Текст книги "Чёртов район реки. Стихи"

Чёртов район реки
Стихи
Алина Пожарская

Корректор Алина Евгеньевна Пожарская

© Алина Пожарская, 2024

ISBN 978-5-0051-7114-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Те, кто на Сходне тусил…»

 
Те, кто на Сходне тусил,
во сне умирали,
так говорила Лу.
Спрашивала:
тебе не страшно?
Страшно не было. Я не тусила. Работала,
пока училась во МГЛУ.
Топала к остановке, за день устав и остыв.
И в переходе на Сходне слышала стёртый мотив.
 
 
Стёртый. Длинные волосы, чуть подбитый оскал.
Под Киша и Гражданку вечно с гитарой аскал.
Девок брал на руки, по переходу кружил.
– Лёгкая!..
(Лёгкая, ага. С понтом.)
Впрочем, и он там…
– Лёха, пусти!
Он не тусил там. Он жил.
 
 
А потом его сбила фура.
Он лишился руки.
 
 
Но нас направили совсем в другое отделение.
Нас направили в психиатрию.
С двух до пяти, стеклянную тару нельзя и курить.
Лёх, как же так…
Лёх, ты можешь уже говорить?
 
 
– А ведь тогда, на Чистяках,
я ему отказала.
Он и тогда носил меня на руках,
дембель, только с вокзала.
Спрашивал:
Лу, ты будешь со мной гулять?
Но он без хаера страшный был…
Блять.
А сейчас он с хаером и без руки.
Чёртова фура.
Чёртов район реки.
Часы посещений – с двух до пяти…
– Лёха, прости.
 
 
Дура.
 

«Было у тебя не чудетство, просится рифма не та…»

 
Было у тебя не чудетство, просится рифма не та.
Была у тебя густая болотная темнота.
Тебя считали тихоней, слабой, местами ку-ку,
а ты считала нормальным, когда дерутся по трезвяку.
Тебя считали стервой, ледышкой, вообще ханжой,
а ты всего лишь тряслась от руки чужой.
В десятом – прозрение: надо что-то менять.
Дошло-таки, прелесть, но как же оставить мать?
Так и жила, клеем латая картонный щит,
в конце концов выкинула: вряд ли переборщит.
Так и тянула иглы из слабой груди,
яд выводила – без него пусто, поди.
– Эй, чего грустная? Ну-ка держись там!
Лишь бы. Лишь бы не. Лишь бы не стать садистом.
 
 
…Выросла. Вышла. Оставила не за спиной.
Оставила там, в парадигме какой-то иной.
Молчишь. Не от жалости к извергам-упырям.
Просто ты знаешь, что́ тебе скажут.
Ну прям!
Ты такая спокойная, будто в теплице росла.
Ты что, прозаик, не можешь без вымысла?
 
 
И появился он. Секунда глаза в глаза.
И вы понимаете оба. Что за…?
У вас одно прошлое на двоих.
Но ты спокойна.
Он – псих.
 
 
Путь человека всё же тернист и неисповедим.
А может, он просто не смог создать себе парадигм.
 
 
И он, с ядом, с иглами, видит в тебе врага.
Солидарность? С иглами? С ядом?
Ага!
 
 
И он нападает. А ты слышишь сдавленный смех.
Ты стала сильной, но не для всех.
 
 
А тебе все вокруг: забей, он не виноват,
посмотри на него, он же неадекват.
Тяжко ему приходилось наверняка.
Тебе не понять, мелкая ты пока.
 
 
Было у тебя не чудетство, просится рифма не та.
Была у тебя густая болотная темнота.
Тебя считали тихоней, слабой, местами ку-ку,
а ты считала нормальным, когда дерутся по трезвяку.
Эй, чего грустная? Ну-ка держись там!
Лишь бы.
Лишь бы не.
Лишь бы не стать садистом…
 

«В эту субботу пришла вселенская муть…»

 
В эту субботу пришла вселенская муть,
в эту субботу я прилегла вздремнуть.
Сон мой хранил от сора и мысленного гнилья
кот Павел – хранитель древнего знания, серый судья.
Кот Павел, как тёзка, царь-самодур,
ходит по дому, тыкдык-тыкдык, пур-пур-пур.
Всё в твоём сне кривое, назидательно молвит кот,
и ходит, и ходит, и орёт, и орёт, и орёт.
Ощерился, глаза вылупив и раскрыв пурпурную пасть,
всё ведь было не так, дура, учи матчасть!
С Гришкой сидишь, у вас ностальгия и разговор?
Детство кончилось, милая, Гришка нарик и вор.
Пойма снится тебе, малая родина, близкие берега?
Ну так засрали их, ещё я не родился тогда, ага.
Тебе явился Он? А когда ты Писание в руки брала?
Ах, в школе? Ну так ты память свою проебла.
Откуда я знаю всё это? Ну, вот те раз.
Я же хранитель снов, а не просто шерстяной пидарас.
Я тотем, а не щекастый обормот-раздолбай.
У меня священные знания.
Ладно, спи.
Баю-бай.
 

«В заброшенном детском лагере…»

 
В заброшенном детском лагере
на грязном полу бумажка,
подгнившая по краям.
Кушайте кашку,
там написано фломиком.
В лагере только собаки
да сторож
да борщевик,
но кто-то видит бумажку.
Кто-то видит
и лопает
потустороннюю манку
и чувствует, что живой.
 

«белые геологи…»

 
белые геологи
под голой скатертью
головы тёплые
с полки скатываются
головы ржавые
в раковине обсыхают
Гришка-вожатый
головы хает
Гришка-вожатый
в шортах с пальмами
орёт на скатерть
ненормальные
тут же люди
а вы геологи
тут же люди
а у вас головы
кати́тесь в раковину
пусть заржавеют
живее дуйте
живей
живее
 

«Всё было прежним: центр, метро Чайна-таун…»

 
Всё было прежним: центр, метро Чайна-таун.
Улицы вправо и влево, взад-вперёд, ап энд даун.
А мы сидели в антикафе и английский дрючили.
А мы сидели в антикафе.
Три ключика.
Анти-Ритка и Анти-Марк буквы раскрашивали,
античай закусывали антисушками, антира́шеном.
Анти-Марк говорит: сейчас алфавит спою.
Эй, би, си, ди, ё, ка, эль, долбо-ю.
Антиокно пустое, даром что в небеса.
Ты в антипрописи к нему котика дописал.
Тихо на Чайна-тауне, глухо, даром что пуп земно

...

конец ознакомительного фрагмента