Текст книги "Лира и Кошмар"

ПРОЛОГ.

Маленький принц нашел королеву Ариадну Восьмую в саду: та сидела в окружении цветущих зеленых кустов, недосягаемая и таинственная, как само время, и недвижно глядела на каменную статую, возвышавшуюся над юными деревцами. Легкий ветерок играл с ее седыми волосами, убранными в пышную прическу. Когда-то давно эти белоснежные рассыпчатые локоны были золотыми, как солнечные лучи, и крепкими, будто волшебные лозы.

Принц слышал много восхитительных историй о том времени – времени злодеев и героев, когда Маски убивали невинных, а великие чародеи и воины противостояли древнему злу, сотканному из чистейшего мрака. Когда эти удивительные сюжеты звучали из уст Хранительницы Знаний, мальчику чудилось, будто бы случилось все это невероятно давно: может быть, двести, а может, и тысячу лет назад, однако в удивительные секунды раннего летнего утра, глядя на свою знаменитую бабушку со спины, юный наследник человеческого престола ощущал себя до трепетной дрожи причастным ко всему тому, что произошло.

В конце концов, эта крохотная эпоха легендарных битв и божественных склоков завершилась не так уж давно.

За садом располагалась миниатюрная часовенка, которая открывалась лишь в Лиров День: придворные, слуги, члены королевской стражи и даже монаршей семьи стекались к ее каменному порожку и клали на ступени свои трогательные письма, украшения, венки. В такие мгновения всякие различия между людьми стирались – социальный вес и статус, возраст, умудренность опытом или трепещущая юность покорно отступали, уступая место общему чувству единения и горечи от утраты.

Маленький принц никогда не видел Спасительную Лиру, но любил, как бабушка раз за разом описывает ее – во всех вообразимых и невообразимых подробностях, словно виделась с ней вчера.

– Ваше Величество, – произнес он негромко – и поклонился.

Легендарная королева обернулась, не вставая со своего места, и мягко улыбнулась внуку. Ее красивое лицо, тонкое и благородное, было исписано узорами морщин и старых ожогов – прикосновений пламени дракона, из которого та умудрилась выйти живой. Дрожа от предвкушения и восторга, мальчик дождался согласного кивка и молча уселся рядом, восхищенно щурясь навстречу горячему солнцу.

Стояло лето, спокойное, тихое и приятное; птицы пели свои песни в ветвях деревьев, у подножья зеленого холма танцевали и блестели искристые ручейки. Где-то вдалеке приятным эхом заржала лошадь: то, должно быть, наследный принц Ричард, старший из детей Вайолетты Благонравной, снова отправлялся на охоту в компании боевых друзей.

Каменная статуя молча стояла, уставившись невидящими глазами в чистые небеса; расписные доспехи, краска на которых обновлялась каждый год, сверкали золотым и фиолетовым; многочисленные змеи, шипя и скалясь, обнимали ноги в блестящих поножах и смотрели прямо на маленького принца, будто угрожая напасть при первом возможном случае.

– На самом деле, она была совсем не такой, – сказала королева Ариадна Восьмая, приобнимая своего внука за плечо.

Она всегда так говорила, когда он приходил в сад и заставал ее здесь. Это была их, пожалуй, самая любимая и странная игра: проигрывать раз за разом одну и ту же трогательную сценку, такую необычную, почти сакральную и жизненно значимую для обоих. Маленький принц знал, что мирное небо порождает равнодушие к войне и тем, кто принес долгожданную победу на своих плечах. Знал, что обыкновенно Спасительную Лиру вспоминают как героиню, полумифическую воительницу, великую чародейку и почти никогда – как обыкновенную девушку, юную, полную треволнений и желаний.

– Ваше Величество, – тихо прошептал мальчик. – А расскажите, какая она была.

Подул слабый ветерок, и салатовая листва радостно последовала следом за ним, играя своими роскошными летними кудрями; солнечные блики заплясали по гладкой серой коже статуи, коснулись замерших в полете густых локонов, окрашенных в темно-синий, светящихся золотым глаз без белков и зрачков, разверстого в немом крике рта, напоминающего пасть монструозного существа.

– Она была очень чувствительной, – ответила старая королева, складывая руки на коленях. Ее пальцы были худыми и узловатыми, серые вены торчали из-под тонкого шелка потемневшей кожи. – И доброй. Легенды, написанные о ней, описывают Элеонору как суровую защитницу, не знавшую ни страха, ни отчаяния, ни даже физической боли, но это не так. Моя боевая подруга отличалась эмпатией и большой опасливостью – предпочитала обдумать ситуацию сотню раз, прежде чем сделать хотя бы крошечный шаг навстречу цели.

– Это значит, что она отличалась большой мудростью, – глубокомысленно изрек маленький принц. – Мередит говорила, ее любознательности не было предела.

– Как и той печали, что бедняжка несла в сердце всю свою недолгую жизнь.

Об этом королева еще ни разу ему не рассказывала. Мальчик навострил уши и замер, словно сам обратился в статую. Мягкий летний ветерок зарылся в его кудряшки невидимой дланью, и на мгновение малышу показалось, что это сама Элеонора гладит своего юного обожателя, излучая доброту любящей матери и симпатию старой подруги.

– Она никогда не хотела быть Спасительной Лирой, – тяжело вздохнула Ариадна Восьмая. – Любовь и спокойствие значили для этой женщины куда больше, чем все богатства мира вместе взятые. Однажды мы уединились в моем кабинете, чтобы обсудить стратегию ведения боя, и… – Старуха невольно вздрогнула, как от удара. – Элеонора вдруг призналась мне, что глубоко несчастна.

– Но почему же? – искренне удивился маленький принц; слезы, все это время копившиеся внутри, наконец подступили к глазам. – Вы должны были рассказать мне это раньше, Ваше Величество! Я никогда не думал, что Спасительная Лира так сильно страдала!

– Тебе не стоит забивать этим свою голову, Филипп, – сочувственно улыбнулась королева. Ее мягкая рука стерла слезинку с пухлой детской щечки, и мальчонка, не сдержавшись, приподнял уголки рта, греясь в лучах искренней бабушкиной любви. – Дети в столь юные годы, пусть они и инфанты, всегда интересуются другим. Судьба Элеоноры – страшная и очень взрослая тема. В конце концов, ее сгубила любовь.

– Любовь? А я читал, что…

– В книгах пишут многое, мой мальчик. – Старое лицо королевы стало непривычно строгим. – А еще я обязательно поговорю с Хранительницей Знаний, чтобы она больше не позволяла тебе брать в руки столь взрослые и страшные работы.

– Но Ваше Величество!

– Филипп… – Скрипучий голос сорвался, узловатые пальцы затанцевали по укутанным в расшитые ткани плечам инфанта. – Однажды ты познаешь любовь во всех ее чудесных проявлениях – а также узнаешь, почему некоторые люди могут из-за нее умереть. Но это должно случиться многими годами позже, в момент, когда твое сердце будет окончательно готово к жестокой правде.

– Да, Ваше Величество.

Мальчик поднялся со своего места и чопорно поклонился. Бабушка скрипуче расхохоталась, оборачиваясь на дорогу: слуга в изящном костюме уже направлялся к ним, тревожно вздрагивая при каждом шаге.

– Тебе следует провести время с Джозефом, а не докучать несчастной старушке, – с шутливым укором произнесла она, кивая усатому мужчине и молчаливым жестом веля увести Филиппа. – Славно тебе поиграть, мой мальчик. Пускай Триединая будет с тобою в этот замечательный день.

– Пускай многоликая богиня никогда не перестает улыбаться тебе, – повторил принц заученную наизусть фразу и направился прочь вместе с Джозефом, оставляя королеву одну.

Едва шелест их шагов окончательно растворился в звенящей летней тишине, Ариадна Восьмая вновь обратила свой взор к статуе – каменному шедевру, некогда возведенному по ее приказу. Понравилась бы она Элеоноре? И если да, то что бы девушка сказала?

С каждым годом воспоминания о далеком прошлом становились все более и более размытыми, теряли очертания, превращались в пыльные мыслеобразы, светлые, как выцвевшие книжние страницы. Ариадна не могла вспомнить черт лица своей подруги, ее голоса, запаха. Первым, что приходило на ум, была неровная синяя челка, падающая на детские глаза, полные живого, доверчивого и совсем негероического любопытства.

А еще руки. О, они были вовсе не такими натруженными и мускулистыми, как на большинстве рисунков. Художники, как известно, должны преувеличивать и приукрашивать суровую реальность – однако Ариадна искренне любила в Элеоноре ее очаровательную худобу, холодные ладони и несовершенство черт. В конце концов, разве именно красота определяет истинного героя?

Воздух стал холоднее. Небеса окрасились в светло-серый.

«Неужели начинается дождь? Странно: сегодня ведь ни единого облачка».

Где-то совсем рядом, искристый и радостный, раздался девичий смех. Топот резвых ног, таких быстрых и ловких. Ариадна напряглась; попыталась встать – и вдруг поняла, что не выходит. Мир медленно темнел, скручивался в воронку, удалялся от нее, становясь всего лишь крохотной иллюзией на огромном холсте неизведанного.

– Я пришла, как и обещала, Ваше Величество, – раздался из-за спины чуть визглявый голосок, похожий на скрип дверных петель; старая королева сразу узнала его, и дрожь пошла по медленно холодеющей коже. – Пора отправляться в дорогу.

Златоволосая девушка поднялась с лавочки, легкая, будто перышко, и с пренебрежением обернулась на замершее в неподвижности старое тело, что продолжало тупо таращиться на такой же мертвый и бессмысленный камень.

«Все это в прошлом, – отчетливо подумала она. – Будущее открывает мне свои двери. Свобода от всего, обещанная в качестве приза столько лет назад, нашла и обрела свою хозяйку только сейчас».

Спасительная Лира стояла на каменной дорожке, и ее короткие волосы развевались на несуществующем ветру. Широкая улыбка украшала некрасивое молодое личико.

– Ну же, идемте отсюда! – воскликнула она нетерпеливо, протягивая руку.

И златоволосая Ариадна послушно ее сжала.

ГЛАВА ПЕРВАЯ. ИЗБРАННЫЕ И ОДИНОКИЕ.

И явился он в маске бледной,

И воспел его ветра плач;

Запах крови угрюмо-медный

Был ему, что парадный плащ.

Он в руках нес погибель мира,

В его имени бился страх,

Но влюбилась младая Лира,

И растаяла смерть в руках.

Женевьева Сладкоголосая, «Баллада о Двоих»

Ее учитель, Адриан, был ночным эльфом – последним в своем роде. У него были длинные волосы, черные, как сама ночь, и горбатый нос, а темные глаза без белков или зрачков, похожие на два чернильных пятна, не были способны на эмоцию, отличную от глубочайшей скуки. Учитель отличался необычайной учтивостью, был неизменно вежлив и приятен в общении, никогда не пользовался своей властью, чтобы заставить свою подопечную замолчать, и прислушивался к ее мнению – в общем и целом, из последних сил пытался сотворить иллюзию заинтересованности в ее дальнейшей судьбе.

На самом же деле, Элеонора совсем ему не нравилась. Девушка не была глупой или невнимательной, а потому видела, с каким нетерпением Адриан закатывает глаза или прикусывает губу, когда ученица обращается к нему не по делу или внезапно заглядывает в кабинет. Впрочем, ночного эльфа можно было понять: избранную буквально повесили ему на шею и даже не спросили, желает ли последний выживший после Великой Черной Катастрофы иметь дело с той, кто был напрямую связан с появлением Масок, а также их нападением на Ночную Цитадель.

Элеонора не винила своего учителя и не пыталась навязывать ему свое неприятное общество. Когда уроки заканчивались, и ей выделялось специальное время для отдыха или самообразования, девушка уходила в город, где бесцельно бродила по улочкам, любовалась сладостями и уличными шарлатанами, выдававшими себя за странствующих магов. Ее всегда невероятно удивляло влечение простых людей к волшебству, их одержимость всем магическим, а значит, близким к Триединой; нарочно облачившись в странные одежды и нацепив на лица маски торжественной непроницаемости, эти клоуны вели себя так, словно имели отношение к чему-то сакральному, особенному, важному.

Больше всего на свете Элеонора мечтала подарить все свои проблемы, планы и способности кому-нибудь другому – тому, кто знал бы, что делать с такой ответственностью – а самой уйти в самую глушь, дабы поселиться в деревеньке и заняться сельским хозяйством. В деревне частенько проводятся праздники, добрые старики готовят вкусности, детишки подвязывают огурцы под навесами, ослепляющее око Триединой глядит сверху вниз любовно и ласково.

«И нет ничего – ни горя, ни печали, ни страха завтрашнего дня».

– Эй, подружка!

Девушка вздрогнула и обернулась. Молодая солнечная эльфийка стояла, облокотившись о прилавок, под ало-золотым навесом – ее ржаные волосы были заплетены во множество косичек, смуглая кожа переливалась, словно драгоценный камень, бледно-желтые глаза горели азартом и жаждой наживы.

– Видала мои татуировки? Это метки чародейки из самой Солнечной Земли!

На прилавке лежали странные предметы, назначение которых оставалось для Элеоноры загадкой. Фрагменты серебряных ложек, связанные друг с другом, грубо отрезанные кусочки старинных гобеленов, прозрачные шарики на подставках, серьги с висюльками, содранными с чьих-то штор – все это выглядело бы весьма жалко в полумраке, однако свет, ликующая толпа горожан и солнечные лучи меняли угол взгляда, делая бессмысленные безделушки таинственными и привлекательными.

– Волшебница, значит? – спросила Элеонора, приближаясь к эльфийке. Та гордо кивнула. – Я слышала, вам нельзя покидать Солнечную Землю сейчас, когда подготовка к отражению возможной атаки идет полным ходом. Ты что, преступница? Как преодолела границу?

Глаза продавщицы округлились, она в ужасе отскочила назад. Элеонора чувствовала, что поступила неправильно: обличать шарлатанку на глазах у парочки любопытных зевак, готовых разразиться хохотом и поведать о случившемся всей толпе, было проявлением необычайной жестокости. И все же… Правдой девушка дорожила больше, чем чьей-то загубленной репутацией.

– Ты удивлена, что я знаю о ситуации в стране солнечных эльфов, верно? Мало кто из горожан по-настоящему вовлечен в политические дела, однако о пророчестве знают все. Цитадель ночных эльфов уже пала под натиском тварей. Существа твоей крови должны быть следующими.

Девушка обняла себя руками и задрожала.

– Уходи… – прошептала она одними губами.

– Ты родилась здесь, – неумолимо продолжила Элеонора, – а татуировки набила у очередного несведущего мастера, дабы использовать их в целях наживы и развода наивных граждан. Поверь мне, я знаю, как выглядят настоящие.

– Но мои экспонаты, – запротестовала эльфийка, – самые настоящие! Я продаю магические артефакты…

– Ни в одном из них нет магии. Я ощущаю волшебство за версту.

Кто-то за спиною Элеоноры громко расхохотался, несколько звучных женских голосов подхватили эту мелодию унижения и принялись распространять ее по толпе собравшихся на ярмарке людей. Девушка посмотрела на шарлатанку, которая стояла ни жива ни мертва. Легкий бурый румянец сошел с ее золотистого лица, в глазах стояли горькие слезы.

– Уходи! – вдруг закричала она еще громче. – Вон, вон отсюда, и чтобы глаза мои тебя, паршивка, больше не видели!

Элеонора сделала шаг назад, в безликую массу, которая подхватила ее и потащила куда-то вперед. Незнакомцы в желтом, красном, фиолетовом, синем, розовом говорили и пели на все лады, кто-то шутил, кто-то рассказывал сказку ребенку, кто-то рассуждал о бытовых проблемах, грядущих свадьбах и разводах, а кто-то и вовсе философски рассуждал о Триединой и жизни после смерти.

Только она, странная девушка без семьи, была совершенно одна. Учитель, как обычно, сидел в своей башне, горюя об утерянном народе и погибшей семье, а она бродила здесь безо всякой цели, принося хаос и боль всякому, кто обращал к ней свой взор. Разумеется, она вовсе не была виновата в смертях всех, кто был дорог Адриану – однако не ее ли рождение пророчило наступление чудовищ? Следующей их целью должна была стать Солнечная Земля, прибежище солнечных эльфов. И, хотя последние развернули настоящую военную кампанию, исход всем был известен заранее: как и говорилось в пророчестве, светлые силы падут, а тьма поглотит их, чтобы затем броситься сюда, на людские территории, и встретить достойный отпор.

Этим достойным отпором должна была стать она. Элеонора. Избранная.

Единственная в своем роде, рожденная, чтобы раз и навсегда напомнить Маскам, кого им по-настоящему следует бояться. Сильная, как несколько сотен армий (по выдержкам из пророчества). Могущественная, будто длань Триединой (если верить информации оттуда же). Абсолютно раздражающая, неопытная и глупая, как и всякая молодая девушка в ее юном возрасте (а это уже была неоспоримая и, к несчастью, вполне очевидная правда).

За ярмаркой располагалась так называемая галерея отражений – формально она, конечно, вообще никак не называлась, однако городские жители назвали ее так за волшебные зеркала, двумя длинными рядами стоящие по обе стороны дороги. Когда-то давно они были подарены Людскому Пристанищу королем солнечных эльфов, и добрая человеческая королева Октавиана, решив поделиться ими с народом, создала эту крошечную достопримечательность, так обожаемую взрослыми и детьми.

Элеонора вырвалась из шумного людского потока и приблизилась к одному из зеркал, с легким разочарованием глядя на собственное отражение: короткие синие волосы, косая челка, впалые щеки и тощее тельце, угловатое, сухонькое и крайне немощное на вид.

«В пророчестве сказано, что Маски будут повержены девой с волосами цвета моря, однако не сказано, что умрут они не от смеха».

Такая, как она, могла напугать разве что червяка – слишком уж безобидная и даже какая-то несуразная внешность. Долгие годы Элеонора пыталась избавиться от нее, измениться, накачать хотя бы какие-то мышцы и немного потолстеть, однако наполненная магией прана и зверский метаболизм дружно помешали всем ее планам, оставив жалким задохликом, годящимся разве что в пугала.

Поверхность магического зеркала покрылась рябью, и секунду спустя девушка увидела себя в забавной шляпе с корчащимися рожицами и нелепом костюме: волшебное отражение искажало реальность, наряжая смотрящего в презабавные наряды. Элеонора даже не засмеялась.

– Эй, а можно мне? – спросил маленький мальчик, дергая девушку за широкую синюю штанину, расшитую золотыми звездочками. – Тоже хочу увидеть себя в смешном костюме!

– А, да… Конечно.

Элеонора бросила на парнишку прощальный взгляд: его сердце билось слабо и поверхностно, отдаваясь по всему телу легкой покалывающей болью, голова кружилась. Мальчик был очень слаб здоровьем, а значит, вряд ли способен переступить порог десятилетия. Жаль, что ни он сам, ни его мама пока что об этом не подозревали.

Чем ближе были Маски, тем сильнее становилась магия. Тем больше она знала, тем больше чувствовала. Силы прибывали с каждым днем, с каждой минутой – зато уверенности все не прибавлялось.

«Одна. Против целой армии, готовившейся к вторжению годами».

Пророчество говорило, что она победит, и тогда весь мир возликует. Элеоноре обещали долгую жизнь, всевозможные достижения и лавры, многочисленные титулы и вечную память на страницах исторических книг. Иногда она успокаивала себя, представляя, как два недовольных студента из будущего сидят друг напротив друга в какой-нибудь пыльной университетской библиотеке и поочередно закатывают глаза из-за того, что к следующему занятию им придется выучить Элеонорину биографию наизусть.

– Жила, наверное, и не догадывалась, что мы будем с ней так мучиться, – скажет один.

– Зато она подарила нам мирное небо над головою, – ответит другой. – Масок больше нет, люди в безопасности. Разве не за это нам стоит ее благодарить?

Этой мыслью Элеонора всегда успокаивала себя, и у нее каждый раз получалось.

«Все кончится».

Неважно, что это: очередной провал в твоей несовершенной жизни или невероятная удача, вознесшая свое чадо на самую вершину – в любом случае, конец будет один, и его не изменить ни с помощью магии, ни прибегая к алхимии. Воссоединение с Триединой ждет всех нас рано или поздно.

«Забвение. Смерть».

Старушка прогуливалась по галерее отражений, придерживая за локоть молодую внучку. У первой все лицо испещряли морщины, у второй была гладкая кожа, красивые горящие глаза и крупный рот, который так привлекает мужчин. Элеонора посмотрела на них и увидела, как неведомая тень смерти лежит на плечах внучки, такой молодой и, казалось бы, здоровой. Старуха переживет ее, возможно, сойдет с ума и умрет в одиночестве, гонимая неведомыми терзаниями – но пока что все тихо, и улыбки играют на двух похожих лицах.

«Несколько минут назад я, кажется, не могла предсказывать скорую погибель».

Что ждало ее там, за поворотом? Какое новое знание впихнет в ее сопротивляющийся разум Триединая? Девушка попятилась назад, выставив руки вперед и словно желая защититься. Какой-то старик, все это время стоявший в стороне от людского потока, удивленно склонил голову набок и посмотрел на нее как на сумасшедшую.

«Опухоль. Мучения. Ужасный, медленный конец».

Ему оставалось меньше года. Не разбирая дороги, девушка помчалась вперед, толкаясь локтями, как малолетняя хулиганка, и собирая многочисленные проклятия от горожан, видевших в ней всего лишь очередную городскую дурочку, позабывшую о всяком приличии. Впрочем, в некотором роде, так оно и было.

Даже опустив глаза долу, Элеонора не могла избавиться от пророческих мыслей в своей голове. Она смотрела на тени – и читала в них будущее, будто бы на страницах открытой книги.

«Падет от колющей раны. Упадет с лестницы и сломает шею. Покончит с собой из-за мигреней и сердечных болей. Подавится орехом во время обеда… Какая глупая, глупая смерть!»

Прана вскипала внутри, текла по венам вместо крови, с каждой секундой напитываясь незнакомой энергией. Знания бурлили внутри Элеоноры, заставляли ее голову разрываться от информации, а душу – болеть за каждого, кому был отмечен маленький срок на этой удивительной земле. Впрочем, долго ли ей быть сказочным пристанищем для мира и покоя? Маски медленно, но верно наступали, чтобы повторить сюжет, описанный в пророчестве.

«Умрет в огне. И эта тоже. А вон тот мужчина, помогающий передвигаться своему дедушке и слушающий его истории о давно канувшей юности, чтобы получить наследство, канет одним из первых… И почему так много смертей от пламени? Здесь что, будет какой-то крупный пожар?».

Элеонора остановилась, чтобы перевести дух.

«Наследство, к слову, в итоге не достанется никому».

Все было так очевидно и правильно, что становилось больно. В детстве Элеонора предпочитала думать, что человек создает свою судьбу: принимает определенные решения, и те становятся истоком неочевидных последствий. Оказывалось, однако, что вышеуказанные решения уже были приняты и занесены слугами Триединой в специальный реестр, доступ к которому, судя по всему, только что получило еще одно крайне в этом незаинтересованное лицо.

Девушка остановилась на обочине, плюхнулась на траву, позабыв о дорогих брюках, и задумчиво уставилась на свои худенькие и жилистые ручки. Свою судьбу она почему-то не могла почувствовать – собственное будущее оставалось лишь сюжетом легенды, выведенном на тысячах самых разных книжных страниц по всему миру.

– Эй, кидай мне!

– Не вздумайте швыряться палками, мелкие вы идиотки!

– А ты молчи, занудный братец, мы тебя в игру не звали!

Дети за ее спиною веселились и спорили. Обыкновенные, такие веселые и легкомысленные, полные надежд на светлое будущее. Даже не видя их лиц или теней, Элеонора почувствовала рядом тяжелый флер неизбежной смерти. Кто-то из них должен был уйти слишком рано, вероятнее всего – от раны в живот. Даже здесь, в относительном уединении и спокойствии, ей не было места. Мысли преследовали, закрадывались в голову, диктовали страшные события будущего, игнорируя лишь собственную биографию Элеоноры, словно та была пустым листом или нерасказанной историей.

Впрочем, что уж там было рассказывать? Точную биографию синеволосой девушки знали все вокруг еще до ее рождения.

Правда вот, никто не видел Спасительную Лиру в глаза. Никто не знал, кто она, как выглядит и когда точно родится. Даже сейчас, видя замершую невдалеке худую девчонку, ребятишки видели лишь странную и фриковатую особу, слоняющуюся безо всякой нужды тут и там. Адриан зачаровал чужое восприятие, помешал людям видеть в своей ученице кого-то большего, чем обыкновенную прохожую. Ничей интерес к ней не продолжался дольше нескольких минут – никто не любил ее, никто не скучал.

Никаких друзей, никакого парня, никакой юности. Один только долг, которым Элеоноре было даже не с кем поделиться.

Башня возвышалась над городом, однако никто, кроме троих жителей, ее не видел. Первый, Адриан, хозяин этого таинственного места, проводил все свои дни за работой, пытаясь выбросить из головы несчастное прошлое, второй – Бобби – работал не покладая рук, прибираясь днями напролет и готовя потрясающие блюда. Третья же, Элеонора, только и делала, что училась да упражнялась. Гулять ей позволялось немного и только в одиночестве (впрочем, найти друга с таким-то проклятьем было попросту невозможно), зато занятиям отводилась подавляющая часть всего времени: день девушки начинался и кончался упражнениями, а учтивость Адриана всегда давала слабину, как только девушка начинала лениться. Впрочем, не сказать, чтобы она делала это систематически.

Когда она скользнула сквозь зачарованную арку, и плотная черная субстанция сомкнулась за спиною с громким бульканьем, из комнатки под каменной лестницей послышались спешные шаги, и навстречу хозяйке выскочил Бобби, все это время будто ожидавший ее прихода. Рыжие кудряшки вечно юного мальчишки торчали во все стороны, широкая улыбка обнажала широкую щербинку между перединими зубами.

– Госпожа Элеонора! – воскликнул он обрадованно. – Не голодны?

Девушка уставилась на него во все глаза, чувствуя, как слезы сами начинают бежать по впалым щекам. Теперь она точно видела будущее: бедняжке оставалось жить всего лишь три дня.

– Госпожа, Вы что, плачете? Что-то случилось? Вас обидели? На Вас напали?

Элеонора спешно покачала головой и направилась к лестнице.

– Занимайся своими делами. Не трать на меня время.

Адриан сидел в своем роскошном бордовом кресле и читал «Историю ночных эльфов», явно упиваясь своим горем. Черные волосы были убраны в пучок на затылке, на щеках виднелись следы слез. Никогда прежде девушка не видела его таким раскрасневшимся и злым. Повернув голову на шум, мужчина заметил свою ученицу, замершую на пороге с видом непокорным и слишком уж дерзким. Он сдвинул брови на переносице и тоже поднялся, по-прежнему сжимая книгу в руках.

– Вы что-то хотели, госпожа Элеонора?

– Здравствуйте, господин Адриан. Я… – Эта фамильярность сводила с ума. Подумать только, они жили под одной крышей столько лет и все еще общались, будто бы знали друг друга как максимум месяц! – Я пришла сообщить о прогрессе в своих способностях.

– Это отрадная новость, я горд. Что ж, а теперь попрошу оставить меня.

– Нет, не оставлю. – Девушка сделала решительный шаг навстречу ночному эльфу. – Я знаю, каково Вам приходится, и не могу не сочувствовать, однако…

– Вы знаете, каково мне приходится? Да неужели?! – истерически взвизгнул Адриан, подпрыгнув на месте, словно юный парнишка, глубоко раздосадованный чем-то; щеки его покраснели еще сильнее, губы затряслись. – У Вас не было семьи, которую Вы страшились бы потерять! Но из-за Вас… Из-за Вас…

Он уронил руки, и книга гулко ударилась о ковер. Девушка вздохнула, чувствуя тупую боль в сердце, которое должно было состоять из чистейшего льда.

– Я не виновата в том, что родилась, господин Адриан. И я здесь не просто для того, чтобы похвалиться. Мне открылась возможность видеть будущее, и Бобби… Умрет всего через три дня.

Адриан удивленно заморгал. Затем усмехнулся.

– Невозможно. Он домовой, а домовые не умирают в принципе.

– Умирают – Вы сами мне об этом говорили, – с нажимом произнесла девушка, избочениваясь и ловя на себе презрительный взор наставника. – Вот только причина гибели домового может быть только одна: кто-то напал и уничтожил их жилище. Только уголечки оставил.

– Наша башня зачарована, никто не может проникнуть сюда, – ответил Адриан. – Вам, должно быть, просто нравится меня разыгрывать.

– Да прекратите же Вы! – воскликнула Элеонора, и мужчина вздрогнул, как от удара. – Мир прошлого засасывает Вас, заставляет отказаться от насущных проблем и отмахиваться от убедительных доводов, прикрывая их собственными оправданиями, которые, между прочим, не выдерживают никакой критики!

– Ну хорошо, сладкоголосая пташка, – выдохнул ночной эльф. – Допустим, Маски обнаружат нашу башню и нападут. Допустим, это случится уже через три дня. Что Вы предлагаете с этим делать?

– Бежать.

– От судьбы не убежишь, госпожа Элеонора. Вам суждено сражаться с Масками. Годами я обучал Вас быть сильной и противодействовать разного рода магическим атакам. Теперь время Триединой вступить в бой, а я лишь откланиваюсь и прячусь за Вашей спиной.

– Боюсь, что Вы не доживете до момента нападения на башню, – тяжело сглотнула Элеонора. – Ваша смерть должна произойти сегодняшней ночью, ровно в полночь.

– Значит, я направлю энергию уничтожающего заклинания на самого себя, как и планировал, – равнодушно ответил Адриан. – Моя роль в Вашей жизни все равно подошла к концу. Теперь я наконец смогу воссоединиться со своим народом.

– Нет! – воскликнула Элеонора, хватая его за локоть. – Я не могу потерять Вас! Вы и Бобби – все, что у меня есть! Я никогда не знала…

– Любви. Внимания. Интереса к своей персоне, – меланхолично закончил ночной эльф. – За восемнадцать лет своей жизни у Вас не было ни семьи, ни друзей. Допустим, это что-то вроде моей мести за убитую семью и народ, канувший в небытие. Так Вы позволите мне умереть, сердобольная ученица?

Элеонора поджала губы. Посмотрела на учителя. И спокойно вышла из комнаты, тихо прикрыв дверь.

«Я бы оставила все как есть, – подумала она, – если бы не знала, какой Вы на самом деле трус».

Ни о каком самоубийстве и речи идти не могло: Адриан пытался решиться на это многие годы. Нет-нет, он должен быть умереть от чужой руки, вот только от чьей? Девушка поняла, что не лишит себя возможности воспрепятствовать таинственному ассасину, а значит, самой судьбе. Она не слишком любила Триединую, ее «промысел истинности» и «любовь», которая на деле оборачивалась лишь бесконечными мирскими страданиями.

Собираясь проникнуть в спальню своего учителя среди ночи, девушка не молилась. Она только сжала кулаки, прикусила нижнюю губу и сказала себе, что избранные судьбой никогда не отступают – даже если им очень хочется спрятаться где-нибудь в уголке и подтянуть коленки к подбородку. В конце концов, именно они являются теми героями, которых ожидают невинные, и теми лучами света, что делают судьбу капельку милосерднее к тем, кто и вовсе не имеет над нею никакой власти.