Текст книги "Человек с железного острова"

– Прямо по курсу скопление материальных существ, около десятка, плотная группа. Враждебность очевидная. Может, из пушки по ним дать?

Серчо запрещает, а я внутренне считаю Дроновское предложение справедливым, ибо разглядываю наконечник стрелы, в винтовочный приклад воткнувшейся. Интересный наконечник, чем-то на рыболовный крючок похож, только острых загогулин на нем несколько, а если спереди смотреть – как звезда четырехлучевая получается. Чисимет подходит, на стрелу глядит, аж передергивается весь. Керит тоже приблизился, очень аккуратно взял у меня стрелу, попросил верхний люк открыть и с силой ее туда выкидывает. Улыбается и говорит: «Так спокойней».

Вроде успокоилось в округе, и после небольшой перетасовки все спать расползлись, кроме Дрона в башне, он по собственному почину сидеть остался. Дотягиваем так часа три до рассвета, и подъем. Серчо хочет завтрак внутри устроить и, не вылезая, далее двинуть, но мы его в этом разубеждаем. Исправленный локатор на километры вокруг не показывает ни одного живого существа крупнее суслика, только орел снова на дежурство заступил.

Вылезли на крышу, и я место баталии осматриваю. В том месте, где я ракетницу не по назначению употребил, сейчас небольшой круг обгорелой травы, а в середине труп дубиновладельца, а в каком он состоянии – я не сильно интересуюсь, дабы аппетита не портить. А дальше – два краболова мертвых, видать, очередью накрыло, они в таком состоянии еще страшнее, чем просто. Эти картинки меня отнюдь не вдохновляют, и остальных тоже, так что сначала мы все-таки проезжаем с километра два, а потом уже завтрак. Разговор вращается вокруг событий ночи – я бы удивился, если б было не так. Сергей притащил отказавший блок одного из входных усилителей, Знахарь его обглядел, обнюхал и заявляет, приняв соответствующую позу и сделав лицо:

– Я бы хотел обратить внимание многоуважаемых коллег на то, что при защите таких важных узлов необходимо советоваться с более компетентными…

Я бью Знахаря локтем в бок, он взмахивает руками и чуть не валится с танка, но зато, восстановив равновесие, переходит на нормальный человеческий язык.

– В общем, блок не был защищен от хорового наговора. Видимо, в том отряде умеют их накладывать.

Чисимет добавляет:

– И стрелы у них странные. Такая стрела уж если в человека попадет, то все. Такое оружие есть только у…

– В общем, такие стрелы здесь не в ходу, – Керит Чисимета перебивает, и у того на лице виноватое выражение мелькает, но быстро гасится. А у меня все одно на уме. Киваю вверх:

– А может, все же шугануть птичку?

– Зачем? – Серчо спрашивает. – Прилетит другой и повиснет повыше, только и всего.

– Прямо так и прилетит. По радио его вызовут. – Это Сергей не согласен, но дальше этого высказывания протест не идет, и снова противовоздушная операция отложена.

Покатили мы дальше – а теперь за рычагами ночная смена, чувствую, что скоро эти понятия – дневная, ночная – всякий смысл потеряют. Я, пользуясь свободной минутой, повышаю свой кругозор – выспрашиваю у Знахаря, как так у нас именно усилитель выбили: ведь эти диверсанты просто не способны знать, что он и где он. Знахарь, правда, тоже не шибкий спец по нашему оборудованию, но разъяснил толково: когда идет на нас воздействие, то его задают чаще всего результатом, например, «ослепни, чудище». И при наличии в зрительной цепи чудища слабых мест поражаются именно они. Послы на крыше сидят, тихо разговаривают. Серчо Знахаря подзывает и надевает ему на голову наушники, мне отсюда видно пульт, на нем внешний микрофон подключен. Знахарь слушает недолго, решительно стаскивает наушники с головы и говорит:

– Этого языка я не знаю. Даже слов знакомых не проскакивает. Это кто так говорит?

Серчо пальцем на люк показывает, Знахарь головой кивает и на свою нару лезет. Не знаю как ему, а вот Серчо это сообщение радости в жизни не прибавило, по лицу видать. Я ему киваю – мол, что? – а он отвечает:

– Сейчас, пожалуй, рановато, а вот пустыню пройдем, и надо будет серьезно поговорить с этими ребятами.

И вот Серчо включает общую трансляцию и заявляет:

– Внимание. Сейчас мы повернем на север, и к Узкому проходу пойдем через пустыню. Идти будем в закупоренном состоянии, иначе у нас много воды уйдет, да и незачем наверх там лезть, под ветер и песок. Вопросы?

У матросов нет вопросов. Я без лишних напоминаний пробираюсь к конденсатору и начинаю проверять его начинку. Кроме собственно водосборника там и остальной комплект замкнутого цикла находится. Время от времени на очередной яме я соприкасаюсь головой с его открытой крышкой, что мне весьма не нравится, но слава богу, работа недолгая. Прокачал я все кишки, и обратно закрываю – готов к работе агрегат. Доложил – начальственное одобрение получил, что достаточно приятно. Местность, пока я шебуршился, совершенно поменялась: куда-то трава исчезла, земля не коричневая теперь, а бурая и местами желтоватая, все больше примесь песка. Серчо по внутренней трансляции объявляет:

– Ну все, задраиваем люки, всем вниз. – Это значит, начинается великое сидение, на манер в консервной банке. Полюбовался я в последний раз на небо, оно все в пятнах мелких облачков, глотнул воздуху свежего напоследок, и все. Если наши планы верны, то снова на крышу вылезу я только дня через три. А сейчас спать мне предстоит, нам с Дроном, видать, ночью сидеть придется. Нам-то еще ничего, а вот послы наши как бы с безделья не скисли, и Знахарь с ними в компании. Хотя нет, ничего – я смотрю, он их уже в шашки играть учит, а у нас еще и карты есть.

Съел я таблеточку – чтоб долго сна не ждать, а будит меня к смене Знахарь довольно оригинальным способом: просто отстегивает ремни, и я начинаю кататься по койке, и хорошо, что очухался до того, как на пол слетел. Ужин, потом доклад Пьеро – матчасть в порядке, происшествий не было, перерасходу четыре грамма – и он отваливает играть, Чисимету партнера нет. На экранах – рельефная картинка, я пытаюсь вести по ней, но дело дохлое, песок никакой четкости не дает, и, промучавшись с полчаса, включаю фары и веду по оптике. Дрон светом из башни управляет, а я дорогу выбираю. Высвечивается то холм песчаный, то ложбина межбарханная, то бугорок слежавшийся и вредный. Эти бугорки под гусеницами то даже и незаметно как проходят, а то встряхивает так, что шашки с доски в жилотсеке слетают, а они магнитные, между прочим! Серчо мне на правый экран дает подряд приборы, карту и пяток снимков со спутника месячной давности, а потом, видимо, на случай, если я сам не понял, резюмирует:

– Часа через два начнется песчаная буря, всю оптику тебе, конечно, забьет, и привыкай лучше сразу вести по рельефу. Я попробую отрегулировать локацию, чтобы четче давала рисунок.

Пока мы говорили, Дрон уже подготовительные мероприятия провел: ствол у пушки задраил, заслонки на стекла опустил, все честь по чести. Два не два, но полтора часа все было тихо, а потом начинается: ветерок снаружи засвистел, и видимость вроде поменьше стала. Я перископ задраивать не стал, а только пластину защитную опустил, ее пусть царапает – не жалко. Снаружи уже не свистит, а вой стоит, и кучи песка бьют прямо нам в лоб. Вести танк еще сложнее стало – хочешь холм объехать, а он в пять секунд переползает метров на десять и снова оказывается прямо по курсу. Попробовал я лавировать в таких условиях, потом плюнул – про себя, конечно – и пошел напрямик. Теперь поездка наша на полет среди воздушных ям похожа – то вниз идем, хвост задрав, то вверх с дифферентом чуть ли не сорок градусов. Мощность – конечно, не реактора, а моторов в колесах – сейчас на максимуме, и если так пойдет, то скоро придется включать экстренное охлаждение, что не есть плюс. Средняя скорость, конечно, упала, а когда я еще газку наподдал – так уже не воздушные ямы пошли, а фигуры высшего пилотажа, нет уж, лучше помедленнее пойдем. Ветер уже прямо орет и все нас засыпать пытается, но не успевает.

К утру я выматываюсь настолько, что ставлю вождение на автомат, и плевать на все изгибы. Дрон научной работой занят – считает число толчков на единицу времени, его можно понять – в башне делать сейчас абсолютно нечего. Серчо, узнав об этом, дает ему задание проверить местность на активность, тщательно и плотно. Дрон за это берется, хотя и без энтузиазма, а я все за Серчо переживаю – неспавший ведь, бедняга, сидит, страхует нас. А Дрон кое-что интересного нашел! Материальных очагов нет, но поле сильное и к нам недружественное, конкретно к нам. Может, оно наведено издали, а может, и с незапамятных времен здесь висит, никто из нас сказать не может, и приходится просто примириться с фактом.

Смена, Пьеро ко мне лезет, а на щеке синяк красуется – последствия этой ночи, плохо, видать, пристегнулся к койке. Меняемся, и я отползаю вглубь, пытаясь парировать толчки и броски пола – такой качки я давно не имел возможности ощущать. В жилотсеке все спокойно настолько, насколько это возможно. Заползаю на свою лежанку и кругозора ради в стеклоблок смотрю. Там однообразная каша красного и желтого цветов, а изредка через нее и небо прорывается, мутное и серое. Я так и заснул, безо всяких препаратов, а проснулся часов через пять – за окном благодать божья. Ни ветра, ни мутности в воздухе, до горизонта дюны или барханы – словом, кучи песка, и из них изредка жесткие элементы торчат, глина ссохшаяся. Цвет у них – золотой и сумрачный, а в небе – правильные ряды облаков вдаль уходят, и выглядит все достаточно мрачно.

В отсеке обед. По этому случаю скорость сброшена, и банки консервов не прыгают, как бывало, по столу, а стоят спокойно, только медленно кренятся вместе с ним туда-сюда. Но все равно, даже в таких спокойных условиях я ухитряюсь попасть вилкой вместо куска ставриды в масле в руку Знахаря. Его тонкая душа не выдерживает, и он просит остановиться вообще. Пьеро тормозит, и Знахарь тыкается носом в стенку ЦП. Новая порция охов и стенаний, но она стихает, и все сидят и наслаждаются неподвижностью пола и стен. Серчо сидит, подперев рукой опухшее лицо, и решает проблему: с одной стороны, надо поскорей выбираться из этой песочницы, а с другой – хочется хоть немного отдохнуть от тряски и раскачиваний по этим барханам. Наконец выбрал:

– Час – отдых и проверка матчасти. Сергей – сеанс связи с базой.

Мою систему проверять нечего, она в работе. Лезу я в башню, там Дрон, он датчик системы обзора на максимальных уровнях гоняет, а во внешних микрофонах ветер чуть-чуть посвистывает. То дунет, то утихнет. Я беру наушники и лезу в отсек обратно, сижу и слушаю этот шум, весьма приятный тон. Минуты три я так молча кайфую, а потом вдруг осознаю, что ветерок уж очень периодично и каждый раз одной и той же мелодией свистит. Пока я это перевариваю, новые звуки в шум вплетаются. Теперь это уже не мелодия, а фраза на языке непонятном. Согласные звуки шуршит осыпающийся песок, а гласные ветерок провывает. Тон спокойный, размеренный, гипнотический какой-то, прямо в душу лезет, даром что языка не знаю. Я, прямо не снимая ушей, добираюсь к ЦП – там Сергей на базу передает, что у нас датчики понаписали – и включаю магнитофон, затем откручиваю кассету назад – записалось, я, признаться, сомневался. Я еще раз для верности троекратное повторение записываю, затем стоп – а Сергей с удивлением на мои манипуляции смотрит. Я ему ничего не говорю пока, а просто включаю звуковой фон, а наушники, наоборот, выключаю, мне еще уши пригодятся – мои уши. Теперь, если это и вправду заклинание, то мы от него защищены, а запись – ее хоть сутки крути, вреда не принесет. Лезу к Серчо и докладываю о новом повороте судьбы. Серчо запись слушает, а потом, сдержанно одобрив мои действия, подзывает Чисимета и предлагает магнитофонные наушники ему. Тот слушает, и лицо у него меняется примерно в такой последовательности: внимание, испуг, обреченность, удивление и радость недоверчивая наконец. Уж и запись кончилась, а Чисимет все еще сидит, рот раскрыл. Серчо с него, как с чего-то неживого наушники снимает и тоном следователя спрашивает:

– Этот язык тебе известен, ведь так? Так давай, разъясни, что за голос это, и чего он несет?

Чисимет рот закрыл, но сидит молча, Серчо его взглядом сверлит, а я только дивлюсь, как такой взгляд выдержать вообще можно. Вообще я Серчо побаиваюсь, а когда он еще и вот такой…

Чисимет:

– Для тех, кто языка этого не знает, голос не опасен. Но я, услышав его, должен был потерять всякий разум, вылезти сейчас отсюда и идти по пустыне, а что дальше было бы – я и гадать боюсь. Я не знаю, почему я еще сохраняю рассудок.

Вся эта тирада идет под бледное лицо и подрагивающую челюсть. Нам с Серчо такая информация тоже не в радость, и Серчо за решением в карман не лезет – отдает приказ трогаться вперед, и опять пол под ногами ходуном ходит. В жилом отсеке – пятиминутка для избранного круга: Серчо, Керит, Чисимет, Знахарь и я в качестве свидетеля, которого вовремя не прогнали, а потом стало не до него. Речь идет о вреде излишней скрытности, говорит Серчо.

– Я бы попросил вас, – взгляд на посольство, – впредь заранее сообщать сведения о всякого рода затруднениях в пути, о которых известно хоть что-то. А то глядите: с кем мы ночью столкнулись, знаете – а молчите. Вот сейчас поющие пески – та же ситуация. Пока обошлось, а дальше? Ну, что скажете?

Рыцари начинают быстро препираться между собою опять же на своем языке, Но Серчо это пресекает:

– Сразу давайте. Я и так к вам без особого доверия отношусь, а теперь и вовсе за нежелательных пассажиров считать начну. Со всеми вытекающими мерами!

Голос у Серчо позвякивающий, и это ничего хорошего не сулит. Со мной, к примеру, таким тоном всего один раз беседа была, когда я в Восточном походе танк набок завалил, причем исключительно по дурости. Серчо мне тогда пообещал «еще раз такое – и тебя здесь не будет» – вообще в экспедиции подразумевалось – слава богу, что «такого» вроде больше не было. И вот сейчас я на Серчо смотрю и понимаю: заартачатся рыцари – высадит, по три литра воды даст и высадит. Керит брови приподнял, взглядом сверкнул и деланно-спокойно отвечает:

– Требования ваши мы понимаем. Но у нас многие причины есть, молчать чтобы. И одна из них – как раз ваше незнание, полное незнание обстановки, незнание возможностей тех, кто заинтересован в уничтожении. Уничтожении нас, потому что о нас им известно многое, и уничтожении вас, потому что о вас неизвестно ничего.

Я бы на такую фразу взъярился, а Серчо спокоен, даже улыбочка на лице появляется.

– Ну, вот и договорились. Теперь у меня никаких сомнений нет, как действовать: либо вы сейчас, прямо вот тут разъясняете, что к чему, и тогда мы вместе мозгуем, либо я вас довожу до Узкого прохода, там высаживаю, и мы расходимся, как в море корабли. Вот так.

Керит тоже ухмыляется:

– Ну, от вас не отстали бы, даже если бы вы сами шли, а теперь, когда вы уже со мной да с Чисиметом поякшались, так и подавно не отстанут. И встречи будут куда посерьезней той, ночью в степи. Враг переговоров и соглашений не признает, это я к тому, что вы, может быть, надеетесь себя нейтральными объявить.

Знахарь замечает со своей полки, раскачиваясь в такт с колыханиями танка:

– А какой резон вашим словам верить? Вы же теперь для нас не посланцы дружественного Межозерья, Великий Воин вам только прикрытием был, ежу ясно!

Про ежа Знахарь по-русски ввернул, нас с Серчо порадовать решил. Но Серчо радости не высказывает, а продолжает на послов глядеть выжидательно. Керит молчит, Чисимет молчит, я молчу. Немая сцена. Наконец, тишину нарушает Керит:

– Ладно. Вы узнаете то, что хотите.

Серчо глядит на меня, я его мысль понял и включаю общую трансляцию (а запись с самого начала идет). Включил, и голосом официального журналиста вопрошаю:

– Уважаемые попутчики, не хотите ли вы сообщить экипажу более подробно цели и задачи вашего путешествия, намеченные пути их достижения и наиболее вероятные препятствия, которые при достижении этих целей могут возникнуть?

Чисимет пихает в бок Керита и начинает:

– Цели – если целью называть какое-то место – не сильно отличаются от тех, что были объявлены Маршалом. А задачи, конечно, другие. Наверное, вам известно, что сейчас на дальнем северо-западе сложилась весьма тяжелая, как бы сказать, ситуация. Идет извечная борьба между Темными и Светлыми силами, но сейчас она находится в одном из критических положений. Темные силы выступают под предводительством мага, который имеет много имен на тех языках, которые мы знаем, и, наверное, еще больше на неизвестных наречиях. Но для всех он – Враг. Сейчас, вот именно сейчас он получил реальную возможность взять почти полную, а затем и просто полную власть над дальним Северо-Западом, Средними Землями, как их называют жители. Светлые силы оказались разобщены – отчасти по своей вине, отчасти стараниями Врага – и они могут проиграть эту битву. Это там, впереди. А мы с Керитом – посланцы Восточного края, который есть ничто иное как эхо Средних Земель, со многими отличиями, конечно. Там у нас тоже идет борьба с Темными силами, но нам легче, ибо они не собраны единой волей. Но если Враг победит на Северо-Западе, то он неминуемо двинется на Юг, где ему вряд ли кто сможет противостоять, и на Восток, где тоже нет достаточных сил для его сдерживания. И поэтому мы, два восточнокрайца, идем сейчас на запад. Ни я, ни Керит не верховные мудрецы и не маги сколько-нибудь заметной силы, хотя многое умеем и знаем. Мы – просто курьеры, мы просто несем в себе часть Древней Силы Востока, несем ее для Светлых Сил Средних Земель. Ни я, ни мой спутник не можем этой силой пользоваться, мы можем ее только хранить или передать кому-нибудь. Но тот, кто эту силу сможет использовать, будет в состоянии поспорить хоть с самим Врагом. И Враг это знает, и знает хорошо. Если он не навалился сейчас на нас всей своей силой, так это только потому, что она ему нужнее в других местах… В Прибрежном Крае он запер нас в ловушке – через Хребет дороги нам не дали бы вахлаки, а через джунгли – сами знаете. Шесть лет мы пытались выбраться из Озерного края – и только сейчас ваш поход вкупе с легковерностью Великого Маршала дали нам эту возможность. Враг, скорее всего, уже знает об этом, хотя у него есть причины не доверять здешним своим приспешникам, и поэтому сейчас, наверное, идет проверка. А причина – серьезная. Есть ведь в самых диких местах Хребта древняя раса и-ка, о которых никто ничего не знает толком, и вести, которые идут отсюда во внешний мир – только те, которые им нужны или хотя бы безразличны. Именно поэтому Керит идет – не в Захребетье, а к Серому пику Красного хребта, туда, где не бывал еще никто из живых, и его дело – узнать у и-ка, что им нужно, и суметь убедить их помочь Светлым силам. Вот и все, что я могу вам сказать.

Рассказ эффект произвел. Я только по окончании заметил свой разинутый рот и в ужасе выпученные Знахарские глаза. Серчо всю свою руководящую роль забыл и затылок ерошит жестом прямо-таки простонародным. Пьеро на рычаги нуль внимания – судя по тому, что танк по прямой идет, да и прочая смена, видать, не лучше.

– Так, – наконец Знахарь тишину нарушает. – Значит, теперь мы пособники этих самых Светлых сил? Отныне и навечно?

Керит головой кивает.

– И враги Темных? Это же все, это же мы уже не живые!

Я, чтобы перебить панику, говорю:

– Темные, светлые… Звучит красиво, куда уж нам, да только в чем суть? А может, они как обычно – одного поля ягоды, только с кустов разных?

Чисимет с Керитом глядят на меня непонимающе, затем начинает говорить Керит; я таким голосом, наверное, кролику таблицу умножения втолковывал бы.

– Темные – так они темные и есть. Ну, плохие, понимаешь? Им вольготнее всего, когда в живых царят страх, злоба, ненависть и прочие подобные чувства. Власть Темных сил – это власть призраков, у которых нет человеческих чувств. А Светлые силы – они хотя и разной яркости, но они противостоят темноте, хотя и не всегда успешно. Ведь этого нельзя не понимать!

Танк в очередной раз подкидывает, из-за этого торжественность момента несколько смазывается, должного понимания не выходит. Затем Сергей из башни спрашивает:

– Понимать, конечно, можно, а вот делать-то что будем мы, извиняюсь за выражение, земляне?

Дрон выводит на экран и читает вслух инструкцию по отношениям с местными жизнями:

«Вмешательство во внутренние дела объекта посещения в стадии государственных структур не допускается.

Исключения:

– предотвращение глобальных последствий стихийных бедствий;

– явно выраженная угроза жизни участников экспедиции или жизненно важному имуществу;

– предотвращение действий аборигенов, явно губительных для объекта посещения в целом.»

Голос Пьеро откуда-то из глубины рубки:

– А кто вмешивается-то? Ползем себе и ползем. А если угроза будет, так можно и вмешательством заняться!

Знахарь на это бурчит:

– Не беспокойся. Если это действительно так, как они говорят, то этот Враг тебе быстренько угрозу организует.

Серчо решает:

– В полночь – связь с базой. Тогда все окончательно решится. Но пока что знайте хотя бы и то, что лично я – за. Честное слово.

Я лезу менять Пьеро в ходовой рубке, и все идет как прошлой ночью минус буран и плюс сознание, что все вокруг неспроста. Правда, на активностной картинке имеются неясного типа концентрации, явно не живые – но живущие не менее явно. Носятся вокруг, то в кучу собираются, то снова вразброд. Экран локатора ничего не показывает, в оптике тоже все чисто – и внимания на них я много не трачу, но время от времени поглядываю. Вот еще парочка появилась, силы прямо-таки пугающей, а по радару? А в радаре вообще нечто несуразное – несколько скальных обломков в воздух поднялись и парят над общей плоскостью. Только я эту картинку разглядел, как мощная парочка на нас кинулась – и камни вместе с ней тоже! Я, как был не привязавшись, начинаю виражи и прыжки. Моя голова бьется то о перископ, то о спинку, в жилотсеке вообще грохот стоит, как от консервных банок, но веду я все равно зигзагами, потому что эта гадость уже рядом с нами, и явно камнями в нас целит. Те призраки, что послабже, тоже тут, то барханы насыпают, то ямы мне роют – плевать, главное от мощных уйти или обмануть их!

Удар по крыше, еще один – ближе к корме, потом под гусеницы попадает нечто твердое и хрустящее, нас подбрасывает на нем, с крыши слышен грохот – что-то скатилось – и снова под гусеницами хруст. Локаторных экранов нет, вернее, они есть, но не показывают ничего, а активностная картинка резко краснеет, а затем так же резко бледнеет – все, эти духи свое отыграли, и фон вокруг чуть ли не на три единицы упал. Гляжу в перископ: ветра нет, как отрезало, все спокойно. Засвечиваю наружный осветитель, разворачиваю окуляр – и чуть не вою вслух. Не знаю, насколько он темный, этот Враг, но скотина он точно. Колпак с крыши как обгрызен – вместе с локатором и прочей начинкой, конечно. А прочая начинка – это антенна спутниковой связи и разнесенный Л-дальномер. А тут еще сзади Знахарь спрашивает этак беззаботно:

– Ну, как? Что-нибудь случилось?

Моей ругани хватает минуты на три-четыре, обиделся Знахарь, наверное, но сейчас мне не до его обид, честно. Конечно, есть у нас резервный радар ближнего действия под лобовым листом, но вот связь… Даже если аварийную систему с маяка на ручной режим перевести, все равно плохо, и очень. Я злой, команда тоже не рада, и пассажиры, хоть и не понимают, что случилось, но тоже мрачны соответственно нашему настроению. Теперь всему экипажу дел хватает. Мы с Пьеро коробку ведет, Серчо компьютер под запасной локатор переналаживает, а мы с Дроном и Сергеем связью занялись.

Утро наступает, в перископе опять те же ряды облаков, и висят себе неподвижно, может быть, это здесь с прошлого года так. Серчо морзянкой с базой перестукивается, а потом объясняет общий смысл: нам дана свобода принятия решения с условием выполнения конечной цели; видимо, Серчо не стал вдаваться в подробности, разъясняя международную обстановку в целом и наше в ней расположение в частности, иначе так просто они бы не согласились. Бедняги с вертолета в данный момент сидят по ночам в своей жестянке запершись, а вокруг волки бродят. Эти ребята парочку подстрелили, думали мяска неупакованного покушать, а добыча к утру как в воздухе растаяла, и теперь по этому поводу у летчиков депрессия и стресс. Серчо это рассказывает и между прочим роняет:

– А послы поедут с нами туда, куда им надо, я вроде бы уже говорил? – и переходит к другим темам. Никаких тебе поз, никаких тебе клятв – хотя решение это можно было б и поторжественней обставить. Непредсказуемый человек он, наш руководитель.

Солнце уже высоко, я устал за ночь и поэтому, Пьеро не дожидаясь, лезу в жилотсек и там валюсь спать, затем вспоминаю – пристегнуться забыл, глаза снова открываю – а на часах уже шесть, а ремни все в порядке – кто-то позаботился. Проспал восемь часов одним махом – во как бывает!

За столом Дрон со Знахарем сидят, прикидывают, когда мы из пустыни к Узкому проходу выйдем, вернее, прикидывает Дрон, а Знахарь важно головой подкивывает. Получается – к часу или двум ночи. Ох, как я не люблю эти ночные выходы в незнакомые места – кто б знал! Но ничего не поделаешь. Там тем более на автопилоте не пойдешь, танк руками держать треба. Дрон Серчо обо всем докладывает – получает директиву: скорость поменьше – и тогда добьем пустыню лишь к утру. Керита Граховича ссадим, и пойдет он своей дорогой, а мы – своей.

Скорость меньше – мне же лучше. Автопилот включен, программа отлажена, мне дел – минимальное количество, благо дорога куда ровнее. Вечереет, солнце уже зашло, только на горизонте красная полоса осталась. По идее и она должна тоже скоро погаснуть, но проходит час, другой, а она все висит и висит, только центр свечения перекинулся к северу от запада. Желтых да оранжевых тонов в ней все меньше, и к середине ночи она уже полностью красная, без всяких примесей других цветов. В сочетании с пустынным песком и небом в комковатых облаках это все смотрится довольно зловеще, и я делаю на память несколько кадров на цветной химической пленке. Дрон сообщает:

– По спутниковой карте в ту сторону километров на сто – голая пустыня, а потом – остатки небольшого плоскогорья, и все. Была б у нас антенна, мы бы сейчас выяснили, что там происходит, но увы – спутник для нас закрыт. Знахарь, а Знахарь! Что это там творится, а?

– А что бы ни творилось. К нам это не относится, по крайней мере вот так прямо сейчас. Там, за горизонтом, кто-то занят своим делом, а у нас свое. И больше по таким пустякам меня не будите, а не то узнаете, каков Знахарь в гневе.

Ну, положим, каков Знахарь в гневе, я знаю, и не очень-то это меня пугает, а вот что там вдали… Но дорога у нас и вправду своя, и поэтому катим дальше. Дрон на базу стучит, просит хоть словами передать, что с орбиты видно. Пока то да се, пока спутник над плоскогорьем прошел, прошло часа три, и вот ответ: центр светового излучения – на том самом плоскогорье, а в других диапазонах – ничего определенного, активность выше нормы, но об этом и так догадаться можно.

Так до утра и идет – как на востоке светлая полоса появилась, так зарево потухло в две минуты, солнце встало – в перископ горы видны. Я обрадовался как не знаю кто. Конечно, там идти труднее, и население опять же разное до всякости, но все же что-то родное, на чем глазу и душе отдохнуть есть. Почти три дня видеть только песок да камень вокруг, да не просто видеть, а следить за ними внимательно – надоедает, и даже очень. Поддал я газку, и к девяти часам утра торможу перед горлышком Узкого прохода. Под гусеницами уже не песок, а так, земля сухая, да и на горах то тут, то там пятна зеленые виднеются, вот радости-то! Я останавливаюсь, и вся команда лезет в открытые люки – понять можно. Трое без малого суток просидели в герметичной укупорке. Замкнутый цикл, конечно, жить позволяет, но со свежим воздухом этого не сравнишь! Сидим на крыше и хором восторгаемся, и даже кусочек пустыни, который все же лезет в глаза, как-то даже симпатичен. Затем, когда первый восторг стихает, я лезу разглядывать колпак, а вернее, то место, где он стоял. Я гляжу, и народ глядит: остались нам на память только гнезда с остатками силового каркаса – а ведь пластик на него мощный шел! От поворотной платформы – только лепешка с глубокими бороздами, а в бороздах осколки камня застряли, маленькие такие осколочки. Чисимет их в руки берет, говорит что-то на своем языке Кериту, и потом они начинают говорить уже хором – заклятье, не иначе, кладут. Знахарь принюхивается и тоже начинает в ответ раскачиваться – правда, молча. Я прихожу к выводу, что это надолго, и лезу в люк, поднимать наверх пакет с пайком и пару литров холодного конденсата из водосборника. Только последнюю банку вскрыл – наши чародеи процедуру закончили. Чисимет раздает каждому по камушку, а три лишних Кериту ссыпает.

– Я, – говорит, – советую их с собой носить. Они теперь оборонять будут от, как вы выражаетесь, воздействий – не от всех, конечно, но от некоторых.

Такой подарок грех не принять, и я свой камень в карман прячу, а Сергей его еще и тестером проверил, во дотошный товарищ, прямо с датчиком на крышу вылез, проверил экипаж, а теперь на корпус перекинулся. Хотя повода для веселья особого нет, настроение все равно хорошее, я даже напеваю, приводя в приятный для глаза вид ошметки колпака и антенн. Окончили трапезу дипломаты на башне – и трогательная сцена прощания. Керит с Чисиметом долго ругаются и объясняют друг другу, кто есть кто, то на своем, то на общем языке. В выражениях не стесняются. Я прикидываю, дойдет дело до мордобития или нет, решаю, что не дойдет, и оказываюсь прав. Керит слезает с крыши и обзывает напоследок Чисимета водяным медведем. Затем издает дикий крик и пускается в путь, не оборачиваясь и всем своим видом выражая радость от факта расставания. Пьеро не выдерживает:

– Это у вас принято так прощаться?

– А как же иначе? Так оно лучше всего, – отвечает Чисимет.

Серчо устанавливает на треноге стереотелескоп – ума не приложу, зачем нам его вообще с собой дали, в коробке и так тесно. И не приложу ума дважды, зачем Серчо телескоп сейчас понадобился – ведь не звезды же разглядывать! Но оказывается – не звезды. Серчо, видимо, решил, что рельеф – рельефом, а самому тоже не грех вперед посмотреть, и теперь ворочает трубою так и сяк, разглядывая Орогоччу – название у вахлаков той части гор, что от Красного хребта проходом пресловутым Узким отделена. Это уже не хребет, а просто горная страна, по которой нам вроде бы проложили маршрут. Что название это значит – неизвестно. У вахлаков оно мелькает везде, да и в хрониках принято – вот и решили сунуть его на нашу карту ни к селу ни к городу, язык ломать. Итак, сижу я со Знахарем и насчет ломки языков треплюсь, потом Серчо зовет. Подводит к окуляру – мать честная! Справа и слева по орлу висит, на таких дальностях, что даже в телескоп они выглядят комарами.