Текст книги "Маг и его кошка"

Глава 2. Ловушка на охотника

Франческа

Я знала, что легко не отделаюсь. Поняла еще с первого взгляда на его лицо. Когда мы стояли в приемной зале, а отец не дал сказать и слова.

Сначала я даже не испугалась. Сначала была злость оттого, что отец не стал меня слушать – я так мечтала всю дорогу домой, как он прикажет повесить убийцу Лоренцо, репетировала свою речь, а отец просто велел мне заткнуться.

Страх пришел позже, когда он повысил голос. Все в Кастелло ди Нава знают: если уж герцог начал орать – быть беде.

Никогда не видела его в такой ярости.

Скверное предчувствие оправдалось с лихвой – он выдрал меня плетью. Да так, что несколько дней я не могла ходить. Даже сидеть не могла, только лежать на животе.

Обычно он порет меня розгами или ставит на горох. Это тоже довольно больно, но не идет ни в какое сравнение. К тому же раньше наказания удавалось хранить в тайне. В этот раз я кричала так, что почти сорвала голос. Кажется, весь замок в курсе подробностей моего побега, возвращения и последующей расправы.

Это так унизительно, что у меня просто нет слов. И слуги, еще вчера ходившие перед госпожой на цыпочках, сегодня ухмыляются мне в лицо.

Сплетники! Мерзкие сплетники!

Я хочу спрятаться, уйти от мира, закрыться и не выходить из своих покоев. Пусть болтают, что вздумают, у меня нет желания бороться с этим.

Но я – Франческа Рино. У меня есть обязанности.

Поэтому я задираю нос и хожу с видом наследной принцессы, втрое строже обычного спрашиваю со слуг за их работу по дому и раздаю наказания направо и налево. А если ловлю кого за пересудами, с милой улыбкой назначаю сплетнику порку.

Пусть попробует того же «лекарства».

Я не позволю другим видеть себя раздавленной, рыдающей и несчастной. По моему виду не скажешь, что меня заботят досужие пересуды черни. Когда Бьянка спросила, правда ли, что меня якобы выпороли кнутом на конюшне, я улыбнулась. И только боги знают, чего мне стоила эта улыбка.

– Что ты, мы с отцом просто слегка поспорили.

Днем так много дел, что нет времени себя жалеть. Я плачу ночью, в подушку, сжимая кулаки от ненависти, вспоминая отвратительные перешептывания и сальные улыбочки слуг.

Мой побег не встречает понимания ни у домачадцев, ни у подруг.

– Совсем отец распустил, греховодницу! И когда только успели? Вот уж верно говорят – «Опасайся молчащей собаки», – выговаривает мне старенькая кормилица, обмывая кровавые раны, оставленные плетью. – У-у-у, правильно отец тебя выпорол, жаль, мало. Надо было и щенка Ваноччи, бесстыжего, да не плетью, а кнутом. Хорошо, сеньор маг ему шею свернул.

– О чем ты, Роза? – больно слышать, как она честит моего мертвого мужа. – Это же Лоренцо. Наш Лоренцо!

Весной она относилась к нему совсем иначе. Улыбалась ласково, отчего ее похожее на печеное яблоко лицо покрывалось сотнями лучистых добрых морщинок, и все сетовала, что мальчик такой худой, норовила сунуть кусок чиабатты с сыром.

От воспоминаний старенькая Роза сердится еще больше:

– Гнать надо таких из приличного дома! Сеньор Рино его привечал, а тот… И жил никчемушно, и помер подло.

– Замолчи!

Да, может, мой избранник не мог похвастаться знатностью – внебрачный сын купеческой дочки и мелкого аристократа, сам – ученик живописца. Но никто и никогда не любил меня так, как он. Я знала: он сделает все, чтобы я была счастлива.

Говорят, так всегда: один любит, второй лишь позволяет себя любить. Мне нравилось быть для Лоренцо единственной.

Но, клянусь богами-Хранителями, клянусь прахом матери и всем, что мне дорого, я не хотела только брать, о нет! Я тоже любила Лоренцо. Может, не так страстно, но любила. И я была бы ему хорошей женой – заботливой и послушной.

Бьянка Фальцоне – моя лучшая подруга – только хихикает и все спрашивает – ну как оно? С мужчиной?

– Выйдешь замуж – узнаешь, – отвечаю я.

Хочешь, чтобы знало все Рино, – расскажи Бьянке.

– Ну пожа-а-а-алуйста, Фран, – канючит она. – Правду говорят, что ничего слаще нет на свете?

Я вспоминаю свою неловкую первую ночь в придорожном трактире. Мы раздевались в темноте, на ощупь, чтобы лечь в одну кровать, а потом муж подвинулся ближе. Я испугалась, но отступать было поздно, обряд свершился еще на рассвете, Лоренцо был в своем праве. Помню стыд, когда мужские руки впервые обняли меня и нас разделяла лишь тонкая ткань ночной рубашки. Я не знала, что положено делать, поэтому не шевелилась, пока он все целовал и целовал меня. В комнате было душно и пахло подгнившим деревом. Помню, как кололись усы, как чужие руки мяли и тискали мое тело, помню странное томление в животе, а потом он задрал на мне рубашку и взгромоздился сверху. Было больно, я сначала терпела, а после хныкала.

Все закончилось как-то бестолково, но хорошо, что быстро, и я разревелась у него на плече, сама не понимая отчего. Лоренцо перепугался, пытался утешить, захлебывался извинениями, а я почувствовала к нему удивительную нежность, когда он поцелуями осушал мои слезы и бормотал что-то тихо и виновато. Мы уснули в обнимку, но последующие две ночи муж так и не решился притронуться ко мне. Я тоже не предлагала.

– Мед точно слаще.

Глупые, бестактные вопросы, но как можно сердиться на Бьянку? У нее доброе сердце, хоть и язык без костей.

Я ей чуть-чуть завидую. Для нее все легко, хотела бы я так же.

Подруга показывает мне язык и начинает болтать про заезжего мага. Какой красавчик этот северянин! Да еще брат самого эрцканцлера Священной Империи Прайдена.

– Звучит так, словно за этот приз стоит бороться, – говорю я, вспоминая его лицо, когда он убил Лоренцо.

Я знаю, как положено вести себя леди. Сдержанно. Там, где другие возмущаются или плачут, я лишь шучу. Тонко, очень тонко. Так, чтобы никто не понял.

– О-о-о-о, еще как стоит! – воодушевленно подхватывает Бьянка.

Я обнимаю свою смешную подругу.

Элвин

Замок Кастелло ди Нава напоминал гигантский корабль, вынесенный на вершину городского холма по прихоти морских божеств. Узкий и вытянутый его силуэт был особенно хорош в закатном солнце, когда свет ложился косыми лучами, освещая каждую бойницу. Скошенный нос венчала небольшая круглая башенка. Мощный донжон доминировал над громадой здания, словно капитанский мостик, в окружении башен поменьше, таких же приземистых и квадратных. Тупая «корма» обрывалась в пропасть – с этой стороны крепость была неприступна.

А внизу, в объятиях Эраны, лежала столица герцогства – Ува Виоло. Как и большинство южных городов – шумный, немного неопрятный, но залитый солнцем. Городские улицы в равной степени пахли помоями и лилиями, апельсиновые деревья гнулись под тяжестью плодов, а склоны одноименной долины расчерчивали ровные ряды виноградников.

Красота края чем-то подобна женской красоте. Еще по дороге к Рино я ловил себя на чувстве, похожем на легкую влюбленность. Изумрудная зелень и мягкие линии холмов, встающие за ними на горизонте белоснежные пики Вилесских гор, ярко-синий шелк небес, отраженный в чашах озер, – все это ни в малейшей степени не походило на родные фьорды или серые дольмены в обрывках тумана. Сердце мое навсегда отдано северу, но каждый раз, попадая в Разенну, я словно заново проживаю роман с чувственной красоткой.

Неделя минула без особых происшествий. В город я выбирался всего пару раз, предпочитая долгие одиночные прогулки и книги – библиотека семейства Рино стоила того, чтобы уделить ей внимание.

Франческа к ужину не выходила. Однажды я встретил ее в коридоре. Девица (а я решил мысленно именовать ее так, пусть даже формально она девицей уже не являлась) сверкнула глазищами в мою сторону и уковыляла, опираясь на стенку. По слухам, отец выпорол ее кнутом за побег. Суровое наказание, но герцога можно понять, учитывая тяжесть ее проступка и весомые политические последствия. Родство с семейством Альварес – вторым по знатности в королевстве Эль-Нарабонн – открывало перед Рино возможность снять протекторат изрядно ослабевшей в последние годы Разенны. Трудно представить, на какие хитрости и махинации пришлось пойти герцогу, чтобы организовать помолвку. И теперь все усилия были брошены в огонь сомнительной страсти своенравной дочери к безродному художнику.

Да, усатый Лоренцо оказался подающим надежды учеником придворного живописца семьи Рино. Я видел несколько его работ – очень, очень недурно. Возможно, через пару десятков лет о нем заговорили бы как о большом мастере.

Светская жизнь Кастелло ди Нава походила на таковую в Вальденберге. Только здесь все было провинциальнее, меньше и скучнее. Каждый новый человек вызывал определенный ажиотаж, и меня не минула эта участь. Я владею сомнительным искусством красиво и бессмысленно прожигать жизнь, но оно мне смертельно надоело еще сотню лет назад.

Мне много чего надоело. Некоторые вещи даже неоднократно.

Нахамив пару раз в ответ на слишком назойливые приглашения, я приобрел скверную репутацию среди местных сплетников и свободу распоряжаться своим временем.

По иронии судьбы, именно с Франческой у меня случился самый долгий разговор с момента прибытия в Рино.

Я, как всегда после обеда, проводил время в библиотеке, продираясь сквозь древнеирвийский. Не могу похвастаться отличным знанием мертвых языков, а тут автор еще использовал шифр, что изрядно стопорило перевод. Так что ее присутствие я заметил, только когда услышал над ухом:

– И как долго вы намерены здесь гостить?

– А? – потребовалось время, чтобы вернуться в привычную реальность. – Сладкая Франческа, вам так не терпится от меня избавиться?

– О да! – Устрой какой-нибудь чудак конкурс по метанию гневных взглядов, дочь Рино заняла бы на нем первое место. – Я не хочу спускаться к ужину, пока вы сидите за вечерним столом.

– И рад бы, да ничем не могу помочь. Я уеду не раньше, чем окончу работу. Сами видите – ее непочатый край.

– О!

Мое дружелюбие в ответ на откровенную враждебность озадачило девушку. Ну а какой интерес воевать с тем, кто ищет войны? Пусть даже в этом случае пикировка больше напоминала бы легкую порку. Никогда не делай того, чего от тебя ожидают – мое кредо.

– И над чем вы работаете?

– В данный момент над переводом этой книги.

Девушка склонилась над манускриптом, провела пальцем под строчкой, шевеля губами:

– Ничего не понимаю.

– Неудивительно. Это древний язык. Сама книга называется «Двенадцать ключей к постижению истины», за авторством некого Ептетраса. По слухам, он был магом и создал множество презабавных вещиц. Например, ему каким-то неизвестным нынешним магистрам образом удалось заклясть обычный ковер так, чтобы тот летал по воздуху и даже перевозил людей и грузы. Правда, ковер, вместе с остальным имуществом, сгорел, когда не в меру ретивые ученики пришли делить наследство. Удобно, правда?

– Удобно? – она нахмурилась.

– Ну да. Обращали когда-нибудь внимание: маги древности как на подбор невероятно могущественные, но из доказательств их необоримой мощи у нас только набор баек от учеников. Вот и Ептетрас что-то вроде священного дуба для большинства постигающих тайные науки. Послушать ученых мужей, так мэтр мало того, что написал все мало-мальски значимые магические трактаты и стоял у истоков изобретения большинства ритуалов, он еще и прожил больше ста лет, объездил весь мир, наделал без счету детей и артефактов. Ну и оставил какое-то совершенно невероятное количество учеников, даже если не учитывать тех, что погибли при дележке барахла покойного.

– И это правда?

– Кто знает? Покойник умер почти тысячу лет назад, свидетелей не осталось.

На самом деле я знал парочку фэйри, способных вспомнить легендарного старика, но никогда не спрашивал их об этом. С долгожителями одна беда – стоит включить фонтан их красноречия, как заткнуть его становится задачей, непосильной для всех героев древности.

– Что любопытно: конкретно эта книга – фальшивка. Но очень качественно изготовленная.

– Откуда вы знаете?

– Долго объяснять, но если вам интересно, я попробую.

– Инте… о нет, совсем нет, – она снова вспомнила, что должна меня ненавидеть. – Я мечтаю, чтобы вы убрались отсюда!

Я улыбнулся. Сейчас беседовать с девушкой мне нравилось куда больше, чем во время нашего путешествия, когда она только молчала и сверлила меня тяжелым взглядом. Любопытство, порывистость и даже гнев удивительно красили ее. А безобидные попытки уколоть вызывали симпатию.

– Жаль, но это невозможно, сеньора. Или лучше все-таки сеньорита? Вы так юны и так недолго были замужем, что именовать вас иначе, чем сеньоритой, – просто преступление. Давайте-ка я, чтобы избежать этой дилеммы, буду обращаться к вам по имени.

Она еще больше рассердилась:

– Нет, я вам запрещаю.

– Жаль. Оно такое красивое. Знаете, в переводе с древних языков «Франческа» означает «свободная»?

– Не знаю и знать не хочу! Оставьте меня в покое, – гневно выпалила сеньорита и почти бегом покинула библиотеку. Я долго, ухмыляясь, вслушивался в дробь ее шагов.

Определенно, я нашел для себя развлечение.

* * *

Влюбить в себя шестнадцатилетнюю девицу, жарко мечтающую о рыцаре на белом единороге, легче легкого. Нет, я не сторонник распространенного мнения, что все женщины – круглые дуры. Как минимум мои сестры Августа и Юнона доказывают полную несостоятельность этого тезиса. А даже если забыть о них, мне встречалось достаточно умных женщин, чтобы не обманываться мифом о мужском превосходстве. Просто человеческие личинки в шестнадцать лет глупы независимо от пола. Многие, что характерно, так и не становятся мудрее, даже обзаведясь сединой и кучей внуков.

Итак, влюбить в себя девчонку – слишком просто, а потому скучно. Но что, если девица имеет все основания ненавидеть вас, если вы убили на ее глазах прежнего возлюбленного, да и после вели себя отнюдь не в соответствии с каноном рыцарского романа? О, в такой задаче есть вызов! А если вспомнить, что жертва прелестна, юна и обладает пылким темпераментом, приз становится по-настоящему заманчивым.

Я вообще ценю сложные задачи. Просто соитие – слишком легко и скучно. Когда-то давно, может, сотню лет назад, может, больше, оно волновало меня само по себе. Но нынче я куда больше люблю осторожные па брачных танцев. Идет ли речь о мимолетном флирте или тщательно спланированном соблазнении – и то и другое будет интереснее банального сношения без предварительных игр и последующих драм. Чем сложнее был путь к цели, чем дольше зрело вожделение, чем тщательнее приходилось его скрывать – тем слаще приз.

До этой беседы у меня не было планов в отношении дочери Рино. Но теперь… Девушка была слишком лакомым кусочком, и пес во мне отозвался, почуяв запах дичи.

Франческа

Виновник моих несчастий расхаживает по замку как по своему дому. Его манеры и вид до отвращения самоуверенны, и я не могу сдержать глухого гнева, сталкиваясь с ним в коридоре. Маг же каждый раз иронично кланяется мне при встрече.

Я не знаю, как вести себя с ним. Он видел меня обнаженной и убил моего мужа. Как можно после такого изображать, будто ничего не случилось? К тому же мы три дня путешествовали вместе без иных спутников, и, как бы ни старался отец, каждому болтуну рот не заткнешь.

Сплетники. О да, они укладывают меня в постель и к убийце мужа. Когда, когда все это прекратится и они перестанут меня пачкать?

Наверное, когда он уедет. Не раньше.

Однажды я не выдерживаю и иду, чтобы поговорить начистоту. Маг встречает меня насмешкой, от которой я мгновенно взвиваюсь, словно облитая маслом головня от искры, позабыв о воспитании и правилах приличия. А он вдруг становится мил и обходителен, да настолько, что я чувствую себя глупо. Словно весь мой гнев встречает только воздух вместо преграды.

И я сбегаю.

А вокруг только и разговоров, что о нем.

– Говорят, у него была возлюбленная. Но враги похитили ее, надругались, и она покончила с собой. Тогда он вызвал всех троих на дуэль и убил. За это его изгнали из Прайдена, – Бьянка восторженно закатывает глаза.

– Это он сам рассказал? – мне трудно сдержать улыбку. Если Элвин Эйстер сочиняет эту чушь, чтобы произвести впечатление на женщин, то он просто жалок.

– Ну что ты! Как он может говорить о таком, когда сердце еще кровоточит. Это же такая БОЛЬ.

– Тогда откуда ты знаешь?

– Говорят…

– В романе, что мы читали на прошлой неделе, был похожий сюжет.

Подруга не отвечает. Мысленно она еще смакует нарисованную воображением картинку.

Опять лорд Элвин? Сколько можно сплетничать об этом надутом ничтожестве?!

– Все было совсем не так! – вмешивается Кармела. – Дело шло к свадьбе, но он узнал, что его возлюбленная беременна от другого. Вызвал того, кто ее обесчестил, на дуэль. И убил.

Я пытаюсь увести разговор в сторону, но безуспешно. Подружки спорят, с горящими глазами пересказывают друг другу истории одну невероятнее другой. И опять про мага, все последние недели только про мага. Будто нет иных тем. Лорд Элвин здорово взбудоражил наш птичник.

Он нравится женщинам. Сеньориты и матроны одинаково тают в его обществе. Красив, силен и опасен – трудно устоять перед таким сочетанием, даже если забыть о хорошем происхождении, таинственном прошлом и талантах мага. Даже слухи о немилости маркграфа лишь добавляют гостю блеска в женских глазах. Каждая из моих подруг в меру скромных сил строит ему глазки и подсчитывает, сколько раз он оказал ей мелкие знаки внимания.

Я не из таких. Я его ненавижу. Но даже я не могу не признать, что он привлекателен как мужчина. Широкие плечи, атлетически сложен. Руки с длинными пальцами музыканта. Всегда чисто выбрит, элегантен и слегка небрежен той аристократической небрежностью, что не привить никакими уроками. Светлые волосы редкого пепельного оттенка. Высокий лоб, две трагичные складки на переносице. Правильные черты лица, красиво очерченные губы и упрямый подбородок северянина. Холодные голубые глаза в обрамлении темных ресниц и замечательная улыбка – насмешливая и мальчишеская одновременно.

Старая Роза доносит, что отец потихоньку отходит, да и раны от плети подживают, поэтому я снова выхожу из комнаты и даже рискую показаться за ужином.

Маг также исправно спускается к вечернему столу. Он общителен и хороший рассказчик. Я не смотрю в его сторону, но голос – ироничный, самоуверенный, с раскатистым горловым «р» и жестким северным акцентом – невольно обращает на себя внимание. Хоть затыкай уши.

И что особенно обидно – северянина интересно послушать. Он умен и артистичен. Я с трудом сдерживаю смех после иных рискованных шуток. Его манеры несносны, но он из той породы мужчин, которым хочется прощать вольности в общении.

По правде говоря, я терпеть не могу таких. Несмотря на все их обаяние, а зачастую и ум, они до отвращения самодовольны и напыщенны. Считают себя центром вселенной и верят, что любая должна быть счастлива просто наблюдать Сеньора Великолепие.

Мне нравятся совсем другие мужчины. Нежные. Внимательные. Чуткие.

Таким был Лоренцо.

Из столицы империи – Церы – возвращается Риккардо. Я так рада его видеть, что не обижаюсь, когда брат с ходу принимается выговаривать мне за авантюру. Без возражений выслушиваю нотации и даже прощаю все, что он говорит в адрес Лоренцо.

– Тебе полагается понять, что у девицы твоего происхождения и положения имеются определенные обязательства, о которых она не вправе забывать. Выбирать тебе мужа должен человек, отвечающий за тебя, а значит, наш отец или я, после его смерти. Как можно было забыть о долге и сбежать с этим мальчишкой?! О чем ты только думала?

Чем еще, кроме шутки, можно ответить на такую выволочку?

– В основном о том, какие у него красивые глаза.

С отцом я не позволяю себе подобного, но Риккардо куда мягче, при всем своем занудстве.

– Я не удивлен, принимая во внимание, что ты – юная девушка. Но надеялся, что приложенное отцом старание воспитать тебя соответствующим образом не прошло совсем бесследно.

– Прости. Мне жаль, что я так молода и так глупа.

На самом деле мне не жаль, но я не хочу спорить. Спорить с большинством мужчин – бессмысленно. Отец, например, обрывает разговор и делает все по-своему. Брат в ответ на любые возражения будет снова и снова повторять свои доводы, пока я не устану.

Лоренцо был не таким. Он прислушивался. За это я его любила.

– Я обязан поблагодарить человека, который спас твое будущее и доброе имя.

Видно, беседа с Элвином Эйстером проходит не слишком гладко, потому что брат возвращается мрачный и позже отзывается о северянине в самых дурных выражениях. Я злорадно думаю, что теперь и брату довелось отведать того яда, что маг вечно в избытке расточает вокруг себя.

Я смирилась, что мой побег склоняют и чернь, и знать. Держусь с достоинством, не выказываю гнева, не отвечаю на расспросы подруг, и сплетни постепенно стихают.

В остальном кажется, что жизнь стала совсем такой же, как была раньше, – книги, рукоделие, надзор за слугами, стрекотание Бьянки и Кармелы, жалобы вдовы Скварчалупи, ворчливая забота Розы. Я исправно хожу в храм и посетила званый вечер, устроенный сеньором Мерчанти по случаю рождения дочери.

Все по-прежнему, но что-то неуловимо изменилось. Лица домочадцев кажутся чужими, знакомые разговоры не успокаивают. Мне тоскливо и тесно в этих стенах.

Должно быть, изменилась я сама.

В воздухе неумолимо висит вопрос «Что дальше?».

* * *

Вместе с братом из Церы возвращается Уго Риччи, и отец приглашает его на обед. Всю трапезу он сидит, почти не притрагиваясь к пище, и сверлит меня горящим взглядом.

Уго не столько уродлив, сколько неприятен. Мало похож на аристократа, но еще меньше на крестьянина. Есть что-то звериное в этом расплющенном носе и тяжелых надбровных дугах, в приземистой, полной скрытой мощи фигуре. Будь я талантлива, как Лоренцо, писала б с Уго духа лесов.

Мне бы затаиться, но я вдруг понимаю, что рада его видеть. Меня смешит и подстегивает угроза, что читается в каждом его жесте, каждой глухой реплике. В ответ начинаю бросать на мага ласковые взгляды и улыбаться его шуткам.

Когда мы переходим к легкому флирту и Риччи сминает в кулаке вилку, я понимаю, что пора остановиться.

Хватит! Не надо будить спящих драконов.

Да, я – эгоистка. Мне нравится злить Уго. Его гнев придает вкус враз опресневшей после возвращения жизни.

Позже приходит расплата. Он подкарауливает меня в коридоре, чтобы затолкнуть в угол. По рябому лицу ползет недобрая ухмылка:

– Подстилка Ваноччи. И каково тебе было стонать под этим мальчишкой?

Мной еще владеет хмельной кураж, слишком тих голос благоразумия, я не жду, что Риччи осмелится сделать хоть что-то здесь – в доме моего отца, и я по-настоящему зла на него за эти гнусные слова, потому шепчу, скромно опустив глаза:

– Понравилось. Лоренцо был удивительно нежен.

Уго рычит от ярости, но он сам виноват. Не стоило пачкать меня или память моего мертвого мужа. Я могу за себя постоять. По-своему. По-женски.

Я знаю его слабость. Младший Риччи одержим, и у этой мании мое имя.

Мы мало общались в детстве, пусть он и был дружен с моим братом. А потом его отправили в Фельсину, учиться в университете. Когда Уго вернулся в прошлом году и увидел меня, то сперва замер, а потом повел себя как чудак. Мне было ужасно смешно видеть, как он то бросается выполнять любую мою просьбу, то начинает нести полнейшую чушь, то впадает в беспричинную ярость. Каким-то безошибочным, живущим внутри женским чутьем я сразу поняла, что все это – неспроста, теперь именно я хозяйка положения и в моих силах сделать его счастливым или несчастным.

Я играла с Риччи всю зиму, то подпуская ближе, то отталкивая. Знала, что это неправильно и греховно, но не могла удержаться. Свирепая жестокость, что прорывалась сквозь слишком резкие движения, страстные взгляды и грубоватые слова наследника Риччи, пугала и привлекала. Впервые в жизни я испытала сладкое чувство власти над мужчиной, и оно ударило в голову сильней молодого вина.

Лоренцо был уже потом. И с ним я никогда не ощущала этого опасного хмеля. Любимый и так был мой – целиком, без остатка, и он не был зверем.

Все закончилось в одночасье, когда сеньор Риччи пришел просить моей руки для своего мальчика. Не знаю, на что он надеялся. Должно быть, Уго уговорил попытаться, пусть даже всем было ясно – герцог не выдаст дочь за сына вассала. После отказа отец высек меня за кокетство и велел перестать мучить Уго. Лишь тогда я поняла, что у любой игры есть последствия.

Риччи предложил бежать и тайно пожениться, я только посмеялась. Уго забавно дразнить, но мысль о том, чтобы оказаться в полной его власти, пугает не на шутку.

– Потаскуха, – выдыхает мне в лицо бывший поклонник.

– О нет! Я – честная женщина. Вдова.

Он белеет от этого напоминания, что я принадлежала другому, и тогда я наконец пугаюсь. Но уже поздно.

Когда Уго хватает меня за плечи, пытаясь притянуть к себе, я сопротивляюсь, молча, но яростно. В голове одна-единственная глупая мысль – нельзя поднимать крик, не то опять пойдут слухи.

Он отвратителен! Запах лука и вина, жирные пятна на рубашке, выпирающая челюсть. Я никогда его не хотела. И никогда ничего ему не обещала.

Уго пытается засунуть мне в рот язык, и я впиваюсь в него зубами. Крик боли. Потом кто-то отлепляет от меня Риччи и отшвыривает в сторону. Я стою, тяжело дыша, откидываю с лица разметавшиеся пряди. Во рту мерзкий привкус перегара и крови.

– Никогда не понимал насильников, – задумчиво говорит лорд Элвин, разминая костяшки пальцев. – Разве так сложно понравиться девушке, чтобы она сама подарила поцелуй?

Уго резко выпрямляется и бьет кулаком снизу вверх. Его порыв обрывается в десятке дюймов от лица мага, кулак словно сталкивается с невидимой стеной. Риччи вскрикивает от боли, а северянин с легкой улыбкой разводит руками.

– И снова в битве кулака и магии победа остается за магией. – И обращаясь уже ко мне: – С вами все в порядке, сеньорита?

Бывший поклонник переводит полный ненависти взгляд с меня на мага и обратно.

– Шлюха! – выплевывает он. – Не успела одного похоронить, уже с другим…

– Все хорошо. Спасибо за помощь. Сеньор Риччи уже уходит, – последнюю фразу я произношу самым жестким тоном, на который способна.

Грязные слова пачкают того, кто их произнес. Я не скажу этого вслух, но Уго не просто отвратителен, он жалок.

Так же жалок его вид. Одежда взъерошена, воротник порван, на лбу царапины от моих ногтей, один глаз медленно опухает. Он баюкает и прижимает к телу правую кисть, бормочет проклятья и медленно уходит по коридору.

Маг предлагает мне руку, не иначе как ждет, что я повисну на нем. Из романов я знаю, что так полагается поступать спасенным девицам.

– Не нужно, мои покои совсем рядом.

– Не могу не проводить вас, сеньорита. У вас удивительный талант попадать в беду на ровном месте.

– Я бы и сама справилась!

– Неужели?

– Да! Уго не причинит мне вреда, – на самом деле я далеко в этом не уверена.

– А! Ссора разжигает чувства? – обманчиво кротким голосом спрашивает лорд Элвин. – Простите, я-то думал, что уже убил вашего любовника.

Я немею от возмущения, но тут северянин нагибается, чтобы подобрать случайно блеснувшую под ногами безделушку.

– Любопытно.

Серебряный кулон на оборванном кожаном шнурке странной формы – восемь стрел расходятся из рубиновой капли в центре.

– Похоже, это обронил ваш воздыхатель, – лицо мага мрачнеет. – Странные у него интересы. Знаете, что означает этот символ?

Я едва удостаиваю находку взглядом.

Как, как он посмел предположить, даже предположить, что Уго – мой любовник! Как посмел в лицо напомнить о своем преступлении?!

– Не знаю и не хочу знать. Оставьте меня в покое!

Ухожу.

Он не пытается догнать.

Элвин

Я почти забросил надоевший перевод и принялся за охоту. Подкараулить ее было непросто – бо́льшую часть времени девица проводила в своих покоях. На следующий день после нашей встречи в библиотеке я впервые увидел ее за ужином. К сожалению, появление затворницы мало чем помогло – девица сидела в другом конце стола, в окружении дуэний и нянек, ковыряла ножом тарелку, глаз не поднимала и в разговоры не вступала. И все же я неплохо выступил тем вечером, рассказав несколько смешных историй, за что был вознагражден парой коротких любопытных взглядов из-под ресниц.

Позже мне удавалось, как будто случайно, столкнуться с ней в коридоре. Каждый раз она надевала надменное выражение лица и снисходительно кивала в ответ на вежливое приветствие.

Что же, ненависть – далеко не худшая основа для страсти. С равнодушием, а тем паче презрением работать куда сложнее. Мой образ уже занимал помыслы Франчески. Оставалось сыграть на нюансах.

Добродетельные кошечки обожают плохих парней. Особенно если намекнуть им, что данный конкретный негодяй озлобился лишь в ответ на тяжелые испытания и жестокость мира, а в его бесприютной душе живет тоска по той Единственной, что сможет полюбить его и отогреть.

Не знаю, откуда женщины берут бредовые сказки о мерзавцах с золотым сердцем и почему верят в такую чушь, но проверено – работает.

Вечерами я развлекал герцогских приживалок прайденскими сплетнями и байками о магии. Противно вспомнить, но пару раз даже опустился до того, чтобы левитировать солонку над столом. Следствием стали вновь посыпавшиеся приглашения на званые обеды. На этих встречах я делал все, чтобы поддержать образ блестящего, слегка циничного аристократа, демонстрировал то хорошие манеры, то полное их отсутствие, интриговал восторженных девиц двусмысленными намеками.

Так прошло еще две недели. Перевод манускрипта почти не двигался, я тратил время на глупости, причем безрезультатно. По моим расчетам, герцогской дочке давно пора было снова подойти ко мне с заверениями в искренней ненависти (на деле, конечно, такие заявления следует читать как «вы меня весьма заинтриговали, сеньор»), но Франческа медлила. Она все так же опускала глазки долу каждый вечер и не вступала в разговоры.

Зато я имел сомнительное удовольствие познакомиться с ее старшим братом. Риккардо Рино оказался этакой миниатюрной и юной копией герцога. Чуть более серьезный и занудный, чем его папаша, но при этом куда менее внушительный. Если Умберто хотелось сравнить с крупным псом бойцовской породы, то отпрыск тянул в лучшем случае на терьера. Мрачноватого и скучного, что терьерам не свойственно.

Он подошел ко мне в вечер того же дня, как вернулся.

– Надеюсь, вы человек чести и вас нет смысла просить молчать про обстоятельства, сопутствующие этой истории? – сухо добавил он сразу после слов благодарности за возвращение блудной сестры.

Я с интересом выслушал эти слова и особенно тон, которым они были высказаны. И предположил, что мальчик ищет драки. Кто ищет – тот всегда найдет.

– Вы совершенно правы. – Он улыбнулся, и тогда я закончил фразу: – Нет смысла просить. Эти обстоятельства и так обсуждают на каждом углу. В подробностях.