Текст книги "Рокировка Сталина. СССР-41 в XXI веке"

* * *

Пока варшавяне, да и остальные поляки, удивлялись неожиданным слухам о закрытии аэропортов и обсуждали появившиеся в Интернете ролики о боях на восточных границах, в ситуационном кабинете, расположенном в Президентском дворце, собрались люди, составлявшие военный кабинет и призванные решать судьбу страны. Нервозность, царящая в помещении, легко объяснялась не только необычными событиями, происходящими на восточных границах Польши, но и неожиданным опозданием самого президента. Докладывал министр обороны Ржечи Посполитой, генерал брони Клых.

– …Можно с уверенностью сказать, что наступление со стороны Калининградской области, принятое нами за русское, на самом деле ведут части вермахта образца сорок первого года. Захваченные бойцами спецназа «Гром» пленные из дивизии «Тотенкопф» и образцы техники однозначно подтверждают этот факт. Одновременно с этим страны бывшего СССР сменились Советским Союзом того же периода… В настоящее время в Восточной Пруссии действует шестнадцатая Поморская механизированная дивизия, силы пограничников в составе двенадцати погранзастав и роты спецназа, часть группы спецназа «Гром». Дополнительно переброшены два дивизиона воздушной кавалерии, первый легкокавалерийский и седьмой любельских улан, а также шестой десантно-штурмовой батальон. Планируется перебросить туда и остальные части шестой десантно-штурмовой бригады, а также третью механизированную бригаду. Не позднее двадцати трех часов дня планируется дополнительно развернуть против Калинин… пшепрашем, пане, Восточной Пруссии, еще и основную часть двенадцатой Щецинской механизированной дивизии в составе двух механизированных бригад и артполка с частями обеспечения. Одновременно на бывшей белорусской границе развернется Варшавская механизированная дивизия без одной бригады и кадровая часть восемнадцатой бригады территориальной обороны. Горнострелковую бригаду из состава этой дивизии развернем в районе от Бреста и южнее вдоль украинской границы. Для поддержки и воздушного прикрытия войск, действующих против нацистов, используются силы ВВС с тридцать первой, а также частично с тридцать второй и двадцать второй авиабаз. В результате на всей остальной территории авиационной поддержки и прикрытия мы практически не имеем.

На недоуменный вопрос премьера Туска: «А почему? – министр обороны ответил по-военному кратко:

– Больше у нас боеготовых самолетов нет. – И продолжил: – Но боестолкновения на границе с Советами незначительны и фактически прекращены. Было несколько случаев на бывшей границе с Белоруссией, но там имелись шесть рот спецназа погранвойск и пятнадцать застав. Поэтому только одному русскому отряду удалось продвинуться незначительными силами в районе Гродно на двадцать километров в глубь нашей территории. В настоящее время в этот отряд, не желавший вступить в переговоры, уничтожен боевыми вертолетами. На остальной территории границы наблюдаются попытки установления связи между погранчастями и русскими властями. Таким образом, мы будем к исходу суток иметь группировку, способную вытеснить как немецкие, так и русские войска за пределы наших границ. Считаю, что армии образца сорок первого года не смогут оказать сильного сопротивления нашим доблестным жолнежам.

– Пся крев! Такой шанс построить Великую Польшу от можа до можа, причем до Охотского! На «Леопардах» и «Твярды» против «тридцатьчетверок»! – Радослав Сикорский, министр иностранных дел, был возбужден настолько, что не выбирал выражений и позволил себе перебить коллегу. – Конечно, их всего чуть больше трех сотен, но и даже старые Т-72 по сравнению с русскими танками – чудо-оружие! Русские беззащитны!

«Гитлер в сорок первом считал так же, – подумал президент. – Боже, но шпарит прямо по тексту. Определенно, сон был пророческим!»

Тем временем Сикорский не унимался:

– Главное – действовать быстро, пока не налетели союзники. – Лицо говорившего скривилось в презрительной усмешке. – И ничего им не сообщать, а то эти коршуны пригребут все себе. Сейм тоже не нужен, утопят в говорильне. Надо действовать. И очень быстро! А если что, нового Лжедмитрия долго искать не надо, вспомним, как русские генералы сотнями немцам в плен сдавались. Панове, я считаю, что нам не стоит ограничиваться только Крулевцом. Вы забыли еще старинные польские города: Вильно, отобранный у нас как раз этой страной, и Львив.

– Но для наступления необходимо провести хотя бы частичную мобилизацию, – пытался остановить полет мысли своего коллеги министр обороны.

– Какая мобилизация? Вы еще не осознали случившегося! Нашим доблестным войскам, оснащенным самой современной техникой, противостоит противник с древними винтовками, практически без авиации, без ПВО, без современных средств разведки и связи.

– Но, пан министр, нашим войскам противостоят отнюдь не малые силы. В Восточной Пруссии мы имеем против себя, кроме действующей сейчас эсэсовской дивизии «Мертвая голова» и пехотной пятьдесят восьмой дивизии, еще и минимум две армии и танковую группу. Сейчас они связаны боями с русскими, но вполне могут заключить с ними перемирие и повернуться против нас. На бывшей белорусской границе нашей разведкой выявлены силы одиннадцатого мехкорпуса, восемьдесят пятой, пятьдесят девятой стрелковых дивизий, тридцать шестой кавалерийской, в районе Бреста расположена четвертая советская армия. Мы можем сдержать их, даже разбить, обороняясь, но у нас просто нет достаточного количества войск для наступления.

– Пан генерал брони. Я не пойму. Вы считаете, что плохо обученные русские войска, которые вермахт с устаревшим вооружением гнал до самой Москвы, смогут разбить наши великолепно вооруженные и обученные части? Вы только что утверждали обратное тому, что говорите сейчас. Или вы не патриот Польши?

Удивление, все сильнее проступавшее на лицах премьер-министра Дональда Туска и остальных членов кабинета, оставалось незамеченным увлекшимся Радославом. Он вытащил из папки довольно затрапезного вида бумажку:

– Вот, послушайте: «Наша армия обладает подавляющим огневым превосходством и имеет безраздельное господство в воздухе. В полосе ТВД с советской стороны имеется только истребительная авиадивизия в районе Минска и две бомбардировочные дивизии на флангах. Истребительная авиадивизия оснащена истребителями И-16. Авиация русских будет уничтожена частично на аэродромах, частично в воздухе современными боевыми самолетами. Далее наши войска, используя танки, БМП и БТР, подавят с недоступных для ответного огня дистанций наспех подготовленную оборону стрелковых соединений. Артиллерию красных уничтожат огнем самоходки и РСЗО. Отсутствие в РККА противотанковых ружей и практически полное отсутствие ручных противотанковых гранат делает невозможным борьбу с БТР и БМП стрелковыми подразделениями. Ввиду серьезных недостатков в тактической подготовке командного состава и слабой (тем более по современным меркам) подготовки личного состава войск связи оказание организованного сопротивления противником будет либо крайне затруднено, либо невозможно. Очевидно, будет иметь место неорганизованное очаговое сопротивление с переходом, по израсходовании боезапаса, в рукопашные схватки. Пользуясь техническим превосходством, в том числе в мобильности, наши жолнежи, руководствуясь общей задачей захвата максимально возможной территории, могут не обращать внимания на сопротивление, рассчитывая добить и пленить оставшихся потом. Дальность продвижения в глубину можно считать равной величине расхода половины заправки топлива или более, в зависимости от возможности передвижения на местности. Т. е. примерно на двести пятьдесят километров, если считать по танкам…» – министр еще раз потряс бумажкой. – Это доклад независимого военного обозревателя. Его анализ подтверждает мои мысли. Наконец-то сбудется давняя мечта о Польше от можа и до можа. Сейчас главное, чтобы не успели вмешаться немцы или американцы.

– Пан министр, – в обычно спокойном голосе президента звучало железо, – вы когда-нибудь горели в танке?

– Нет, пан президент!

– А раненным в живот вам быть не приходилось?

– Но, пан президент…

– Тогда понятно, почему вы так рветесь в бой. – Самого Коморовского такие страсти тоже миновали, но он не считал это принципиальным. – Вы готовы лично возглавить передовую роту?

– Но, пан президент…

– Что, «пан президент»? Если не готовы, будьте добры успокоиться и включить голову. Вы давно уже министр, а не душман! Панове, какие еще есть мнения?

Почему-то упоминание о моджахедском прошлом Радослава разрядило обстановку. В дальнейшем совещание шло в сосредоточенном, деловом ключе и было очень результативным.

– Итак, – подвел итог президент. – За пределы наших границ ни шагу. Атаки вермахта отбивать, применяя все имеющееся вооружение. С русскими стараться в конфликт не вступать. При контакте и попытках прохода на нашу территорию стараться объяснять ситуацию и просить ждать приказа из Москвы. Огня без крайней необходимости не открывать. Госпоже канцлеру я позвоню сам. Генсеку НАТО – пан генерал Клых. А вы, Радослав, – он мстительно посмотрел на Сикорского, – в течение получаса придумайте, как связаться со Сталиным.

г. Брест. Девятая погранзастава.

В.С. Нестеренко, директор ЧОП «Фрида»

Дымить в помещении не приучен с детства. Да и лейтенанту поспать надо, как он признался, третьи сутки на ногах. Вот и вышел в курилку. Задымил…

– Товарищ командир, разрешите обратиться?

Рядовой. Молоденький совсем, лет двадцать. Невысокий, крепенький, кареглазый, волосы рыжеватые, даже при короткой стрижке курчавятся. Лопоухий немного. Сразу видно, что недавно с гражданки. На все пуговицы застегнут и форма не обмятая. В глазах любопытство так и плещется.

– Обращайтесь.

– Рядовой Абрам Фридлендер! А вы правда из будущего?

Млять! Не может быть! А почему, собственно, не может? Дед же именно в этих местах войну встретил, а они с одной комендатуры. Вот с этой. Значит…

– Правда! А скажи, боец, есть у вас такой – Василий Нестеренко?

– Есть, товарищ командир. Позвать?

– Позови, если он не занят.

– Я мигом! – Он поворачивается, окидывает взглядом окрестности и громко кричит: – Васька! Иди сюда!

Один из пограничников неторопливо разворачивается к нам. Высокий, мускулистый, с хорошей фигурой. Форма сидит ладно, как будто скроена под заказ. Все верно, он на два года старше Абрама, уже послужил, пообтерся. Два треугольника в петлицах. Папироска висит на краю губы. Голубые глаза сканируют местность. Иначе не скажешь, именно сканируют.

– Ну чего тебе, малахольный, наряд захотел? Форму обращения забыл?

– Вас, товарищ сержант, товарищ командир спрашивает, – малость стушевался рядовой.

Василий меряет меня взглядом. Видно, что он еще не определился, как к нам относиться. И ко мне тоже. Вроде и командир, но ведь ни к РККА, ни к НКВД не принадлежу. С другой стороны, видел, что начальник отряда общался на равных и с начальником заставы посторонний чаи гонять не будет. Решается.

– Товарищ командир, сержант Василий Нестеренко! Прибыл по вашей просьбе!

Ишь ты! Не по приказанию, по просьбе. Ладно, не таких обламывать приходилось. Хоть ты мне и дед…

– Здравствуйте, сержант. Ты хоть знаешь, что твоя Анюта беременна?

Вся шелуха слетает мигом. Остается двадцатидвухлетний удивленный пацан.

– Как беременна? Откуда вы знаете? У меня ребенок будет? Когда?

– Сын у тебя будет. Сергей. Что, не помнишь, когда сына делал?

Начинает считать, шепча губами и сбиваясь… Нет, дед не был неграмотным. И дураком тоже. От счастья ошалел. Первым не выдерживает Абрам:

– Через семь месяцев родится. Ты два месяца как в увольнение ездил.

– Ага, правильно, – выдыхает Вася. – Это точно? Ах, ну да, вы же из будущего. Вы что, про всех знаете?

– Нет, только про вас двоих.

– Почему про нас?

– А вы мне родственники.

– Оба? Не может такого быть. Он же жид! – запоздало оглядывается, не слышит ли кто вырвавшееся слово. – Что, мы в будущем с ними породнились? Да не в жисть!

– Вы уже в курсе, что от войны чудом сбежали? Так смотрите. Оба.

Достаю заветную фотку. Они впиваются взглядом. На фотке рейхстаг. Выщербленные пулями и осколками колонны, крошево камня, какая-то перевернутая тачка. Трое солдатиков на переднем плане. Мятая, видавшая виды форма, запыленные лица. И большие надписи над их головами. Две фамилии. Два имени. Их имена и фамилии.

– Это что?

– Рейхстаг. Берлин, май сорок пятого. Победа.

– Видишь, – совсем по-мальчишески толкает Абрама мой дед. – Я выше расписался. И крупнее!

Вот он, момент истины.

– Извини, Василий, – говорю. – Ты не дошел. Погиб в сорок третьем под Конотопом. Это Абрам писал. За обоих.

Я им рассказываю все, что знаю. Долго. Подробно. Про то, как погибла застава. Как Васька тащил из окружения раненого Абрама. Как Абрам тащил через линию фронта раненого Ваську. Про их встречу в Сталинграде. Про Курскую битву. Про освобождение Киева. Про безвестную высоту под Конотопом. Про могилу у подножия той высоты. Про Варшаву. Про Берлин. Про Парад Победы. Про них…

Я рассказываю про семьи, их довоенные и послевоенные семьи.

Про беременную Анюту Нестеренко, отставшую от поезда, везущего семью в эвакуацию и мечущуюся на путях на безымянном полустанке, а потом втягиваемую ранеными бойцами в санитарный эшелон (поедешь с нами, девонька, негоже тебе немца дожидаться)… Про ту же Анюту, кормящую маленького Сережку, не отходя от станка… Про Веньку Фридлендера, брата Абрама, четырнадцатилетнего пацана, кидающего уголь в топку паровоза где-то в казахской степи под аккомпанемент подбадривающей скороговорки машиниста, ровесника первых паровозов: «Шуруй, Венька!»…И про другой паровоз, где Васькин дед, мой и его полный тезка, кричит другому пареньку: «Шуруй, Витька!»…Про мать Абрама, падающую в голодный обморок за операционным столом… Про шурина Абрама, брата еще не знакомой ему будущей жены, не взятого в армию из-за «брони», но ушедшего в ополчение и погибшего в подмосковных окопах, так и не успев сделать ни одного выстрела. Про казака Сергея Нестеренко, бросившегося с гранатой под танк…

Я рассказываю про… про то, чего теперь уже не будет. Даже если случится обратный перенос и дивизии вермахта рванут на Москву – не будет. Потому что будет все по-другому. Потому что здесь я с ребятами и весьма неплохим боезапасом. Потому что гонит к Москве Фима с его головой. Потому что…

Они слушают, раскрыв рты, забыв, кто из них сержант, а кто рядовой, кто еврей, а кто казак, забыв обо всем.

Я рассказываю, а сам понимаю, что если пшеки завтра начнут махать шашками, им не светит. И бундесам не светит. И китаезам. И пиндосам. Никому. И не из-за моих бойцов и Фимы с его идеями. Не из-за наших станков и ноутбуков. Не из-за подлодок с ядерными боеголовками. Из-за этих ребят. Из-за миллионов таких мальчишек. Которые еще совсем дети, которые еще ничего не умеют. Но они в той, прошлой, истории остановили Гитлера. И они в истории нынешней остановят кого угодно. Даже без современного оружия. Даже если окажутся вообще без оружия. Все равно остановят. Они просто не умеют иначе…

Москва. Кабинет т. Сталина.

И.В. Сталин, секретарь ЦК ВКП(б), Председатель СНК СССР

Самый длинный в году день уходил понемногу, практически незаметно для глаз, сменяясь сумерками. Воздух за окном постепенно терял прозрачность, в углах кабинета накапливались тревожные тени. Сидящий за столом человек отложил в сторону лист бумаги, буквы на котором уже различались с трудом, и включил настольную лампу. Кинув взгляд за окно, он взял лежащую неподалеку от стопки книг пачку папирос, пододвинул трубку и привычно набил ее табаком. Раскурил, затянулся, поднялся со стула и, мягко ступая по ковру, держа трубку в руке, прошелся до окна и обратно к столу. Привычный ритуал не успокаивал, скорее наоборот, раздражал, как и обстановка рабочего кабинета, слишком обычная для фантастических новостей, поступавших весь день. Настолько фантастических, что они просто не укладывались в голове, и приходилось постоянно напоминать себе, что это не сон.

Задумчиво поглядев на трубку, он постоял у стола еще несколько долгих, томительно-вязких минут. Затем трубка легла на пепельницу, а в руках, уже не первый раз за день, оказался потрепанный номер журнала «Всемирный следопыт». Журнал уже привычно открылся на странице с началом рассказа Беляева «Белый дикарь». «Типичное отношение европейцев к тем, кто не похож на них и кто их слабее». И он отложил журнал в сторону. Вспомнилось, казалось бы, уже давно забытое, пережитое за границей ощущение беспомощности и нескрываемой недоброжелательности окружающих. Раздраженно вздохнув и выдохнув несколько раз, он для успокоения начал перебирать лежащие на столе книги. Здесь было все, что удалось найти в библиотеках по проблемам путешествия во времени, от Твеновского «Янки при дворе…» до «Бесцеремонного Романа». Кроме этих, содержащих выдуманные авторами коллизии, томов, в стопке лежали брошюры, повествующие о завоевании Мексики и Перу конкистадорами. Он открывал и быстро пролистывал каждую, торопливо выискивая самые актуальные места. Взгляд скользнул по страницам «Бесцеремонного Романа» и задержался на описании разгрома противников Наполеона с помощью нового оружия. Понятно, что имея техническое превосходство, можно разбить во много раз превосходящего противника. «И никакая выносливость, никакая сплоченность массовой борьбы не могут дать перевеса над техникой, прав был Ильич», – успокаиваясь и постепенно приходя в рабочее состояние, он уже начинал продумывать план первоочередных мероприятий.

«Первое и самое необходимое – сведения и еще раз сведения. Обстановка в мире, политическая и экономическая, основные вехи истории этих лет и вытекающие из них уроки для нас и нашей политики, возможность догнать или хотя бы слегка уравнять шансы с остальным миром. И самое важное – возможности развязывания войны против нас. Да, война…» – Он недобро улыбнулся в усы, вспомнив рассказ Молотова о растерянном и недоумевающем после Германии, заявившем, что не имеет никаких сведений из Берлина и никак не может прокомментировать сложившуюся ситуацию.

Соврал, конечно. Как сообщил Меркулов, какая-то телеграмма из Берлина в посольство шла, но связь прервалась одновременно с началом События. Хотели напасть, шени деда, не стоит и к гадалке ходить. Но оставшаяся где-то там, в прошлом, война уже не настолько волновала, как все остальное, а самое главное, как недостаток сведений для более глубокого анализа произошедшего. Самое же главное – не верилось, что ЭТО произошло на самом деле. Чувство было такое, словно смотришь сон. Тяжелый, кошмарный сон, во время которого хочется проснуться и никак не получается. Вот и смотришь дальше, подсознательно утешая себя тем, что это не настоящее. Но сейчас все вокруг было не просто настоящим, оно было до жути реальным, и было ясно, что проснуться не удастся никак.

Он сел, взял в руки трубку, с неудовольствием убедившись, что она потухла. Выбил остатки табака в пепельницу, достал папиросу, прикурил. Открытая папка с донесениями погранзастав снова привлекла внимание. Он взял верхний листок, перечитал, задумался. «А стоит ли им доверять? Стоит ли верить, например, вот этому господину, или все же товарищу, как его, Фридлендеру? Кто он, советский по духу человек или хитрый враг? С одной стороны, капиталист, крупный капиталист, а с другой? Мог ведь и не переходить границу. Или обратно уйти. Не удержала бы его застава, если верить докладам, переданным товарищем Берией, сил бы не хватило. Специально заслать к нам его не могли. За пять минут такое не подготовишь. Если только все это не организовано специально, но тогда все уже решено этим кем-то, и изменить мы ничего не сможем. Конечно, такой весомый аргумент, как завод, со счетов сбрасывать нельзя. А в целом? Если учесть дополнительные сведения, поступающие из других источников?» – Он очередной раз перебрал все донесения, мысленно деля имеющиеся в них сведения на достоверные, проверяемые и принципиально недостоверные. Сложил бумаги обратно в папку, закрыл, положив руки поверх картонной обложки, и задумался.

«Больше пятидесяти человек с разных участков границы. Пришедших добровольно. Все утверждают одно: СССР больше нет… не стало, а образовавшиеся на его месте капиталистические страны находятся, если проанализировать большинство высказываний, на уровне полуколоний САСШ. У границ враждебные государства, способные в любой момент начать агрессию. Пока я вижу только одну возможность ее избежать – противоречия между ними. К тому же, если верить некоторым опросам, Европа от наших… то есть, шени деда, от российских поставок нефти и газа зависит. Знать бы еще, где те нефть и газ залегают. Мало сведений, ох мало… Но пока можно выделить несколько перспективных направлений расследования. Фридлендером и его компанией займется Берия. Для контроля выберем еще несколько наиболее перспективных фигур. Вот этот, этот, этот и этот. Значит, Шарапова и Мельника отдадим Меркулову, остальных – Берии. Ну а вот этого, который даже партбилет сохранил… какой-то Компартии Российской Федерации – Мехлису. По остальным пусть решают на местах. Можно даже посоветовать испытать в конкретных делах, привлечь для работы с желающими вернуться в СССР будущанами. Тут, конечно, всплывает вопрос с гражданством, но я думаю, его можно решить в рабочем порядке. Например, признать тех, кто родился в СССР, гражданами автоматически. Надо будет Вышинского озадачить, пусть проверит рассказы о незаконности роспуска СССР. Но это уже второстепенные вопросы.

Самое главное – положение в мире и возможность сыграть на противоречиях между державами. Мы снова отстали от всего мира на семьдесят лет, и нам снова придется догонять. Но на это не хватит двух пятилеток. Даже четырех может не хватить. Теперь надо извернуться и обеспечить хотя бы две».

Он нажал кнопку звонка, дверь открылась, и на пороге бесшумно появился Поскребышев.

– Эти документы – перепечатать, отправить исполнителям. Новые поступления есть? Несите.

В это время за окном наконец-то опустилась ночная тьма.