Текст книги "Отто Фон Бисмарк. Основатель Великой Европейской Державы Германской Империи"

ОТТО ФОН БИСМАРК
ОСНОВАТЕЛЬ ВЕЛИКОЙ ЕВРОПЕЙСКОЙ ДЕРЖАВЫ – ГЕРМАНСКОЙ ИМПЕРИИ
Андреас ХИЛЛЬГРУБЕР

"Нам не дано строить отношения между другими великими державами по своему выбору, однако мы можем сохранить за собой свободу использовать отношения, складывающиеся без нашего участия и, возможно, помимо нашего желания, в соответствии с требованиями нашей безопасности и в наших интересах”.

Бисмарк.Письмо Леопольду фон Герлаху,10 мая 1856г .

".., и если мы не возьмем на себя роль молота, то легко может случиться, что останется лишь роль наковальни”.

Бисмарк.Письмо премьер-министру Отто фон Мантейфелю, 2 июня 1857г.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Представить читателю жизнеописание Отто фон Бисмарка в форме биографического очерка – предприятие довольно рискованное, поскольку жизнь этого человека была до краев наполнена событиями, а решения, которые он принимал, имели исключительное значение как для европейской политики, так и для всего мира. Кроме того, в обширной и многообразной литературе по “проблеме Бисмарка” его деятельность является предметом исторических и политических дискуссий. В стремлении к сокращению и упрощению изложения заключена опасность излишне абстрагироваться от конкретных мыслей и поступков великого канцлера, если с самого начала, избегая попытки “взвешенно-пропорционального”, то есть подробного описания, не расставить явных акцентов на всем, что представляется важным и интересным.

С точки зрения “предмета изложения” естественным было сконцентрировать внимание на “объективных” и указанных самим Бисмарком предпосылках, на истоках, формировании, консолидации и стабилизации великой европейской державы – Германской империи, и сделать эту тему лейтмотивом. В повествование, построенное в таком ключе, вплетены соответственно подобранные красноречивые цитаты из выступлений, мемуаров и писем Бисмарка, которые лучше, чем любые описания, проливают свет на образность и меткость высказываний, силу духа и глубину мыслей этого прусско-германского государственного деятеля. Он приковывает к себе внимание уже не одного поколения историков и публицистов. Многократное и неизбежное изменение перспектив и масштабов политических событий как на протяжении 80-летней истории Германской империи (отсчет ведется с 1866-1871 годов), так и в течение 30 лет, прошедших с момента ее краха в 1945 году, отнюдь не вызвало такого сближения границ пропасти между восхищением и неприятием, которое сделало бы достижимым единство мнений. Империя Бисмарка – ограниченная в территориальных пределах и давно превратившаяся в свою противоположность, республику – даже для тех, кто эту империю последовательно отвергает, все еще представляется духовным оплотом немецкой нации как на Западе, так и на Востоке.

Андреас Хилльгрубер Кельн, 15 марта 1978 года

ДЕТСТВО, ЮНОСТЬ, ЗРЕЛОСТЬ (1815-1847)

Будучи стандартным продуктом нашей государственной системы образования, в 1832 году я покинул школу пантеистом, и если не республиканцем, то все же с убеждением, что республика – наиболее разумная форма государства. Я раздумывал о причинах, которые могут побудить миллионы людей постоянно подчиняться одному человеку, в то время как от взрослых мне не раз приходилось слышать оскорбительные или презрительные замечания в адрес правителей. К тому же из тернеровской начальной школы Пламана с традициями Яна [1]1
  Ян Фридрих Людвиг (1778-1852) – немецкий педагог и публицист, организатор националистических гимнастических обществ по прозвищу “турнфатер” (“отец гимнастики”); стремился укрепить моральные и физические силы народа распространением гимнастического искусства.


[Закрыть], в которой я пребывал с 6 до 12 лет, я вынес германско-националистические идеи.

Они остались в стадии теоретических размышлений и были недостаточно развиты, чтобы вытравить врожденные прусско-монархические чувства. Мои исторические симпатии остались на стороне власти”. Такими словами – постоянно цитируемыми биографами и, разумеется, сознательно стилизованными автором, но тем не менее отражающими основные моменты его детских и юношеских наблюдений и впечатлений – открываются мемуары Бисмарка “Воспоминание и мысль”. К их написанию он приступил в возрасте 75 лет в 1890 году, вскоре после отставки с поста имперского канцлера и премьер-министра Пруссии. Мемуары стали популярными после публикации в 1898 году под заголовком “Мысли и воспоминания”. Поскольку оригинальные источники, датируемые тем периодом, немногочисленны, столь взвешенное высказывание относительно собственного детства приходится принять, хотя и с известной оговоркой. “Врожденные прусско-монархические чувства”, “германско-националистические идеи”, размышления над принципами либерализма и республиканской формой государственности, и все это лишь в рамках не слишком основательного, “стандартного” школьного образования, не затронувшего фундамента, заложенного в родительском доме: непоколебимой приверженности авторитету прусской монархии на фоне пространной критики отдельных личностей и принимаемых решений – таковы основные элементы этой ретроспективы. Они прекрасно вписываются в атмосферу, которая царила в кругах прусской аристократии и крупной буржуазии в домартовский [2]2
  Домартовским в немецкой истории называется период до революции 1848 года, начавшейся в марте.


[Закрыть] период эпохи реставрации.

Отто фон Бисмарк родился 1 апреля 1815 года в замке Шенхаузен в маркграфстве Бранденбургском, между Стендалем и Ратеновом, в нескольких километрах от правого берега Эльбы. Он был четвертым по счету ребенком и вторым сыном ротмистра в отставке помещика Фердинанда фон Бисмарка и его жены Вильгельмины, урожденной Менкен. Семья отца принадлежала к старинному дворянству, которое населяло Бранденбург еще “до Гогенцоллернов”, причем входила в число трех наиболее самоуверенных семейств (Шуленбурги, Альвенслебены и Бисмарки), которых еще “солдатский король” Фридрих Вильгельм I в своем “Политическом завещании” назвал “скверными, непокорными людьми”. Мать происходила из среды буржуазной интеллигенции, ее отец был видным советником кабинета при королях Фридрихе Вильгельме II и Фридрихе Вильгельме III. Биографы Бисмарка немало философствовали и строили догадки относительно сочетания столь несхожих между собой источников наследственности, предполагающих гигантские различия в характере и интеллекте. Жесткость, сила воли и решительность юнкера-землевладельца [3]3
  Юнкер – крупный немецкий землевладелец из дворян, пользовавшийся у себя в поместье безраздельной властью. Институт юнкерства в Германии существует до сих пор.


[Закрыть], с одной стороны, с другой – духовное богатство и живость ума образованного буржуа в личности Бисмарка слились и, что наиболее важно, дополнили друг друга совершенно особенным образом. Возможности, заложенные в обеих “линиях”, отцовской и материнской, были в высочайшей степени развиты у сына, который при всей своей живости и внешней твердости в глубине души оставался чрезвычайно тонким и чувствительным.

Детство Отто фон Бисмарк провел в родовом поместье Книпхоф под Наугардом, в Померании. Мальчик полюбил природу, и чувство связи с ней ему удалось сохранить на всю жизнь. Об этих ранних, а потому оставшихся в памяти впечатлениях на протяжении десятилетий свидетельствовали часто употребляемые в речи “природные” метафоры (сев и жатва, непогода). Школьное образование, включавшее в себя уже упомянутую частную школу Пламана (1822-1827 гг.), гимназию Фридриха Вильгельма и гимназию Цум Грауэн Клостер в Берлине, Отто завершил в возрасте 17 лет в 1832 году, сдав экзамен на аттестат зрелости. Непосредственно вслед за этим он номинально приступил к изучению права в Геттингенском университете, однако три семестра провел скорее не на лекциях, а на “мероприятиях” союза избранных Corps Hannovera [4]4
  Ганноверские тела (лат.).


[Закрыть], участвуя в самых фантастических проделках и посещая пивные. Некоторой притягательностью для нерадивого студента обладали лишь лекции Геерена, профессора истории и государственного права. Система европейской государственности в изложении Геерена, по-видимому, произвела на Бисмарка непреходящее впечатление. Его внимание довольно рано сосредоточилось на сфере международной политики, а интеллектуальный горизонт расширился далеко за пределы Пруссии и Германского союза, рамками которых было ограничено политическое мышление большинства молодых аристократов в первой половине XIX века. Показателем растущего ощущения собственной силы может служить откровение Бисмарка-студента из письма другу юности, написанного в 1834 году: “Я стану или величайшим негодяем, или величайшим преобразователем Пруссии”. Переход в Берлинский университет не слишком изменил его “учебные” привычки. Однако в 1835 году, в возрасте двадцати лет он выдержал первый государственный экзамен на звание юриста и стал референтом окружного управления в Ахене. Здесь, на всемирно известном в то время курорте, выпускник университета продолжал вести прежний образ жизни. Позднее в саркастическом тоне он сообщал другу о своем наиболее значительном “похождении” ахенского периода: “я следовал шесть месяцев без малейшего перерыва по заграничным морям в кильватере прехорошенькой англичанки” (17-летней Изабеллы Лорен-Смит); “наконец я склонил ее к обручению, она признала себя побежденной, но через два месяца добыча вновь была отбита у меня одноруким полковником, достоинства которого – 50 лет, 4 лошади и 15000 ренты. С тощим кошельком и разбитым сердцем я возвратился в Померанию”. Ахенские власти, по собственному признанию Бисмарка, дали ему “лучшую характеристику”, чем он “заслужил”, и рекомендовали продолжать службу в Потсдаме.

***

Принятое Бисмарком в 1838 году решение оставить государственную службу, до сих пор являвшую ему лишь свой бюрократический лик, шло вразрез с волей родителей и было следствием стремления к самостоятельной деятельности (“Я хочу или устраивать музыку, которую считаю подходящей, или вообще не устраивать никакой”). По завершении года службы по контракту в Потсдаме и Грайфсвальде, где он заодно и слушал лекции в сельскохозяйственном институте в Эльдене, весной 1839 года Отто фон Бисмарк принялся за обустройство поместья Книпхоф. Однако эта деятельность и вообще сельская жизнь вскоре ему наскучили, точно так же, как и административная казуистика, хотя “сумасбродный Бисмарк” снова все устроил сообразно своим вкусам: “Я пользуюсь среди соседей-помещиков некоторым авторитетом, поскольку могу с легкостью прочесть написанное.., курю очень крепкие сигары.., и с вежливым хладнокровием спаиваю своих друзей”. Впрочем, новоявленный помещик принимал участие в местном самоуправлении в качестве депутата от округа, заместителя ландрата [5]5
  Ландрат – глава местного управления в Германии.


[Закрыть] и члена ландтага [6]6
  Ландтаг – представительный орган Северогерманского собора до образования Германской империи.


[Закрыть] провинции Померания. Горизонты своего образования он в этот период расширил посредством поездок в Англию, Францию, Италию и Швейцарию, а также посредством усердного чтения немецких и английских классиков и романтиков, причем Шекспир и Байрон оказали на него, как и на каждого немца, большее влияние, чем Гете.

В 1843 году в душе Бисмарка произошел поворот, покончивший с тем состоянием, которое он сам называл “безвольным плаванием по волнам жизни под властью только одного руля – сиюминутной склонности”. Бисмарк свел знакомство с померанскими пиетистами [7]7
  Пиетизм – мистическое течение в лютеранстве; отвергало внешнюю церковную обрядность, призывало к углублению веры, объявляло греховными развлечения.


[Закрыть], группировавшимися вокруг семейств фон Бланкенбург, фон Тадден и фон Клейст-Ретцов. Он познакомился с невестой своего друга Морица фон Бланкенбурга, Марией фон Тадден, и вел с ней долгие беседы на темы религии. Личность этой девушки, ее христианские убеждения и, в первую очередь, то, как она держала себя во время тяжелой болезни, которая преждевременно свела ее в могилу, глубоко потрясли Бисмарка и стали причиной его “обращения” в веру – не признающую догм христианскую веру в своего личного бога. Здесь корни убежденного служения прусскому государству и монарху, под знаком которого прошла вся его дальнейшая жизнь: служить королю впредь означало для него одновременно служить Богу.

У Марии фон Тадден Бисмарк познакомился с Иоганной фон Путткамер, руки которой просил в декабре 1846 года, обратившись к ее отцу, Генриху фон Путткамеру, с “письмом-предложением”. Оно содержало ключ к пониманию изменений, свершившихся в его душе, однако местами в авторе уже угадывался будущий целеустремленный политик-тактик. В письме был отчет о прежней жизни: “Я воздерживаюсь от каких-либо уверений, касающихся моих чувств и намерений относительно Вашей дочери; ибо шаг, который я предпринимаю, говорит об этом громче и красноречивее слов. Обещания на будущее Вас также не могут устроить, поскольку Вам лучше моего известна ненадежность человеческого сердца, и единственный залог благополучия Вашей дочери – это моя молитва о благословении Господнем”. В письме брату Бисмарк охарактеризовал невесту как “женщину редкой души и редкого благородства убеждений”. Брак с Иоганной вскоре стал для Бисмарка основой существования в самом широком смысле слова, незыблемой опорой в любой критический момент до самой смерти жены в 1894 году.

Свадьба состоялась 28 июля 1847 года. К этому моменту внешняя сторона жизни Бисмарка была отмечена еще двумя вехами. В 1845 году он переселился из Книпхофа в Шенхаузен и работал там в качестве инспектора плотины. Он также стал депутатом ландтага провинции Саксония. Однако гораздо большее значение, чем этот повторный опыт представительства прусской провинции, имело назначение Бисмарка в феврале 1847 года на должность представителя остэльбского рыцарства в Объединенном ландтаге. Назначение исходило непосредственно от короля Фридриха Вильгельма IV. Объединенный ландтаг – первый (не избранный, а созданный единоличной волей короля для ограниченных целей) псевдообъединенный парламент Пруссии впервые собрался в мае того же года.

***

Это событие можно считать подлинным началом политической карьеры Бисмарка. Его деятельность в межрегиональном органе сословного представительства, сформированном прежде всего для контроля финансирования Остбана (дороги Берлин-Кенигсберг), состояла преимущественно в произнесении острых речей, направленных против стараний либералов создать настоящий парламент. Бисмарк прерывает описание этого периода в мемуарах отступлением, в котором объясняет свою позицию по отношению к абсолютизму и парламентаризму. Невозможно однозначно оценить, насколько эти высказывания действительно соответствовали его точке зрения в тот момент и насколько в них просматриваются более поздние взгляды. Однако кое-что говорит не в пользу исключительно ретроспективного рассмотрения: “Неограниченный авторитет старой прусской королевской власти был и остается отнюдь не последним словом моих убеждений. Впрочем, для последних на первом Объединенном ландтаге этот авторитет монарха существовал в своем государственно-правовом выражении, однако с пожеланием на будущее, чтобы абсолютная власть короля сама, не предпринимая никаких опрометчивых шагов, устанавливала пределы своего ограничения… Еще в 1847 году я был сторонником возможности открытой критики правительства в парламенте и в прессе. Это помогло бы оградить монарха от опасности того, что женщины, царедворцы, карьеристы и фантазеры наденут на него шоры, мешающие ему охватить взором государственные задачи, а также избежать промахов или исправить их последствия… Идеальной мне всегда представлялась такая монархическая власть, которая контролировалась бы со стороны независимого, сословного или корпоративного представительства земель. Контроль должен быть таким, чтобы монарх или парламент могли изменять существующие законы не в одностороннем порядке, а только лишь на основе консенсуса, публично и при наличии открытой критики всего происходящего в государстве со стороны прессы и ландтага”. Однако в 1847 году страсть Бисмарка к ведению дебатов была направлена не против черт абсолютизма, свойственных монархии, а против либеральной оппозиции в Объединенном ландтаге, которая напоминала о невыполненных с 1815 года конституционных обещаниях короля Фридриха Вильгельма III. В своей реплике Бисмарк не останавливался перед тем, чтобы извратить аргументы либералов: “Мои заявления вызвали бурю негодования. Я остался на трибуне, листал газету, и после того, как шум утих, закончил свою речь”. В общем, его выступления в ландтаге продемонстрировали воинственный темперамент, который можно назвать почти необузданным. При этом будущий канцлер не злоупотреблял предметной аргументацией. Того самообладания, которое позднее было характерного для Бисмарка в самых жарких спорах, тогда еще не было и в помине. В кругу своих друзей-консерваторов он пользовался репутацией особо активного защитника их интересов, который с помощью красноречия и блеска своих выступлений был способен устроить “фейерверк”, отвлекал внимание от предмета дискуссии и будоражил умы даже за пределами Объединенного ландтага.

НАЧАЛЬНЫЙ ОПЫТ ПОЛИТИКА: УГРОЗА РЕВОЛЮЦИИ И ПОЛИТИЧЕСКИЕ ВОЗМОЖНОСТИ ВЛАСТИ В ПРУССИИ (1848 – 1862)

Весь ход, а также политические и социальные последствия революции 1848 года, охватившей большую часть Европы, оказали на Бисмарка глубокое воздействие и надолго укрепили в той консервативной позиции, которую он занял несколько лет назад в результате “обращения”. Несмотря на критику по адресу монархической системы, раздававшуюся в домартовский период из лагеря либералов и демократов, Бисмарк никогда не считал, что в Пруссии возможна революция. Однако в еще меньшей степени он вообще мог представить себе масштабы бессилия, беспомощности и уступчивости, проявленные королем Фридрихом Вильгельмом IV по отношению к революционерам в ходе мартовских событий в Берлине. Поскольку в тот момент он безучастно относился к националистским потугам немецкого либерализма и был склонен видеть в революции лишь “алчность неимущих”, то считал своей основной задачей подчеркивать историческую роль Пруссии и аристократии как истинной движущей силы монархии (на крайний случай временно даже в виде роялизма в отсутствие королевства) и всеми средствами защищать существующий социальный порядок.

Вначале, в марте 1848 года, все мысли и поступки Бисмарка сконцентрировались в едином страстном порыве, направленном против любых, как активных, так и пассивных проявлений революции в Берлине. Так, он намеревался совершить со своими шенхаузенскими крестьянами “марш” на Берлин для оказания вооруженного сопротивления восстанию, пытался также склонить к контрреволюционным акциям некоторых генералов из командования прусской армией. Однако неукротимый монарх вынужден был смириться с происходящим: сам король не одобрял такого рода действий, так как считал себя в достаточной безопасности под охраной своих граждан. “Пруссия отныне растворится в Германии”, – возвестил Фридрих Вильгельм IV в своем воззвании “К моему народу и немецкой нации” от 21 марта 1848 года. Бисмарк примкнул к ультра консервативной придворной клике генерал-адъютанта короля, Леопольда фон Герлаха, считавшейся антиреволюционной, однако, как выяснилось в 1848 г ., в то же время ориентированной против абсолютной монархии и отстаивающей значение сословий, прежде всего аристократии. Затем Бисмарк принял участие в создании газеты “Кройццайтунг”, придерживающейся того же направления, и в созыве так называемых “Юнкерского парламента”, “Союза защиты собственности и подъема благосостояния всех классов”. В эти дни Фридрих Вильгельм IV дал Бисмарку такую оценку: “Употреблять только тогда, когда безраздельно правит штык”.

Законодательное национальное собрание Пруссии, избранное на основе всеобщего равного избирательного права и считавшее себя панданом [8]8
  Пандан – предмет парный или схожий с другими, дополнение чего-либо (фр.).


[Закрыть], а затем конкурентом немецкого Национального собрания, заседало во франкфуртской Паульскирхе и преследовало цель создания немецкого национального государства, нового Германского рейха. Бисмарк в Законодательное собрание не вошел, ибо хоть и добивался депутатского мандата, но – как и следовало ожидать – избран не был. К этому периоду относятся презрительные высказывания о “лотерее” выборов. Однако он вошел в состав первой палаты депутатов Пруссии, избранной после роспуска Национального собрания прусскими военными (по приказу “замененного” короля 5.12.1848 г, на основе навязанной монархом конституции), равно как и в состав следующей, в августе 1849 года, а также в состав “рейхстага” Эрфуртского союза. Из всех многочисленных речей и прочих высказываний Бисмарка в период революции следует отметить те, которые наиболее явственно отражают его взгляды на историческую роль Пруссии, на “германский вопрос”, международную ситуацию и вытекающие из нее возможности для Пруссии. “Мы пруссаки и пруссаками хотим оставаться”; “мы, со своей стороны, еще принесем юнкерству славу и блеск”. “Народ ., не нуждается в том, чтобы видеть, как прусское королевство расплылось в гнилом болоте южногерманского беспорядка. Его верность принадлежит не имперскому правлению, существующему только на бумаге.., она принадлежит живому и свободному королю Пруссии .. (Я) надеюсь .. Бог даст, чтобы мы еще долго оставались пруссаками, когда этот клочок бумаги (имперская конституция, принятая в Паульскирхе) уже будет предан забвению, словно сухой осенний листок… Пруссия сама всегда будет в состоянии дать Германии законы, а не заимствовать их от других .. Пусть франкфуртская императорская корона (предложенная королю Фридриху Вильгельму IV) блестит очень ярко, однако то золото, которое придает блеску подлинность, можно получить только в сплаве с короной Пруссии ..Прусская армия.., останется армией короля, и делом чести будет считать повиновение… Прусская честь состоит, по моему мнению, не в том, чтобы пруссаки повсюду в Германии изображали из себя донкихотов по отношению к обиженным парламентским знаменитостям… Я вижу прусскую честь в том, ..что Пруссия не допустит, чтобы в Германии что-либо происходило без согласия Пруссии”. “Германского единства желает каждый, кого об этом спрашивают, лишь только он заговорит по-немецки; но с этой конституцией я его не хочу”. Из этих и подобных высказываний явствует, что Бисмарк уже тогда считал разумным объединение немецких государств (не нации, и, уж конечно, не путем революции), однако – и это он выдвигал в качестве условия – лишь в том случае, если Пруссия не только сохранится как государство, но укрепится и будет представлять собой определяющую политическую и социальную силу Германии. Поэтому метод, основанный на объединении с другими немецкими землями и с национальным движением (Эрфуртский рейхстаг), который доверенный советник Фридриха Вильгельма IV, фон Радовиц, использовал после провала революции в 1850 году в своей союзной политике, Бисмарк считал неудачным. По его мнению, такая политика вела в тупик международной изоляции Пруссии, тем более что она осуществлялась против интересов Австрии и в отсутствие тесного контакта с Россией, в тот период ведущей великой державой Европы из числа тех, что придерживались консервативных взглядов. “Германский вопрос, – писал Бисмарк жене, – был решен дипломатическим путем и на поле брани”. В речи, произнесенной 6 сентября 1849 года, он говорил о ретроспективе возможностей, открывавшихся перед Фридрихом Великим (причем в словах о прошлом ясно прослеживалась аналогия с настоящим), и об альтернативе: или двигаться по совместному пути с Австрией, или же, действуя в одиночку, предоставить Пруссии “соответствующее место”, с тем “чтобы способствовать достижению Германией той власти, которая подобает ей в Европе”. “Все мы хотим, чтобы прусский орел, защищая и господствуя, простер свои крылья от Немана до Доннерсберга”, – этим Бисмарк уже открыто заявил о том, что завоевание Пруссией господствующего положения в Северной Германии является внешнеполитической задачей первоочередной важности. Если в тот момент тесную связь с Россией из консервативной солидарности он воспринимал как нечто само собой разумеющееся, то в речи, произнесенной 24 сентября 1849 года, отметил, что, по его мнению, между континентальными державами и Англией существуют крупные разногласия, вследствие которых возникает необходимость в другой форме государственности (монархии военного образца) и в другой форме правления. Его критика была адресована либералам, считавшим Англию образцом во всех отношениях: “В ссылках на Англию состоит наше несчастье. Дайте нам все английское: английскую богобоязненность и английское уважение к закону, всю английскую конституцию, но зато и английские условия земельной собственности, английское богатство и английский коллективизм, а в особенности же английскую палату общин, короче говоря, все, чего у нас нет, и вот тогда я скажу, что Вы можете править нами на английский манер”.

Союзная политика Радовица во внутригерманских отношениях привела к противостоянию с Австрией. Россия вследствие недоверия к национальной германской политике того же Радовица стала на сторону Австрии, и в результате, как и предсказывал Бисмарк, возникла дилемма: война на фоне неблагоприятных предпосылок или политическое отступление, т.е. отказ от великих намерений и возвращение Пруссии в реставрированный Германский союз при главенствующей роли Австрии. Подписанное 29 ноября 1850 года в Ольмюце предварительное соглашение, которое всеми национальными и либеральными силами Германии рассматривалось как тяжелое поражение Пруссии, являло собой решение в пользу последней из этих двух возможностей. 3 декабря 1850 года Бисмарк произнес в палате депутатов Пруссии речь в оправдание такого решения, приводя, к удивлению своих консервативно настроенных друзей, аргументы, которые следовало понимать не только как отказ от всяких иллюзий национального и либерального толка, но и как явное дистанцирование от консервативной политики. Вот характерный фрагмент этой речи: “Единственной здравой основой крупного государства, и этим оно существенным образом отличается от малого, является государственный эгоизм, а не романтика, и недостойно великой страны вести споры о деле, не входящем в сферу ее собственных интересов. Политику, что в кабинете, что в палате, нетрудно на волне популярных веяний трубить в военные трубы и при этом сидеть в тепле у камина или с этой трибуны произносить грозные речи. Солдат, истекающий кровью на снегу, должен решать, снискала та или иная система взглядов победу и славу, или нет. Это нетрудно, но горе политику, если он не найдет такой причины для начала войны, которая останется веской и после последнего выстрела”. Впрочем, произнося эту речь – в свете антиавстрийских настроений, царивших прежде всего среди большинства либералов, она звучала отнюдь не бесспорно и для некоторых консерваторов – Бисмарк отметил и задачи общеевропейского уровня, стоящие перед великой державой Габсбургов. В полном идеологическом соответствии с позицией ультраконсервативной “клики”, но в то же время и с оттенком собственного взгляда на политику и власть, дальновидный консерватор заявил: “Для меня прусская честь состоит в том, чтобы Пруссия держалась подальше от любых бесславных связей с демократией, чтобы Пруссия ни в данном, ни в каком-либо другом вопросе не допускала ничего, что происходило бы без ее одобрения, чтобы то, что Пруссия и Австрия на основании совместного независимого выбора считают разумным и политически правильным, было исполнено обеими равноправными державами-хранительницами Германии”. После этого Фридрих Вильгельм IV по рекомендации Леопольда фон Герлаха назначил Бисмарка посланником Пруссии при Германском союзе, в бундестаге, вновь заседавшем во Франкфурте. В 1851 году он отправился туда, как сам позже выразился, “в состоянии политической невинности”. Это в первую очередь касалось отношения к верховной власти Австрии.

Впрочем, до 1852 года Бисмарк оставался также депутатом прусского ландтага и в этом качестве выступал с резкой критикой конституционной системы. Последним на тот момент ее плодом была навязанная конституция от января 1850 года, предусматривавшая трехступенчатое избирательное право [9]9
  Существовало в Пруссии и некоторых других частях Германии до 1918 г.


[Закрыть] для палаты депутатов. Полемика прусского консерватора с либералами была столь яростной, что в 1852 году дело даже дошло до дуэли с одним из их лидеров, Георгом фон Винке.

В возрасте 36 лет Бисмарк занял важнейший дипломатический пост, который мог предоставить король Пруссии в ситуации, сложившейся после революции 1848-1849 гг, и провала “союзной” политики. Уже после недолгого пребывания во Франкфурте Бисмарк констатировал, что нечего и думать о возрождении прежнего объединения Австрии и Пруссии в рамках Германского союза, под знаком которого, согласно общеевропейским замыслам канцлера Австрии князя Меттерниха, прошли десятилетия между Венским конгрессом 1814-1815 года и революцией 1848 года. Возрождение союза было невозможным, поскольку при премьер-министре князе Шварценберге Австрия стремилась низвести Пруссию до положения младшего партнера в рамках 100-миллионной “Средней Европы” под австрийским господством. В результате до-мартовская скрытая напряженность между обеими великими немецкими державами приобрела явный характер.

Визит Бисмарка летом 1851 года в замок Иоганнисберг в Райнгау, где после возвращения из лондонского изгнания уединенно жил 78-летний князь Меттерних, стал примечательным событием. Князь признал, что Пруссия еще не может быть удовлетворена своим положением, и именно поэтому в сферу высших интересов Австрии входит “удовлетворенность” Пруссии, ибо лишь при таком условии возможно длительное партнерство равных. Возможно, Бисмарка, который в 1888 году упомянул об этом в беседе, подвела память, или он сознательно вложил в уста стареющего австрийского государственного деятеля одно из ключевых понятий своей политической платформы – “удовлетворенный” – чтобы оправдать собственную политику до и после 1866-1871 гг. Во всяком случае, критика антипрусской политики Шварценберга со стороны Меттерниха представляется вполне вероятной.

Отношения Бисмарка с австрийским президент посланником графом Туном, который отклонил попытки представителя Пруссии продемонстрировать равноправие, быстро обострились, и уже в ноябре 1851 года разногласия вышли на принципиальный уровень. Об этом конфликте Бисмарк не без иронии сообщал в Берлин следующее: “Он говорил подобно Позе [10]10
  Маркиз де Поза – персонаж драмы Ф.Шиллера “Дон Карлос, инфант испанский”, отличавшийся гордым и независимым характером.


[Закрыть] и развивал великогерманские фантазии; он довел свои идеи до такого совершенства, что объявил существование Пруссии и даже Реформацию прискорбным обстоятельством, но оба мы ничего не можем в этом изменить и должны руководствоваться фактами, а не идеалами…” Тун, со своей стороны, сравнивал Пруссию с человеком, которому однажды выпадает крупный жребий, и он настраивается на постоянное повторение этого счастья. В реплике Бисмарка о том, что Пруссии следует еще раз сыграть в лотерею, впервые содержался скрытый намек на неизбежность военного решения спора между двумя великими немецкими державами, если другим путем стремление Пруссии к господству не будет удовлетворено.

В переписке с премьер-министром Пруссии Отто фон Мантейфелем и с Леопольдом фон Герлахом, в письмах к жене (которая с тремя детьми – Марией, Гербертом и Вильгельмом – осталась в Шенхаузене), а также к друзьям Бисмарк в течение франкфуртского периода своей деятельности в интересах союза не только набрасывал картину событий, но и выражал свои политические взгляды и представления. Автор рассчитывал на то, что содержание его писем дойдет до короля Фридриха Вильгельма IV. Написанные оригинальным и метким языком, благодаря своей выразительности и образности, они стали в ряд лучших образцов немецкой прозы XIX века. Бисмарк в своих посланиях все более отдалялся от ультраконсервативных принципов, исповедуемых друзьями из окружения Герлаха, и в конце концов совершил прорыв к той позиции, которая по аналогии с понятием, введенным Людвигом фон Рохау (1853 год), была названа “реальной политикой” и провозглашала отказ от использования любой идеологии в качестве основы государственного курса. Однако подчеркнутое внимание к нуждам своей страны для Бисмарка включало в себя признание интересов других крупных держав. Поэтому письма того периода одновременно представляют собой комментарии событий, происходивших на международной политической арене, и дают возможность ознакомиться со сложившимися у него представлениями относительно расстановки европейских сил, в условиях которой Пруссии предстояло действовать сообразно своим интересам.