обогнула поляну и ушла от этого жутковатого места, где, наверное, ничего и не было, но…

Все, что сказано до «но», не имело значения.

«Просека, где же Просека?» – думала она, шагая. Была уже глубокая ночь, между Долли и опушкой лежали часы темноты и тишины, а она никак не могла добраться туда, куда шла.

Сама тишина становилась невыносимой. Хотелось крикнуть, и было страшно, что кто-то отзовется. Впрочем, а если они и правда потерялись где-то в этих местах, а не заблудились на Просеке?

– Э-э-эй!..

Эха не было, утонуло, словно Долли находилась не в Лесу, а посреди заваленной тряпками кладовой. Она поежилась. Дальше простиралась низина, и корни больших старых деревьев скрывались в тумане. Вдали он клубился, смазывал контуры. А ведь я бывала и дальше, вдруг подумала Долли. Дальше к западу, только не в этой части леса.

В эту она бы никогда не пошла по своей воле.

Нервничая, Долли снова поспешила вперед. Никто не ответил на ее крик. К добру или к худу, но Лес молчал. Хотя, впрочем, какое тут добро. Долли невесело усмехнулась. У нее уже устали ноги.

Она шла, понурив голову, уже не глядя вперед, и думала, что ей смертельно надоела эта ночь.

Редкие листья падали под ноги, луна выглядывала в просветы облаков и снова скрывалась, как недобрый глаз в замочной скважине.

Долли шагала, слушая скрип собственных сапог.

Спустя минуту она осознала, что вообще не представляет, где находится.

Вроде как потерялась, подумала Долли. Заблудилась.

Это чувство было тяжелым, муторным, как и весь здешний лес. Как и весь Лес вообще, конечно. Но тут ей совсем не нравилось. Низкое серое небо висело над голыми кронами, вершины деревьев втыкались в брюхи облаков, терялись там, как нож в рыбьих внутренностях. Затхлый запах не разгонял даже слабый ветер – он приносил такой же затхлый запах, будто каким-то странным образом дул из тесного, закрытого опустошенного помещения.

Ее окружал кустарник, не колючий, но цепкий, заросший каким-то сором, заплетенный тысячей паутин, в которых даже пауки давно умерли. Что-то заброшенное было в этом месте. Не безлюдное, а именно заброшенное – словно здесь давным-давно было нечто человеческое, да кончилось.

Прикрыв глаза рукой, Долли боком сунулась сквозь кусты. Не моргать она уже и не старалась – все равно заблудилась.

Лопата, которую она все-таки не бросила, хотя с десяток раз собиралась, больно ударила по голени, вывернулась из руки, и Долли, споткнувшись, сдержанно выругалась.

Не стоило этого делать.

Выпрямившись, она увидела кости. Множество костей, скелеты, навалившиеся друг на друга, древние, бесцветные, в ржавых оковах лат, не спасших жизнь своим владельцам. Ребра, черепа, кости рук. Позвонки. Хрупкие фаланги утопали в черных листьях; клинки так и не покинули истлевших ножен. Здесь не было боя, поняла Долли. Была просто гибель.

Те, сошедшиеся в Бойне, много кого вели за собой. Поля битвы не покинул никто. Ни один человек. Ни одна нелюдь. Все осталось здесь, заросло Лесом.

В таком месте надо было молчать, чтобы только не потревожить. Кто знает, что здесь произошло, какое заклятие убило их и легко ли они поднимутся, если Долли что-то сделает не так?

Она тихо наклонилась, чтобы поднять лопату, и допустила ошибку: приглядывая за костями, не уследила за рукой.

Пальцы вместо черенка нашли ржавый край, рана на среднем снова открылась. Долли промолчала, поморщившись, а когда взялась за черенок, увидела кровь.

Она с шумом втянула воздух сквозь сжавшиеся зубы и с досадой выдохнула. Одна капля – и все, кости уже не улежат спокойно. Лес любит кровь, она дает ему если не жизнь, то движение. Если бы он мог, он выпил бы ее всю.

Кости молчали, мел и уголь под суровым небом. Луна светила сквозь облака, грязный свет разливался где-то вверху, почти не проникая под голые кроны, но видно было достаточно хорошо. Долли попятилась, хрустнуло что-то под ногой – не ветка точно. Спиной вперед она вышла с древнего кладбища, счистила с лица и волос паутину. Было тихо. Ни звука, ни цвета. Даже кровь на рукояти лопаты казалась черной – несколько пятен да прямой, как штрих, короткий потек.

Пальцы болели, болела голень, болело нервное сплетение – Долли споткнулась и налетела на рукоять вскоре после того, как взяла лопату. Пусть и не оружие, та все равно норовила покалечить. Впрочем, это была лесная лопата, давняя, Долли прихватила ее у одной из брошенных сторожек. Для таких случаев ее там и держали.

Долли закинула лопату на плечо и пошла вдоль кустарника, надеясь найти путь не по костям.

И почти сразу вышла к Просеке, которую искала уже полтора часа.

Оставалось только удивляться, как можно было так долго этого не видеть. Впрочем, местность в Лесу – явление непостоянное. К Просеке можно было выйти, только если заблудишься. А так никакой просеки вроде и не было.

Здесь чем-то косо срезало деревья в одну сторону, а в другую – повалило, как будто великана швырнули вперед спиной. Поваленные продолжали расти, даже не пытаясь выровняться, словно для них был какой-то свой верх и низ. Срезанные так ни на дюйм и не выросли. Точной протяженности ее никто не знал. До конца доходили вроде бы двое. Джетту не доходил, вернулся и сказал, что Просека не кончалась, а деревья стали повторяться. Из того похода он ничего не принес.

По крайней мере, она была длинной. Края и близко видно не было, тропа терялась во мгле. Срезанные стволы, иструхшие, лежали очень далеко от своих пней; чем-то их разбросало.

Долли огляделась и увидела, что на ближнем дереве, по правую руку, в петле висит череп. Остатки позвоночника свешивались вниз. Смутное белое костяное лицо было повернуто к Долли. Он чуть покачивался на пеньковой веревке, перекинутой через сук в двух десятках футов от земли. Как не падает, было непонятно, да Долли и не хотела приглядываться. Про дерево одного повешенного ей рассказывал Джетту. Говорили и другие. Теперь она точно знала, что пришла куда надо.

Она постояла, прислушиваясь.

Тишина. Дурная тишина глухой ночи. Так, наверное, чувствуют себя глухие, подумала Долли. Она стояла почти минуту, прежде чем расслышала слабый шорох веревки по ветви.

Дунул ветер. Где-то протяжно и противно, словно умалишенный застонал в бреду, скрипнуло дерево. Наваждение глухоты на время спало.

Долли перебросила лопату на другое плечо и пошла навстречу едва заметному движению воздуха. Она оглянулась один лишь раз. Череп белесым пятном отсвечивал в ветвях. Лицо его было по-прежнему обращено к ней.

Холодные ладони намокли, и Долли поняла, что нервничает. Она перешла черту, и ей оставалось только встретить обстоятельства лицом к лицу.

Обстоятельства, с горечью повторила она про себя. Если бы это были просто абстрактные, безликие «обстоятельства».

Она вдохнула поглубже и заставила себя не думать о том, чего не могла изменить. На темных стволах, на рельефе коры, лежали зыбкие острые дорожки лунного света, который то набирал силу, то угасал в вышине. Долли шла медленно, вглядываясь в полосатую тьму впереди. Дальше начиналась уже просто туманная мгла. Впрочем, расстояние до этого тумана все время оставалось неизменным, сколько бы она ни шагала, прислушиваясь к Лесу так чутко, как могла. Но Лес хранил молчание.

Внезапно мороз ледяной лапой схватил за шею, подержал мгновение и отпустил. Кинуло в жар.

Где-то далеко, на пределе слышимости, впереди и справа, она услышала звук. Слабый, как дымок погасшей спички на зимнем ветру, тонкий крик.

Долли замерла, словно охотничья собака в стойке, и прислушалась.

Наверное, показалось. В скрипе ремня по плечу, в шорохе шагов.

Что лучше, подумала она, чтобы показалось или чтобы правда?

Ответа не было: Лес молчал, тишина сдавила голову сухими мягкими руками. Такая тишина, от которой волосы шевелятся на затылке.

Впрочем, вдоль Просеки ощутимо тянул ветер. Долли потратила еще одну глухую, пронизанную резким светом луны минуту, чтобы удостовериться.

Ветер крепчал.

Стоял ноябрь, время сухой листвы, колкого инея, умирающей травы, вмерзшей в лед. Иногда в рисунке льда виделась какая-то картина, и Долли, не выдерживая, разбивала ее каблуком. Сейчас ей не хватало этого звона. Любого звука.

Даже того, который послышался?..

Если об этом думать, то легче не станет, решила она. На месте стоять нельзя, так можно и замерзнуть.

Долли порывисто, не колеблясь, бросила наконец лопату и сумку в ближайшую яму, под вывороченные корни упавшего дерева; сняла куртку, отправила туда же. «Как же Марселла ходит с двумя мечами, я еле лопату донесла?» – подумала она, проверяя, как вынимается нож и на месте ли кольцо, вшитое в низ штанины.

Нужно еще пройти вдоль Просеки, обязательно, и только потом свернуть. Чтобы у нее было время. Чтобы она могла решить.

Долли поспешила вперед, почти срываясь на бег. Ветер дул все сильнее, мешал.

Она торопилась, думая, что сегодня у нее все-таки был маленький, призрачный шанс обойтись без этого похода. Но слово «призрачный» в этом лесу не имело положительных значений.

…Вскоре после того, как Долли взяла лопату, на лесной подстилке, прямо под ногами, она увидела тонкий плетеный шнур с оборванным концом, тянущийся в темноту леса, в туман низины за черными деревьями с шершавой, изрытой оспинами корой.

Ведьмина веревка, зачарованно подумала Долли, глядя на убегающую в никуда полоску. Ведьмина веревка. Кто знает, что на другом ее конце? Если взять веревку, поднять из лесного сора, намотать на ладонь и тянуть, тянуть, тянуть, не исключено, что вытащишь из неизвестных глубин сокровище. Или чье-то разлагающееся тело. Или тварь, которая обитает там, в темноте, куда не заглядывает и луна. Говорят, так можно найти даже потерявшегося человека, если вдруг в неведомой дали он внезапно возьмется за такую же веревку одновременно с тобой.

Как знать, вдруг сегодня как раз такая ночь, подумала Долли. Вдруг больше и не придется никуда идти.

Волосы. Дерганая, эпилептичная тень, бегущая по ветвям; дикий крик, стоявший в ушах так долго.

Чудовище из тьмы и тумана, с кривыми загнутыми когтями; убийца, безглазый, ледяной.

Тот, мычавший, с рогами ухватом, черной бархатной шерстью, ломившийся в окно с настырностью автомата, когда Долли играла на свечи… Нет, об этом она вспомнит в другой раз.

На ее долю хватит и без веревки. Что бы ведьмы – или кто другой – ни прятали там, на том краю.

Долли перешагнула через лежащий на земле шнурок и пошла дальше. Время в Лесу стоит на месте, но утро придет неизбежно. И она не собирается встречать его здесь.

…Крик – если это был крик – вроде бы повторился, выдернув ее из воспоминаний.

Долли огляделась, запоминая место, и свернула с Просеки в Лес. Тропинок тут уже не было. Местность потихоньку понижалась.

Ряд посеребренных луной небольших деревьев напоминал некую границу. Дальше в Лес было темнее, деревья – старше. Какой-то холм, похожий на муравейник, темнел неподалеку, похожий на тушу медведя.

А если… Долли продрал озноб вдоль всего позвоночника, даже крестец заныл от напряжения нервов. Она быстро наклонилась, подняла палку и швырнула в холм, моментально перебросив ладонь на рукоять ножа.

Палка врезалась в холм, глухо ударилась о грунт, подбросив в воздух несколько иголок сухой хвои. Напряжение отпустило, теперь было видно, что это просто муравейник.

Может, даже обычный. Только большой.

На всякий случай Долли прошла дальше вдоль кромки, вправо.

Было тихо-тихо, только где-то неподалеку одно дерево методично терлось о другое, рождая далекий гипнотически повторяющийся скрип. Словно кто-то ходил взад-вперед по прогнившему полу. Или чьи-то руки тянули ведро на веревке из бесконечно глубокого колодца. Никаких хороших ассоциаций.

Долли зашла за ряд деревьев. Ноги утонули в черном папоротнике, паутина, полная призрачных крыльев, прилипла к лицу. Дохнул ветер наверху, в невидимых кронах, тень деревьев упала вслед, перекрывая луну. Лес как будто придвинулся ближе, Долли сделала пару аккуратных шагов, до боли вглядываясь в темноту. Полосы более светлой тьмы чередовались с полосами непроглядной темени, разрезанные лезвийными кромками лунных бликов, и Долли перестала понимать, где деревья, а где провалы между ними. Вдали, в самой черноте, казалось, что-то матово отсвечивает, но, может, лишь казалось. Это сейчас ее не интересовало. Кто-то завозился на дереве справа. Наверное, птица. На очередном шаге угрожающе вздохнула чуть слышно влажная земля.

Но там…

Это были не блуждающие огоньки, нет. И скрип дерева только что, вот в прошлый раз, изменился.

В него вплелся какой-то еще звук.

Долли сделала следующий шаг – к большому толстому дереву с узловатой корой. Ствол его то сужался, то расширялся кольцами, словно у бамбука. Возможно, трое человек сумели бы его обнять.

Трое. В любом случае проверять не будем, подумала Долли, и ее передернуло. Никогда бы в жизни сюда не пошла по своей воле, ни за какие деньги. Отчаянные они.

Были.

Тихий шум разлегся по лесу – то ли ветер, то ли дыхание. Потянуло застарелым звериным духом, мускусом, не вовремя набежавшее облако перекрыло луну, и Долли внезапно и остро почувствовала, что здесь никого нет, она одна. Из людей, конечно.

И секундой позже она услышала это.

Далекое, слабое, тихое «Ау-у-у…».

Там, где сдвинулась почти невидимая светлая точка.

– Э-э-эй! – закричала Долли, перепугав сама себя. Впрочем, крик тут же канул, как рыба в темную воду, так и не развеяв тишину.

– Ау-у-у!..

– Э-э-эй…

Больше всего Долли боялась, что они что-нибудь разбудят этой перекличкой. Ей здесь совсем не нравилось, она вся взмокла, несмотря на отсутствие куртки. Черный вязаный свитер, черные штаны, темные волосы… Увидят они ее вообще тут или нет?

Долли подпрыгнула и замахала руками, продолжая кричать. Идти навстречу фигурам – а их было две, она не сомневалась, – она никак не хотела. Туда? Нет. Лучше уж в Горелесье, если оно есть. Посмотреть на пепелище Бойни. Но тут она и шагу вперед не сделает.

– Ты кто-о-о?..

Вопрос долетел до нее изможденным, словно звуку здесь было тяжело пробираться сквозь плотную тьму. Она уже видела их – шли правильно, чуть на расстоянии друг от друга, одна на другую не опирались. Обычный девичий голос, не глухой и не звонкий. Вроде бы как всегда.

– До-о-олли-и!.. – ответила она, стиснув кулаки.

Долли прекрасно понимала, что нельзя в таком месте называть себя по имени.

Впрочем, Лес знал ее имя, давно знал. Сегодня в одной из луж, в изгибах естественных линий, она увидела что-то похожее на свое лицо. Разбила, ощущая неприятную отметину на щеке, как будто ударила сама себя.

Главное, их по именам Долли называть не собиралась. Пусть сами назовутся.

А заодно и подумают, что она их случайно нашла. Всяко не повредит.

– А вы кто? – спросила она, когда девушки подошли шагов на пятьдесят. В темноте и правда трудно было разобрать. Одна светлая, другая темноволосая, и все.

– Это мы, – ответила белая.

– Ниль, – сказала темненькая.

– И Дарла, – завершила первая. Слаженно так.

– Мы заблудились, – произнесли они хором, и Долли спросила себя, заметили ли они, что она вторит им одними губами.

Заблудились. А теперь нашлись.

– Девчонки, это вы, что ли? – спросила Долли, убеждаясь, что да, все-таки они. Уже можно было различить, они подходили ближе, одна левее, другая правее.

Слаженно…

Тихо, приказала себе Долли. Расслабься. Тут ничего не разберешь, тут их расспрашивать нечего. Надо назад, на просеку.

– А я думала, послышалось, – добавила она. – Тихо так. Я уже уходить хотела. Здесь зверем пахнет.

Интересно, что они ответят, подумала Долли. Видели они его?.. Или ей вообще показалось, на фоне общего испуга?

– Там болота, – сказала Дарла, подходя поближе. Ниль запуталась в каких-то ветках, прикрывалась рукой, тиснулась к ним. Старалась, наверное, не моргать. Хотя… – И там ничего больше нет. Выйти труднее, чем зайти. Звери нас не трогали. Я так рада тебя видеть, – добавила она, подойдя вплотную. – Правда, хорошо, что ты пришла. А то бы мы тут еще долго блуждали вдвоем.

Можно было и не спешить, но задерживаться не хотелось. Жребий ей выпал злой, да, собственно, и не жребий, а очередь. Из всех, кто мог справиться, одна она еще не ходила.

Впрочем, пока все шло без задержек, только вот вряд ли к добру шло. Такими темпами – и уже непонятно, выйдет она отсюда одна или втроем выйдут. Или никто. Втроем – так страшнее всего, если не с той стороны подумать.

Лес молчал, пропуская пряди ее мыслей через свои длиннопалые лапы, но ни за одну не хватался, хотя чужое присутствие в голове здесь чувствовалось постоянно, ощутимое, как взгляд в затылок. Только другое. Она знала, что если никогда такого не испытывал, то не опишешь. Жалела, что испытывала. С радостью поменяла бы это ощущение на любое другое, кроме ножа под ребра.

– Пойдем отсюда, – сказала Долли.

– Ты нас выведешь? – спросила Ниль.

– К выходу?.. – добавила Дарла с неопределенной интонацией.

Долли отчего-то покоробило это ненужное уточнение.

– Вы знаете же, такого обещать никто не может. Мы далеко от опушки. В этой глуши всякое может случиться.

– Может, – кивнула Ниль. – Веди.

– Давайте вперед! – скомандовала Долли. – А я буду за вами приглядывать, чтоб никуда не пропали. Вы замученные, сейчас кто-то задремлет на две секунды, и все. Здесь место такое, я просеку еле нашла.

Интересно, насколько замученные, подумала она. Размышлять об этом не хотелось.

– Нет, ты веди. Мы не знаем куда, – отозвалась Ниль. Без испуга, без претензий, просто немного устало.

– Пошли быстрее! – велела Долли. – Мы втроем тут, сейчас начнется еще.

– А…

– Быстрее! – почти крикнула Долли.

Оглянулась, выискивая клубящийся туман, ожидая увидеть тонкие кривые конечности, тянущиеся из тьмы, услышать пружинистый шаг когтистой лапы, выступающей из мглы, как из дверного проема без коробки.

Пока ничего.

Дарла собранно кивнула и быстро пошла вперед. Ниль плавно, но упрямо сделала жест рукой: давай, мол.

Ладно, подумала Долли, одна тоже сойдет. Она нервничала все сильнее.

Она медленно пошла за Дарлой. Та, вся в черном, сливалась с темнотой, только грязные волосы белели. Отпустив ее шагов на двадцать, Долли выровняла скорость и обернулась. Ниль пока стояла на месте, выжидая. Правильно. Ближе подойти – может плохо кончиться. Если уж ходите по Лесу компанией больше двух человек, лучше соблюдать дистанцию. Так сопротивление меньше. Пойдете втроем, держась за руки, – и столкнетесь с кем-нибудь нос к носу. При условии, что у него будет лицо.

Долли довелось убить недавно одну безглазую тварь. На время, конечно. И она совсем не была уверена, что справится во второй раз.

Только теперь Долли заметила, как на самом деле холодно. Закуталась в руки. От дыхания шел пар. Она оглянулась на Ниль, но пара не заметила или не разглядела.

– Холодно. – Долли сказала это негромко, но так, чтобы они слышали. – Зря я куртку оставила.

– А зачем? – спросила Дарла.

– Забегалась, жарко стало, – соврала Долли.

Дальше опять шли молча. Пар клубился от земли, тек вверх вдоль стволов, черные ветки щетинились иглами изморози. Долли никак не могла понять, куда падает тень. Ну и ладно, такое бывает иногда. Как будто есть в Лесу еще дополнительный источник света, только самого света не видно.

Дарла не предложила куртку. Холодало, а впереди виднелся провал просеки. Ниль, какая-то исхудавшая, шла в кожаной куртке на одну блузу – над наглухо застегнутым передом виднелся серый простой воротник. Волосы ее, обычно блестящие на зависть, казались безжизненными и словно бы не отражали свет, а впитывали его, как волокна темной ваты. Все, что могла сделать с ними луна, – это подчеркнуть посекшиеся концы. Волосы же Дарлы всегда напоминали леску, а теперь это были свалявшиеся патлы. Она распустила их по спине поверх куртки, хотя обычно скалывала на затылке двойным гребнем.

Долли заметила, что у Дарлы нет сережек. Они не были сорваны – мочки оставались целыми, – но маленькие блестящие капли больше не украшали уши девушки. Стало совсем холодно, и Долли не могла понять, вообще или только ей. Подруги совсем никак ни на что не реагировали.

– А вы зачем так далеко пошли? – спросила Долли, облизав сохнущие губы. Резко повернула голову – показалось, сбоку посмотрели два белых глаза. Ничего. Впрочем, она бы ни за что не поручилась. Может, их и не было вовсе. А может, их было четыре.

– Да ни за чем, – не оборачиваясь, ответила Дарла.

Долли попыталась представить выражение ее лица и испугалась. Дарла врала. Так далеко в лес просто так не ходят. Долли пошла только за ними. Что-то такое эти две знали, что толкнуло их в эту сторону. То, что матово отсвечивало там, в темноте? Может быть.

Стояла поздняя осень. Глухой предрассветный час. Тянуло на мороз, до опушки оставалось мучительно далеко, нужно было поворачивать на восток и уходить. Пока все шло нормально, подозрительно нормально, и это не нравилось Долли больше всего.

Иногда ей казалось, что она идет в одиночку.

Она оглядывалась, встречала темные глаза Ниль, поворачивала голову обратно, подозревая, что вместо смутно белеющих волос Дарлы увидит только полосатую лесную тьму. Но все оставалось как было, Лес не стремился разъединить их, послать разными дорогами. Впрочем, здесь, за Просекой, мир держался вместе, не рассыпался.

– А чего сюда забрели-то? – не отставала Долли.

– Заблудились, – ответила Дарла. – Долли, пошли молча. Мне здесь надоело уже.

«Вот что мне сказать? – подумала Долли. – Кого позвать?» Ни Джетту, ни даже Клайда. Никого тут нет, кроме них, и не будет. Такое всегда делается в одиночку. И не потому, что вдвоем не заблудишься, – запросто, хоть вдесятером. Долли вспомнила ту историю про Гая и девятерых его людей. Она тогда была ребенком, но запомнила: из десятка буквально спустя три часа вернулось трое. В крови, один умер потом в госпитале. Остальные двое ничего не смогли рассказать – вроде шли как положено, с дистанцией, молча, цепью. И внезапно перестали узнавать местность. Лес сделался словно каменным, похожим на вулканическое стекло. Что потом, никто не вспомнил, только повторяли про Нож. Кто знает, что за Нож, выходило, что существо какое-то. Долли не знала, как относиться к этим историям, пока, вытаскивая парня-сомнамбулу, не встретила Волосы, такую же почти легенду.

С тех пор такими большими группами никто в Лес не ходил.

– А что вы делали все это время? Что ели хоть?

Долли пожалела, что задала два вопроса подряд, когда получала ответ. Один.

– Охотились.

Они вышли на просеку, молча.

– Налево! – сказала Долли достаточно громко. Дарла повернула налево, потерялась за деревьями. Долли захотелось побежать за ней, будто ее кто подхлестывал. Она сдержала себя, вышла на продуваемую ветром прогалину все в тех же двадцати шагах позади Дарлы. Обернулась. Ветер потянул за волосы, выдернул прядь из-за воротника. Лист скользнул по лицу, как пощечина призрака.

Она пошагала дальше, обернувшись спустя минуту снова – чтобы удостовериться, что Ниль еще с ними.

Ветер дул в спину, подталкивал, словно гнал прочь. Близилось уже то место, где Долли бросила свои вещи. И было холодно, нестерпимо холодно. Приходилось все время сжимать и разжимать кулаки, иначе она переставала ощущать пальцы – все, кроме раненого, который ныл не переставая.

Шли по-прежнему молча.

– Девочки! – позвала Долли и содрогнулась: это слово прозвучало как будто в никуда.

Никто не ответил. Может, тихо позвала.

– Девочки! Дарла!

Остановилась, обернулась. Долли тоже обернулась, жестом приказала Ниль стоять на месте. Только после этого подошла к Дарле.

– Дарла, дай куртку хоть на десять минут. Холодно, сил нет. И давай немного поближе держаться, мы что-то слишком.

– Хорошо, – ответила Дарла.

Она просто остановилась, не подошла к Долли, ожидала, пока та поравняется с ней.

– Снимай, – сказала она глухо, приподняв руки и отведя плечи назад.

Долли отчего-то напряглась, медленно взяла куртку за кожаный воротник и сняла с Дарлы, думая о Ниль. Что та сейчас делает у них за спиной? Лес услужливо подбрасывал мозгу картины, от которых сводило горло.

Свитер Дарлы был цел. Черный вязаный свитер по фигуре, почти такой же, как у самой Долли, только вязка мельче.

– Спасибо, – сказала Долли. – Я чуть-чуть поношу, и все.

В любом случае она не лгала.

Дарла ответила равнодушным «Пожалуйста», глянула на Долли вполоборота и поспешила возобновить дистанцию. Ей, видно, совсем не хотелось отдавать куртку.

Долли тоже обернулась, проследив взгляд Дарлы. Ниль стояла в десятке шагов позади, пристально глядя на них черными глазами. Волосы, как рваные тряпки, таскал ветер. Теперь он свистел в ветвях, негромко, но тоскливо, а иногда низко взвывал.

Они продолжили путь. В куртке поначалу не стало теплее – она была холодной, настывшей на ветру.

Дарла куталась в руки, натягивала рукава. Черный вязаный свитер на спине натянулся. Назад Долли не оглядывалась, просто надеялась, что Ниль держится неподалеку, на случай чего. Потихоньку Долли увеличивала скорость, сокращая дистанцию.

Малорослое наклоненное дерево с обочины тянулось ветвями к лицу. Долли запомнила его, когда шла вперед. Сухие, с содранной корой, ветки качались, постукивали друг о друга.

Долли взялась за ветку и надломила ее, отводя от лица. И бросила вперед, надеясь, что Ниль не разберет этого движения. Ветер подхватил ветку, швырнул Дарле в спину.

Натянутая ткань прогнулась в месте удара, так, словно под ней ничего не было.

Значит, ничего и не было.

Долли горько закричала, изо всех сил стараясь не зажмуриться. Злые слезы наполняли глаза, жгли, как стылое железо.

Рука сдернула нож с пояса, одновременно с этим, хищно пригнув голову, обернулась Дарла, Долли рванулась к ней в прыжке, метя сверху вниз, в шею, и в последнюю секунду перебросила нож лезвием вверх, ударив вскользь по выставленному на защиту запястью. Перехватила накрест правую руку и рассекла Дарле горло. Потом – прямым ударом в приоткрытый рот – воткнула лезвие в нёбо. Металл гарды клацнул о зубы.

Долли выдернула нож. Лес затаил дыхание, только в стоне ветра добавилось низких тонов.

Подоспевшую Ниль она пропустила мимо себя, едва успела уклониться. Вывернула руку и ударила ножом в затылок, вдогонку. В основание черепа. Рванула за плечо, разворачивая, и с размаху полоснула по горлу.

Ни из одной раны кровь почти не текла, но все равно, холодея, Долли всем весом повалила Ниль на прелые листья, рванула полы куртки в стороны, расстегнув все разом. Потом пинком перевернула тело на живот – от ярости и страха, от боязни ошибки пинок получился мощным – и стянула куртку с плеч, упершись ногой в поясницу убитой девушки.