Текст книги "Американские трагедии. Хроники подлинных уголовных расследований. Книга VIII"

– в спальне были обнаружены отпечатки пальцев только Мэрилин и Сэмюэля Шэппардов. Убийца, если только им являлся посторонний мужчина, должен был оставить свои отпечатки пальцев на деревянных деталях кровати Мэрилин, так как он явно опирался на кровать при манипуляциях с телом жертвы;

– Шэппард не смог объяснить, по какой причине вызвал в свой дом супругов Хоук, а не полицию. Его объяснения, данные во время допросов после ареста ("я надеялся, что, быть может, они что-то сделают для Мэрилин"), звучали неубедительно, поскольку к этому времени он уже точно знал, что его жена мертва (он дважды ощупывал её горло и запястье, проверяя пульс);

– если Сэмюэль Шеппард действительно дважды щупал пульс на шее и запястье Мэрилин, то на его пальцах должны были остаться мазки крови (между тем, этого не наблюдалось, а значит, он успел смыть кровь до появления в доме супругов Хоук);

– у преступника, если только им был посторонний человек, не было нужды уносить с собою орудие преступления, между тем, в данном деле оно отсутствовало. Причина, видимо, крылась в том, что орудие явно указывало на убийцу. Чтобы замаскировать использование медицинского инструмента из своего саквояжа, которым мог воспользоваться прежде всего сам хозяин, Шэппард выбросил лампу-ночник, стоявшую на тумбочке Мэрилин;

– похищение денег из портмоне Сэма Шэппарда и медицинских препаратов из его докторского саквояжа представлялись следователям лишь имитацией действий грабителя-наркомана. Настоящий грабитель, совершивший спонтанное убийство хозяина вещей, скорее всего, не стал бы рассматривать свои "трофеи" на месте преступления, а забрал бы их с собой, дабы спокойно исследовать их содержимое в другой, более безопасной для него обстановке. В этом случае портмоне и саквояж должны были исчезнуть;

– Сэмюэль Шэппард так и не смог объяснить, почему между моментом смерти его жены в 03:15 и телефонным звонком супругам Хоук в 05:45 оказался столь значительный интервал времени.

Одна из многочисленных газетных статей, посвященных изложению и анализу обстоятельств «дела Сэма Шеппарда». Данная публикация относится к середине октября 1954 года. В ожидании судебного процесса газетчики искусно поддерживали всеобщий интерес к преступлению и не позволяли снизиться накалу ажиотажа.

Нельзя не признать, что хотя вышеизложенные доводы выглядели весьма разумными и логичными, всё же базировались они на косвенных уликах и весьма односторонней трактовке событий. Уже осенью 1954 г. стали известны некоторые факты, позволявшие оспорить умозаключения следователей из окружной прокуратуры, но вся эта информация была ими весьма цинично проигнорирована.

Назовём некоторые из подобных фактов.

– Обнаружение футболки. Разорванная белая футболка, соответствующая тому размеру, который носил Сэм Шэппард, в июле 1954 г. была обнаружена под кустами на берегу озера Эри. Футболка лежала буквально в 5 метрах от границы участка, которым владели Шэппарды, в направлении общественного парка Хантингтон. Если стать лицом к озеру Эри, то по правую руку от участка Шэппардов располагался общественный парк, а по левую находились частные владения, в том числе семей Хоук и Ахерн. Очевидно, что преступнику, если таковой действительно существовал, имело смысл бежать как раз в сторону парка, а не частных владений, где он мог нарваться на хозяев или сторожевых собак. Обнаруженная белая футболка, не имевшая, кстати, следов крови, была осмотрена полицейскими, но интереса у них не вызвала, для опознания она никому не предъявлялась и к делу приобщена не была.

– Исследование часов. Поскольку в «деле Сэма Шеппарда» фигурировали двое часов, остановившиеся в разное время, криминалистам важно было объяснить, почему это произошло. В случае с часиками Мэрилин Шэппард ответ оказался прост: механизм вышел из строя в результате сильного удара по корпусу. Это мог быть либо удар, нанесённый по часам, когда женщина закрывала лицо левой рукой, либо сотрясение при падении часов со стола на пол гостиной. В любом случае время, которое показывали женские часики – 3:15 – являлось моментом нештатного силового воздействия на них, связанного с действиями преступника. С часами Сэма Шэппарда всё оказалось куда сложнее: выяснилось, что их механизм был совершенно исправен, но он остановился из-за попадания внутрь корпуса воды. Исследование показало, что залитые водой часы могли идти ещё 45 минут. Поскольку часы Сэмюэля показывали 5:00, получалось, что вода попала в корпус в 4:15, то есть спустя час после остановки часов Мэрилин. Произойти это могло только вне дома, во время борьбы Шэппарда с преступником на берегу озера. Таким образом получалось, что преступник после нападения на Мэрилин пробыл в доме Шэппардов ещё довольно долго (около часа); тем самым преступление оказывалось весьма растянутым во времени. Если Сэмюэль около часа пролежал без сознания в спальне, а затем ещё примерно столько же на берегу озера, то факт задержки его телефонного звонка с вызовом помощи получал вполне убедительное объяснение. Надо ли говорить, что в обвинительном заключении данное умозаключение обходилось полным молчанием?

– Обнаружение двери в подвал. Об этом уже было написано выше. Тот факт, что в доме Шэппардов по истечении двух недель с момента совершения убийства вдруг обнаружился третий вход, чрезвычайно раздосадовал полицейские власти. Разговоров о возможности попасть в дом через подвал они всячески избегали; на плане дома, который был представлен в суде в ноябре 1954 г., люк в подвал не был изображён; на этом плане не было и двери из подвала на улицу. Полиция, а затем и прокуратура постарались сделать вид, будто подвала под домом вообще не существовало. Как станет ясно из дальнейшего, перед началом судебных заседаний по «делу Шэппарда» для членов жюри присяжных будет устроена экскурсия на место преступления; присяжным покажут дом, гостиную на первом этаже, залитую кровью спальню, но никто из сопровождающих полицейских и словом не обмолвится о существовании люка в полу гостевой комнаты.

Судебный процесс «народ штата Огайо против Сэмюэля Шэппарда» фактически начался с отбора кандидатов в жюри присяжных заседателей 18 октября 1954 г. Процедура эта растянулась на 10 дней; 12 присяжных и 3-х запасных требовалось отобрать из 64 кандидатов. К Кливленду, где должен был открыться процесс, оказалось приковано внимание всех США. В самом большом зале в здании суда был поставлен дополнительный ряд сидений специально для представителей средств массовой информации. На суде в числе репортёров были аккредитованы известная на всю страну телеведущая Дороти Килгален и криминальный журналист Уолтер Винчелли (последний, прославившийся совершенно скандальными репортажами, знаком читателям «Загадочных преступлений прошлого» по очерку «Убийцы одиноких сердец» – это именно он написал о Марте Бек-Сибрук совершенно скандальную фразу: «Я вижу на месте подсудимой не женщину, а двести фунтов взбесившегося сала»). На первом этаже здания суда были оборудованы телефонные кабины для журналистов, дабы те успевали передавать в редакции репортажи во время перерывов между заседаниями.

По-настоящему интересный снимок: руководитель группы адвокатов Уильям Корриган-старший перед началом судебного заседания присел на скамью в коридоре здания суда. Мигом набежавшие репортёры поспешили его сфотографировать, кто-то ради этого даже влез на подоконник. Снимок этот хорошо передаёт тот ажиотаж вокруг процесса, что нарастал в обществе по мере приближения даты открытия суда.

28 октября выборы присяжных закончились, но никто из них не был изолирован, как того требовал закон. Более того, на протяжении последующих трёх дней местные газеты на своих страницах помещали их фотографии и брали интервью у членов семей. Номинально эти интервью были бесплатны, да только кто разберёт, как там это было на самом деле? Понятно, что в такой нездоровой обстановке очень трудно было всерьёз говорить о неангажированности и беспристрастности присяжных заседателей.

3 ноября 1954 г., перед формальным открытием первого заседания присяжные заседатели в сопровождении кливлендских полицейских посетили дом Сэма Шэппарда. Обвиняемый, закованный в ручные и ножные кандалы, под охраной вооружённого конвоя, также участвовал в этой поездке.

Жюри присяжных явилось в дом Шэппардов, чтобы осмотреть место преступления. В конце этой колонны, с руками, прикованными к поясу, и скованными ногами, под охраной четырёх полицейских находился и Сэм Шэппард. Злая ирония судьбы – оказаться в собственном доме в качестве узника!

На следующий день началось первое заседание. Сторону обвинения представляли помощник окружного прокурора Джон Мэхон и юристы прокуратуры – Сол Данако и Том Паррино. Группу защитников возглавлял Уильям Корриган-старший; кроме него в эту группу входили его сын Уильям Корриган-младший, Фрэнк Гэрмон и Артур Петерсилг. Судьёй на процессе был 70-летний Эдвард Близин, старейший судья Кливленда.

Буквально на пятой минуте открывшегося процесса Уильям Корриган-старший внёс ходатайство о переносе рассмотрения дела в другой округ. Своё предложение он мотивировал предубеждением против его подзащитного, которое сложилось у жителей округа и присяжных заседателей в последние месяцы ввиду бесконтрольного представления местными газетами предвзятой, с явным обвинительным уклоном, информации о деле. Разумеется, о подобном переносе не могло быть и речи – Эдварду Близину предстояло через 3 недели переизбираться на свою же должность, и он никак не мог лишить жителей Кливленда давно ожидаемого ими шоу. После быстро отклонённого ходатайства защиты судья предложил представителям прокуратуры ознакомить присяжных заседателей с обвинительным заключением.

Эдвард Близин всю жизнь мечтал о политической карьере, ему даже удалось один год побыть исполняющим обязанности мэра Кливленда. Впрочем, после того, как он сокрушительно проиграл политические выборы, Близин вернулся к судейской практике, каждые 4 года баллотируясь на должность окружного судьи. В 1954 г. ему исполнилось 70 лет, но судья считал, что ему ещё рано на покой, и выставил свою кандидатуру на очередной срок. Ему чрезвычайно льстило внимание прессы к «делу Шэппарда» и его собственной персоне. Близин сделал всё для того, чтобы оправдать ожидания журналистов и избирателей.

После этого последовали допросы свидетелей обвинения.

Сначала был приглашён судебный медик, делавший вскрытие тела Мэрилин Шэппард. Аделсон красочно живописал о причинённых погибшей повреждениях и продемонстрировал присяжным большие фотографии как трупа, так и отдельных этапов его анатомирования. Обвиняемый смотреть на предложенные ему фотоснимки отказался. "Анатомички" в США организационно относятся к ведению "коронных" судов, и судебные медики состоят в штате службы коронера, так что Аделсон в каком-то смысле являлся коллегой обвинителей. Поэтому допрос его помощником окружного прокурора Мэхоном оказался очень мягким и даже дружелюбным. Казалось, выступление Аделсона так и пройдёт в обстановке благодушной заинтересованности, но всё переменилось, когда к его допросу приступил адвокат.

Корриган-старший быстро вскрыл огрехи анатомирования. Оказалось, что в ходе судебно-медицинского исследования трупа не проводилось изучение содержимого желудка, и кровь погибшей не проверялась на содержание алкоголя и снотворных препаратов. Фактически изучение содержимого желудка свелось к констатации того факта, что последний приём пищи имел место около 22:30, то есть за 4,5—5 часов до смерти. Данное наблюдение не несло в себе ни малейшей крупицы полезной информации. Между тем, очень важно было знать, насколько пьяна была Мэрилин и не усугубилось ли её состояние принятием каких-то лекарств. Возможно, нападение вовсе не сопровождалось громкими криками жертвы, и это прекрасно объясняет тот факт, почему той ночью ничего не слышал Сэм Шэппард-младший и почему не беспокоилась собака…

Аделсон не осуществил фотографирование ран на голове Мэрилин Шэппард. Внятного объяснения того, почему это не было сделано, адвокат так и не получил. Между тем, фотография раны способна многое рассказать об оружии, которым причинялось ранение. В 50-е года прошлого века практика фотографирования ран с соблюдением стандартных условий уже существовала во всех цивилизованных странах мира. Такие снимки тогда и сейчас называются "детальными" и представляют собою особую разновидность криминалистической фотографии. Правила их выполнения отличаются от тех, которыми руководствуются криминалисты при осуществлении "ориентирующей", "узловой" или "обзорной" фотосъёмки. (Снимки выполняются по правилам масштабной фотосъёмки с прикладыванием мерной линейки и соблюдением параллельности плоскости фотоплёнки и снимаемого объекта; изображаемый объект должен занимать весь кадр; если имеется орудие преступления – бутылка, топор и прочее – то оно прикладывалось к ране, дабы продемонстрировать соответствие его размеров и геометрии оставленному следу и тому подобное.) Почему Аделсон не зафиксировал крупным планом следы на теле погибшей, так и осталось не выяснено.

Эти фотографии из старых отечественных учебников криминалистики демонстрируют правила выполнения детальных фотоснимков ранений. Самый левый снимок показывает связь профиля орудия убийства с производимой им раной. Остальные снимки представляют собой детальные фотографии ранений из реальных уголовных дел. Отечественные криминалисты уже с 20-х гг. прошлого века осуществляли подобное фотографирование ранений жертв. Американцы этого не делали даже в 50-е годы. Впрочем, мало кто знает, что и дактилоскопирование преступников в России началось гораздо раньше, чем в Великобритании, которая традиционно считается пионером этой отрасли криминалистики.

Оказалось, что судебный медик толком не исследовал вопрос о возможном изнасиловании жертвы, ограничившись одним лишь внешним осмотром половых органов. Из текста представленного заключения следовало, что Мэрилин Шэппард не подвергалась грубому анальному и вагинальному изнасилованию, но подобное утверждение вовсе не отменяло возможности полового акта непосредственно перед смертью. Поисков спермы Аделсон не проводил, что представлялось очень странным, принимая во внимание специфику дела. Своё решение не проводить анализов медик объяснил тем, что со слов коронера пришёл к выводу о невозможности изнасилования: ноги жертвы были спущены с кровати на пол, а над её тазовой областью располагалась массивная деревянная распорка, исключавшая возможность коитуса с лежавшей в кровати женщиной.

В целом Корригану-старшему удалось продемонстрировать суду некомпетентность или по крайней мере неполноту проведённой Лестером Аделсоном работы.

Уже этот эпизод показал, что защита намерена предельно жёстко и даже формально защищать интересы обвиняемого, а стало быть, на лёгкое разоблачение, подобное тому, что случилось на следствии у коронера, обвинению теперь рассчитывать не придётся.

После допроса патологоанатома последовало приглашение к даче показаний Нэнси и Дональда Ахерн. Ничего примечательного их утверждения не содержали – супруги повторили знакомый уже рассказ о событиях последнего дня жизни Мэрилин Шэппард. Нэнси упомянула о том, что погибшая якобы подумывала о разводе с мужем, о чём и рассказала свидетельнице как раз накануне убийства. Адвокат попытался было заявить протест, поскольку данное заявление делалось "с чужих слов" и не подтверждалось показаниями других свидетелей (Дональд Ахерн заявил, что не может вспомнить такого разговора). Протест Корригана, впрочем, был судьёю отклонён, хотя формально адвокат в своих рассуждениях был совершенно прав. Столь серьёзные заявления, не подкрепляемые свидетельствами других лиц или документально, не должны приниматься к сведению судом.

После этого последовали допросы Спенсера и Эстер Хоук, полицейского Дренкхана, начальника полиции Бэй-виллидж Итона и, наконец, Ларри Хоука (того самого 16-летнего юноши, который нашёл зелёный мешок за домом Шэппардов). Показания Спенсера Хоука обогатились воспоминанием, о котором тот никогда не упоминал прежде. По его словам, он лично слышал, как Ричард Шэппард, примчавшийся к брату рано утром 4 июля 1954 г. спросил того после осмотра спальни: "Признайся, ты это сделал?" Ответа Спенсер не слышал, но постановка такого вопроса показалась и ему, и обвинителю весьма красноречивой.

Впрочем, сам по себе этот вопрос (даже если он и был задан) ничего не доказывал и никого не разоблачал. Вообще же, обвинительный накал падал с появлением каждого нового свидетеля; строго говоря, трое последних из упомянутых лиц – Дренкхан, Итон и Ларри Хоук – вообще не сказали ничего обличительного в адрес Сэма Шэппарда.

Наконец, 16 ноября 1954 г. место для дачи показаний занял коронер Сэмюэль Гербер. С апломбом он рассказал о расследовании, в котором принимал участие, о личном осмотре трупа, о своём впечатлении от поведения обвиняемого во время предварительного следствия. С видом непререкаемого специалиста в судебно-медицинских вопросах он заявил, что смертельные раны Мэрилин Шэппард были нанесены именно медицинским инструментом. Это в высшей степени странное утверждение, ничем совершенно не подкреплённое, не прошло мимо внимания Корригана-старшего, и тот во время допроса свидетеля, разумеется, поинтересовался, о каком именно инструменте говорил Гербер. Коронер неожиданно стушевался – выяснилось, что он сам не знает, о каком именно инструменте толковал совсем недавно… Тогда адвокат не без издёвки в голосе осведомился: быть может, Гербер увидел на трупе какие-то специфичные раны, по одному виду которых сразу понял, чем именно они оказались причинены? И на этот вопрос бывалый коронер не нашёлся, что ответить – никаких особо примечательных ран он не видел. Более того, выяснилось, что при осмотре спальни он не включал свет, и хотя в восьмом часу утра солнце уже взошло, в комнате всё ещё было сумеречно из-за штор на окнах и тени крон росших на лужайке деревьев. При этом осмотр места преступления и трупа коронер умудрился провести за 2—3 минуты.

В общем, нельзя не признать того, что Уильям Корриган-старший сполна отплатил коронеру за собственное унижение при рассмотрении дела коронерским жюри и постыдное выдворение из зала. Гербер оказался раздавлен допросом защиты, сполна обнаружив собственную самонадеянность и некомпетентность.

Допрошенный после коронера детектив Шоттк попытался поддержать линию обвинения. Он заявил, что Сэм Шэппард, не зная, как лучше себя вести и какую линию поведения выбрать, в первые дни после убийства его супруги видоизменял даваемые показания. По мнению Шоттка, именно из-за сомнений в том, какую версию событий предпочесть, Шэппард вплоть до 8 июля уклонялся от дачи показаний под присягой и записью в протокол.

Что и говорить, подобное утверждение выглядело серьёзным упрёком обвиняемому. Однако уже следующий свидетель – помощник шерифа округа Кайохога Карл Россбах – опроверг сказанное Шоттком. Россбах без лишних затей, что называется, "на голубом глазу", заявил, что Сэм Шэппард "всё время оставался последователен в своих объяснениях", хотя и добавил, что ему лично они не казались исчерпывающими.

В целом же нельзя не признать, что первые две недели процесса прошли под знаком явного превалирования защиты над обвинением. Вызванные прокуратурой свидетели заметно пасовали, не выдерживая той роли, которая им отводилась. Яркого, убедительного разоблачения женоубийцы не получалось; сенсационный процесс всё менее казался сенсационным.

Перелом, казалось, наступил, когда после Россбаха обвинение вызвало для дачи показаний Лестера Ховерстоуна, старинного, ещё со школьной поры, друга Сэма Шэппарда. С самого начала процесса заявление Ховерстоуна в качестве свидетеля обвинения удивило защиту, поскольку Шэппард пребывал в твёрдой уверенности, что тому решительно нечего сказать обличительного в его адрес. Оказалось, Сэм-старший недооценил друга.

Во-первых, Ховерстоун заявил, что Шэппард признался ему в своём намерении развестись с женою. Это признание якобы он услышал от обвиняемого за два дня до гибели Мэрилин.

Во-вторых, школьный друг сообщил во время допроса, будто слышал, как братья Ричард и Сэм Шэппард во время пребывания последнего в больнице обсуждали, какие показания надлежит давать Сэму во время допроса. По смыслу сообщения Ховерстоуна получалось, что братья готовились представить правоохранительным органам фальсифицированную версию событий.

Фактически допросом Ховерстоуна разоблачительный напор обвинения иссяк. Далее судом заслушивались лица, способные описать физическое состояние Сэма Шэппарда после событий ночи с 3 на 4 июля. Сначала выступил невропатолог Хекстер, освидетельствовавший обвиняемого 5 июля; он признал утрату у Шэппарда рефлексов в бёдрах и брюшине, что указывало на серьёзность травмы позвоночника. Врач заверил, что симулировать утрату рефлексов невозможно, а значит, Шэппард на самом деле находился на грани развития паралича. К счастью для него, лечение оказалось своевременным, квалифицированным и успешным, благодаря чему он не стал инвалидом. После Хекстера допрашивались детектив-криминалист Грабовский и судебно-медицинский эксперт из ведомства коронера Мэри Коэн: оба свидетеля имели возможность наблюдать Шэппарда в больнице. Они заявили, что обвиняемый действительно чувствовал себя очень плохо, испытывал боли, получал сильные болеутоляющие лекарства. То есть версия о возможной симуляции травмы фактически отпала, даже не родившись. Со стороны обвинения никто даже и не заикнулся о том, что Шэппард вовсе не был столь болен, как хотел казаться.

Допросы свидетелей обвинения закончились вызовом Сьюзен Хейс. Все присутствующие ожидали новых сенсаций, поскольку любовница обвиняемого выступала этаким "гвоздём прокурорской программы". Но и тут все "домашние заготовки" обвинения вылились в банальный пшик. Хейс повторила лишь то, что он неё уже слышали прежде; к своим прежним показаниям она ничего не добавила и, судя по всему, ей просто-напросто уже нечего было сказать. Рассказ о том, что Сэмюэль Шэппард вступил с нею в интимную связь в декабре 1952 г., подарил золотые часики и обещал жениться, тянул, конечно же, на мотив убийства, но объективно положение обвиняемого уже не ухудшал. Выражаясь языком биржевых брокеров, это были уже "старые новости". В свою очередь адвокаты Шэппарда допрашивали Хейс предельно корректно, не допустив ни единого выпада в адрес свидетельницы. Видимо, они остались чрезвычайно довольны тем, что женщина не вывалила присяжным какую-нибудь новую "внезапно всплывшую" деталь или подробность, которую чрезвычайно трудно оказалось бы с ходу парировать.

Но повторю ещё раз, ничего такого не случилось. Хейс пробыла в кресле свидетеля менее 50 минут – меньше, чем другие свидетели. Сидевшие в зале зрители (и прежде всего репортёры!) остались разочарованы. Сенсация не состоялась!

А вместе с этим стало ясно, что и однозначного обвинения не получилось. В целом представление свидетелей обвинения, длившееся практически месяц (с 4 ноября по 1 декабря 1954 г.), оказалось бледным и неубедительным. Да, с одной стороны прокуратура вроде бы указала на наличие мотива. Но что с того? Иногда мужчины действительно убивают ненавистных жён в припадке гнева. Однако миллионы спокойно разводятся и вовсе не думают убивать бывших жёнушек из-за нежелания выплачивать алименты. А ещё больше мужчин спокойно живут в браке, имея любовниц… У Сэма Шэппарда действительно вроде бы имелся мотив избавиться от жены, да только он менее всего походил на придурочного алкоголика, способного на насилие в отношении своих близких. Обвинение, кстати, не сумело привести ни единого примера рукоприкладства обвиняемого…

В общем, следовало признать, что первая половина суда получилась бледной, даже формальной. Процесс явно не оправдывал возлагавшихся на него надежд. Но сенсации начались, едва дело дошло до свидетелей защиты.

Первым оказался вызван Стивен Шэппард. И он сразу же поставил вопрос ребром: почему никто не говорит о том, что в спальне в ночь убийства побывал курящий человек? К спальне, явившейся местом трагедии, примыкал туалет, в унитазе которого плавал окурок, который Стивен видел своими глазами, когда приехал в дом рано утром 4 июля. В доме к тому моменту побывал только один курильщик – Спенсер Хоук, но невозможно представить, чтобы он приблизился к залитому кровью трупу с сигаретой во рту, которую затем бросил в туалете… Через какое-то время сигарета исчезла, и упоминание о ней не попало в протокол осмотра места преступления, составленный Дренкханом. Это ли не свидетельство некомпетентности полиции?!

Что говорить – удар пришёлся не в бровь, а в глаз. Главный обвинитель, разумеется, попробовал оспорить заявление Стивена Шэппарда, заявив, что оно голословно и ничём не подкреплено, однако, как скоро станет ясно, неприятные сюрпризы, связанные с некомпетентной работой полиции на месте преступления, вовсе не были исчерпаны одним только отсутствием в протоколе осмотра упоминания выброшенной сигареты.

Стивен Шэппард заявил, что Сэмюэль всегда отличался ровным характером и «отменным самообладанием». Даже имея дело с тяжёлым больным, при обращении с которым одно неловкое движение остеопата грозило превратить человека в калеку, Сэм всегда оставался спокоен и уверен в себе. Невозможно представить, утверждал Стивен, чтобы человек, профессионально имеющий дело с человеческими травмами и страданиями, до такой степени потерял самоконтроль, что нанёс смертельные ранения собственной жене, матери своего ребёнка, находившейся к тому же на 16 или 17 неделе беременности.

Допрос Стива Шэппарда явно произвёл сильное впечатление на всех присутствовавших в зале. Свидетель говорил о брате с большой теплотой и искренней верой в его невиновность. Обвинители, сменявшие друг друга в ходе допроса свидетеля, при всём своём желании не смогли бросить тень ни на самого Стива, ни на Сэма. Положительное впечатление, произведённое тёплыми словами свидетеля о брате, пожалуй, только усилилось после допроса Бэтти Шэппард, жены Стива, которая заняла свидетельское место после него.

Она прямо заявила, что Мэрилин и Сэм являлись прекрасной парой, вызывавшей восхищение и прямую зависть окружаюших.

После Бэтти защита пригласила для дачи показаний Ричарда-младшего, ещё одного брата обвиняемого. Тут на голову прокуратуры посыпались обвинения куда более серьёзные, чем упоминание о незамеченном окурке. Ричард, побывавший на месте преступления ещё до появления коронера и детективов "убойного отдела" кливлендской полиции, заявил, что в начале седьмого часа утра труп Мэрилин Шэппард находился в другом положении! Фотографии, представленные суду, демонстрировали тело, передвинутое в нижнюю часть кровати ("в ноги"), из-за чего тазовая область действительно оказалась придвинута к деревянной распорке на спинке кровати. На самом же деле в седьмом часу утра труп лежал на спине гораздо выше, ближе к изголовью, и ноги его не спускались с кровати. При таком положении тела деревянная распорка вовсе не препятствовала половому акту с жертвой…

Таким образом получалось, что некто умышленно изменил положение тела Мэрилин Шэппард. И сделал это не убийца, а кто-то из полицейских. Вопрос «с какой целью это было проделано?» потребует отдельного рассмотрения в дальнейшем, сейчас лишь ограничимся указанием на то, что обвинители на процессе с негодованием отвергли подозрения в изменении сцены убийства. Ричарда Шэппарда они постарались выставить этаким клеветником, готовым ради спасения брата оболгать «честных полицейских, беззаветно преданных делу». Но правда такова, что следует признать: перемещение тела действительно имело место, и мы, живущие в 2023 году, знаем это лучше участников суда 1954 г.

Дело в том, что в 1998 г. находившийся на пенсии «профилёр» ФБР Грег МакКрэри подготовил «поисковый психологический портрет» убийцы Мэрилин Шэппард. Во время работы над ним МакКрэри получил для ознакомления материалы дела и все фотографии с места преступления. Среди них он отыскал и описал фотоснимок следов волочения тела по постельному белью – широкую кровавую полосу, указывавшую на то, что тело передвинули «в ноги» кровати примерно на 40 см или даже больше. О заключении Грега МакКрэри впереди будет разговор особый; сейчас лишь кратко отметим, что «профилёр» посчитал, будто труп двигал убийца. Но, скорее всего, МакКрэри ничего не знал об обвинениях Ричарда Шэппарда. На самом деле тело Мэрилин Шэппард могло быть сдвинуто «в ноги» кровати в 7 часов утра и даже позже, уже после того, как его видел Ричард Шэппард, приехавший на место преступления сразу после четы Хоук и полицейского Дренкхана. Кровь высыхает довольно долго, процесс этот может длиться 10—12 и больше часов, он зависит от температуры и влажности окружающего воздуха, а также наличия сквозняка. Даже если считать, что Мэрилин Шэппард погибла в 3:15 ночи, перемещение её тела около семи часов утра не могло не оставить узнаваемых кровавых следов на постельном белье.

К сожалению, о фотографии, найденной МакКрэри, Ричард Шэппард ничего не знал, никто ведь не допускал его знакомиться с материалами дела! А сами прокурорские работники, даже если и знали о существовании подобного фотоснимка, предпочли на суде об этом не вспоминать (в силу очевидных причин). Так что обвинения свидетеля повисли голословными утверждениями, но даже в таком виде они произвели сильное впечатление: многие сидевшие в зале поняли, что с "делом Сэма Шэппарда" что-то "не совсем чисто".

Кроме того, Ричард категорически отверг заявление Спенсера Хоука, утверждавшего, будто он, Ричард, выйдя из спальни после осмотра тела Мэрилин, осведомился у брата: "Признайся, Сэм, ты это сделал?" Свидетель утверждал, что никогда, ни на одну секунду не мог допустить, будто его брат способен на убийство жены.

После допроса Ричарда Шэппарда эмоциональный накал не только не ослабел, но даже усилился. Защита явно выстроила допрос своих свидетелей таким образом, чтобы впечатление от их показаний шло по нарастающей. После Ричарда защита пригласила для допросов персонал больницы "Бэйвью", куда утром 4 июля 1954 г. был доставлен Сэм Шэппард. Показания дали два медбрата, помогавшие потерпевшему, рентгеновский техник, делавший снимки шеи и черепа, доктора, лечившие Сэмюэля: радиолог, отоларинголог и стоматолог. Они, в частности, рассказали о том, что потерпевший испытывал такую боль, что не мог разжать челюсти, чтобы выпить обезболивающее лекарство. На шее Сэма Шэппарда образовался сильный отёк, угрожавший дыханию. По мнению свидетелей, невозможно было представить, чтобы обвиняемый, будучи медицинским специалистом высокого класса, решился причинить самому себе столь опасную травму просто из желания придать собственной версии событий побольше правдоподобия. Да и невозможно было ударить самого себя по затылку с необходимой силой и притом с нужной точностью. Все врачи отвергли версию о саморанении как совершенно фантастическую.