Текст книги "Дом в небе"

Глава 6. Хэлло, мадам!

Я подсчитала, что за три-четыре месяца работы официанткой в ночном клубе можно накопить денег на авиабилет и путешествие в пять месяцев – даже шесть, если экономить каждый цент.

– Чем вы занимаетесь? – порой спрашивали меня, как это принято при первом знакомстве, – новые друзья, дантист, соседка за столом на свадьбе.

Или:

– Что ты хочешь делать дальше? – интересовались постоянные посетители бара, справедливо полагая, что все, кто тут работает, имеют другие планы на будущее.

– Путешествую, – отвечала я, – хочу посмотреть мир.

И это была правда.

Я дважды побывала в Латинской Америке и один раз в Юго-Восточной Азии и была помешана на идее продолжать. Путешествия давали мне темы для разговоров, поднимали мой статус в глазах окружающих. Когда я рассказывала на работе о поездке в Никарагуа или планах отправиться в Эфиопию, это, казалось, извиняло тот факт, что я не училась в колледже или не слишком расторопно обслужила девятый столик. Еще путешествия помогали мне уклониться от вопросов о моем детстве и родителях, ведь прошлое для путешественника означает предыдущие поездки. Причем срок годности старых впечатлений ограничен, главное – куда ты собираешься в будущем.

Поздней осенью 2004 года, когда мне исполнилось двадцать три, мы с мамой провели месяц в Таиланде. Мы бродили по пляжам, осматривали буддийские храмы, ели карри и манго и жили в трехзвездочных отелях вместо обычных для меня хостелов и кемпингов. Первый раз в жизни мы с ней так здорово общались, получая некую компенсацию за то уродливое и страшное, что было раньше. Когда она улетела домой, я отправилась в Бирму, где мне сразу стало настолько не по себе от одиночества, что я затесалась в группу геологов, работающих в джунглях. Затем я полетела в Бангладеш – отчасти соблазнившись дешевизной билетов, отчасти близостью Бангладеш к Индии, куда мне хотелось поехать в следующий раз. Я сказала себе, что должна научиться быть независимой. В Бангладеш я никого не знала. Среди моих знакомых вообще не было никого, кто хоть раз съездил в Бангладеш. Значит, это подходящее место для путешествия.

Бангладеш – одна из самых густонаселенных стран в мире, и Дакка, куда я прилетела в январе 2005 года, – самый густонаселенный ее город. Выйдя из здания аэропорта, я не увидела ничего, кроме людей, – толпы в несколько сот человек у черных металлических ворот, отделяющих аэропорт от парковки: таксисты, рикши, носильщики багажа без регистрации, женщины в ярких сари, держащие за руку детей, огромные семьи, в полном составе встречающие родственников.

– Хэлло, мадам! – кричали мне со всех сторон таксисты. – США? Дания? Откуда вы? Отель, отель!

В самолете я познакомилась с Мартином, немцем средних лет, который работал в одной из электрокомпаний Дакки и имел тут собственный бизнес.

– Вы путешествуете одна? – удивленно поднял брови Мартин. – Что ж, вас ждет много интересного.

Мартин предупредил, что поездка на такси до отеля в Старом городе, который рекомендует путеводитель «Лонли плэнет», займет не менее трех часов, потому что водитель нарочно будет возить меня кругами, пользуясь моим незнанием города, да еще и обсчитает в три раза, потому что я белая и я женщина.

– К тому же он привезет вас не по адресу, который вы ему назвали, а в отель своего родственника.

Мартина ждал собственный водитель и белый мини-вэн с кондиционером. Получив багаж, я еще раз взглянула на толпу таксистов, жаждущих нашего внимания и денег, и села в машину к Мартину, решив позволить себе одно мелкое отступление от принятого на себя обета самостоятельности.

В старую часть города мы добирались два часа, вдоль северного берега реки Буриганга. По бурой от грязи реке медленно ползли грузовые баржи, среди которых сновали извозчики на тонких, как нож, каноэ. Солнце клонилось к закату. Улицы стали совсем узкими, на перекрестках творился стихийный бедлам: велорикши, отчаянно гудящие автомобили и пешеходы. Когда наконец водитель Мартина затормозил на углу возле выбранного мной отеля, я вышла, взяла рюкзак и пожала руки обоим мужчинам. Шум на улице стоял оглушительный – звонили велосипеды, сигналили машины, кричали прохожие, да еще беспрерывно и пронзительно выла какая-то сирена, довершая эту адскую какофонию.

– А вы уверены, – закричал Мартин, – что хотите тут остаться? Может, лучше в «Шератон»?

– Нет, – бодро отмахнулась я, будто бывала здесь уже тысячу раз, – я остаюсь.

На прощание Мартин дал мне свою визитку:

– Звоните, если что-нибудь понадобится.

И я осталась одна.

Нет, не совсем одна. Едва автомобиль Мартина отъехал, все головы на улице немедленно повернулись в мою сторону. Пока я шла до входа моего отеля, все встречные останавливались и таращились на меня. Позади семенил какой-то толстяк и кричал:

– Английский? Хэлло? Хэлло, хэлло!

Я скорее нырнула в дверь и вскарабкалась по узкой лестнице на второй этаж, где находился вестибюль. За низким столиком сидели двое мужчин в белых куфиях и смотрели в маленький экран телевизора в углу, где шел футбольный матч.

В путеводителе говорилось, что это дешевый отель с англоязычным персоналом и чистыми туалетами.

– Здравствуйте, – сказала я, – мне нужен номер на одного. – Я вынула паспорт и кошелек.

Старший из мужчин смерил меня долгим взглядом сквозь круглые очки без оправы. У него были глубокие карие глаза и редкая седая борода.

– Для вас?

– Для меня.

– А где ваш муж?

– У меня нет мужа.

Мужчина склонил голову к плечу:

– Тогда где ваш отец?

Я встречала девушек, которые, отправляясь в путешествие, надевали кольцо и делали вид, что где-то на другом конце света их ждет муж. Таким образом они отваживали мужчин, полагающих, что незамужняя женщина должна сидеть дома и ждать, пока ее отец сторгуется о подходящей цене за невесту, а иначе она шлюха или ведьма. Но я считала, что все это чушь. Меня не заботило отношение ко мне посторонних мужчин, и я не собиралась носить поддельное обручальное кольцо. У меня была пара колец на правой руке – массивные толстые кольца из дешевого серебра с хрусталем, которые я купила на пляже в Таиланде, но они ничего не значили.

– Мой отец дома в Канаде, – ответила я не без раздражения, – а я здесь, и мне нужен номер.

Теперь и второй мужчина смотрел на меня, медленно и неодобрительно покачивая головой, будто одна мысль о таком положении вещей казалась ему абсурдной.

– А что вы здесь делаете? – спросил старший. – Я не понимаю. Ваш отец знает, куда вы поехали?

Он воздел руки с притворным отчаянием, словно говоря, что не его вина, что мой отец отпустил меня из дому. Я, конечно, умолчала о том, что мой отец живет с любовником-геем, а я зарабатываю тем, что подаю в баре алкогольные напитки неженатым мужчинам, которые приходят, чтобы выпить и подцепить проститутку. Вместо того я продолжала гнуть свою линию, одновременно рассматривая карту в путеводителе. К моему облегчению, поблизости был еще один отель.

– А в чем проблема? У меня есть деньги, и они не хуже, чем деньги любого мужчины.

Но все уговоры были бесполезны. Под конец я вынуждена была вернуться на улицу.

В старой Дакке, пропахшей смесью дизельного топлива и рыбной пасты, все так же надрывались клаксоны и трезвонили велосипеды. День клонился к вечеру. Толстяк, поджидавший меня у двери, снова забубнил:

– Хэлло, хэлло! Мадам! Как дела, мадам?

Несколько минут спустя я оказалась в плотном окружении любопытных, в основном мужчин, число которых быстро увеличивалось. Вперед пробился человек с коротко стриженными усами и бородой. Голову его тоже покрывала белая куфия, но, в отличие от прочих, одетых в свободные арабские рубашки и capo, он был в джинсах и футболке.

– Простите, простите, – сказал он, – как ваше доброе имя?

Круг, где я стола, сузился – все хотели встать ближе, чтобы слышать наш разговор.

– Мое доброе имя Аманда! – громко отвечала я в том же духе. – Я из Канады!

– Могу я вам помочь?

Я показала ему карту, повернув путеводитель так, чтобы он видел.

– Вот это место – это ведь прямо здесь?

– Ага. – Человек взял у меня путеводитель.

Кто-то из толпы предложил совет на бенгали. Потом еще и еще, и путеводитель стали передавать по кругу, пока наконец советчики не пришли к консенсусу, и мы всей толпой двинулись в другую гостиницу.

Дружелюбный мистер Сен – так его звали – поднялся со мной в вестибюль. Тут опять был пластиковый стол, за которым сидел черноволосый молодой человек. Еще трое сидели на диване и, казалось, дремали.

Когда я сказала, что мне нужен номер, парень за столом указал на моего нового друга и спросил:

– Это ваш муж?

– Нет, – вздохнула я, – номер для меня одной.

Вмешался мистер Сен, начал что-то объяснять на бенгали, но парень лишь руками замахал, показывая, что он не намерен меня здесь селить.

– Он говорит, что, если бы с вами был муж, тогда другое дело, – нервно улыбнулся мистер Сен, – может быть, с вами брат?

Я почувствовала, как внутри у меня прорастает мелкое зернышко страха.

– Нет, со мной никого нет, я одна, и мне нужен номер, комната.

– Нет проблем, нет проблем, – зачастил мистер Сен, – идемте ко мне домой. Моя мать, она будет вам рада.

– Нет, я не могу идти к вам домой, – улыбнулась я, надеясь, что не обижаю его. – Простите, я очень устала.

Мы прошли еще несколько кварталов до следующей гостиницы – я и моя многочисленная свита числом никак не менее сорока мужчин во главе с мистером Сеном. И почти каждый в этой группе обсуждал с другими мое затруднительное положение. По дороге компания разрослась, потому что к нам присоединялись знакомые моих провожатых, привлеченные их криками. Какая-то женщина жарила на костре перец чили и продавала людям для вечернего карри. От запаха у меня засосало под ложечкой – я не ела ничего с самого утра.

Когда в третьей гостинице старик за столом, смерив меня взглядом, начал спрашивать про мужа, меня охватила смесь паники и возмущения. Это уже не шутки. Глядя на меня – на мои джинсы, потертый рюкзак, на волосы, собранные в хвост, на серьги-кольца и широкую улыбку, – они чувствуют исходящую от меня угрозу. Нет, я понимаю, что у них другая культура, что в чести скромность и религиозность. Я вижу на улице женщин в хиджабах, а иные полностью скрывают лица. Я знаю, что такое парда, – я читала об этом распространенном у мусульман обычае прятать женское лицо и тело от посторонних глаз. Я осознаю, насколько необычно выгляжу, и все-таки…

– Но, но, но. – Сидящий за столом администратор погрозил пальцем, когда мистер Сен попробовал было ему возразить.

– Понимаете, – обернулся ко мне мой добровольный защитник после недолгой беседы, – вы просто не можете здесь оставаться. Извините.

В отчаянии я плюхнулась со своим рюкзаком на диван, что стоял в вестибюле, и заявила, удивляясь собственной решительности:

– Я никуда не уйду! Я буду здесь спать!

И пригвоздила старика к стене одним взглядом, хотя с трудом сдерживала слезы. Он отвернулся и покосился на мистера Сена. Последовал негромкий диалог. Несколько минут администратор раздумывал, затем неохотно махнул рукой, показывая, чтобы я дала ему свой паспорт. На меня при этом он не смотрел. Наскоро занеся мои данные в журнал, он вынул ключ и подал его тощему пареньку в тюбетейке, который ждал у лестницы и, по-видимому, должен был проводить меня в номер.

Я тепло поблагодарила мистера Сена, поостерегшись, впрочем, пожимать ему руку, дабы не нанести еще большего вреда его репутации, и пошла за мальчиком наверх.

Вскоре я привыкла к Дакке, и город мне начал нравиться. Я купила прозрачный черный платок на голову, какие носят многие местные женщины, без страха выходила на улицу и заходила в рестораны. Я бродила по индуистскому рынку, вдыхая настоящий фимиам и любуясь россыпями серебра на прилавках. Посетила одну из крупнейших мечетей города, где под высоким мозаичным потолком в ряд стоят мужчины и совершают молитву на коленях, усердно кладя земные поклоны. Ислам был повсюду. Стрела на зеркале у меня в номере указывала направление в Мекку. Пять раз в день кричали муэдзины, и начиналась молитва. Этот обряд носил частный и в то же время публичный характер. Например, все мужчины в моей гостинице – сотрудники и гости – становились в ряд и одновременно кланялись, а если мне случалось присутствовать при этом, то на меня не обращали внимания. Люди совершали молитву на улицах, у мечетей, которые часто не вмещали всех молящихся, особенно в пятницу, в праздничный для мусульман день. Я находила в этом особую красоту – многократные поклоны, шеренги людей в смирении перед Богом. Завершив поклоны, они садились на пятки, подносили сложенные ковшиком ладони к лицу и снова бормотали молитвы. Чужая культура, религия, требующая пять раз на дню демонстрировать свою преданность, – все это не могло не поражать воображение иностранца.

Я училась находить золотую середину между открытостью, дружелюбием, которое так часто помогает путешественнику в чужой стране и вместе с тем делает его легкой добычей для мошенников разного рода, и агрессивными способами защиты. Без языка, без знания культуры очень трудно выбрать правильную линию поведения, отличить счастливый шанс от опасности. Всегда нужно думать на два шага вперед. Мне, в общем, это удавалось. Сомнение, неуверенность, страх – это было мне знакомо с детства. Я умела выживать, будучи неуверенной во всем.

Вернувшись однажды вечером в гостиницу, я услышала за дверью странные шорохи и прерывистое мужское дыхание. Похоже, кто-то лежал на полу в коридоре и пытался заглянуть в щелку под дверью. Первым порывом было закричать, но я быстро одумалась. Вина за это происшествие, без сомнения, падет на меня. Любая проблема – и меня вышвырнут на улицу, заставив снова искать жилье. И я поступила так, как всегда поступала, когда была испугана. Я велела себе успокоиться. Глубоко вздохнула несколько раз, проверила, крепко ли заперта дверь, передвинула стул, который мог быть виден в щелку, и стала дожидаться, пока мой вуайерист соскучится и уйдет.

Пару дней спустя я во время прогулки забрела в отдаленный район и решила вернуться на такси. Я остановила моторикшу и велела водителю ехать в старую Дакку, в гостиницу.

– Ноу проблем! – бодро отвечал молодой водитель.

Мы тронулись. От усталости я не сразу поняла, что мы едем в другую сторону. Спохватилась я лишь тогда, когда вместо городских кварталов вдоль дороги сплошь потянулись покосившиеся хижины.

– Подождите, – сказал я, – куда вы меня везете?

Рикша, не оборачиваясь, взмахнул рукой:

– Ноу проблем, мадам! Ноу проблем!

В Бангладеш никогда нет никаких проблем. По крайней мере, все вокруг вас в этом уверяют.

– Вы едете не в ту сторону! – крикнула я. – Отвезите меня в гостиницу! Отель! Понимаете? Отель!

– Ноу проблем, – отвечал водитель, прибавляя скорости.

Так прошло еще несколько минут, в течение которых я с ума сходила от страха и неуверенности. Может быть, это объездная дорога? Или это похищение? Наверное, меня убьют, а мои органы продадут на черном медицинском рынке. Это самое ужасное, что может случиться с путешественником. Солнце уже клонилось к закату. Что же делать?

То, что произошло дальше, стало для меня полной неожиданностью.

Я наклонилась вперед и заорала водителю на ухо:

– А ну-ка, поворачивай! Немедленно!

И для пущей убедительности врезала со всей силы кулаком в висок, так что кристаллики, украшающие мои дешевые тайские кольца, порвали ему кожу.

Первый раз в жизни я ударила человека.

Шокированный, водитель остановился, поднял руку, пощупал висок. Я молча наблюдала, как он разглядывает свою окровавленную ладонь, щурясь в неверном вечернем свете.

Так, час от часу не легче. Поджилки у меня затряслись. Все, теперь мне точно конец.

Но я ошиблась. Не говоря ни слова, рикша совершил плавный разворот, и мы медленно тронулись обратно в старую Дакку. Когда на улицах снова появились фонари и толпы народу, я немного успокоилась. У своей гостиницы я вышла, чувствуя смесь гнева и облегчения. Рикша робко взглянул на меня. Чуть ниже виска у него чернел глубокий порез. Уж не знаю, каковы были его намерения, куда он хотел меня отвезти и по какой причине. Но как бы там ни было, выглядел он виноватым.

– Простите, – повторил он дважды и поклонился.

Я повернулась и пошла в гостиницу. Денег я ему не заплатила, да он и не просил.

Глава 7. Правило близости расположения

Именно в те три месяца, что я провела в Азии, у меня развилась настоящая тяга к бродяжничеству. Я начала осваивать туристические гетто – такие образуются почти в каждом крупном городе, посещаемом пешими туристами. Это целые кварталы дешевых, но не слишком грязных гостиниц, это уличные рынки, где по дешевке продаются пиратские DVD, подержанные книги и путеводители, резиновые шлепанцы, чемоданы, фальшивые очки Гуччи и обширные восточные шаровары, которые путешественники покупают, чтобы надевать вместо пижамы ночью в поезде, но кончают тем, что носят повсюду. Если вы оказались на мели, то в гетто всегда найдется офис «Вестерн Юнион», если вы заболели или грустите, вам подскажут аптеку, где можно без рецепта купить антибиотики или дженерик валиума. Если вы не знаете, куда податься дальше, вам помогут турагенты, продавцы путешествий, чьи рекламные щиты на каждом углу приглашают всего за двести баксов полететь в Пхукет, в Ангкор-Ват или Майсор.

С наступлением февраля я отправилась из Бангладеш в Индию, в Калькутту. Там я сняла комнату в гостинице Армии спасения, расположенной в центре туристического гетто. После Бангладеш Индия кажется более дружелюбной страной, но при этом она точно так же перенаселена. Всякий раз, когда я выходила на улицу, за мной увязывались малолетние попрошайки с криками «Тетя, тетя!» и протягивали раскрытые ладони. «Ганжа? Ганджа? Гашиш? Курить?» – предлагали со всех сторон. Я успела две недели поработать в одном из благотворительных хосписов матери Терезы в Калигхате, ухаживая за больными туберкулезом, малярией, дизентерией, СПИДом, раком или несколькими недугами сразу. В мои обязанности входило разносить чай и обтирать их страждущие тела влажной губкой. Первые дни меня мутило, но потом я привыкла. Конечно, по святости мне было далеко до штатных медсестер, но я хотя бы старалась быть полезной.

Еще я привыкла к одиночеству. То, что раньше вызывало у меня тревогу, волнение, теперь давалось мне совершенно спокойно. Я больше не стеснялась обращаться к людям за помощью и могла поесть одна в ресторане, не чувствуя на себе чужих взглядов. Я училась не упускать возможностей.

Мама не то чтобы сходила с ума от беспокойства, но все-таки хотела знать, где я нахожусь и чем занимаюсь. Мы часто обменивались с ней письмами по электронной почте. Она писала, что любит меня. Я отвечала в том же духе и отсылала копии отцу и Перри, расцвечивая свои письма самыми яркими из полученных впечатлений. Я рассказывала о медовых верблюдах, виденных в Агре, о заклинателях змей на пристани в Варанаси, о красочной расцветке одежды индийских женщин. И ставила много восклицательных знаков, чтобы полнее передать свой восторг. «Завтра, – писала я родителям из интернет-кафе в Агре, – я еду в другой город под названием Джодхпур. Он находится в пустыне, и все дома там выкрашены в голубой цвет! Поэтому его называют «Голубой город»! Вы не представляете, как КЛАССНО Я ПРОВОЖУ ВРЕМЯ!!!»

И я не преувеличивала. Я знакомилась с самыми разными людьми – будь то медсестры из Австралии или израильские подростки-военнослужащие, – составляла им компанию на несколько дней или неделю, чтобы затем снова продолжить свой одиночный полет. А однажды в Калькутте я разговорилась с соотечественником-канадцем по имени Джонатан. Это был блондин лет тридцати, обладатель пары потрясающих голубых глаз и гитары в белом чехле. У нас с ним случился короткий роман.

Парни с гитарами – это моя слабость. После Джеми я избегала мужчин, которые воспринимают путешествие как легкий способ подцепить девушку. Вообще для многих туристов – как мужчин, так и женщин – секс с попутчиками становится делом обычным. Пиво, свежий воздух, отросшая шевелюра и борода, хвастливый треп в веселой компании и продолжительное безделье – все это способствует сексуальному раскрепощению. Сколько всевозможных пар стихийно образовалось у меня на глазах: чилийцы и датчанки, старики и молодые женщины, женщины в возрасте и подростки, мужчины и мужчины, женщины и женщины! Не то чтобы я была против… Просто я была слишком не уверена в себе. Если у меня случался роман, хотя бы и мимолетный, я всегда принимала это чересчур близко к сердцу. Мне хотелось быть похожей на моих ровесниц, которые крутили любовь ради развлечения. Но у меня так не выходило.

Джонатан был очень общительный, веселый и ничего не воспринимал всерьез – словом, подходящий партнер для легких отношений. С ним я немного расслабилась. Мне было весело и приятно, в голову не приходило задаваться вопросом, люблю я его или нет. Мы оба настолько ценили свободу, что виделись не чаще пары раз в месяц. Мы списывались по электронной почте, уславливались о месте встречи и после нескольких дней вдвоем снова разбегались.

Мне часто приходилось слышать: «Наверное, очень тяжело женщине путешествовать в одиночку». А по-моему, наоборот – гораздо проще. Если ты улыбаешься, показывая людям, как ты рада приехать сюда, они отвечают тебе теплом и добротой. При таком отношении даже мошенники, попрошайки и нечестные таксисты становятся более человечными и даже пытаются тебе покровительствовать.

Ничто не могло меня остановить. Я села на поезд и поехала в Варанаси – священный для индуистов город, который считается у них воротами в рай. Здесь пилигримы омывают свои тела в святых водах Ганга, здесь же стирают белье, моют посуду и даже купают коров, а в это время на берегу горят погребальные костры. Из Варанаси я отправилась в Дели, Майсор и Пушкар. Я научилась спать в поезде, не обращая внимания на стук колес, и пользоваться туалетами в виде дыры в полу, где виднеются бегущие рельсы. В южном штате Керала я бродила по пляжам, где волны Индийского океана, пенясь, омывают длинные песчаные косы.

Таково правило близости расположения. Приехав в одно место, ты чувствуешь, что физически невозможно не осмотреть все в округе. Ты влезаешь на вершину горы и видишь целую горную цепь. Если ты добралась до Камбоджи, то что тебе мешает съездить в Малайзию? А от Малайзии рукой подать до Индонезии. И все в таком роде.

В течение некоторого времени я воспринимала мир как турник в своей детской. Я раскачивалась на перекладинах, вперед-назад, все время наращивая силу ускорения, и знала, что однажды мои руки – а точнее, мой счет в банке, доступный мне через иностранные банкоматы, не выдержит, и я упаду на землю.

А Пакистан граничит с Индией. И этим нельзя было пренебречь, хотя имелась тысяча причин держаться от Пакистана подальше. Если почитать новости или послушать знающих людей, то Пакистан – это одна большая проблема. Там взрывают автобусы, в канавах находят обезглавленные тела, повсюду там противопехотные мины, а людей похищают через одного. А еще там Аль-Каида, бен Ладен и Талибан. Словом, кошмарная страна.

Но туристы все-таки туда пробирались. В Индии я встречала путешественников, которые бывали в Пакистане. А некоторые ссылались на знакомого знакомых, который накануне перешел границу в районе Лахора, или говорили, что друг путешествует по Пакистану уже шесть месяцев. Мнение о Пакистане, бытовавшее в среде путешественников, было скорее положительным. Страна, мол, удивительная, нетронутая, что-то вроде интересной басовой линии, добавленной к знакомой песне. Кухня там вкуснейшая, люди дружелюбные и гостеприимные. Одно дело – пугающие газетные заголовки, которые, впрочем, другими не бывают, а другое дело – реальность.

Будучи в Дели, я написала маме, что планирую ехать в Пакистан. Получила визу и отправилась на север. Ответ пришел, когда я была в Амритсаре, в семнадцати милях от границы с Пакистаном. Мама отреагировала эмоционально. Она была против моей поездки, даже шантажировала меня, педалируя мое чувство вины, хотя и отрицала это. «Мне бы ни за что не хотелось давить на тебя, Аманда, – писала она, – как и прочим в нашей семье, но, пожалуйста, прежде чем ехать, подумай о нас. Представь себя на нашем месте. Лично мне, как подумаю, что тебе там угрожает, становится физически плохо». Она сравнивала мои планы с сексом без презерватива. Это, мол, такое же безрассудство.

Прочитав письмо, я попробовала представить себя на ее месте. Ничего не вышло. В памяти сразу возник Рассел и куча его родственников-алкоголиков, атмосфера страха и неуверенности в нашем доме, где детям постоянно угрожала опасность. Какое право она имеет беспокоиться обо мне сейчас?

В Пакистане я сразу почувствовала себя как птичка на ветке – мне было удобно и легко. Лахор, куда привез меня автобус из Индии, оказался цветущим современным городом. Здесь было гораздо меньше экзотики, чем в Индии, зато были «Данкин Донатс» и KFC рядом с моей дешевой гостиницей. Все мои страхи, порожденные западной паранойей, мигом испарились. Еще несколько дней я вела внутренний диалог с мамой. Безрассудство – это когда люди сидят дома и верят, что в мире все неспокойно, опасно, враждебно, вместо того чтобы поехать и посмотреть самим. Мама продолжала мне писать, но я не читала ее сообщений. По праву или нет, но мне хотелось наказать ее за попытку ограничить мою свободу. Пусть себе поварится в своих страхах, мстительно думала я.

Из Лахора я отправилась на автобусе в Джилгит, поселок в долине реки Хунза в Северном Пакистане. Там мы встретились с Джонатаном и вместе поднялись по Каракумскому шоссе, узкой дороге, проложенной через высочайшие в мире горы, соединяющие Пакистан и Китай. Путеводитель рекомендовал передвигаться по шоссе автостопом, что мы и сделали – тормознули грузовик, расписанный восточными узорами, увешанный металлическими цепями, побрякушками, помогающими отпугивать по дороге животных. Водитель был улыбчивый усатый человек в длинном жилете песочного цвета поверх традиционных шаровар. Он вышел и дал нам металлическую стремянку, по которой мы забрались в люльку на крыше кабины.

Это была еще одна воплотившаяся мечта – оживающие фотографии из книг, журналов, путеводителей.

В течение недели мы с Джонатаном сменили не один грузовик, продвигаясь по серпантину в сторону китайской границы. Водители охотно подвозили нас – каждому было интересно если не пообщаться, то хотя бы посмотреть на иностранцев. Их было так много, что мы стали разборчивы – останавливали только самые колоритные грузовики, с самой экзотической раскраской. Внутри стенки люльки были обиты деревом или мягкими панелями и тоже красочно расписаны. Помимо цитат из Корана, там были изображены разные приятные вещи: красивые женщины, мирные пейзажи и огромные широко раскрытые глаза, оберегающие, как считается у местных, грузовик от сглаза. Водители – их чаще всего было двое – любили свой грузовик, как дитя. Нам они давали подушки, чтобы было удобнее ехать. А еще сигареты, сладости и много-много абрикосов. Если мы предлагали деньги, они почти всегда отказывались. Общение происходило при помощи жестов и нескольких слов на урду и английском. В придорожных закусочных мы покупали карахи – курицу по-афгански, очень жирное и острое блюдо, вышибающее слезы из глаз. По пути наши водители мастерски объезжали стада яков и коз, встречные грузовики и огромные валуны размером с трактор – такие падали с гор и оставались лежать прямо на дороге.

Примерно через пять месяцев после нашего с Джонатаном путешествия по Каракумскому шоссе в том районе Северного Пакистана произошло крупнейшее за сто лет землетрясение, унесшее жизни почти восьмидесяти тысяч человек. Многие деревни, где мы тогда останавливались, исчезли с лица земли.

Не то чтобы мы не подозревали об опасностях, подстерегающих нас на пути. Напоминания в виде разбитых автомобилей, помятых ограждений и каменных пирамидок в память о погибших встречались постоянно. Если и для нас судьбой была припасена катастрофа, то пока она не давала о себе знать. Нас иногда преследовали дети, швыряли камни нам в спину, но по злобе или из озорства – нам было неведомо. Мы просто наслаждались жизнью. Каждый хороший день убеждал нас, что и следующий день будет не хуже.

В уме было наполовину готово письмо домой, где я с восторгом описывала свое путешествие – маленький триумф назло маме, которая хотела отнять его у меня. Приблизительно через неделю, расставшись с Джонатаном, я сидела в одном из кафе Пешавара, на западе Пакистана. Тут был линолеум на полу и Интернет по телефонной линии. Я села за древний компьютер, стоявший в углу, и настрочила свое послание. Мыслями я была еще в дороге, в горах, в восторге от того, что никто не знает, где я нахожусь.

Мое письмо родителям напоминало разрисованный пакистанский грузовик. Заголовок был такой: «Я люблю Пакистан!!!» Я в подробностях описывала огромные порции вкуснейшей еды, которую покупала в уличных киосках, и восточные рынки, и море людей, добрых, дружелюбных людей, не преминув отметить, что индийцам до них далеко. В середине письма я сообщала, что собираюсь обратиться за визой в Афганистан – как говорят, еще более богатую и интересную страну. В новостях, конечно, рассказывали ужасы о передвижениях войск, террористах-смертниках и операции по поимке Усамы бен Ладена, но туристы, побывавшие в Афганистане, являлись для меня более надежным источником сведений. Кроме того, из Пешавара до афганской границы всего день езды на автобусе. Письмо кончалось заявлением, что никогда в жизни я не была счастливее, чем сейчас.

Это был намеренный удар. А чтобы они лучше поняли, я поставила в конце четыре восклицательных знака.