Текст книги "Розыск"

Анатолий Удинцев
Розыск

Глава 1

ИЗ ДОКУМЕНТОВ:

Ориентировка

«Из исправительно-трудового учреждения совершил побег особо опасный рецидивист РЫБАКОВ НИКОЛАЙ БОРИСОВИЧ, 29 лет, уроженец города Каспийска, русский, приговорен Каспийским областным судом за совершение ряда тяжких преступлений к пятнадцати годам лишения свободы. Ранее судим дважды.

Приметы преступника:

Рост высокий (182 см.), фигура атлетическая, плотная, плечи покатые, глаза голубые, волосы черные с проседью. Особых примет нет.

Преступник владеет приемами каратэ, водит автомобиль, может быть вооружен огнестрельным оружием.

В случае обнаружения преступника просьба сообщить в ближайший орган милиции или в Управление исправительно-трудовых учреждений по телефонам…»

Первым сдал Ржавый… Он тащился сзади, постоянно проваливаясь в чавкающую болотную топь, и грязно ругался.

– Передохнем, Коля! Ну передохнем, а? Мочи уже нет! – время от времени просил он, но Рыбаков двигался не оборачиваясь, пружинисто перепрыгивая с кочки на кочку.

«Ничего, шакал, до леса потерпишь, не подохнешь! – без особой злобы думал Рыбаков. – А там чуток передохнем…»

Он понимал, что Ржавого надо беречь – без такого, как он, проводника из этой глухомани одному не выбраться.

«Ничего, ничего!.. Нам бы только это проклятое болото перейти, а там чащоба укроет! – подбадривал он себя. – Там, в тайге-матушке, для нас уже и вертолет не страшен, – попробуй-ка угляди, если я под какую-нибудь елку заховаюсь! А пока ходу, Коля, ходу! Тут мы как на ладошке…»

Рыбаков чувствовал, что и сам он уже здорово устал – ныли ноги, тянул спину рюкзак, нестерпимо хотелось лечь прямо тут же, на влажный мох, и замереть. Желанная кромка тайги казалась совсем рядом, призывно маячила в дымке болотных испарений, но он знал наверняка, что ходу до нее еще добрых пару часов.

«Нет, врешь, – поправляя лямки рюкзака, думал Рыбаков, – врешь, все равно выберусь! Ползти буду, а доберусь до трассы! На карачках, а доползу!»

Ему припомнилось, как еще несколько часов назад, отчаянно работая ногами, он мчался напролом по тайге, а вдогонку ему, отсекая ветки на деревьях, хлестали автоматные очереди, и в ярости заскрипел зубами:

«Врете, гады! Свою свободу я не отдам, не отдам!»

Только бы Ржавый не подкачал, к дороге вывел…

Ржавый…

Судьба свела их четырнадцать месяцев назад, когда после самого крутого в его жизни приговора пошел он, как водится, по этапу…

Без малого уже пять суток шлепала тихоходная спецбаржа по извилистым северным рекам. И именно тогда, в прокисшей от махорочного дыма камере, внимание Рыбакова привлек уголовник Алексей Селезнев, по кличке «Ржавый».

Природа наделила того кряжистой фигурой, крутыми плечищами и несуразно маленькой, словно предназначавшейся совсем для другого человека, головой. Рыжие волосы, круглое бабье лицо, густо обрызганное веснушками, голубые пуговки безразличных глаз. На первый взгляд – добродушный деревенский мужик. Но только на первый взгляд. Жесток же был этот Ржавый, ох и жесток!..

В один из промозглых вечеров, когда баржа покачивалась на якоре у берега, Ржавый почувствовал, что холодает, сполз с верхних нар и, подсев к пожилому рецидивисту по кличке «Полковник», потребовал у того бушлат. Замерзли ноги у Селезнева, и потому он решил, что бушлат ему нужнее…

«Полковник» – в прошлом известный уголовный авторитет, а теперь просто больной, издерганный тюремной жизнью человек – вскипел и отпустил в адрес «просителя» замысловатое ругательство.

Ржавый, тяжело вздохнув, будто говоря: «Ну что ж… Раз не понимают меня по-хорошему!..» – навалился на несговорчивого всем телом и душил до тех пор, пока тот не захрипел и не потерял сознание. Спокойно, по-хозяйски стащив с лежащего бушлат, Селезнев влез к себе на нары и, накрыв ноги, неторопливо захрустел сухарями. Потому что ему стало тепло…

«Кабан! У него же все повадки кабаньи! – подумал тогда Рыбаков, с интересом наблюдая за финалом разыгравшейся сцены. – И взгляд такой же тупой, злобный… Мм-да-а! Любопытный тип. Надо бы к нему хорошенько приглядеться, авось на что-нибудь сгодится…»

Рыбаков всегда верил в судьбу. И она распорядилась так, что в колонии они с Ржавым попали не только в один отряд, но и в одну рабочую бригаду.

За долгие зимние вечера в камере, где все пять ее обитателей уже до тошноты изучили привычки и рассказы друг друга, в Рыбакове окрепла уверенность, что лучшего проводника при побеге, чем Ржавый, ему и искать не надо. Не проводник, а золото, недаром рыжий…

Селезнев был из местных, исходил и изъездил с геологами и газовиками чуть ли не весь тюменский север, с хантами-промысловиками охотничал, чего еще лучшего желать? От добра, как говорят, добра не ищут!

Глуповат, правда… Ну да что с ним, в шахматы играть? Глуп не глуп, а в бригадирах ходит и народишко зоновский в крепкой узде держит. Чуть что не так – у Ржавого разговор короткий.

До весны торопиться было некуда, и Рыбаков долго, месяца три, все присматривался к Селезневу. Все обмозговывал, как его лучше и вернее приручить.

А поступил он совсем просто…

В один из зимних дней на лесозаготовительном участке, – когда бригада собиралась к костру на обед, Рыбаков по-пустяку придрался к Ржавому и жестоко избил его. Изукрасил, что называется, как бог черепаху. Особого труда это не составило, так как при всей своей медвежьей силе о каратэ тот не имел ни малейшего представления. Хватило одного «мая-гири»[1]1
  Мая-гири – прием каратэ.


[Закрыть], который Рыбаков провел ему в живот.

От резкого натренированного удара внутри у Ржавого что-то хлюпнуло, и только голубые пуговки глаз его успели удивиться, прежде чем он завалился в снег.

Основательно отделав лежащего сапогами, Рыбаков вразвалочку направился к костру. «Шестерки» бригадира, сделав вид, что ничего не произошло, пускали по кругу кружку с чифиром. Какое им собственно дело до чьей-то свары?..

Но как только Ржавый поднялся и двинулся на Рыбакова, гнилозубый карманник по кличке «Шкода» бросил своему хозяину остро отточенный топор.

Лезвие уже сверкнуло в смертельном замахе, но Рыбаков нырком ушел в сторону и носком сапога провел боковой «маваши-гири»[2]2
  Маваши-гири – прием каратэ.


[Закрыть] в голову противника.

Удар был страшен. Колени Ржавого подогнулись, и он, замычав, как раненый бык, вновь рухнул в снег. А Рыбаков, тем временем, нарочито неторопливо поднял топор, вразвалочку подошел к костру, пинком опрокинул на землю сжавшегося в комок Шкоду и, пробуя пальцем лезвие, спросил:

– Ну что, еще желающие есть? Так вот, дешевки, зарубите себе на носу – если кто-нибудь, повторяю, хоть кто-нибудь против меня тявкнет – никакой конструктор по частям не соберет! Все слышали?

Отсидев за драку в штрафном изоляторе, он вернулся в камеру и снова жестоко избил Ржавого.

Зажимая рукой расквашенный нос, тот долго и жалобно, словно побитый пес, скулил в своем углу. А когда все уснули, подполз к нарам и тихо прогундосил:

– Твоя, Коля, взяла, признаю… Давай больше бодаться не будем, а? Чего нам с тобой власть делить, может, вместе бугровать будем? Ну как, согласен?

– Поживем – увидим, – неопределенно отозвался Рыбаков, – может, когда для дела и сгодишься… А пока не утомляй меня своей любовью, спать хочу! – не преминул съязвить он.

Вот с того-то дня и начал Ржавый всячески раболепствовать перед Рыбаковым. Угождал во всем, чужую процентовку ему записывал, лучшими кусками делился. А поделиться было чем.

Каждый вечер перед концом работы Селезнев расставлял на тропах лесооцепления проволочные петли на зайцев. И выходило у него совсем неплохо. По утрам снимал урожай – пять-шесть замерзших до каменного стука заячьих тушек. Для бригадира дичина готовилась отдельно. И ел он не со всеми у костра, а в своем «личном кабинете» – будке цепоточки мотопил. Разделять с ним трапезу он приглашал только своего нового друга – Колю Рыбакова.

Иногда мяса было столько, что оно даже оставалось. Видя такое дело, Рыбаков как-то поинтересовался:

– Слушай, Леха, сейчас-то у нас мяса завались, до отвала жрем. А весной как же? Будет у тебя охота, или зубы на полку?

– Весной все, шабаш, – с аппетитом обгладывая косточку, ответил Селезнев, – зимой-то он из-за морозов ловится. Мороз его, понимаш, вышибает с лежки-то… Лежит это себе косой под кустом, ти-ши-на-а кругом, ниче кругом не шелохнется! А тут, на тебе – ба-ббах! Ба-ббах! – сосна от мороза выстрелила, льдом ее расперло. Вот он, бедолага, и летит, сломя голову, пока в петлю не сунется! А весной, Коля, ружьишко надо. В марте месяце у них поразовка[3]3
  Поразовка (северный охотничий диглект) – брачный период у диких животных.


[Закрыть] наступат, глупые делаются – умрешь со смеху! Бывало, за вечер по мешку их набивал, а то и поболе. Не веришь, что ли? Да ей же бог не вру!

– А впрок мясца заготовить можно? – поинтересовался Рыбаков, с любопытством отмечая, каким азартным становится Селезнев, когда речь заходила об охоте. – Повялить, засолить там или еще как?

– Отчего же нельзя? – сыто отвалившись к стене, ответил Ржавый. – Можно. Мясо-то лентами нарезать да и на солнце завялить. У нас в деревне так-то лосятину готовят впрок… Поди и зайца можно попробовать. А тебе на что?

– Да так. Думка есть одна… – уклонился от прямого ответа Рыбаков. – Ты вот что, Леша. Повяль-ка этой зайчатины, сколько сможешь. Для дела может понадобиться.

– Ты че, паря, никак на «ход» собрался? – с удивлением глянул на него Селезнев. – Так ты эту химеру из головы-то выбрось. Одному отседова никак не выбраться. Верно говорю.

– А зачем одному? Со мной пойдешь, – как о чем-то решенном уже давно и бесповоротно, спокойно сказал Рыбаков. – Вдвоем и вправду в тайге сподручнее. Или у тебя память короткая стала? Забыл, что мне слово дал?

– Да нет, Коля, я не к тому… Помню… – промямлил обескураженный Ржавый. До «звонка» ему оставалось меньше шести месяцев, и Рыбаков это прекрасно знал. А тут – на тебе, в побег! – Дак ить июнь-то не время, штоб «на ход» идти! – попытался возразить он, но Рыбаков его оборвал:

– А это уже твоя забота, где по пути магазин подломить! Так что готовься, корешок. И не вздумай финтить! – предупредил он. – Не дай же бог, если только до оперативников базар наш дойдет – убить, может, и не убью, но уж калекой точно сделаю! Мое слово твердое!

Задумчив после этого разговора стал Ржавый, даже с лица спал. Зайчатины в общем котле резко поубавилось, и бригада на чем свет стоит материла контролеров, разнюхавших промысел Селезнева…

Но Рыбаков был доволен – заготовка началась. Готовился к побегу и он сам. Не ввязывался ни в какие зоновские свары, старался оставаться в тени. В передовиках производства не ходил, но работал с охотой, каждое утро бегал по нескольку километров, чтобы мышцы за зиму не одрябли. Иначе не уйти. Не выбраться из этой треклятой зоны, покорно вычеркнуть из жизни лучшие свои годы…

Между тем весна начинала брать свое. Днем солнышко пригревало, и снег в тайге набух и осел, обнажая кое-где рыжие пятна прошлогодней хвои. Небо становилось такой пронзительной голубизны, что топор сам выпадал из рук, и Рыбаков устраивался где-нибудь на штабеле свежесрубленного сосняка и замирал, неотрывно глядя в зенит. Часами он мог наблюдать, как легкие, насквозь просвеченные лучами солнца облачка пересекают пространство над контрольной просекой запретной зоны. Густой смолистый запах разогретой хвои пьянил, будоражил его воображение, неудержимо звал куда-то.

Думалось о воле, о женщинах, которых он знал близко и которые теперь были фантастически недоступны.

«Да-а… Неужели все кончено? – раздумывал он. – Неужели у меня в жизни так и не будет больше ничего хорошего? Не будет ничего, кроме этой зоны, где и людей-то нет, а все одни рожи, рро-жи, ррро-жи-и?!»

Испытывая острый и тошнотворный, как изжога, приступ злобы на прошлую жизнь, на все, что с ним происходит сейчас, он вскакивал со штабеля, хватался за топор и в бешенстве принимался рубить сучья на поваленной сосне, вкладывая в каждый удар ненависть свою и тоску: «И-и-йяхх, и-и-йяхх, и-и-йяхх!»

Соленый пот набегал со лба и застилал, резал глаза. Злость постепенно отступала, утихомиривалась, сменялась отупением… Тогда он отшвыривал топор, обессилено опускался на землю и подолгу не мог прийти в себя…

Да-а! Жизнь в колонии особого режима – не круиз на белом пароходе! Дни здесь тянулись уныло и однообразно.

Но один из них – семнадцатое мая – Николай Рыбаков запомнил крепко.

Как всегда, неподалеку рычали трактора-трелевщики, взгромождая на свои щиты груды сосновых хлыстов, визжали бензопилы… Но вдруг в эти привычные звуки вошел острый, как комариный писк, сигнал опасности. Похолодев нутром, Николай обернулся и увидел огромную сосну, которая, мелко подрагивая стволом, с тяжелым вздохом падала на него.

Он рванулся в сторону в невероятном, почти акробатическом прыжке, но одна из толстых ветвей все же достала его, опрокинула навзничь, прижала к снегу. На какую-то долю секунды он потерял сознание. Придя в себя, Рыбаков быстро, ужом, выполз из-под сука, встал на ноги. Пошатываясь, подошел к посеревшему от страха вальщику и с маху въехал ему кулаком в лицо. Тот упал, как подкошенный.

– Говори, гад, кто научил?! – ощеряясь, заорал Рыбаков,

Вальщик, ошалело хлопая белесыми ресницами, слизывал с разбитых губ кровь и молчал.

– Ну нет! Ты у меня сейчас заговоришь, собака! Ты мне сейчас всю правду скажешь! – разъярился Рыбаков и, рывком приподняв работающую бензопилу, занес мчащуюся на бешеных оборотах цепь над острым кадыком вальщика.

– Ржавый, Ржавый велел, – завопил тот. – В карты, в карты я ему продулся, он и велел! Ну не сам же я это придумал, не са-а-ам!!

Рыбаков отшвырнул «Дружбу» и бросился к будке цепоточки, где скорее всего мог быть Селезнев. Но, пробежав несколько метров, остановился, нашел у корневища сосны снег и умылся, до боли растерев лицо колючими кристалликами. Немного успокоившись, он утерся носовым платком и открыл дверь будки.

– А, Никола! Проходи, проходи, чифирком побалуемся! – будто бы даже обрадовался Ржавый. – Мне тут по случаю пачуха индийского досталась… Я счасс, мигом! – засуетился он, пристраивая над гудящим пламенем паяльной лампы большую алюминиевую кружку с длинной рукояткой из толстой проволоки. В зоновском обиходе это сооружение именовалось «чифирбаком».

– Тебе когда на волю? – без всяких предисловий, но почти ласково осведомился Рыбаков.

– На волю-то? В июне, восемнадцатого. А че?

– А то. Я кое у кого интересовался, – деляну эту через месяц закроют – лес кончается. Смекаешь?

– Да и черт с ней, с деляной, на новую перейдете. Что, без работы остаться боишьси? Не боись. Никола, тайга-то эвва-а кака! Конца краю нет! Давай-ка лучше чайку глотнем… Чифир вышел – перший сорт!

– Накрой кружку рукавицей, пусть запарится получше, – посоветовал ему Рыбаков и продолжил: – Разговор-то наш не забыл? Не забыл, не забыл, вижу. Ишь как побледнел!

– Дык тут не только побледнеешь, тут, пожалуй и кое че ешшо сделаш! Под верную ведь пулю тянешь!

– А ты не бойся. Я все обдумал, никто по тебе из автомата шмалять не будет. Освободишься, документы получишь, добирайся в эту деляну и меня жди. Двадцатого вечером, как нас с работы в зону повезут, я от охраны дерну. Через борт – и на ход, дай бог ноги! Силенку я пока не подрастерял, пусть за мной в потемках погоняются!.. До железки меня проводишь – через неделю десять кусков за работу. Из рук в руки. И, заметь, сам-то ты вроде как ни при чем, чистый. Инструктор по туризму, только и делов-то! Если с магазином завалишься – чеши языком так: мол, Рыбаков под ножом держал, понял? Как у нас в Каспийске говорят: «Не писай в тумане, гудки чаще подавай!» А ежели ссучишься, не придешь сюда – со дна морского достану, понял? У меня и на воле кенты есть. Только свистну – г – кислород тебе в момент перекроют!

– А есть у тебя они?.. – после паузы спросил Ржавый.

– Что? – не понял Рыбаков.

– Ну ети… Мани-мани?

– Ты что, окабанел? Мне не веришь? – чуть не задохнулся от гнева Николай. – Рыбакову не веришь? Да я только с Ташкента столько бабок натряс, что весь зоновский забор червонцами оклеить можно! За один заход по полмешка денег брали! И, заметь, когда сладился, менты от меня и гривенника ломаного не добились, секешь? Все в надежном месте лежит. Нас с тобой дожидается! Что я – сявка?

– Ладно, ладно, Кольша, верю. Был на этапе базар про твои дела… Короче так, до железки я тебя вывожу. Только с деньгами не оммани, ладно?

– Сказал же – десять кусков твои! Я не жадный, надо будет, себе еще накую… Только про другое думаю – чего тебе от меня откалываться, а? Будешь при мне вроде телохранителя. Клянусь, ни о чем жалеть не придется! На юга бы вместе маханули… – соблазнял Ржавого Рыбаков.

– Хрена ли я там оставил на югах-то? – буркнул в ответ тот.

– Эх ты! Мерзлота ты вечная! – покачал головой Рыбаков. – Настоящую житуху тебе бы показал! Житуху в полный рост! Море, солнышко, бабцы на пляже телеса подогревают – сказка! Соглашайся, а то так и сгниешь тут заживо. Не в зоне, так в болоте.

– Слышь, Кольша, а почем там избу купить? – неожиданно оживился Селезнев.

– Смотря в каком месте. Чем ближе к морю, тем дороже… А тебе, собственно, зачем дом? При наших-то с тобой деньгах любые хоромы на сезон снимем!

– Да я не про то. Понимаш, бабенка есть одна на примете. С одной деревни мы с ней… Вот и подумываю, а не купить ли ей на твоих югах-то каку-никаку избенку? Глядишь, и у меня свой угол под старость будет.

«Ишь ты! – искренне удивился про себя Рыбаков. – И этот бегемот о тихой пристани мечтает! На «заслуженный отдых» потянуло!»

У самого Николая был давно устоявшийся принцип – никогда не заходить с женщинами дальше кратковременной связи. Но с каждым годом, прожитым в постоянном риске, в нем все чаще шевелилось подспудное желание иметь в жизни хоть какую-то отдушину, женщину, которая любила бы его таким, какой он есть. Со всеми его потрохами.

Иногда Рыбаков перебирал в памяти девиц и женщин, с которыми когда-то сводила его судьба, и спрашивал себя, а не было ли среди них такой? Пожалуй, нет, не было… Одних прельщали в нем сугубо физические способности, других – легкие деньги. Третьи умудрялись пользоваться тем и другим в совокупности. Но кто, кто из них сейчас ждет его, или хотя бы вспоминает? Об этом даже смешно подумать!

«Но в чем же дело? – с раздражением думал Рыбаков. – Ведь даже у такого ублюдка, как этот Ржавый, есть запасной выход! А у меня ни впереди, ни сзади никого и ничего… Только злость в душе и пустота. Пустота и злость…»

– Угол, говоришь? – переспросил он вслух, отрываясь от раздумий. – Десять кусков по нынешним временам для такой затеи, конечно, маловато. Но так и быть, ссужу тебя деньжишками, потом отслужишь.

– Идет, Коля, идет! – схватился за эту идею Селезнев. – Все, что скажешь, для тебя делать буду!

– Ну, об этом позже, когда на Большую землю выведешь! – предупредил Рыбаков. – Ты, Леша, еще одно условие крепко запомни. Чтобы ни одна тварь о наших понтах не знала, на время мы должны стать смертельными врагами. Да такими лютыми, чтобы вся зона про то гудела, а «граждане начальники» само собой. Секешь? А когда позову, придешь. Обсудим все. Тихо, мирно, как сейчас. Все понял?

– Как не понять? Понял… Да только кентуемся же мы с тобой, народишко-то об етем знат. Поверят ли, что кошка меж нас пробежала, а?

– Поверят, Лешенька. Поверят, божий ты человек! – закипая злостью к нему, ласково пропел Рыбаков. – Как не поверить, коли ты сегодня велел мне сосной хребет перешибить? Ну что? Не поверят?!

– Я?! – даже поперхнулся чаем Ржавый. – Да ты че, Коля?

– А то! – спокойно ответил Рыбаков и, взяв кружку, плеснул крутым кипятком ему в лицо.

С тех пор поубавилось веснушек у Ржавого. После ожога кожа сошла неровными лоскутами, и появились на его лице бело-розовые пятна. На всю жизнь отметины…

Увлеченный воспоминаниями, Рыбаков оступился, Нога попала мимо болотной кочки, и он сразу же окунулся в трясину почти по пояс.

Ржавый подошел и подал свою длинную суковатую палку. Глаза их встретились.

«Что, заботишься, шакал пестрый? Знаю, не обо мне, о доме для своей шлюхи печешься! Боишься, как бы не под забором умирать пришлось? Ну, ну… Не бойся, на нарах для тебя всегда место найдется!» – с едким сарказмом думал про себя Рыбаков, выбираясь из бочажины[4]4
  Бочажина (местн.) – открытое водное пространство на поверхности болота, «окно».


[Закрыть]. А вслух добавил, по-приятельски подмигивая Селезневу:

– Спасибо, кентуля! Отблагодарю при случае!

И они снова зашагали к чернеющей вдали кромке тайги, за которую уже начинал опускаться багрово-красный диск солнца.

Глава 2

ИЗ ДОКУМЕНТОВ:

Служебная характеристика

( Извлечение)

За время прохождения службы в должности командира взвода прапорщик ВОЛКОВ ОЛЕГ НИКОЛАЕВИЧ зарекомендовал себя только с положительной стороны.

Программу боевой и политической подготовки усваивает на «отлично». Морально устойчив, дисциплинирован, выдержан. В строевом отношении подтянут. Из личного оружия стреляет уверенно. Физически развит хорошо, имеет первый спортивный разряд по борьбе «самбо». Заочно обучается на втором курсе юридического института.

Взвод прапорщиков, которым он командует, на протяжении трех лет образцово выполняет служебно-боевые задачи. Среди личного состава вверенного ему подразделения нет нарушений воинской дисциплины.

За успехи в службе, обучении и воспитании личного состава прапорщик Волков О. Н. имеет ряд поощрений, в том числе благодарность от заместителя министра внутренних дел СССР. Награжден нагрудным знаком «За отличие в службе» второй степени.

ПРЕДПИСАНИЕ

МИНИСТЕРСТВО ВНУТРЕННИХ ДЕЛ СССР

Настоящее выдано прапорщику Волкову Олегу Николаевичу и удостоверяет в том, что он является начальником розыскной группы, выполняющей задачу по розыску и задержанию опасных преступников.

Просьба ко всем партийным, советским, общественным организациям и гражданам оказывать всемерное содействие в выполнении возложенной на него задачи.

Предписание действительно по предъявлению удостоверения личности.

Командир войсковой части В. Н. БОГАТОВ.

– Товарищ подполковник! Начальники розыскных групп в количестве десяти человек по вашему приказанию построены! Командир взвода прапорщик Волков! – чеканя слова, доложил командиру части плечистый подтянутый прапорщик в безукоризненно отлаженной полевой форме.

Сделав два шага вперед, он четко повернулся кругом и замер со вскинутой к козырьку ладонью. От всей его ладной фигуры, румяного лица с аккуратно подстриженными светлыми усиками веяло здоровьем, энергией и молодой дерзостью.

– Вольно!

– Воль-на-а! – продублировал команду Волков.

Подполковник Богатов, невысокого роста, коренастый, с быстрым живым взглядом умных карих глаз, оглядел строй прапорщиков и, заметно по-волжски налегая на «о», начал:

– О том, что произошло ЧП – из ИТК особого режима совершил дерзкий побег преступник Рыбаков, – вы уже проинформированы в деталях. Задача – вылететь в батальон майора Абаяна и возглавить розыскные группы по направлениям, которые он определит на месте. Преступник должен быть задержан в самый кратчайший срок. В целях его обнаружения активно используйте помощь местного населения, охотников и рабочих нефтегазопроводов, геологических партий. Там, где имеются участковые инспектора милиции, установить с ними взаимодействие. При выполнении боевой задачи приказываю строго соблюдать социалистическую законность и меры личной безопасности. Вопросы есть?

Прапорщики молчали.

– Карты получили? – спросил подполковник, обращаясь к Волкову.

– Так точно!

– Тогда – на аэродром. Вертолет уже ждет.

«МИ-восьмой», посвистывая турбинами, скользил над тайгой.

Волков взглянул на часы. Полет продолжался уже сорок три минуты.

«Скоро подлетим к Лосевому», – подумал Олег и посмотрел в иллюминатор. Далеко внизу серая тень вертолета стремительно неслась по зелено-желтому мху болот, перепрыгивала через редкие островки низкорослого сосняка. Но вот болота кончились и потянулись серо-черные гари с завалами из обгорелых стволов. С высоты полета это зрелище представлялось забавой какого-то исполина, в шутку рассыпавшего множество перепачканных в пепле и саже спичек…

Вертолет вдруг подпрыгнул, затем клюнул носом, проваливаясь в воздушную яму. Двигатели зарычали басовитей, выравнивая положение машины, и Олег почувствовал, как его вжало в дюраль сидения.

Он оторвался от иллюминатора и оглядел салон. Прапорщики сидели спокойно, вытянув ноги и привалившись к вибрирующим стенкам вертолета. Некоторые дремали, сберегая силы перед трудной работой. Одетые в одинаковые зеленые куртки, они напоминали десантников.

Командир батальона майор Абаян, выслушав доклад Волкова, вышел из-за стола и энергично пожал ему руку.

– Здравствуй, здравствуй! Оч-чень кстати прилетели. Что называется – подмога пришла вовремя, – поблескивая угольно-черными глазами, сказал он. – Давай-ка сразу к карте, в обстановку «врастать» будешь…

Олег подошел к столу поближе.

– Смотри, – продолжил Абаян, водя карандашом по карте. – Вот здесь, в тридцати километрах от колонии, лесозаготовительный участок, откуда совершен побег. Делянка новая. Ты в этом районе, наверное, еще не был?

– Пока не приходилось. А тут что – от основной узкоколейки новый «ус» протянули? Так?

– Верно. Смотри дальше. На удалении сорока километров от лесозаготовительного участка – речка Вогулка. Направление на юго-восток. Чуть подальше – квартальные визиры, которые тоже выходят к Вогулке. Обрати внимание, это направление – строго на юг.

– Да… Путь для бежавшего удобный.

– То-то и оно! Если связать плот или просто придерживаться реки как ориентира, то за трое-четверо суток вполне можно добраться до поселка Ягодный. А там железнодорожная станция, аэропорт…

– Товарищ майор, устье Вогулки и Ягодный неплохо было бы перекрыть, – посоветовал Волков.

– А ты что думаешь, мы тут зря хлеб жуем? – прищурился Абаян. – Сегодня с рассвета выслал туда розыскные посты на моторных лодках. А Ягодный соседи со вчерашнего дня перекрыли – Богатов распорядился. Вот такая сложилась обстановка… Твоим хлопцам задача будет такая – поиск по вероятным направлениям движения преступника. Ищите следы ночевок, проверьте охотничьи избушки, участки сбора смолы, живицы. Все уяснил?

– Так точно, уяснил. Похоже, маршруты будут не из легких – сплошные топи да тайга… И район розыска вырисовывается будь здоров. Чуть ли не больше Франции.

– Вместе с Голландией, Данией и Люксембургом впридачу! – уточнил Абаян. Несмотря на сложность обстановки, юмор не покидал майора. – Разгуляться есть где. Жалко только, что асфальт начисто отсутствует!

– Товарищ майор, что-нибудь дополнительное по личности преступника установлено?

– Опергруппа работает, вскрывает его связи. Но совершенно определенно могу сказать – Рыбаков не мелкая сошка. Это тип опасный, смелый и дерзкий до необычайности. И физически развит здорово. Как только он через борт грузовика сиганул, колонна сразу же остановилась, организовали преследование, в общем, все сделали как положено. Представляешь, и хлопцы в группе преследования подобраны один к одному – спортсмены, а вот достать его не смогли! Скоростью взял. Но какой бы он феномен не был, надо найти его и задержать во что бы то ни стало.

– И как можно быстрее, – добавил Волков.

– Все правильно, но где искать? Вот в чем загвоздка!…

Майор смолк и, глядя на карту, в задумчивости постукивал кончиком карандаша по столу. Так прошло несколько минут.

– Ну что? Давай по маршрутам распределять будем? – спохватился вдруг он. – Сделаем так: я маршрут называю, а ты мне фамилию старшего из своих гвардейцев. Солдат за ними прямо на плацу закрепим. Там резерв мой в готовности – сорок три человека. Кстати, как у твоих ребят с пайком?

– На трое суток, товарищ майор.

– Маловато будет. Идешь в тайгу на день, а харчей бери на все десять! Так, кажется, местные охотники говорят?.. Получите еще по две сутодачи, я распоряжусь.

Расстановка старших групп по маршрутам уже подходила к концу, когда в кабинет вошел начальник штаба батальона капитан Мотуз.

– Новость есть, командир! – прямо с порога начал он. – Из стойбища Собянинские юрты по рации сообщили – видели двоих на болоте. Бригадир охотников сообщил.

– Ого, далеконько! Это же почти в ста километрах от нас, если по прямой! – удивился Абаян. – Подожди, подожди, Виктор! А при чем тут двое? У нас же один сбежал, Рыбаков? Ну-ка выкладывай все по порядку – кто видел, где, когда…

– Видел охотник-манси. Фамилия его Куземкин. Как сообщил бригадир, этот самый Куземкин ночевал в охотничьей избушке, а поутру в стойбище возвращался. Насколько я понял, шел он просекой, по которой в прошлом году газовики трубы возили… Ну и на болоте Падынская Янга двоих людей заприметил Куземкин.

– Подожди, Виктор Павлович, а одежда? Как эти люди одеты были? – заторопил начштаба Абаян.

– Бригадир говорит, не разглядел этого Куземкин. О побеге-то он узнал только в стойбище, поэтому особого внимания на тех людей и не обратил. Думал, геологи ходят.

– Нет сейчас в этом районе никаких геологов! Я звонил в геологоразведочное управление, не посылали они сюда партии! – характерно для кавказцев жестикулируя, отмел эту версию напрочь комбат. – Двое, хм… Интересно, кто такие, а? Дорого бы я отдал… А ты, Волков, что по этому поводу мыслишь? – неожиданно обратился он к Олегу.

– Трудно судить… – пожал тот плечами в ответ. – Но можно предположить, что преступник принудил какого-нибудь встретившегося охотника идти за проводника. Сам-то Рыбаков тайгу плохо знает. Сугубо городской.

– Версия, конечно… – согласился майор. – И вполне реальная. За полтора дня пройти сто километров вполне можно для такого лося, как он. Тем более его постоянно страх подгоняет!.. Странно другое – почему на север путь-дорогу держит? Или бурые медведи надоели, на белых хочет поглядеть? Не в Салехард же он, в самом деле, собрался!

– Может быть, решил к Оби пробиваться? – подал голос капитан Мотуз.

– Почти тысячу километров по тайге, болотам и тундре? Он что, сумасшедший! Даже если и с проводником – все равно самоубийство! А такие, как Рыбаков, доложу я вам, своей жизнью ой как дорожат, – не согласился с предположением начштаба Абаян. – Но как бы там ни было, а сообщение Куземкина нужно проверить. Какие будут предложения, товарищи?

В кабинете воцарилось молчание. Даже стало слышно, как за перегородкой у радистов попискивает морзянка.

Комбат встал, прошелся по кабинету, снова сел за стол. Налил в стакан холодного чая из графина, но нить почему-то не стал.

– Послушай, Волков, а кто из твоей группы у нас еще не задействован?

– Я и инструктор служебной собаки прапорщик Загидуллин.

– Собачка как? Рабочая?

– Так точно, товарищ майор. След шестичасовой давности берет уверенно.

– Хорошо… Вертолета, конечно, в моем распоряжении нет. А жаль, был бы как нельзя кстати… – задумчиво произнес комбат, слегка постукивая пальцами по столешнице. – Но выход, пожалуй, есть. Вчера командир части мне гусеничный транспортер прислал. Машина добрая, плавающая – ей любая топь нипочем. Бери-ка ты, Волков, эту «гэтээску», своего инструктора с собачкой, шесть бойцов и жми на Падынскую Янгу. Задача – отыскать следы тех двоих, что Куземкин видел. Потом нагнать их и установить личности. Понял?