Текст книги "Глубина"

Несмотря на то, что гидротермальное поле ТАГ многократно исследовалось учеными разных стран с использованием различных глубоководных аппаратов, оно продолжает хранить множество тайн, и каждое погружение приносит новую информацию – весомый вклад в мировую науку.

Две русские точки

В числе открытий гидротермальных полей, совершенных российскими учеными и впервые исследованных с подводных аппаратов «Мир», наиболее памятны и дороги нам два. О них следует рассказать подробнее.

Одно из гидротермальных полей было обнаружено петербургскими учеными из Всероссийского научно-исследовательского института геологии и минеральных ресурсов Мирового океана (ВНИИОкеангеология) в 1994 году на Срединно-Атлантическом хребте, чуть южнее 15° с. ш. Приборы, опущенные с борта НИС «Профессор Логачев», зафиксировали в этом районе высокотемпературные аномалии, со дна были подняты образцы гидротермальных пород – сульфиды металлов, а с помощью телеуправляемого аппарата сделаны фотографии черных дымов, вырывающихся из расщелины на океанском дне. Все это говорило о том, что открыто не известное ранее гидротермальное поле.

В феврале 1995 года судно «Академик Мстислав Келдыш» с «Мирами» на борту работало в 250 милях от этого гидротермального поля. Мы вели подводно-поисковые работы по заказу британской фирмы. После завершения одного из этапов работ на этом полигоне мы решили отступить от намеченной программы рейса и «сбегать» в район новооткрытой гидротермы. Переход занял около суток. При подходе к намеченной цели мы увидели на горизонте белое судно: оказалось, ученые из Севморгеологии пришли на своем «Логачеве» продолжить исследования. Связываемся с начальником экспедиции, договариваемся о встрече и отправляемся к ним на катере, спущенном с нашего судна. Геологи передают нам карты с точными координатами зафиксированных ими гидротерм, а мы делаем встречный шаг, предлагая взять их представителя в одно из погружений аппаратов «Мир». «Царский подарок!» – восклицает начальник логачевской экспедиции.

Ночью ставим на дно гидроакустические маяки для точной навигационной привязки «Миров» во время подводных работ, а на следующее утро, 23 февраля, начинаем погружения обоих аппаратов. Ход погружений обеспечивают два экипажа: наблюдатель – геолог Юрий Богданов, бортинженер Дмитрий Войтов и я – командир («Мир-1»); наблюдатель Александр Ашадзе (Севморгеология), бортинженер Алексей Федотов и командир Евгений Черняев («Мир-2»). Первый аппарат спускают на воду в 9 утра, и уже в 11:20 мы садимся на грунт на глубине 3100 метров. И, как обычно, начинаем движение вверх по склону. Здесь практически отсутствуют базальты, так широко развитые на гидротермальном поле ТАГ. На поверхности обнажаются черные и серые породы, характерные для глубинных горизонтов земной коры. Местами они присыпаны осадками. Фауна довольно бедна. Встречаются редкие макрурусы, актинии, губки – нет и в помине того буйства жизни, которое мы видели в районах с активными гидротермами. На глубине 3020 метров склон становится круче, и невдалеке мы замечаем струящийся черный дым, но не поднимающийся вверх, а стелящийся по дну. Аппарат подходит ближе, и мы видим из иллюминаторов нечто вроде небольшой воронки, из которой валит мощный поток черного дыма; прижимаясь к донной поверхности, он уносится течением, направленным поперек склона. Это совершенно необычное явление, которого мы ранее никогда не наблюдали. Как правило, горячий флюид, выходя из жерла трубы, поднимается вертикально, поскольку он легче холодной придонной воды. «Видимо, это очень тяжелый флюид, а потому, несмотря на высокую температуру, он не бьет вверх, как в классических гидротермах, а стремится лечь на дно, – определяет Юрий Богданов. – Геологи из Питера подняли здесь ультраосновные породы, а это говорит о том, что флюид поднимается из глубинных слоев океанической коры и, возможно, из верхних слоев мантии». Юрий Александрович оказался прав: анализ пробы, взятой прямо из источника в специальный батометр, показал, что плотность флюида гораздо выше, чем плотность придонной воды.

Очевидно, мы наблюдаем новый, еще не описанный тип гидротермального источника. Он отличается от ранее известных не только тем, что формируется, вероятно, в верхней части мантии и мигрирует через всю толщу океанической коры к поверхности дна, но и своим положением в рифтовой долине – не в осевой части хребта, как большинство других гидротермальных полей, а на краевом уступе рифта.

«“Мир-1”, стойте на месте, мы сзади вас, снимаем ваш аппарат на видео, сейчас зайдем с другой стороны и сядем напротив», – раздается по подводной связи возбужденный голос командира аппарата «Мир-2» Жени Черняева. Конечно, приятно услышать родной голос на дне океана и встретить собрата. Напомним: ведь мы – единственные в мире обладатели двух аппаратов на борту одного судна. Это дает неоценимые преимущества и в плане эффективности использования рабочего времени, и с точки зрения безопасности: при возникновении критической ситуации второй аппарат всегда может прийти на помощь – освободить от троса или сети, перекусить трос, намотанный на пропеллер и т. п. Практически всегда «Миры» работают в паре, т. е. совершаются два погружения в течение одного дня.

…Выключаем внешнее освещение и видим, как свет от второго аппарата перемещается относительно нас. Затем «Мир-2» садится напротив, по другую сторону воронки, и теперь видна только его часть и светильники, которые мелькают сквозь струящиеся потоки черного дыма. Наблюдатели обмениваются мнениями по поводу того, что происходит на дне. Пожелав друг другу удачи, аппараты расходятся в разные стороны.

Поднимаясь вверх по склону, мы встретили еще два черных «курильщика» со стелющимся по дну дымом. Животный мир не так богат, как в других гидротермальных районах: мы наблюдаем лишь отдельные экземпляры креветок и раков мунидопсисов. Но неожиданно перед нами открывается необычное зрелище: весь склон усыпан крупными, до 10–12 сантиметров, створками раковин. «Это створки мидий, – определяет Богданов, – возможно, дальше увидим и живых». Ждать долго не пришлось. На глубине 2940 метров выходим на гидротермальную трубу высотой около трех метров, из которой устремляется вверх столб черного дыма. «Вот это уже классика», – заключает Богданов, давая понять, что мы наблюдаем классический источник с нормальным, более легким, чем видели ранее, флюидом. Поверхность трубы этого «курильщика» сплошь покрыта закрепившимися на ней мидиями; количество креветок здесь заметно увеличилось, но исчисляются они лишь десятками экземпляров. Вокруг гидротермального источника заметны незначительные по плотности поселения голубых актиний размером в 3–4 сантиметра.

Эпизодические посещения гидротермального поля на 2–3 дня не дают возможности провести научные исследования в полной мере, удается составить лишь общее представление. Конечно, последующий лабораторный анализ отобранных образцов пород и животных позволит пролить свет на природу поля, определить источник жизнедеятельности населяющих его организмов. Но следить за развитием гидротермального поля во времени можно только на базе специального мониторинга, который предполагает существование долговременных донных станций с измерительными приборами и ловушками для сбора взвешенного в воде осадочного материала, а также постановку рядом с курильщиком видео– или фотоустановки, фиксирующей состояние биологического сообщества на этом гидротермальном поле. А через год-два – снова посещение этого поля и опять отбор образцов и проб с последующим их описанием – и так от зарождения до затухания активности гидротермы… Но об этом можно только мечтать: ведь и кратковременные исследования, подобные сегодняшним, – большая редкость.

* * *

Вторая гидротерма, открытая российскими учеными, совершенно не похожа на только что описанную. Их разделяет расстояние в 20 000 километров. Речь идет о подводном вулкане Пийпа в Беринговом море. О том, что в этом районе возможны гидротермальные излияния на дне, впервые узнали ученые Института вулканологии на Камчатке. С борта судна они обнаружили высокие температурные аномалии, а также подняли образцы гидротермально измененных пород. Исследования с аппаратами «Мир» проводились здесь в 1990 году, в 22-м рейсе судна «Академик Мстислав Келдыш». Всего было совершено 17 погружений, два из них предназначались для изучения гидротермальных источников. В первом «гидротермальном» погружении участвовали научный наблюдатель – биолог Лев Москалев, бортинженер Дмитрий Васильев и я – командир экипажа.

…В 7 утра делаем последние предстартовые проверки готовности аппарата, загружаем обитаемую сферу всем необходимым: видеокассетами, теплыми вещами, термосами с чаем, коробочками с бутербродами – и уже в 9 утра садимся в аппарат. Закрываю люк, предварительно обработанный специальной смазкой. Начинается спуск аппарата с борта судна на воду: боцман Юрий Дудинский сосредоточен, управляя ручками крана и слушая по радиосвязи команды старшего помощника капитана Андрея Титова; матросы держат оттяжки, руками регулируя их натяжение таким образом, чтобы аппарат при выводе за борт не разворачивался, оставаясь в нужном положении относительно судна. «Мир» касается воды, затем уходят в воду иллюминаторы, и на палубу аппарата с резиновой шлюпки прыгает водолаз – он отцепляет механический захват, отсоединяя грузовой трос. Небольшой катер буксирует «Мир» на расстояние 80–100 метров от судна, тот же водолаз отсоединяет буксировочный трос, и мы свободны – аппарат автономно плавает на поверхности. Делаю последние проверки, уточняю, действует ли подводная связь с катером и судном, после чего получаю разрешение на погружение. Открываю клапаны, через которые вода поступает в пластиковые емкости-цистерны главного балласта, придавая аппарату запас плавучести, близкий к нейтральному. Затем открываю клапаны, регулирующие поступление воды в систему тонкой балластировки, и слышу по подводной связи голос командира катера Льва Симагина: «Ушли с поверхности». Постепенно меркнет дневной свет, и мы погружаемся в полную темноту. Включаем забортные осветители и наблюдаем через иллюминаторы как бы уходящий вверх планктон… Горят индикаторные лампочки на панелях, мерно щелкает излучатель эхолота, экран которого покажет приближение дна. Что нас ждет на дне? Ведь здесь еще «не ступала нога человека», и мы будем первыми, кто воочию увидит проявления гидротермальной активности в этом еще не изученном районе.

Аппарат опустился на дно, глубина 750 метров. «Сели на пологий склон, сложенный вулканическими породами. Наблюдается большая плотность поселений губок. Начинаем движение вверх по склону», – сообщаю на борт судна. «Сначала обследуем северную вершину, на которой вулканологи нашли аномалии, а если останется время – сбегаем на южную», – предлагает наш наблюдатель. Вулкан Пийпа имеет три вершины, и осмотреть две из них, находящиеся на расстоянии километра друг от друга, вполне позволяют возможности аппаратов «Мир». По ходу движения Лев Москалев называет виды встречающихся животных, визуально определяет примерную плотность их поселений. Наряду с губками попадаются ярко-алые альционарии, актинии, отдельные экземпляры рыб. Выходим на выположенный участок, покрытый белым налетом. Такое впечатление, будто недавно прошел снег, припорошивший землю тонким слоем. «Бактериальные маты, – комментирует Лев Иванович. – Это обширные поселения бактерий и явный признак того, что здесь через осадочные породы сочится метан».

Поднимаемся выше и на глубине 400 метров выходим к уступу высотой 3,5 метра, сплошь покрытому бактериальными матами, которые напоминают белое полотно разной плотности, а порою просто порванное на части. К белому фону здесь добавились желтые и оранжевые оттенки, а площадь дна, устланная этим своеобразным живым полотном, – около ста квадратных метров. Проходим вдоль уступа и видим первый гидротермальный источник – зияющий проем в половину квадратного метра, из проема извергается поток уходящего вверх теплого флюида. Рваные куски бактериальных матов, словно лоскуты материи длиной 20–50 сантиметров, свисают сверху и колышутся в его горячих струях… Мы все трое прильнули к иллюминаторам и, не отрываясь, наблюдаем это потрясающее зрелище. Мне оно напомнило костер с причудливыми формами пламени; на него можно смотреть часами, не замечая течения времени… Белые, ярко-желтые, оранжевые, серые обрывки бактериальных матов развеваются в бьющем из недр флюиде, раскачиваясь из стороны в сторону, вперед, вверх, стремясь оторваться и улететь вместе с потоком теплого вещества… Но время погружения не бесконечно, а впереди возможны и другие сюрпризы. Поэтому мы расстаемся с этим необычным явлением на дне и движемся дальше, вверх по склону.

Нам сразу попадается широкая полоса поверхности, сплошь покрытой ковром из мелких красных актиний. «Это тоже не просто так!» – восклицает Лев, давая понять, что такая высокая плотность поселения – следствие воздействия гидротермальных излияний. На глубине 380 метров сплошной ковер актиний сменяется совершенно белой, будто гипсовой, коркой, на которой не видно ни одного живого существа. Совершенно ясно, что это – мертвая поверхность, а не бактериальные маты. Проходим еще несколько метров и видим белую трубу высотой 1,5 метра, из которой, словно из газовой горелки, бьет под большим напором белая струя. Ввожу в жерло температурный зонд, на экране монитора высвечивается цифра +110 °C (в черных «курильщиках» температура варьирует в пределах 320–400 °C). Позже, на борту судна, будет сделан анализ геологических образцов, отобранных нами около этого белого «курильщика». Он покажет, что здесь преобладают химические соединения кальция и бария, которые и покрывают поверхность дна вокруг гидротермального источника. У подножия трубы обильно выделялись пузырьки газа. «Здесь должен быть метан, – говорит Лев Иванович, – а если есть метан, то, возможно, встретим и калиптоген – гигантских двухстворчатых моллюсков, размеры отдельных видов которых достигают 20 сантиметров. Впрочем, в таких северных широтах их пока никто не находил».

Наш наблюдатель был прав: лабораторный анализ отобранной пробы газа показал, что основу газовой смеси составляет метан (80,6 %), а при обследовании второй, южной вершины вулкана Пийпа, которое проводилось в том же погружении, мы обнаружили и калиптоген. Их поселения располагались вдоль трещин, присыпанных слоем зеленовато-серого осадка, однако в этом месте никаких активных гидротермальных излияний визуально отмечено не было. Вероятно, здесь энергетической основой для хемосинтеза служат высачивания флюида, содержащего метан.

Подобные картины, в которых не наблюдается явных проявлений гидротермальной активности в виде черных «курильщиков» или муаровых излияний, но присутствует гидротермальная фауна, мы встречали и в других районах – в подводном каньоне Монтерей у побережья Калифорнии, на Сонорском склоне бассейна Гуаймас в Калифорнийском заливе. Там тоже, как и на вулкане Пийпа, основной вид гидротермальной фауны составляют калиптогены, а энергетической базой для хемосинтеза служат сочения метанового флюида.

…Наше погружение подходит к концу. Лев Иванович, как обычно, сетует на недостаток времени. Конечно, хотелось бы провести более длительные и детальные исследования, но впереди нам предстояло посетить еще четыре района в различных частях Тихого океана.

На очереди был подводный вулкан Лоихи, расположенный к югу от Гавайских островов. Прежде подводные исследования проводились здесь лишь до глубины 2000 метров с помощью обитаемого аппарата «Пайсис-V», принадлежавшего Гавайскому университету. В задачу наших погружений входило обследование нижней части склона вулкана, его цоколя и прилегающих участков дна на глубине 5000 метров. Работы пришлись на конец августа 1990 года. В них принимала участие группа ученых и студентов Гавайского университета во главе с профессором О. Р. Малаховым. В первых погружениях мы отобрали образцы с гидротермального поля Пеле, находившегося на глубине 300 метров на вершине вулкана, обследовали его склоны. Излияния на этом поле имели вид струящихся вод, а породы были покрыты налетом густого оранжевого цвета, в котором оказалось высокое процентное содержание серы.

Самое глубоководное гидротермальное поле из тех, что известны в настоящее время, мы наблюдали из аппарата «Мир-1» у подножия вулкана Лоихи, на глубине 5000 метров. В этом погружении участвовали О. Р. Малахов, американский подводник Терри Керби и я в качестве командира. На плотном осадке мы увидели массу небольших сульфидных трубок высотой 15–30 сантиметров с желтым веществом наверху, – вероятно, бактериальными матами. Поверхность вокруг этих трубок в радиусе 25–30 сантиметров покрыта черным налетом, словно обуглена. По-видимому, здесь происходили кратковременные гидротермальные излияния, сопровождавшиеся выходом черных дымов. К сожалению, активных гидротерм мы не нашли, возможно, из-за недостатка времени для более детальных исследований, зато удалось провести интересные геологические наблюдения. На поверхности осадка у подножия вулкана были обнаружены обширные поля лавовых излияний, имевших форму подушек, труб, плоских плит, называемых лавовыми озерами. Полное отсутствие осадка и наличие на поверхности свежего базальтового стекла говорит об их недавнем происхождении. Очевидно, лава изливается в этом активном районе не через вершину огромной подводной горы, а из-под ее основания. Мы наблюдали свежезатвердевшие базальты на площади в несколько квадратных километров. Возможно, эти мощные излияния привели к тому, что в недавние времена вулкан Лоихи опустился на 300 метров: его вершина находится теперь на глубине 600 метров, а основание погрузилось в верхние слои океанической коры.

* * *

Если на гидротермальных полях Атлантики основным видом живых организмов являются креветки, которые роятся вблизи черных «курильщиков», образуя большие скопления, то на гидротермах Восточно-Тихоокеанского поднятия и прилегающих к нему районов основу гидротермальной фауны составляют вестиментиферы – эти гигантские, длиной до 2–2,5 метра животные наполнены красной кровью; обитают они в белых трубках, а питаются с помощью хемосинтезирующих бактерий. Впервые наблюдать столь удивительный мир мне довелось из иллюминаторов аппарата «Мир» в бассейне Гуаймас в Калифорнийском заливе, где мы проводили работы совместно с американскими и мексиканскими учеными в октябре 1990 года.

Бассейн Гуаймас океанологи начали исследовать в 1977 году: с американского аппарата «Си Клифф» на дне были обнаружены створки гигантских моллюсков-калиптоген, однако следов гидротермальных излияний тогда не нашли. В 1980 году на борт американского судна «Мелвил» были подняты образцы сульфидов и несколько экземпляров вестиментифер. И лишь в 1982 году с обитаемого аппарата «Алвин» были проведены детальные исследования поля черных «курильщиков» и окружающей их гидротермальной фауны.

Российские океанологи впервые работали здесь в 1986 году с аппаратами «Пайсис». Максимально достижимая глубина их погружения – 2000 метров – обеспечивала проведение исследований на верхнем пределе их технических возможностей. Очень интересные наблюдения во время той первой экспедиции позволили оценить масштабы и специфику гидротермальной активности этого района, определить основные виды животных вокруг гидротермальных построек. Особенности бассейна Гуаймас заключаются прежде всего в том, что его дно покрыто толстым, до 500 метров, осадочным слоем. Но гидротермальные флюиды здесь настолько мощные, что буквально прорывают эту толщу, по пути перерабатывая находящиеся в осадках органические вещества. В результате этого процесса на дне появляются обширные нефтяные пятна. Российские ученые обнаружили, что практически все поднятые со дна геологические образцы пахли нефтью. В экспедиции 1990 года для нас в глубинах Калифорнийского залива открывались новые возможности, ибо теперь мы работали на «Мирах» – шеститысячниках. Об одном из погружений, состоявшемся 12 октября, следует рассказать особо.

Погружение аппарата «Мир-2» обеспечивал международный экипаж: Дмитрий Васильев – бортинженер, я – командир и наблюдатель Синди Ли Ван Довер – специалист из Вудсхолского океанографического института. Синди не только биолог и известный исследователь гидротерм, она имела сертификат пилота обитаемого аппарата «Алвин» и поэтому могла профессионально оценить научные и технические возможности наших глубоководных аппаратов.

…В 9:30 уходим с поверхности; со скоростью 30 метров в минуту быстро проходим водную толщу. Наша американская коллега, прильнув к иллюминаторам, непрерывно ведет наблюдения и записывает на диктофон информацию о встречающихся видах животных, плотности планктона на разных глубинах и т. д. Постоянно измеряемые параметры окружающей среды записываются в память компьютера. В 10:40 «Мир-2», слегка взмутив рыхлый осадок, мягко садится на дно на глубине 2040 метров. Проведя первые наблюдения и определив свое местоположение по данным гидроакустической навигации, начинаем движение в сторону гидротермы. Синди просит остановиться, чтобы отобрать пробу придонной воды всасывающим устройством. «Необходимо определить, как далеко распространяется воздействие гидротермальных излияний на окружающую среду», – поясняет она. По навигационным показаниям, мы в 300 метрах от источника, а значит, эту пробу можно считать фоновой. Такие же пробы мы будем отбирать на расстояниях 200, 100 и 50 метров, а затем – на самом гидротермальном холме и непосредственно в «курильщике». Всасывающий пробоотборник позволяет взять шесть проб, которые помещаются в отдельные, изолированные друг от друга пластиковые стаканы, закрытые очень мелкой сеткой. Конечно, нашу спутницу интересует, как далеко от источника поддерживается жизнь бактерий.

Вот уже аппарат движется вверх по очень пологому склону; цвет осадка меняется: на сером фоне появляются желтые и оранжевые пятна, встречаются твердые породы. «Это сульфиды, – замечает американка, – мы у подножия гидротермального холма». Вдруг перед нами вырастает необычная колонна диаметром более метра. Останавливаю аппарат прямо перед этой цилиндрической структурой, которая прорезана горизонтальными плоскостями. Такое архитектурное сооружение напоминает высокую стопку тарелок разного диаметра, скрепленных между собой цементным раствором. Разворачиваю боковые двигатели вертикально, включаю малые обороты, и аппарат начинает медленное движение вверх в полуметре от колонны. Как она грациозна! Широкое, около двух метров, основание сужается до метра в пяти-шести метрах от дна, а затем колонна снова начинает увеличиваться в диаметре; на самом верху ее венчает блюдо размером около двух метров, из которого медленно поднимается серовато-белый дым. На этом «блюде» мы видим поселение необычных животных. «Помпейские черви, – определяет Синди, – из класса полихет». Они названы так потому, что их тело, как панцирем, покрывают частицы серы, которую они восстанавливают из сероводорода, извергаемого с дымами. Сразу же перед глазами возникает полотно Брюллова «Гибель Помпеи». Эти трубчатые черви появляются только там, где температура гидротермального флюида превышает 50 °C – порог активизации термофильных бактерий, осуществляющих хемосинтез в данных условиях.

Проходим несколько метров, крутизна склона резко увеличивается и достигает 30°. Аппарат медленно движется на расстоянии двух метров от донной поверхности. Подводный горный ландшафт нарушает удивительное зрелище: красные головки высовываются из белых трубок – как будто плантация горных тюльпанов. Вывожу манипулятор, пытаюсь схватить красный плюмаж, но он мгновенно исчезает, втягивается внутрь трубки – естественная защитная реакция животного. «Вестиментиферы рифтии, – говорит Синди, – гигантские червеобразные животные, достигающие в длину двух метров. Красную окраску придает им наполняющая их кровь. Очень перспективные животные для фармакологии».

Спустя пять лет я буду делать доклад в американском Университете в Нью Джерси и буду гостем известных ученых Фредерика Грассли и Ричарда Латца – сотрудников Института, созданного при этом Университете, для изучения геологии гидротерм и гидротермальной фауны не только в научном, но и в прикладном плане. Меня тогда поразила организация исследовательской работы: плазменный микроскоп в огромном зале, куда вход возможен только в специальной стерилизованной одежде; система громадных холодильников для хранения гидротермальных животных; на каждом холодильнике – длинный список с их названиями, с указаниями координат и глубины района, в котором они отобраны. Изучение гидротермальных полей поставлено профессионально, с очевидным пониманием перспективности этого направления исследований дна океанов.

…А мы пока отбираем вестиментифер манипулятором и укладываем их в бункер. Их диковинная «плантация» занимает площадь около 200 квадратных метров. Смотрю на монитор датчика глубины: мы взобрались по склону уже на высоту 35 метров относительно ровного илистого грунта, но вершины гидротермального холма пока не видно. Проходим еще несколько метров и почти сталкиваемся с горизонтально висящей плитой, из-под которой сплошной завесой поднимается вверх черный дым. Отрабатываю назад кормовым двигателем, принимаю воду в систему тонкой балластировки и сажаю аппарат на грунт. Перед иллюминаторами – сплошная муть, вызванная манипуляциями в связи с остановкой аппарата. Проходят 5–6 минут, муть уносится в сторону придонными течениями, и перед нами открывается та же нависшая плита, из-под которой валит черный дым, но теперь все можно рассмотреть в деталях и сделать измерения. Беру в манипулятор высокотемпературный зонд и засовываю под нависающую плиту – на мониторе высвечивается +228 °C. Создается впечатление, что под плитой несколько труб извергают гидротермальный флюид: уж очень мощный поток черного дыма! Смещаемся влево и видим четыре горизонтально расположенных плиты, покрытых сверху бактериальными матами; их клочки, словно хлопья снега, отрываются от основной массы, вздымаются вверх и веером разносятся в стороны. Эта совершенно фантастическая по динамизму картина захватывает нас и заставляет забыть о времени. И вдруг – еще одно абсолютно завораживающее явление: под плитами в лучах забортных светильников «Мира-2» «висит» озеро. Горячая вода, устремляющаяся вверх, встречает на своем пути большую горизонтальную плоскость, задерживается под ней, образуя вязкую массу, которая обтекает плиту и медленно рассасывается. Эта водная масса и создает впечатление глубоководного «висящего» озера. И ведь все это – на глубине около 2000 метров! Даже наша американка забыла о своих научных задачах и с восторгом наблюдает за тем, что происходит за иллюминатором. «А вы с “Алвина” наблюдали что-нибудь подобное?» – спрашиваю я. «No». Значит, и для нее это – полное откровение. Чтобы как-то вывести Синди из состояния эйфории, спрашиваю: «Хочешь порулить?», но она настолько поглощена сказочным видением, что не слышит моего вопроса. «Мир-2» неподвижно стоит на дне, опираясь на склон передними оконечностями лыж, а мы уже третий час, как завороженные, не отрываемся от иллюминаторов…

* * *

И снова Атлантика… Сейчас уже открыто восемь гидротермальных районов на Срединно-Атлантическом хребте. Все они схожи по гидротермальной фауне, представленной главным образом креветками. Однако происхождение и геологические особенности у них существенно различаются. Ранее уже было рассказано о гидротермальном поле Логачева; оно отличается от других исследованных в Атлантике полей своим глубинным флюидом, который поднимается к поверхности дна из нижних слоев океанической коры, граничащих с верхней мантией.

Гидротермальное поле Рэйнбоу, открытое в 1997 году с французского аппарата «Нотиль», по своему происхождению сходно с полем Логачева: здесь флюид тоже формируется на границе нижнего слоя океанической коры с верхней мантией; проходя при подъеме сквозь толщу океанической коры, он многократно вскипает на разных горизонтах. На поверхности дна, как и на поле Логачева, присутствуют ультраосновные породы, свидетельствующие о глубинном формировании флюида. Но если поле Логачева расположено на краевом уступе рифтовой долины (глубина более 3000 метров), то поле Рэйнбоу – на склоне осевой постройки (глубина 2300 метров). Оно занимает площадь протяженностью всего около 250 метров с запада на восток и около 60 метров с севера на юг, и в пределах этого небольшого поля найдено свыше 10 активных черных «курильщиков», а также множество ранее действовавших реликтовых построек.

Аппараты «Мир» работали на поле Рэйнбоу дважды – в 1998 и 1999 годах. Впервые мы посетили его по пути следования судна в район затонувшей японской лодки в Средней Атлантике (о чем будет рассказано в одной из следующих глав). В той экспедиции мы шесть раз опускались на аппаратах «Мир» с российскими учеными. В следующем году на первом этапе тоже погружались российские ученые, а на втором этапе в четырех парных погружениях участвовали иностранные ученые – в рамках глубоководной образовательной программы. В одном из погружений со мной были Дон Уолш и Альфред Макларен.

С Доном нас связывает старая дружба. Впервые мы встретились в 1980 году на конференции в Вашингтоне. Наши контакты были направлены на организацию совместных научных экспедиций с использованием советских и американских обитаемых аппаратов, однако ни одной подобной экспедиции не состоялось ввиду консервативного настроения некоторых организаций Соединенных Штатов. И все же встречи на конференциях и обмен визитами были весьма полезны, поскольку позволяли оставаться в курсе тех событий, которые происходили в подводных делах США и других стран. В период, когда шла конференция по телеуправляемым аппаратам в Сан-Диего, состоялась церемония проводов последнего батискафа «Триест 2». Она проходила на военно-морской базе, куда были приглашены подводники, работавшие по проекту «Триест», в том числе и пионеры больших глубин – Андреас Рекницер, Дон Уолш, Лоуренс Шумейкер. Хотя Уолш пригласил и меня, поездка на базу не состоялась, поскольку руководство ВМФ США возражало против моего участия в церемонии. Позже я получил от Дона памятный буклет, выпущенный к дате прощания с последним из батискафов, а в 1994 году во время визита в Лос-Анджелес к Джеймсу Кэмерону, кинорежиссеру «Голливуда», по инициативе Андреаса Рекницера – одного из руководителей проекта «Триест» – было организовано и посещение военно-морской базы в Сан-Диего. Мы осмотрели американские подводные аппараты «Си Клифф», «Тётл», спасательные аппараты «DSRV», люки которых стыкуются с подводными лодками, телеуправляемый аппарат «CURV» и др. На состоявшейся затем пресс-конференции мне задали вопрос: какое самое сильное впечатление от посещения? Я вспомнил ситуацию проводов батискафа «Триест-2» и ответил: «То, что меня сюда все же пустили и показали технику, о которой я читал еще в начале своего пути подводника».