Текст книги "Разведчик с Острова Мечты"

VI

То, что ватага попалась необычная, непохожая ни на одну из предыдущих, он понял быстро. Эта необычность, как и подобало, будоражила сразу два противоположных чувства – настороженность и любопытство. Первое заставляло унять язык, второе – внимательно наблюдать и впитывать творящееся вокруг, не забивая голову скороспелым анализом. Шагалан давно освоил такой метод изучения сложных ситуаций, поэтому знал: рано или поздно понимание сущности происходящего родится само, внезапное и кристально ясное. Метод, правда, неторопливый, однако надежный, время же пока терпело.

Наверное, в глазах новых знакомых он смотрелся замкнутым молчуном, хотя в действительности все обстояло наоборот. Приходилось сдерживаться. Он аккуратно избегал пространных ответов на вопросы, высказывался лаконично, обтекаемо, при этом много слушал и спрашивал сам. Благо, свежеиспеченные приятели оказались словоохотливыми, если не болтливыми. В их словесном потоке, бурливом и довольно мутном, нелегко было выловить что-то интересное, зато выглядел он неистощимым.

Сложив вещи Шагалана в углу комнаты, троица отправилась в кухню. Там Ретси долго препирался с двумя дородными бабами, которые постоянно порывались захлопнуть перед ними дверь. Из щели густо тянуло вареным мясом. В конце концов напор Ретси взял верх, новичку вынесли поесть. Добычей стали огромная баранья кость с толстыми лоскутами мяса, миска пустого бульона да ломоть хлеба. Лишь узрев это богатство, разведчик понял, как же проголодался. Дружки уселись по бокам и, обильно расточая шутки-прибаутки, следили за его жадной трапезой.

– Не торопись, приятель, – хмыкнул Ретси, – еще подавишься. Видать, там, откуда пришел, с харчами вовсе худо.

Шагалан оторвал голову от миски:

– Ерунда. Просто с утра не жравши. Как у вашего коваля заморил червячка, так с тех пор и топаю.

– У кузнеца? Мигуна, что ли? – Друзья многозначительно переглянулись.

– Может, и у Мигуна. В кузнице под холмом. Занятный, между прочим, мужичок.

– Мигун здесь фигура известная, – кивнул Эркол. – И сам частенько заезжает, и мы к нему наведываемся. Место тихое, без лишних глаз. Спокойно отовариваешься всем необходимым.

– Уж не травкой ли?

– Заметил? Да, веселинкой тоже. Но вообще у Мигуна разное найдется: и еда, и выпивка, и одежа, и оружие. Даже цацки для девок и то можно купить. А ты как насчет травки?

– Не потребляю. Однако богато вы, посмотрю, живете. Я побывал уже в паре ватаг, но такого благоденствия не встретил. Полно денег достается?

– Перепадает, – отозвался Эркол. – Особливо когда купцы на ярмарки потянутся, деньги рекой текут, окрестные кабатчики да бабы едва успевают хватать. Ну а сейчас, почитай, затишье, монет только на лишнюю еду с выпивкой.

– Понятно.

– И тут, приятель, сразу первая заповедь, – сказал Ретси. – Как велел Опринья, будем учить тебя нашим законам. Все добытое в деле идет в общий котел, до последнего медяка. Упаси бог что-нибудь зажилить или забыть отдать. Жульничество у нас – самое страшное преступление… по крайней мере, среди распространенных. Я здесь давненько, но, сколько помню, казнили исключительно за это. Атаманы скорее закроют глаза на трусость с глупостью, чем на воровство у своих.

– Точно, точно, – кивнул Эркол. – Вот в том месяце двоих поймали, выкопали тайник с золотом.

– И что?

Светловолосый замялся, Ретси закончил за него:

– Пожелаешь – сходим к частоколу напротив конюшни. Там… до сих пор на березе висят. Вниз головой.

– Хорошенькое зрелище после еды.

– Поэтому все – в общий котел. Атаманы затем сами долю каждого определят, кому сколько. Если храбрецом себя покажешь – отсыпят полной мерой серебро, а повезет, и золото. При опасности хвост подожмешь да в кусты метнешься – получишь разве что плетей вдосталь.

Шагалан повертел в руках тщательно очищенную кость и кинул ее увивавшемуся поблизости псу.

– Себя-то небось вожаки никогда не обидят?

– Напрасно, парень, на атаманов не греши, – посерьезнел Ретси. – На них вон какая куча забот висит! Экую прорву народу одеть-накормить, оружием снабдить. За всяким смотри, за всех отвечай. Хозяйство опять же. Нет, работенка не из веселых. К тому же не забывай – они нас и в бой водят, животом рискуют подчас не меньше. Наконец, если б не вожаки, не уходили бы мы так долго от властей, передавили бы нас давным-давно, будто клопов. Потому свой кусок, парень, атаманы честно отрабатывают, запомни.

– Запомнил. Вот ты, Ретси, говорил, исстари здесь обитаешь. Ты и растолкуй, что они вообще за люди, ваши атаманы?

– Попробую. Верховодит тут, ты в курсе, Большой Ааль. Мужик умный, сильный и ясно видящий конечную цель.

– Это какую же?

– Известно какую – страну освободить. Доподлинно не знаю, но вроде у него с варварами и личные счеты имеются. Не любит их крепко. Мыслю, будь его воля, только на мелонгов бы и охотились до полного их искоренения.

– Однако затем обнаружилось, – вставил Эркол, – что желудки тоже чем-нибудь набивать надобно.

– Верно. Будущая свобода вещь хорошая, но есть хочется уже сегодня. Пришлось идти на большую дорогу купцов потрошить да странников обирать. Хотя имперцам от того легче не стало – про них мы не забываем.

– Вот-вот, даже правило негласное установилось: на одного раздетого купца – один угробленный стражник, на троих – чужак-поселенец, на десятерых – мелонг.

– Такая вот арифметика жизни, Шагалан. Конечно, убивая по одному солдату, захватчиков не одолеешь. Но не сомневайся: Ааль – светлая голова, обязательно сочинит, как их с нашей земли свести. Сочинит и содеет, а мы ему в том поможем.

Шагалан помолчал в задумчивости.

– А другие атаманы?

– Еще есть Ряж. На нем все боевые отряды, все вылазки – как на мелонгов, так и на купцов. Мы сами входим в отряд, тебя определят в такой же, и, стало быть, Ряж – наш прямой командир. До вечера с ним познакомишься. Предупреждаю, поаккуратней – мужик он крутой и вспыльчивый.

– А как же Опринья?

– Опринья – помощник Ряжа. Например, сегодня Ряж в отъезде, Опринья замещает. Иногда ему поручаются некоторые затеи, по преимуществу с мелонгами. Очень уж зол на них.

– Тогда кто Бархат?

– Уже столкнулся? – хмыкнул Эркол. – Вездесущая личность.

– Бархат – третий наш атаман, – продолжал Ретси. – У нас его за глаза называют иностранным министром Ааля.

– Попробовал бы кто-нибудь ляпнуть подобное в глаза, – хохотнул Эркол, – вмиг бы сделался на голову короче.

– Бархат – фигура сильная и авторитетная. Даже не скажу точно, чем таким важным он занимается, но в ватаге считается вторым после Ааля человеком.

– А чего тут гадать? По слухам, на нем завязаны все наши осведомители и верные людишки в округе. Он же, если требуется, ведет от имени Ааля переговоры с другими ватагами.

Ретси хмуро посмотрел на товарища:

– Чем бы Бархат ни занимался, юноша, занятия эти особо серьезные и тайные. Посему плести об них языком, множа чужие слухи, – занятие рискованное. И ты, Шагалан, имей в виду.

– Что, тоже могут на березе подвесить?

– Скорей уж, береза нечаянно сверху упадет, – беззаботно фыркнул Эркол. – Для Бархата – более привычная манера.

– Мне он показался мрачным и подозрительным.

– Вот-вот, он такой и есть, очень точное наблюдение. Помяни мое слово, самое разумное – держаться от него подальше. Хитер, чертяка, и проницателен. По части вытаскивания истины наружу ему равных нет. Помнишь ту историю с акробаткой из Даурса, Ретси?

– А у вас есть связи и с другими ватагами? – Шагалан не дал приятелям отойти от темы.

– Еще бы! Месяца не проходит, чтоб не заявились какие-нибудь окрестные оборванцы. Да и как иначе? При той славе, которая тянется за Аалем, любой будет искать с ним союза.

– И что Ааль? Привечает их?

– Безусловно. По правде сказать, мысль эта про объединение повстанческих сил стала у атамана… навязчивой. – Эркол отреагировал на сердитые взгляды и жесты Ретси лишь понижением голоса. – Он до сих пор не излагал ее тебе? Обязательно услышишь. Мы внимаем таким речам регулярно, оскомину набили.

– Разве идея с объединением плоха?

Эркол отмахнулся, потом вздохнул не без горечи:

– Идея плоха только тем, что никогда не претворится в жизнь.

– Значит, так вы тут и обретаетесь? – Шагалан окинул взором немного приунывших друзей. – Сразу под тремя атаманами?

Ретси не успел и рта раскрыть, как Эркол придвинулся поближе к новичку и быстро заговорил, срываясь на шепот:

– По совести, атаманов у нас вообще четверо. Хотя главенства Ааля никто, конечно, не оспаривает.

– Даже четверо? Богато, ребята. И кто же четвертый?

– А Бог ведает. Нет, честно: ни я, ни кто из приятелей его никогда не видел.

– Это как же?

– А вот так.

Шагалан заметил, что Эркол вздрогнул и боязливо оглянулся. Его бледное лицо побледнело еще больше, проступили следы редких оспинок.

– Понимаешь… было несколько казней. В том году и нынешней весной. Вешали парней вроде бы за попытки сторговаться с мелонгами. В чем там подоплека дела, не знаю, только откровенно оно нечистое. Возможно, не стоило бы и рассказывать…

– Вот именно, – хмуро подтвердил Ретси.

– Но Шагалану ведь надо соображать, куда попал! Короче, казни тогда проводили приказом некоего четвертого атамана. Кто он, где и откуда взялся – тайна. Все недоумевали, но сразу почуяли – требовать разъяснений себе дороже выйдет.

– Однако ваше привидение должно было назваться в тех приказах, – предположил разведчик.

– Он и назвался. Царапа. Весьма показательная кличка.

– Да уж, загадка из странных. И что сами об этом думаете?

Ретси, явно обиженный вытеснением из беседы, ухватился за плечо собравшегося ответить друга.

– У ребят две версии, – говорил он так же глухо, едва слышно. – Одни считают, Царапа – кличка Бархата. То есть когда нужно провернуть что-либо особо грязное, вдобавок за рамками обычных интересов, он выдает собственные приказы за чужие. Правдоподобно: Бархат в средствах отродясь не стеснялся, а со своей агентурой вполне мог разоблачить предательство.

– Похоже. А вторая версия?

– Кое-кто полагает, будто этот Царапа – наш человек у мелонгов или у губернатора. Оттуда и сведения об измене. В лесу он вообще никогда не появлялся, потому его никто и не знает. Дескать, достаточно послать Аалю весточку, а тут уж прочие атаманы все от его имени устроят. Разумно?

– Пожалуй. Гляжу, вам, ребята, здесь скучать не приходится. Загадка на загадке…

– А как же. Жизнь кипит и явная, и потаенная. Только послушай доброго совета, Шагалан: не пытайся сунуться в ее скрытые потоки. Обварит любопытный нос по самые плечи.

Они сидели на останках телеги, подпирая спинами заднюю стену кухни. Дождь совсем перестал, вместе с ним присмирела и боль под темечком. По задворкам, заросшим бурьяном, шелестел мягкий теплый ветер. Приятная истома накатывала все настырнее. Шагалан вдруг осознал, что его неудержимо клонит ко сну, – видимо, сказывались беспокойная ночь и бурное утро. Голоса дружков, давно уведших разговор на мелкие повседневные темы, пересуды с воспоминаниями, начали плавно затихать и отдаляться. Напряжением воли он выдернул себя из волн дремы, вскинул голову.

– Разморило? – улыбнулся слева Эркол. – После обеда оно самое подходящее.

Справа Ретси сосредоточенно возился с чем-то на колене.

– Ты не стесняйся, Шагалан, – изрек, не оборачиваясь. – Хочешь, ступай в дом, ложись и выспись нормально. А то вечером затевается большая гулянка, силы потребуются.

Разведчик подавил зевок:

– А где там ложиться? Вроде бы собирались место выделить.

– Ерунда. Пока народу мало, занимай любое. До вечера разберемся, чаю, кое-кто наверняка туда ночью не вернется. – Он многозначительно подмигнул. – А дерзнут ерепениться – не тушуйся, осади жестко. Ведь сумеешь?

Лишь тяжело поднявшись на ноги, Шагалан понял, чему с таким увлечением предавался Ретси. На его колене расстилался широкий лист какого-то растения. Ловкими умелыми движениями ватажник высыпал на него горсть желтоватой трухи из мешочка, соорудил аккуратную, вытянутую поперек горку и принялся бережно скручивать лист. Расползавшуюся труху приходилось то и дело поправлять. Скатав трубочку, Ретси подогнул ей концы и оглянулся на приятелей весьма гордый собой.

– На этот раз здорово получилось! Шагалан, поучаствовать не желаешь?

– Веселинка?

– Она самая. Качество отменное, не сомневайся.

Разведчик подцепил с колена Ретси несколько оброненных крупинок, растер пальцами, понюхал. Произнес с прохладцей:

– Впрямь отменное. Мигун неплохо поработал. Только я говорил – не употребляю.

– Брось, Шагалан! – На раскрасневшемся лице Эркола играло предвкушение праздника. – Снадобье совсем легкое, а удовольствия полно. Не бойся, попробуй!

– Не боюсь, но не хочу. – Ответ был вовсе без следа эмоций.

– Ну, как знаешь. – Ретси пожал плечами. – А то мы бы поделились запасами.

– Спасибо. Как-нибудь в другой раз, – хмыкнул Шагалан и двинулся прочь.

За спиной часто защелкало огниво. Дойдя до угла кухни, юноша на секунду оглянулся на тесно склонившихся к едва тлеющей трубочке приятелей. Призрачное облачко дыма витало над ними, даже на расстоянии чувствовался слабый сладковатый аромат. Каждый поочередно делал жадную затяжку, откидывался назад выдохнуть струйку дыма и гнулся за свежей порцией. Сам Шагалан ни разу до сей поры этого состава не курил, хотя слышал о нем немало.

Волею Творца сгинуло в веках имя человека, кому первому пришла в голову мысль попробовать неприметную сероватую травку-балочницу. Исстари она, заполонявшая сырые темные овраги, с успехом применялась в качестве лекарства, входила во множество знахарских рецептов, благо запасы исчислению не поддавались. Полагали, будто ее отвар снимает всяческие боли, взбадривает тело и разум. Однако стоило кому-то безвестному поджечь высушенную траву, как эффект получился ошеломляющий: привычная безобидная травка оказалась мощным дурманом. Надышавшийся дыма человек не терял сознания, но впадал в беспричинную безудержную радость. Он мог петь и хохотать как безумный или, наоборот, ошалелый сидеть неподвижно, улыбаясь внезапно радужному миру вокруг. Через полчаса-час все улетучивалось, возвращалось на законные места, краски тускнели, звуки глохли, сохранялась только память о прошедшем взрыве да потаенное желание пережить его вновь. Чудодейственная трава прекратила быть балочницей и обернулась веселинкой. Круг ее почитателей быстро рос год от года, отповеди Церкви гремели втуне. Да и как унять пагубу, если благородные полководцы нередко одаривали перед боем каждого воина затяжкой для храбрости? Мало того, невероятная распространенность и немудреность обработки позволяли самому последнему бродяге или крестьянину-сермяжнику забыть на время горести своей непутевой жизни, упиваясь минутами беззаботного блаженства. И кому какое дело, что рядом зарастают брошенные поля и плачут голодные дети?

Безусловно, веселинка была довольно легким зельем. Никто не сравнил бы ее, скажем, со страшным даром южных народов асканом, чьи неистовые галлюцинации за считанные месяцы выжигали у человека рассудок, а состав – внутренности. В отличие от этого, с веселинкой жили годами, десятилетиями, многие мнили ее вообще безвредной, что, впрочем, вряд ли соответствовало истине. Шагалану навсегда запомнился квартал в Амиарте, в который привел его как-то знакомый торговец. Это место на окраине все старались обходить стороной не столько из страха, сколько из отвращения. Его населяли люди, порабощенные веселинкой. Беднее самого убогого захолустья, он скорее напоминал болото из нечистот, где посреди жуткой грязи и вони бесцельно бродят худые, дрожащие фигуры. Обитающим здесь уже ничего не было нужно: ни еды, ни дома, ни семьи. Они забыли о любви и достоинстве, знали только одну дорогу – к ближайшим зарослям травы, только одну заботу – затянуться сладковатым дымом. Зимние холода выкашивали квартал почти наполовину, но по весне являлись новые изгои. Подчас, набрав большую гору снадобья, эти ходячие растения попросту умирали около нее от голода. Вдобавок, рассказывают, коварная веселинка ухитрялась напоследок еще раз обмануть своих рабов. С годами эйфория от курения неуклонно слабела и в конце концов исчезала вовсе, тогда как промежутки между приемами заполняла беспросветная тоска. Опустившиеся люди начинали бегать за очередной порцией, лишь бы спрятаться от затоплявших их волн могильного ужаса. Заурядным делом становились самоубийства. Приходящая в радужных лучах наслаждения, травка-веселинка уходила под аккомпанемент смертных воплей…

Шагалан вернулся в знакомый дом-казарму, по-прежнему малолюдный, пройдя мимо рядов, выбрал лежанку в углу и растянулся на ней. Потребовались считанные минуты, чтобы убедиться – сон, недавно такой настырный и манящий, пропал без следа. Закинув руки за голову, разведчик все же постарался расслабиться. Анализировать ситуацию не стремился – время не приспело. Фактов набралось уже много, но они продолжали кружиться в своем хаотичном танце. Где-то за стенкой обстоятельно бубнили два низких голоса. Речь вроде бы велась о ценах на зерно, что в этой разбойничьей деревне могло показаться странным. Под окном прошли несколько человек, послышался заливистый женский смех. Женщина, совсем молодая, определенно кокетничала с кем-то. Морщинистый седобородый мужик с угрюмой миной уселся возле печки и принялся ее разжигать. Разгораться та не желала. Мужик, глухо чертыхаясь, вытаскивал из топки дрова, закладывал их в другом порядке, повторял попытку. От упорного раздувания углей он скоро начал кашлять и тереть рукавами лицо. Едкий дым повис в проходах между лежанками. Шагалан, закрывший щипавшие глаза, отрешенно прислушивался к возне. Он еще успел отметить про себя гул и треск зацепившегося за жизнь пламени, когда незаметно уснул.

Разбудил его топот множества ног и рокот голосов. Пока садился, дверь распахнулась, и в комнату посыпалась шумная толпа. Собственно, вошедших было человек пять, зато гомон они поднимали за десятерых. Сразу обозначилось общее настроение – возбужденная радость. Среди толпы Шагалан узнал только Опринью, но тот находился где-то сбоку, во главе же процессии двигался настоящий богатырь. Точь-в-точь такими их описывали предания: огромного роста, с широченной, обтянутой кольчугой грудью, с развевающимся позади красным плащом. Длинный меч на боку у обычного смертного вполне сошел бы за двуручный. Под красные сафьяновые сапоги, перепачканные и мокрые, быстро натекали темные лужицы. Лицо великана обрамляла буйная грива совершенно белых волос. Лишь присмотревшись, разведчик понял, что он вовсе не стар. Резкие рубленые черты, властный излом мохнатых бровей, внимательные серые глаза. Человек стремительным шагом приблизился, внезапно остановился, широко расставив ноги.

– Это и есть ваш новичок? – Голос напоминал звуки охрипшей трубы. – Щуплый чего-то больно. Да и мальчишка совсем.

– Зато, говорят, ловок, чертенок, до крайности, – ответил кто-то сзади. Шагалану показалось – Опринья.

– Да уж, – насмешливо прищурился великан на юношу, – если Кулю сумел усовестить, значится, ловок. И не робкого десятка. Наставника ему нашли?

– Ретси с дружком взялись опекать. Мыслю, пускай попробуют.

– Пускай попробуют. Наставники, кол им в печень! – фыркнул беловолосый.

Только теперь Шагалан сообразил, что следовало бы встать перед начальством. Он не сомневался – этот богатырь и был достославным Ряжем, «третьим атаманом». Правда, даже поднявшись, дотянулся ему макушкой не выше плеча. Какое-то время они изучали друг друга, затем Ряж обнажил в улыбке крепкие зубы:

– Ладно. Придет пора – посмотрим на твою ловкость, парень.

Он, не задумываясь, хлопнул Шагалана по плечу, словно печатью на договоре о найме. Удар юноша принял, хотя на ногах устоял с трудом. Великан уже разворачивался к собравшимся.

– Уф, ну и жарко же тут у вас! Опять старый Добстер по теплу печь топит?

– Как всегда, – хохотнули от дверей. – Он ныне знобкий, что в пекло, что в стужу.

– Ну, тогда айда на улицу, ребята, на гульбу! Денег добыто немало, надобно ублажить судьбу, отметить удачу! Все запасы сегодня выкатим, завтра новых накупим!

На призыв атамана ответили радостные крики. В сенях образовалась толкотня: часть народа сразу попыталась выйти во двор, другие же бросились в комнату к узлам и сундукам, засунутым под лежанки. Вместе с последними влетели Эркол с Ретси. Друзья держались вполне уверенно, лишь глаза чуть неестественно поблескивали.

– Вон он где! – с порога заорал Эркол. – Ну и здоров же ты, братец, постель давить. Бежим скорее, праздник вот-вот начнется.

– Я долго спал? – невинно спросил Шагалан.

– Вечереет уж! Мы давно продрыхлись, ходили Ряжа встречать. И не напрасно, тебе скажу, – атаман две телеги добра привез! Неплохая, видать, охота удалась.

– И кого же они так знатно раздеть сумели?

– Да бог его ведает, – пожал плечами Ретси. – Купчина ли зажиточный, казначей ли губернаторский попался, какая разница? Как бы денежки ни добыть, важно их с чувством прокутить. Верно я говорю?

– Очень даже верно. – Эркол тряхнул белесыми прядями. – Сегодня здесь погуляем, а завтра в Сошки подадимся, там затеем тарарам.

– Это ты хорошо придумал, дружище, но пока подержи-ка язык за зубами, – утихомирил его друг. – Неровен час, прослышит кто из начальства – будешь вместо гулянки конюшни чистить.

– Молчу-молчу… – Из Эркола еще, похоже, лезли остатки травяного веселья, хамаранец же казался вполне оправившимся. – Шагалан, давай с нами! В такой компании и лучший кусок ухватишь, и лучший кубок… и лучшую бабу…

Ретси бесцеремонно отодвинул разошедшегося дружка в сторону. Скептически обозрел Шагалана:

– Только вот выглядишь ты, парень, словно последний босяк. Не обижайся. На бой в подобном наряде запросто можно выйти, а вот на праздник подыскать бы чего поприличнее. У тебя на смену одежа есть?

– Нет. – На самом деле этот вопрос заботил разведчика меньше всего.

– Ладно, это мы устроим. Эркол, ты у нас повыше, выдели Шагалану какую-нибудь рубаху покрасивей, а я штаны подберу. И быстрей, а то уже бочки покатили!

Шум за окном и вправду разрастался. Мужики вокруг, обряжаясь в яркое платье, засуетились активнее. Объявился хозяин лежанки, нахально занятой Шагаланом. Пару минут друзья беседовали с ним, постепенно усиливая нажим, и лишь когда в воздухе запахло потасовкой, хозяин отступил. Сверкнув недружелюбным взглядом, он забрал свои вещи и удалился в другой конец комнаты.

– Ну и на черта это? – спросил Шагалан, рассматривая сваленную перед ним кучу тряпок.

– Ты еще никак не проснешься, приятель! – хлопнул его по спине Ретси. – Неужели не понимаешь?

– А что я должен понимать?

– Во-первых, праздник, все гуляют и для того наряжаются. Не знаю, как там за проливом, а у нас обычай такой, улавливаешь?

– А во-вторых?

– Во-вторых, это ведь и твой выход в свет. Стараниями болтуна Багера про тебя уже многие наслышаны и жаждут увидеть собственными глазами. Покажешься, народ на тебя посмотрит, а ты – на народ. Первое впечатление очень важно, главное – не ударить в грязь лицом. Короче: хочешь приобрести тут авторитет и уважение – надевай, что дают!

Шагалан пожал плечами и принялся натягивать расшитую красным рубаху. От ткани шел свежий, но чужой дух. По совести, завоевание местного авторитета юношу также не трогало, однако разочаровывать приятелей он не спешил. Штаны оказались несколько коротковаты, между их краем и стоптанными башмаками белели лодыжки.

– Обувь тоже слабая. – Ретси, который, похоже, и не собирался переоблачаться сам, поморщился. – Завтра наведаемся на склад, подберем тебе что-нибудь.

– И так потерпит, – отмахнулся разведчик, вставая. – Ну, раз надо – двинулись. А то веселье, слышу, без нас начинается.

– Без меня уж точно не начнут, – подошел Эркол.

Сейчас он смотрелся настоящим франтом: длинный нежно-голубой кафтан добавил статности, а васильковый берет – росту.

– Отчего же именно ты незаменим?

В ответ Эркол мотнул плечом, позволяя Шагалану разглядеть за ним изогнутый гриф лютни.

– Веселиться-то у нас все любят, а вот музыкантов толковых мало. Я ж недаром три года с лишком в цирковых фургонах по стране колесил. Научился кой-чему.

Они покинули дом в числе последних. Уже начало смеркаться, торопливо темнело небо, заваленное тусклыми облаками. В воздухе висела сырость, но дождя, по счастью, не было. Прямо с порога приятели очутились в людском водовороте. Скромная площадка посреди поселка преображалась на глазах – в центре творился громадный костер, по краю тянулись полукругом дощатые столы. Подавляющее большинство разодетого народа вокруг занималось тем, что слонялось взад-вперед да оживленно переговаривалось в радостном предвкушении. Галдеж, смех, лишь несколько человек, главным образом женщины, лавируя, разносили по столам корзины с едой. Когда троица вступила на площадь, костер в ее сердце наконец перестал дымить и бойко затрещал сучьями. Толпа встретила это взрывом восторга. Кто-то сбоку окликнул Эркола, тот обернулся к друзьям:

– Пойду к музыкантам. Думаю, через часок-другой удастся улизнуть к вам и капельку расслабиться. Увидимся!

– Вот ведь, – хмыкнул Ретси вослед, – превратности жизни. Для кого-то праздник – веселье, а для иных – нелегкая работа. Проходи, Шагалан, займем местечко получше. Сейчас начнется.

Толпа взялась рассаживаться в этот же момент и вся разом. Устраивались, где попало. Имелось несколько скамей, но садились и на столы, на бочки, на колоды, многие – прямо на мокрую землю, подстелив плащи. По самым нетерпеливым рукам уже отправились кувшины с вином и пивом. С каждой минутой набирал силу костер, одновременно наливались тьмой окрестности, отсекая гульбище от остального мира. Ретси отвоевал для них неплохое место – на краешке одного из столов, чуть ли не в обнимку с корзиной, доверху наполненной жареными цыплятами. Пришлось даже отворачиваться от лезущего в ноздри аромата: истосковавшийся желудок взвыл немилосердно. Пытаясь отвлечься, юноша разглядывал лица окружавших его людей, хотя мельтешение огненных пятен делало это почти бессмысленным.

Гам понемногу смолкал и скоро иссяк. Шагалан обернулся к костру. В возвышавшемся около него черном призраке не составило труда опознать Бархата, одетого все так же изящно и строго. Одинокая фигура подняла руку, требуя вовсе уж абсолютной тишины. Теперь только костер за спиной атамана продолжал трещать и вышвыривать в темноту горсти желто-красных искр.

– Слушайте меня, братья! – заговорил Бархат. – Нынче у нас радостный день, можно славить удачу товарищей, праздновать и гулять. Мы все заслужили этот вечер, однако особо обязаны отметить того, кто внес, бесспорно, самый огромный, неоценимый вклад. Приветствуйте же главного вдохновителя наших побед, мудрого атамана Большого Ааля!

Толпа дружно и почтительно загудела. На дальнем ее конце ряды раскололись, появился Ааль. Снежно-белый наряд вспыхнул в полумраке. С необычной для своего комплекции резвостью атаман пересек площадь, следом поспешали несколько, как понял разведчик, хорошо вооруженных человек. У костра Ааль положил Бархату руку на плечо:

– Благодарю тебя, друг, за добрые слова. И вас благодарю, братья! Не сомневайтесь, жизнь моя и кровь без остатка принадлежат вам и нашему общему делу. Но при этом не хочу присваивать чужую славу. Не я сегодня именинник, не мне пристало открывать праздник. Пусть это совершит истинный герой дня! Подойди сюда, доблестный Ряж!

В ту же секунду из темноты выплыл силуэт великана. Под одобрительные возгласы Ряж вступил в круг света. Он по-прежнему был в броне и при мече, вся его подготовка к вечеру заключалась в обувании высоких сапог да расчесывании белой гривы. Сойдясь вместе, атаманы обнялись. Тотчас площадь взорвалась от радостного воя и криков. Люди вскочили на ноги, замахали руками, застучали, захлопали. Шагалан переглянулся с Ретси и, дабы не выпадать из общей картины, тоже встал.

Наконец Ряж поднял руку, шум моментально стих.

– Братья мои! – В атамане угадывался бравый рубака, но в фокусе всеобщего внимания он немного терялся. – Мы храбро дрались раньше и столь же храбро – сегодня. Поэтому у нас есть теперь средства на зиму и право на этот веселый вечер. Скажу больше: мы храбро дрались сегодня и будем столь же храбро драться впредь. Поэтому у нас обязательно будет та победа, о которой давно мечтаем! – Ряж переждал очередной всплеск эмоций. – Нынче к этой победе сделан маленький, но важный шаг. За ним последуют другие. И пускай враги трепещут, заслышав нашу поступь, а мы можем себе позволить гулять, петь и веселиться!

Его слова накрыл общий рев восторга. Где-то сбоку заиграла музыка, главную линию в ней вела лютня. Вокруг разом затрещали корзины, застучали кружки, полилась выпивка. Ретси, очутившийся рядом с Шагаланом, по-хозяйски подтянул к себе птицу.

– Идиллия, – проворчал разведчик, косясь в сторону чернеющих на фоне костра фигур. – Три атамана расписались в своей любви и верности. Занятно, где они упрятали четвертого?

Ретси понимающе хмыкнул.

Еда не отличалась разнообразием, но была поистине обильной. Как бы азартно ни работали челюсти, каким бы градом ни сыпались под стол обглоданные кости, она никак не кончалась. Один за другим едоки, остудив пыл, переходили к вальяжному потягиванию спиртного. Шагалан сдался едва ли не последним.

Тем временем центр событий постепенно смещался к костру, куда то и дело подтаскивались новые сучья. Приунывшие было музыканты с места грянули лихую плясовую мелодию. Лютня оставалась по-прежнему на высоте, дудки выли с энтузиазмом, хоть и не всегда попадая, размеренно ухали тамбурин и бубен. У гудящего огненного столба возникла первая пара, немедля к ней присоединилась вторая, третья, и вот уже все свободное пространство заполнили танцующие.

Шагалан и Ретси развалились на лавке с кружками пива в руках. Разум разведчика занимала сейчас главным образом оценка полученного переедания, тогда как глаза продолжали машинально фиксировать творящееся кругом. Рост числа пар вскоре прекратился – все-таки женщин в ватаге имелось немного. Сколько-нибудь интересных девиц шустрые кавалеры быстро расхватали, нашли поклонников и страшноватые бабищи, вроде работавших на кухне. Мужики, обделенные совершенно, бродили со скучающими лицами, кое-кто попытался добыть подружку кулаками, однако везде встречал отпор. Лишь в перерывах между танцами случалась некоторая перетасовка участников. Сам танец оказался незамысловатым, но энергичным и ничуть не походил на то, что наблюдал Шагалан в Валесте. Дама с кавалером по преимуществу выделывали друг перед другом ногами разные коленца да кружились, взявшись за руки. Все это вкупе с музыкой тем не менее изрядно увлекало.

Долго разглядывал Шагалан атаманов, разместившихся за отдельным столом. Даже за всеми помехами было видно – настроения там царили не праздничные, а скорее трудовые. Бархат и Ряж, склонившись, о чем-то оживленно спорили, сидевший посредине Ааль вмешивался редко, больше слушал и кивал головой. Обстановка беседам не способствовала решительно: шум от музыки, топота, криков и смеха стоял исключительный и вдобавок усиливался по мере опустошения хмельных запасов. В конце концов Ааль, прервав спорщиков, коротко махнул рукой, поднялся и двинулся в темноту. Бархат последовал за ним, высокая фигура Ряжа затерялась где-то возле танцующих.