Текст книги "Юмор лечит. Новые смешные рассказы о жизни"

Глафира Знаменская
Друзья попросили помочь им с урожаем

Друзья позвали к себе на дачу. Кроме нас с Толиком желающих собралась приличная компания. Всем вдруг захотелось подышать чистым воздухом и поесть шашлычка. Вылезли из машин, огляделись. На пустыре перед участком Букиных собралось штук двадцать кошек. Галка, которая приехала с нами в машине, вдруг как подпрыгнет на месте, громко ойкнув, и за мою спину сиганет. Она, городской человек в третьем поколении, ужас как боится кошек. Рассказывала: лет в пять ее одна очень сильно напугала, неожиданно выскочив из-под лавочки на детской площадке. Потом два года ребенка от заикания лечили. И зачем тогда, спрашивается, Галка поперлась в деревню?

В ответ на Галкин гранд-батман штук пять кошек также подпрыгнули на месте, но только ойкать и прятаться за чужие спины не стали, а, прижав уши, дали деру. Еще штук шесть ощетинились, оглядели чужаков и с надменным видом покинули территорию. Остальные как лежали в желтой пыли, так с места и не сдвинулись, даже морды повернуть лень было.

– И долго мы тут будем стоять? – переминаясь с ноги на ногу, поинтересовался почему-то у Галки мой Толик.

– Но вы же знаете, что я ужас как боюсь кошек! – надула напомаженные губы Галка.

– А нам-то что делать из-за этого? Шугать всех кошек? – подал голос кто-то из задних рядов.

Видно было, что это предложение Галке очень понравилось, но высказать это вслух она не решилась.

– Может, просто кто-нибудь возьмет меня под защиту от этих тварей?

Галка, хоть и моя подруга, но делиться своим законным мужем с ней мне совсем не хотелось. Она уже штуки три защитников поменяла. Всё ее что-то не устраивало: то недостаточно денег давал, то предпочитал футбольный матч походу на новомодную выставку, то маму свою больше слушал, чем ее, Галку. Нет, я решительно не хотела рисковать семейным спокойствием. И крепко ухватила Толика под руку, мол, я тоже ужас как боюсь кошек. Это чтоб моему благоверному не вздумалось ненужное благородство проявлять. Увидев, что Толик крепко занят мною, Галка перевела взгляд на другие потенциальные жертвы. Что мне за чужих мужей переживать, пусть их жены сами разбираются!

– Ну пошли, что ли? – ласково посмотрела я на свою небритую половинку и потянула ее, то есть его, Толика, сквозь неровный строй кошачьих к дому Букиных.

Краем глаза я успела заметить, что остальные жены, видно, поняли мой намек и с решительными улыбками разобрали мужей. Галке достался одинокий ботан в очечках с толстыми стеклами. Он все это время сосредоточенно разглядывал пыль у себя под ногами.

Галка, вообще-то, очень избирательная натура и на таких субъектов обычно даже не смотрит. Но здесь была безвыходная ситуация. Вздохнув, Галка подошла к очкарику и, передернувшись (будто в холодную воду прыгать собралась), взяла его под руку. Слух у меня отменный. Я всегда слышу, куда мой Толик заначку прячет. Так что разобрать, о чем болтала Галка со своим кавалером, мне не составило труда.

– Как тебя хоть зовут, защитник мой?

– Федя… А у меня на кошек аллергия, – зачем-то добавил Федя.

Галка только хмыкнула в ответ и, наверняка, еще плечиком дернула. Она всегда так делает, когда чем-то недовольна.

Все разложили вещи и переобулись. Только Галка не захотела и ходила по огороду в туфлях на каблуках. Ну перед кем она фасонить собралась?

Народ рвался к трудовым подвигам. По виду Букиных казалось, они пожалели, что пригласили такую ораву людей. И, в принципе, оказались правы. Кроме меня с Толиком, остальные так называемые помощники о физическом труде на земле имели сугубо теоретическое представление.

Букины поручили нам с Толиком самое ответственное задание: выдали лопату и черный мусорный мешок. Потом ткнули пальцем в сторону четырех картофельных грядок. Мы поняли их без слов. Набросив пустой мешок на плечи Толика и кивнув ему на лопату, я решительно направилась на фронт работ. Не знаю, как остальные, а у меня не было совсем времени разглядывать окружающих, так как мы с Толиком трудились не разгибая спин. Толик выкапывал кусты, обрывал клубни и кидал их в мешок. А я внимательно следила, чтобы ни одна самая маленькая картофелина не осталась забытой. Еще приходилось постоянно поправлять мешок, чтобы Толику было удобнее туда картофель складывать. В общем, без ложной скромности могу сказать, что команда из нас вышла очень дружная и слаженная.

Чего не скажешь о других помощниках. Кислицыну, самому здоровому из всех мужчин, поручили косить лужайку перед домом. Вооружившись триммером (это такая ручная косилка, объяснил мой Толик), как Рембо пулеметом, и делая вид, что не обращает внимания на других, Кислицын начал стрижку травы. Его жена, в девичестве Блохина, вертелась в опасной близости от косилки. Она якобы помогала мужу, показывала, где трава самая высокая. Ее ничего не пугало: ни жуткий рев, который издавала косилка, ни летящая во все стороны трава. Смотреть на это спокойно я просто не могла.

…Ведь просто подошла к Кислицыной и легонько тронула ее за плечо, чтобы оттащить подальше от опасной косилки. Но Кислицына почему-то как завизжит, как руками замашет! Мне даже по носу двинула. Кровь, конечно, не хлынула, но было достаточно больно. Вот она, людская благодарность! Я немного обиделась и пошла на свои грядки. Тем более заметила, что мой Толик сильно потеть начал – со лба прямо ручьями льет. А он еще пытался все это дело грязной рукой растереть. Выхватила чистую салфетку из кармана и кричу, мол, не трогай, я сейчас.

А то, что от бешеного визга Кислицыной ее муж дернулся и нечаянно скосил два хозяйских розовых куста, это они уже сами виноваты. И триммер, видно, толстыми ветками подавился. Кислицын потом все пытался остроумничать, что это такой арт-декор – наполовину скошенная лужайка и голые колючие палки. Хозяева забрали заглохшую косилку и посоветовали Кислицыным отдохнуть на веранде. Я же говорила, что добром это не кончится!

Галка сначала все по даче дефилировала, модель из себя изображала. А потом ей взбрело в голову помочь. У Букиной выпросила перчатки резиновые и согласие выдрать сорняки на грядке. Хозяева только недавно редиску посадили. Галка овощи, небось, только в супермаркетах видела. Ко мне кинулась спрашивать, где там сорняки. А мне некогда, я Толику помогаю. Он уже весь мокрый у меня. Пот градом! Еле успевала салфетками ему лоб и виски промакивать. Ну я и показала. Показала на редиску, что, мол, ее надо оставить, а остальное выдрать.

…Я же не виновата, что она, дура, напутает, всю молодую редиску выдерет и кучкой около грядки сложит. Еще и хозяйке на своих каблучищах заковыляла хвастать. А что Букина? Она молча собрала выдранную редиску и грустно так на меня посмотрела. Видно, сочувствия искала. Мне очень хотелось ее поддержать, и я пожала плечами – что, мол, с неумехи возьмешь. А потом показала на Толика. Вот зато как мы трудимся! Уже две грядки картошки собрали. Она понимающе покачала головой и ушла за дом.

Мы с Толиком решили сделать небольшой перерыв. Толик захотел попить воды, а я подошла к народу. Все что-то громко обсуждали возле плодово-ягодных деревьев.

– Да вот, яблоне уже семь лет, а ни одного яблочка еще не дала, – вздыхал Букин.

Я как-то смотрела одну передачу про сад и огород. Там советовали, что если дерево долго не плодоносит, надо постучать по нему топором: предупреждают, мол, если дерево не даст плодов, то его срубят. Дерево испугается и сразу начнет плодоносить. Ну я и рассказала это Букину. Мужики в ответ только заржали. А вот двое сыновей Петровых (им лет восемь-десять, наверное) очень заинтересовались. Они явно скучали среди взрослых. Стали меня расспрашивать: а что, действительно деревья слышат и пугаются? Я еще раз терпеливо объяснила детям все, что знала. Потом мальчишки радостно куда-то убежали. А я поспешила к Толику, который снова склонился над грядками и успел опять пропотеть.

…Петровы сами виноваты, зачем было тащить детей на чужую дачу? А я всегда говорила, что инструменты надо хранить в недоступных для детей местах! Это Букиных оплошность. С детей что возьмешь – им бы только пошалить и напроказничать. Начали они, конечно, с той яблони, которая плодоносить не хотела. Порубили ее, надо сказать, от души. А потом для верности и по другим деревьям прошлись. И ведь каждое дерево добросовестно предупреждали, чтобы урожай давало хороший. Только когда они уже по не знаю какому дереву дубасили, их заметили взрослые. Я лично ничего не видела. Мы с Толиком всю дорогу картошкой занимались. Но точно помню, что говорила: стучать по дереву надо обратной, не острой стороной топора, чтобы только попугать. Это мальчишки все напутали. Я так хозяевам и объяснила.

От Феди-очкарика в огороде никакого толка не было. Его поставили следить за шашлыками. Он сиротливо ходил вокруг мангала и время от времени крутил шампуры. Сразу видно было, что шашлычник из него тоже никакой. У него ни картонки для раздува углей, ни бутылки с водой для тушения пламени. Без всего этого шашлык или сгорит, или сырым останется. Я деликатно указала Феде на отсутствие необходимых приспособлений и отослала его за ними.

Конечно, я обещала присмотреть за мясом. Но я же не думала, что он так долго будет возиться. В крышке пластиковой бутылки он, видите ли, отверстия делал, чтобы лейка получилась! А я тут при чем? Ну постояла у мангала. Но это же не мне поручили за шашлыками следить! У меня свой ответственный фронт работ. Тем более Толик мой ни с того ни с сего на коленках по грядке начал ползать. Думаю, сейчас штаны совсем угробит. Они-то, конечно, походные, но все равно жалко, пригодятся еще… В общем, пока Федя вернулся, от шашлыка остались одни уголечки.

И какой мужичишка оказался противный! На меня свою вину решил свалить. От возмущения у меня даже слов не нашлось. Я просто подошла к нему и стукнула по голове им же принесенной дощечкой. Совсем легонько стукнула. А он возьми да и начни заваливаться. И за мангал горячий сдуру схватился. Естественно, обжегся. А когда руку одергивал, мангал толкнул. Тот и опрокинулся, и вывалил на траву все угли. Видать, дождя давно не было, раз трава так сразу вспыхнула. Но ничего, потушили быстро. Даже самодельная Федина лейка пригодилась. Огонь до бани дойти не успел – так, крыльцо немного обуглилось, и все.

Наказанные после рубки деревьев, младшие Петровы совсем грустные ходили. Мне пацанов жалко стало. А я еще раньше заметила, что перед забором около участка бродит котенок. Такой пушистый и хорошенький! Показала его мальчишкам – пусть, думаю, поиграют немного, развеселятся. Только предупредила, что тетя Галя ужас как боится кошек, а у дяди Феди на них аллергия.

Петровы-младшие клятвенно пообещали, что и на сто метров не поднесут животное ко взрослым. Вначале дети играли тихонечко в уголке с котенком. Потом не знаю, что они там себе надумали, но, увидев, как Галка забинтовывает Феде обожженную руку, решили, видно, подшутить. Они подкрались к этой парочке сзади и тихонько положили котенка на плечо Галки. Когда Галка повернула голову и увидела у своего носа морду котенка, она просто свалилась в обморок. Только каблучища ее над лавкой торчать остались.

Котенок испугался не меньше Галки и с шипением прыгнул на Федину голову. Хорошо, он был в очках (не котенок, конечно, а Федя), так что глаза не пострадали. Только необожженная рука в нескольких местах поцарапанной оказалась – это Федя так отдирал от себя животное. Очень испугались за Федино лицо. Оно стало фиолетовым и раздувалось прямо на глазах. Спасибо, у Букиных в аптечке нашлись нужные лекарства. Так что Федю относительно быстро привели в порядок. Про Галку в общей суматохе с Федей все как-то забыли. Но потом она и сама в себя пришла. И заикалась-то всего полчасика, не больше.

Я честно пыталась заступаться за мальчишек. Говорила, что дети не виноваты, что просто хотели пошутить немного. Но Петров-старший как-то странно на меня посмотрел и снял ремень. Тут я заметила, что у Толика к спине прицепился репей, и сразу побежала его отцеплять. А бедным мальчишкам досталось по полной.

Когда уже все разъезжались, Галка сказала, что обратно с нами не поедет, а сядет в машину к Феде. Я, конечно, очень удивилась про себя. Думаю, видно, совсем Галку тоска заела, раз на такого плюгавенького мужичка клюнула. Но виду ей не подала, а только ободряюще подмигнула подруге.

Попрощаться с Букиными мы с Толиком подошли самыми последними. Я доверительно им посоветовала, что в следующий раз не стоит звать всяких горе-помощников. А вот мы с Толиком сегодня на славу потрудились. Нет, нет, не стоит нас благодарить! Мы просто очень рады, что помогли. Так что, если надо, мы с Толиком всегда готовы. Толик у меня работящий и ответственный. Если ему какое задание дашь, то он делает его очень хорошо.

Толик от смущения опускал глаза и тихонько дергал меня сзади за кофту. В ответ Букин-муж благодарно пожимал руку Толику и дружески хлопал его по спине. А Букина-жена ничего не говорила. Только головой все время кивала. И веком еще как-то странно дергала: то ли подмигивала мне, то ли ей в глаз что-то попало. В общем, думаю, нами она осталась вполне довольной. Мы же с Толиком столько для них сделали!

Вера Прокопчук
Как я боролась с врагами советского ВПК,
или Нарочно не придумаешь

Это было очень, очень давно.

Динозавры, правда, уже вымерли, но СССР был еще жив, а я была молодая и красивая. Мне была нужна подработка, а лаборатории военного НИИ – лаборантка. Зачем именно она была нужна, я поняла очень быстро.

В первый же день меня призвал к себе шеф, он же завлаб, и спросил:

– Стенгазету когда-нить рисовала?

Чего-чего, а этого добра я еще в школе намалевала столько, что чертям тошно. Я кивнула.

Он нервно дернул плечом и сказал:

– Тут на нас, э-э-э… общественники наехали. Стенгазету им надо, по поводу Нового года. У меня куча срочной работы, а им стенгазету подавай. Что мне, инженеров от работы отрывать ради стенгазеты? Короче, возьми это на себя.

Я взяла. Я очень хотела понравиться начальству и взялась за дело с размахом. Я склеила в рулон десять листов ватмана, изукрасила их снежинками, Дедами Морозами, стихами и прочей фигней. Газету выносили в коридор пять сотрудников – она еле влезла в простенок.

Шеф был доволен. Он вызвал меня и сказал:

– Тут на нас, э-э-э… общественники наехали. Ты петь умеешь?

– И даже на гитаре играть, – ответила я машинально.

– Отлично. Они хотят конкурс – какая лаборатория лучше поет. У меня куча срочной работы, а тут конкурс, делать им нефиг… Действуй!

Я пошла на конкурс и спела что-то лирическое.

Шеф был доволен. Он вызвал меня и сказал:

– Ты умеешь делать мягкую игрушку?

– Чи-и-иво?

– Тут на нас, э-э-э… общественники наехали. Хотят конкурс всяких поделок.

– Господи, да у вас тут военный НИИ или кружок «Умелые руки»? – не выдержала я.

– А что поделать, – шеф пожал плечами. – Так ты на конкурс давай че-нить, а?

– Рисунки пастелью пойдут?

– Пойдут! – обрадовался шеф.

Я нарисовала, как сейчас помню, на листах формата А3 что-то на тему «комеди дель арте»: на одном была Коломбина возле зеркала, на другом – Пьеро и Арлекин. Качество рисунков было так себе, но в сравнении с тем, что рисовал поздний Пикассо – очень даже ничего. Рисунки имели успех и даже заняли какое-то место. Шеф был доволен.

Вскоре я начала понимать, кто главный враг советской оборонки. Это были не НАТО, не США, не гадкие шпиёны – нет. Главные пакостники, мешавшие советским военным инженерам жить и работать, были эти самые «общественники». Где они гнездились, я не выясняла, но они делали все, чтобы не дать серьезным людям с головой уйти в работу над военным заказом. Они устраивали какой-то перманентный детсад, заставляя инженеров и физиков петь, плясать, вышивать крестиком и лепить из пластилина ежиков.

Они были, видимо, убеждены, что военный инженер – это такой малограмотный дремучий мужик, которого надо охватить «культуркой», а то так темным и помрет… Переубедить их было невозможно – можно было только нейтрализовать. И вот между этими придурками с инициативой с одной стороны и коллективом лаборатории с другой – бастионом стояла я! Я рисовала, пела соло и хором, плясала, чертила плакаты и бегала лыжные кроссы. Коллектив лаборатории начал воспринимать меня как исключительно полезного человека. Меня даже полюбили.

Но однажды шеф снова вызвал меня к себе. Он выглядел очень озабоченным – настолько, что я подумала: сейчас меня, чего доброго, заставят прыгать с трамплина или ходить по канату без лонжи.

«Без лонжи не буду, – решила я твердо, – я высоты боюсь».

Шеф между тем барабанил пальцами по столу. Затем глянул быстро на меня, снова на стол, опять на меня и спросил:

– Ты трактором когда-нибудь управляла?

Я потеряла дар речи. Только смотрела на шефа глазами, большими, как у лемура-долгопята.

– Тут на меня, э… – он был смущен, – опять общественники наехали…

– А трактор-то им зачем?! – пролепетала я.

– Дык это ж они только зимой нас конкурсами изводят, – пояснил шеф, – а летом у них для нас припасены посадка капусты, потом опять же прополка капусты, потом сенокос, и еще уборка картошки. И вот – говорят, нужен тракторист. Поэтому нужно кого-то отправить на курсы!

– Я гуманитарий, – пробормотала я, – я в железках ни бэ ни мэ…

Шеф всплеснул руками.

– Деточка, ну войди в мое положение! У меня проект горит! Не могу же я снять инженеров и бросить на курсы трактористов!

Мне стало жалко шефа. Я любила его истинно сестринской любовью. Началось это с того дня, как я однажды утром, еще в коридоре, на подходе к лаборатории, услышала взрывы смеха. Зашла и увидела следующее. На двух сдвинутых рядом столах стояли шеф и главный инженер из соседней лаборатории в позе скульптуры «Рабочий и колхозница» с откуда-то добытыми танкистскими шлемами на головах.

– Что это?! – изумилась я.

– А это скульптурная группа «Два танкиста»! – объяснили мне.

После чего я точно поняла, что шеф – наш человек…

Итак, мне стало жалко шефа. Но сомнения меня томили.

– А если я вам трактор в канаве утоплю, – спросила я задумчиво, – это ведь будет нехорошо, а?

– Да кто тебя на него посадит! – махнул он рукой. – Ты, главное, туда походи, поконспектируй. Для галочки. А они, глядишь, и отстанут… – И, словно что-то вспомнив, добавил: – Ты это… оденься как можно скромнее!

– Разве я нескромно одета? – удивилась я, оглядывая свое клетчатое платьице с кокетливыми бархатными кармашками.

– Как можно скромнее, – повторил он с нажимом.

На курсы трактористов я отправилась, облачившись в черное платье с белым воротничком. Это была наискромнейшая вещь моего гардероба. Платье имело длинную юбку и длинные рукава, при этом пикантно облегало мою узкую талию, высокую грудь и пышные бедра, придавая мне сходство с рано созревшей школьницей, но тогда я по простоте душевной такими мелочами не заморачивалась. Я нашла здание, вошла в класс и осмотрелась.

Первое, что меня ошеломило, – пол в классе был густо заплеван шелухой от семечек. Она просто покрывала его, как ковер. В углу класса толпились человек пятнадцать вьюношей системы «гопник отмороженный» и дружно грызли семечки с остервенением голодных бурундуков. «Можно подумать, их дома не кормили», – подумала я машинально (сейчас, по здравом размышлении, я думаю, что так оно и было).

– Здрасти, – пискнула я.

Юноши дружно прекратили свое занятие и уставились на меня с каким-то плотоядным выражением.

– Меня тут на курсы п-п-прислали, – прошептала я и попятилась.

– А ништяк чувиха, – одобрительно отозвался один из них, весь покрытый наколками.

– Цецька что надо, – согласился другой, смачно сплевывая на пол шелуху через выбитые зубы…

Вечером того же дня, злобно крутя носом, я обдумывала ситуацию. Вспоминала слова шефа: «Оденься поскромнее!». Ведь знал же, куда посылал! Все знал заранее! Ах он… растакой!

Это требовало симметричного ответа, как говорят люди военные. Я взяла несколько листов писчей бумаги и написала (воспроизвожу по памяти):

«Заведующему лаборатории Имярек1

от лаборантки Имярек2

Заявление.

Я, такая-то, прошу освободить меня от посещения курсов трактористов ввиду того, что сил моих больше нет. По прибытии на курсы меня встретила толпа молодых людей, одетых в мятые растянутые треники и грязные пиджаки. Руки у них были в наколках, а зубы у большинства отсутствовали по причине, вероятно, того, что были выбиты в драках. Большинство из них также имели носы, свернутые набок по той же причине.

Они одобрительно высказались о моей внешности, заявив, что я «клевая телка», «ништяк чувиха» и «бабца что надо». После чего все они сделали мне предложения непристойного свойства. Когда я вежливо ответила им «спасибо, не надо», они стали очень интересоваться моей личной жизнью и выяснять, если ли у меня муж, жених или любовник. Получив отрицательный ответ по всем трем пунктам, они спросили: «А если нет, то какого хрена ты выкобениваешься». Мои попытки объяснить, что я надеюсь встретить когда-нибудь своего истинного избранника, привели к тому, что они возразили: «А мы чем тебе плохи, можешь взять нас всех сразу».

Должна отметить, что моему мировоззрению нанесен серьезный урон. До сих пор мое представление о трактористах было основано на светлом образе, созданном В.Тихоновым в фильме «Дело было в Пенькове». Только теперь я поняла, как искусство далеко от реальности.

Но более всего меня обеспокоило поведение одного из юных трактористов, который, похоже, возымел в отношении меня серьезные намерения. Он оттащил меня в сторонку и стал уверять, что всю жизнь мечтал встретить такую девушку, как я, и что готов жениться хоть завтра. Будучи человеком не жестоким, я не хочу своим присутствием на курсах подавать ему надежды, которым не суждено осуществиться, и разбить сердце несчастному.

В связи с вышеизложенным прошу освободить меня от курсов трактористов. Я с уважением отношусь к идее необходимости общественных работ, но это уже чересчур. Дата, подпись».

Утром следующего дня я плюхнула заявление на стол шефу, не слишком заботясь о его дальнейшей судьбе. Про курсы никто больше не поминал, меня снабдили коробкой плакатных перьев и отправили чертить какую-то агитку. Однако, проходя мимо дверей соседней лаборатории, я вечером того же дня услышала дружный хохот. Я подошла и прислушалась. Сомнений не было: они читали вслух мое заявление, помирая со смеху.

Как я выяснила потом, еще ранее сотрудники нашей лаборатории стащили его со стола у шефа, прочли вслух, уржались и, будучи по природе людьми нежадными, решили, что было бы эгоистично лишить и соседей удовольствия повеселиться. Соседи тоже оказались людьми нежадными. На протяжении двух последующих недель я, передвигаясь по зданию, слышала хохот то за одной дверью, то за другой. Каждый раз причина была одна и та же. Мое заявление, как переходящий приз, мигрировало по этажам и умигрировало куда-то в соседний корпус. Там и затерялось. Не удалось мне сохранить его для истории.

По итогам вышесказанного что я скажу. Не рассказывайте мне, что СССР развалил Горбачев. Дело не в нем, а в основополагающей идее, которая жрала СССР, «как ржа железо», и в конце концов – дожрала. Не суждено долго жить государству, главная идея которого состоит в том, что можно забивать гвозди микроскопом.