Текст книги "Весёлые стихи"

Весёлые стихи
Стихотворения разных лет
Андрей Баранов

© Андрей Баранов, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Пролог. Тридцать лет назад

 
В комнатёнке этой тесной,
когда улицы тихи,
я люблю, забравшись в кресло,
сочинять свои стихи.
 
 
Рядом ляжет кот Василий
и за ручкою следит,
без особенных усилий
попадая лапой в ритм.
 
 
Я пройдусь по коридору —
он за мною по пятам:
не уснуть в такую пору
ни поэтам, ни котам.
 
 
По душам поговорив, мы
принимаемся за труд —
то ли мыши, то ли рифмы
спать нам с Васькой не дают.
 

Два золотых фонарика

 
Два золотых фонарика
мне издали сверкали.
Два золотых фонарика
мне лучик подавали.
 
 
Держась за ручку лучика,
спускался я в подвал.
Бармен с лицом везунчика
мне пиво наливал.
 
 
Родное, «Жигулёвское»,
долитое водой!
С друзьями пил-расплёскивал,
потом шагал домой.
 
 
Шагал по тёмным улицам,
где светится сирень,
где фонари сутулятся,
и спит под лавкой тень.
 

Девушка в окне

 
Дождь с силой лупит по спине.
Вот девушка стоит в окне,
рукою трогая прическу.
А платье в яркую полоску —
как экзотический цветок.
Я весь уже насквозь промок,
по мне вода ручьём стекает,
но девушка не замечает —
она в себя погружена,
в её глазах отражена
белёсая полоска неба,
домов размытые черты…
Ах, к ней на подоконник мне бы
взлететь, войти в её мечты
и там надолго задержаться,
забыв и час, и день, и год,
и, как промокший этот кот,
в её глазищах отражаться!
 

Тост

 
Покуда водка есть в стакане,
покуда мелочь есть в кармане,
покуда свет горит в окне,
покуда помнят обо мне,
покуда кровь течет по венам —
да будет жизнь благословенна!
 

Иной

 
Я вижу в зеркале иного:
он моего не помнит слова,
он моего не знает знака,
его зловредная собака
задрала моего кота,
он на меня глядит сквозь ста —
вни чуть прищуренного века.
О-о-о! Нет опасней человека!
 

Тося

 
Я Буддой не буду,
Де Садом не стану,
О славе забуду,
От стаи отстану.
На зимней заре
В московском дворе
Я буду носы вытирать детворе.
Мечты и пустые надежды отбросив,
Во всём помогать воспитателке Тосе.
Какой там Де Сад —
Когда здесь детсад!
Один поцелуй воспитателки Тоси
Мне голову, словно пропеллером, сносит.
Московские девки
Плечисты и крепки:
Джинсы, футболки,
Кроссовки да цепки.
А Тося моя —
Она из Тамбова.
Покорна, добра
И нежна, как корова,
Пахнет деревней и молоком…
Как же я жил,
Пока был незнаком
С Тосей из славного града Тамбова
С редкой фамилией —
Иванова!
 

Бег на месте

 
Потихоньку, понемногу
разгорается заря.
Мы пускаемся в дорогу,
ничего не говоря.
Кто на офигенной тачке,
кто на стареньком авто,
кто на маленькой собачке,
кто в калошах,
кто в пальто.
Кто за пачкой маргарина
и батоном на обед.
Кто-то – за адреналином
в Гималаи и Тибет.
Кто-то прыгает и скачет,
очарованный собой, —
Кто-то от тоски собачей
прямо в омут головой.
Все мы носим чьи-то маски:
бизнесмен, политик, шут…
И куда-то, как Савраски,
все бегут, бегут, бегут.
Я и сам спешу куда-то,
задыхаясь на бегу.
Ну, куда же вы, ребята,
Я так больше не могу!
 

Женщина за туалетным столиком

 
Как Христофор Колумб, пускаясь за море,
как Саваоф над нашим праотцом,
как Леонардо перед глыбой мрамора —
так женщина перед своим лицом.
 
 
В глазах – борьба усердия и нежности.
Она корпит, колдует, ворожит…
И целая система принадлежностей
на туалетном столике лежит.
 
 
Дышу спокойно – претворяюсь спящим,
а сам любуюсь через щёлку век.
Осмысленнее что и настоящей
придумал в этом мире человек!
 

Топ-модель

 
Ваш бюст
Поражает воображение.
Дайте потрогать —
Сделайте одолжение!
А ноги…
Ноги – полный отпад!
Дайте потрогать,
Вам говорят!
Но нет,
Вы ужасно
Надменны и строги.
Зачем только боги
Лепили Вам ноги?
 

Футболисты

 
1
 
 
Футболисты в потных трусах
Проиграли свой главный матч.
Футболисты в потных трусах
Пропустили в ворота мяч.
 
 
Лишь сегодня всё было «Ах!»,
А теперь-то всё стало «Ох!»,
Футболисты в потных трусах
Подавляют тяжёлый вздох.
 
 
Их теперь не будут любить,
И зарплату им не дадут,
И фанаты их будут бить,
И девчонки им не дадут.
 
 
2
 
 
Футболисты в потных трусах
Отыграли свой главный матч!
Футболисты в потных трусах
Закатили в ворота мяч!
 
 
Лишь сегодня всё было «Эх!»,
А теперь-то всё стало «Ах!»,
Подавляют весёлый смех
Футболисты в потных трусах.
 
 
Их теперь все будут любить!
И зарплату большую дадут!
И фанаты не будут бить!
И девчонки им всем дадут!
 
 
3
 
 
Написал я такую хрень
И фанатам на суд понёс.
Был погожий июньский день,
Лук-порей в огородах рос.
 
 
Мне сказали фанаты так:
«Ты святое не трогай, нах…
Мы их любим за просто так —
Футболистов в потных трусах».
 

Безголовые манекены

 
Возвращаюсь вчера со смены,
еле жив и чуть-чуть поддат.
Глядь – безглавые манекены
на меня из витрин глядят!
Стало жалко мне этих чучел —
хороши ли они, плохи —
кто их, бедненьких, так замучил?
За какие такие грехи?
Но, с другой стороны, может лучше
им без индифферентных рож?
Ведь одеты они от Gucci
и от Dolce Gabbana тож!
Думать можете что угодно,
но мораль-то здесь такова:
если хочешь быть сильно модным,
на фига тебе голова?
 

Бывают же такие лица!

 
Бывают же такие лица!
Ну, как тут с горя не напиться?
Бывают же такие волосы,
что хочется завыть вполголоса!
Тебе во след глядят мужчины
и думают, изнемогая:
«Какая гарная дивчина,
наверно, жутко дорогая!»
 

Синие глаза

 
Улица сутулится,
катится в овраг,
дождь идёт по улице,
прибавляя шаг.
 
 
Капли, капли-капельки
лупят всё сильней,
я шагаю к Катеньке —
Катеньке моей.
 
 
Май любовью мается
в парках и садах,
аж сирень взрывается
у меня в руках!
 
 
Прошено – не прошено,
но, глаза закрыв,
я в окошко брошу вам
этот майский взрыв.
 
 
Из окна ответом мне —
синие глаза
и слова заветные
шёпотом: «Влезай!»
 
 
В небе чертит линии
майская гроза.
Ах, какие синие
у тебя глаза!
 

Дурочка купила булочку

 
Дурочка купила булочку,
пошла по улочке,
по переулочку.
Навстречу с горушки
идёт Егорушка,
яснее солнышка.
 
 
Дурочка уронила булочку,
искала дырочку,
чтоб юркнуть в щёлочку,
да не нашла, любезная,
дело бесполезное,
только платье изгваздала.
 

Собачье счастье

 
Зачем собаке палка?
Она за ней бежит,
зубищами хватает,
от радости дрожит,
потом бежит обратно
к хозяину, притом
виляет неприятно
обрубленным хвостом.
Стоит хозяин – гордый
сияющий амбал.
Такой счастливой морды
давно я не видал!
 

Перчатка

 
От меня убежала перчатка.
Убежала на старости лет.
Да, возможно, жилось ей несладко,
руку в куртку – а там её нет!
 
 
Может быть, затаила обиду
и носила в себе много дней?
А такая спокойная с виду —
никогда б не подумал о ней!
 
 
Я бреду полутёмной аллейкой,
сердце ноет, как нудный москит.
А перчатка лежит под скамейкой
и, наверное, тоже грустит…
 

По Дону гуляет казак молодой

 
– О чём, дева, плачешь над быстрой водой?
– Подонок гуляет с козой молодой!
Ну, как мне не плакать, скажи мне, когда
подонок гуляет, коза молода,
а я тут, как дура, реву над водой?
 
 
По Дону гуляет казак молодой.
 

Чайничек

 
Это был чайничек с ручкой.
Это был чайничек с крышкой.
Не было чайничка лучше,
но почему-то стал лишним.
 
 
В доме сменилась хозяйка,
в доме печальные вести:
ходики, плюшевый зайка,
чайничек изгнаны вместе.
 
 
Осень крадётся неслышно,
капает дождик из тучки…
Бедному чайничку – крышка,
сделали чайничку ручкой.
 

Я с тобой в разведку не пойду

 
Я с тобой в разведку не пойду.
И тебя в разведку не пущу.
Что там делать, в грёбаной разведке?
Лучше мы пойдём с тобою к Светке.
(Ты ведь помнишь Светку Полещук?)
И, придя под вечер к ней вдвоём,
мы расскажем нашей славной Светке,
что совсем вернулись из разведки.
Навсегда.
И больше не пойдём.
 

Разговор с иностранцем

 
– Дорога до Рога.
– А дальше?
– Даль, cher!
– Даль? Колоссаль! Я хотель туда попадаль!
 

Про косого из Бутаково

 
– Нынче были у косого…
– У косого?
– У косого.
– К какого?
– У такого.
– В Бутаково?
– В Бутаково.
– Ну так он же не косой, а укушенный осой!
 

В паноптикуме ночи

 
Плуг месяца, сверкающий с небес,
взрывает чернозём межзвёздных бездн,
не в смысле – рвёт, а в смысле – поднимает
пласт за пластом. И звёздный Водолей
бежит, бежит за Девою своей,
но никогда её не догоняет.
 
 
Зодиакальный замыкая круг,
ползёт по небу звёздчатый Паук,
напоминая чем-то скарабея.
Телец бредёт на Млечный водопой,
и Андромеду с улицы домой
зовёт не зазовёт Кассиопея.
 
 
Но Андромеде в сутолоке сей
не до maman – ей нравится Персей,
пусть даже он опасен и порочен.
Она за ним следит издалека,
и мифологий чистая река
течёт века в паноптикуме ночи.
 

Пикассо, Шагал, Дали

 
Возвращаясь от Дали,
Пикассо шагал вдали.
Шёл легко испанский галл,
вслед за ним Шагал шагал.
И любуясь на Шагала,
в небесах летала Гала.
 

Из жизни замечательных

 
Жил да был на свете Гоголь
без заботы и труда,
он чужих вещей не трогал
ни за что и никогда.
 
 
Жил да был на свете Гегель
без заботы и труда,
за девчонками не бегал
ни за что и никогда.
 
 
Жил да был на свете Бабель
без заботы и труда,
не строчил стихи в тетради
ни за что и никогда.
 
 
Лишь один несчастный Врубель
жил в заботе и труде,
но об этом мы не будем
никогда и никогде.
 

Черный квадрат

 
Что ты видишь?
Я вижу чёрный квадрат.
Это великое произведение! – мне говорят.
Неужели ты думаешь, что галиматью и ахинею
мы поместили бы в Третьяковскую галерею?
Ты знаешь, что он стоит безумно много?
В нём художник изобразил нам идею Бога!
Подошёл поближе,
раз говорят.
Ничего не вижу —
квадрат и квадрат.
Только чёрный цвет,
только белый фон,
ничего там нет
с четырёх сторон.
Квадратная чернота,
за ней – ни черта!
А впрочем не даром же же все так с ним носятся!
Вон два очкарика подозрительно косятся.
Наверное, думают: пришёл тут лох!
Сидел бы в деревне, ловил бы блох.
Дай-ка ещё подойду поближе,
может и вправду чего увижу?
Подошёл – на краске паутина трещин,
где краска гуще, где краска тоньше…
Вот вроде вижу каких-то женщин,
людей каких-то везёт паромщик…
От напряжения цветные пятна
в глазах поплыли, то свет, то тени,
и стало сразу мне всё понятно.
Да, это точно: Малевич – гений!
 

Когда над городом бессонным

 
Когда над городом бессонным
поют пассаты и муссоны,
и быстроногие гарсоны
разносят водку и вино,
вокруг доступные девчонки,
и запахи духов так тонки,
и не болят ещё печонки —
нам всё ещё разрешено.
 
 
Но гаснут лампы и улыбки,
оркестр укладывает скрипки,
глаза тусклы, ладони липки,
приходит расставанья час —
тогда ничтожны наши баллы,
былых балов пустеют залы,
и вот приходят вышибалы
и к чёрту вышибают нас.
 

Моя философия

 
Люблю на девушек смотреть
при ясном свете дня!
Хоть жизни меньше чем на треть
осталось у меня,
 
 
мне не понять укор ханжи:
куда ты смотришь, друг?
Ты интересней покажи
чего-нибудь вокруг!
 
 
К тому ж не только на девиц
я пялюсь, как дурак,
но на деревья и на птиц,
на кошек и собак.
 
 
Так чем же девушки, скажи,
Противней, чем цветы?
Нет философию ханжи
я не пойму.
А ты?
 

Дом

 
Место, где нас понимают,
место, где нас обнимают,
водки в стакан наливают,
шутят, смеются, поют,
потчуют, есть заставляют,
ночью в кровать залезают,
громко мурлычут и лают,
спать, подлецы, не дают,
с тапками радостно скачут,
место, где ночкой горячей
мамой и папой был зачат
как-то в столетье другом.
Место, где нас понимают,
место, где нас принимают,
место, где нас поминают,
с тёплым названием «дом».
 

По мотивам стихотворений Агнии Барто

Зайка

 
Зайку вызвала хозяйка.
Под дождём осталась Зайка.
Мокнет там вторые сутки —
тяжела жизнь проститутки!
 

Мишка

 
Уронили Мишку на пол.
Заломили Мишке лапу.
Так закончилась карьера
Мишки-коррупционера.
 

Машина

 
Нет, напрасно мы решили
покататься на машине!
Под кустом у синих гор
нас с радаром ждал майор.
 

Самолёт

 
Самолёт построим сами
дочке, и жене, и маме,
только б в скважинах у нас
не кончались нефть и газ!
 

Бычок

 
«Не доска – душа моя кончается!
Не дойду! Сейчас я упаду!» —
пьяница домой идёт, качается
и, как бык, вздыхает на ходу.
 

Встреча на горном плато

 
Я вскричал: На вас горит пальто!
Он ответил грустно: Ну и что?
И ушёл по горному плато,
освещая путь своим пальто.
 

Петька Баскаков

 
Петька Баскаков всегда одинаков.
Горя не знает Петька Баскаков.
Петька Баскаков дует в дуду,
пачки дензнаков видел в гробу.
Он не ловчее других, не умнее.
Шепчут соседи: «Жить не умеет».
Тихо редеет дым над рекой.
Жить не умеет – странный какой!
 

Листопад

 
Повсюду листопад —
расцвета антипод
в кисельном небе над,
в кофейных лужах под,
у старых «жигулей»
на ветровом стекле,
в витринах бакалей —
ной лавочки «Nestle».
Засыпала листва
дорожки во дворе,
и дворник Мустафа
мечтает о поре,
когда, отправив в путь
листвы последний тюк,
он сможет отдохнуть
недельки две до вьюг.
 

Под вечер бабы грозные

 
Под вечер бабы грозные,
как утки толстопятые,
не сильно чтоб тверёзые
детей в амбарах прятали.
Страшили их страшилками,
пугали их пугалками,
дразнили их дразнилками,
кидали в них кидалками.
От страха дети плакали,
Пужались, горемычные,
а бабы толстопятые
ругались неприлично и
плясали и куражились
без совести и милости,
а детки всё тревожились,
скорей мечтая вырасти.
 

Случай в трактире

 
Плелись по городу кареты,
плоты сплавлялись по реке.
Самсон, разутый и раздетый,
сидел в казённом кабаке.
Он был раздет и безобразен.
И пьян. Пьянее, чем вино.
Мир эротических фантазий
им овладел уже давно.
Ему казалось: вспыхнут тучи
над зеркалом свинцовых вод,
и ослепительный поручик,
бряцая шпорами, войдёт.
Самсон пьянел, часы стучали,
вокруг скакали пруссаки.
От романтической печали
и фантастической тоски
ничто его не отвлекало.
Горел в камине уголёк.
И до последнего причала
был путь его ещё далёк.
 
 
Вдруг ветер в комнату ворвался —
вбегает раненый корнет.
Он на дуэли с братом дрался,
ещё дымится пистолет,
ещё глаза огнём сверкают,
но близок, близок смертный хлад.
«Ах, Авель, где же брат твой Каин?» —
ему в подпитии кричат.
«Я одинок и неприкаян!
Среди берёзок и ракит
лежит спокойно брат мой Каин
моею пулею убит».
«Зачем ты это всё наделал,
убийца брата своего?
Твоё лицо белее мела,
и жить осталось ничего!»
Корнет уже не отвечает.
В стакане плавает луна.
Самсон, задумчив и печален,
зовёт: «Гарсон! Ещё вина!»
И на серебряном подносе
в хрустальном штофе половой
ему казённую подносит,
качая буйной головой.
 

Снова болезнь обложила мне горло

 
Снова болезнь обложила мне горло,
снова в кармане полный дефолт.
Если попёрло – так уж попёрло!
Я уничтожен, беден и зол.
Вышибли к чёрту со съёмной квартиры,
бросила женщина, сдали друзья.
Что ж, ничего, моя старая лира,
значит опять начинаем с нуля!
Что бы ни мучило, где бы я ни был:
в жёлтом ли доме, в казарме, в тюрьме —
есть надо мной моё звёздное небо,
этого неба достаточно мне.
 

Собачий час

 
Каждый вечер, бродя лабиринтом аллей,
наблюдаю за сходством собак и людей.
 
 
Вот мужчина с огромной мохнатой овчаркой
по тенистым аллеям вечернего парка
марширует, как будто под бой барабана,
выражением глаз он похож на барана.
Вот боксёра боксёр на прогулку ведёт,
у обоих зубастый ощеренный рот,
нос приплюснут и в красных прожилках глаза:
кто похож на кого – очень трудно сказать.
Вот блондинка выводит гулять пуделька.
Вы таких пудельков не видали пока:
он завит и надушен, как аристократ.
– Сучка с Вами? – ему хулиганы кричат.
 
 
Каждый вечер, бродя лабиринтом аллей,
наблюдаю за сходством собак и людей.
 

Стрекозы

 
Ещё мы не были в проекте. Мы
ещё считались неземными,
а эти с зенками фацетными
и с лопастями слюдяными
уже кружили над болотами,
над хвощевидными лесами
и эскадрильями сторотыми
гигантских ящеров кусали.
Теперь не то. Кружа над травами,
они заметно измельчали.
Уже не монстрами кровавыми,
не бронтозавров палачами
без кайнозоевой экзотики
они влились в обитель лилий —
серебряные вертолётики
совсем не страшных эскадрилий.
 

Считалочка

 
Раз, два, три, четыре, пять
царь велел меня распять.
Шесть, семь, восемь, девять, десять,
а потом ещё повесить,
утопить, четвертовать,
закопать и наплевать.
Забегал ко мне священник,
окатил меня водой,
повязали мне ошейник,
волокли по мостовой,
волокли как волка,
суетно и долго,
превратили в месиво,
то-то было весело!
 

Турки варят кофе в турке

 
Турки варят кофе в турке,
дураки томятся в дурке,
финки прячут в платьях финки,
спиннинги лежат на спинке.
Чешки Чехова читают,
вечно чешутся, чихают
и, плевав на все насмешки,
всюду носят только чешки.
А датчане сняли дачу
в Подмосковье на реке
и сидят себе, судачат
на датчанском языке.
Польки пляшут польку.
Греки варят гречку.
Колька любит Польку
(как обычно, вечно).
Старый перс у пирса
персиком торгует.
Камни от Де Бирса
спёр Салман Радуев.
И стоят вьетнамки
в стареньких панамках.
И стоят панамки
в стареньких вьетнамках.
Ох, эти вьетнамки!
Ох, эти панамки!
Из набитой нанки,
жёлтые с изнанки.
 

Уедем!

 
Уедем! Уедем! Уедем с тобой!
В любой понедельник! На остров любой!
В любую Калугу! В любую дыру!
К медведям уедем в медвежью нору!
Но только подальше от проклятых мест,
где в окнах горит несгораемый крест,
где гроздья грустники черны над рекой,
где пахнет горелой доской и тоской,
где женщины жёстки, как горький сухарь,
где рядом с аптекой всё тот же фонарь,
где всем наплевать на свободу и свет,
здесь нет избавленья и выхода нет!
Уедем! Уедем! Как солнце взойдёт,
мы сядем с тобой в золотой самолёт!
Лишь дети заметят, копаясь в песке,
сверкающий след на небесной реке.
 

Февраль

 
Февраль – известный враль!
Слезой всплакнув капельной,
заставит снять пальто и шапку,
и опять,
опять заголосит мелодией метельной,
и будет бить в лицо,
шаманить,
колдовать,
дома обледенит,
навалит снега кучи,
а утром, словно кто смеётся над тобой,
затренькает капель —
и в небе, как лазутчик,
мелькнёт платок весны
лазурно-голубой.
 

Художественный вымысел и нехудожественная реальность

 
Дороги замело. В накидке горностаевой
стоит сосновый бор.
Горит в печи огонь, я Бунина читаю и
горячий пью кагор.
 
 
Ну, надо ж – занесло! Сижу на хате Катиной
(не хата, а нора!)
у стылых батарей в засаленном халате и
портвейн хлещу с утра.
 

В начале и в конце

 
Эти туфельки, эти лодыжки,
эти пальчики, эти ладошки,
эти звёздочки глаз (или льдышки?)
эта гордость породистой кошки,
эти трусики, маечки, шпильки,
шубки, бюстики, брошки, булавки!
Всё вначале восторг – как у Рильке!
А в финале абсурд – как у Кафки.
 

Грустная история

 
Не с друзьями, не один,
а пришпилен к полной даме
шёл по парку господин,
поистёршийся с годами.
 
 
И откуда не пойму,
свежая, как майский вечер,
утомлённому ему
вышла девушка навстречу.
 
 
Господин втянул живот,
и скосив глаза налево,
он подумал: «Вот же, вот —
королева! Королева!»
 
 
Господин пришёл домой
в сладких мыслях о подруге
и метался, как больной,
к возмущению супруги.
 
 
И уже ложась в кровать
со своей женой скандальной,
он никак не мог понять,
отчего всё так печально?
 
 
И пришёл к нему в тиши
ангел с чёрными крылами,
и задул его души
растревоженное пламя.
 
 
И подумал Уриил,
взвившись в небо чёрной птицей:
«Не чудил бы ты, дебил,
прожил бы ещё лет тридцать.»
 

Заслуженный успех

 
Гламурная мартышка
издать решила книжку.
Писала год, писала два,
от слов кружилась голова,
и вот она, победа —
два толстых тома бреда!
Издатель Иннокентий Форм,
поклонник обезьяньих форм,
издал произведение
с восторженным вступлением.
Известный критик Ундервуд
так расхвалил мартышкин труд,
что стало неприлично
ругать его публично.
И компетентное жюри,
прочтя творение Жюли,
вручает ей не фигу,
а приз – Большую Книгу.
И вот она уже везде —
в кино, в кофейне, в поезде,
огромные продажи,
что как-то страшно даже.
Что ж. Тяжело вздохнув при том,
открыл и я мартышкин том,
открыл, прочёл абзаца два,
там были разные слова,
пробелы, знаки, числа,
но не хватало… смысла.
Я был не слишком огорчён,
ведь смысла нет теперь ни в чём,
он был давно утрачен,
расстрелян, раскулачен,
в психушку спрятан, пропит в дым,
погиб в расцвете, молодым.
Теперь, куда не бросишь взгляд,
повсюду лишь пеньки торчат
от леса прежних смыслов,
возвышенных и чистых.
Живём на свалке, как в раю,
над нами ангелы поют,
но в шуме наших свар
не слышит их безумный век,
не хочет слышать человек,
не человек – товар…
Мы все товары на торгу,
торгуют все – и ты торгуй,
ведь ты ж не лучше всех.
Мартышке – слава и хвала!
Она всё это поняла.
Заслуженный успех.
 

Неправда

 
Неправда, что люди бросают окурки —
окурки бросают козлы и придурки.
Козлы и придурки, а вовсе не люди!
Людей обижать подозреньем не будем.
 
 
Неправда, что люди, гуляя с собаками,
загадили парки собачьими каками,
то сделали вовсе не люди – собаки,
питбули с терьерами, так и растак их!
 
 
Чтоб в пробке часок не стоять вместе с прочими,
иные, я слышал, пылят по обочине
и даже по встречке, рискуя здоровьем,
как будто воспитаны в стаде коровьем.
 
 
Неправда, что некоторые, как напьются,
орут и кривляются, даже дерутся!
Напраслине этой я верить не стану,
ведь так поступают одни обезьяны.
 
 
Макаки, собаки, ослы и коровы,
кобылы и кони, козлы и козлины
нам жизнь омрачают, а люди – ну, что вы! —
они добродушны, мудры и невинны.
 

Times Square

 
Бомж копается в помойке,
страхолюден и небрит.
После дружеской попойки
у него помятый вид.
Мудрый рабби в чёрной шляпе,
гордо выпятив живот,
в размалёванном пикапе
покупает бутерброд.
Синий ниггер в жёлтой майке
под хип-хоп танцует брейк.
Стариков зубастых стайки.
Кока-кола. Бургер. Стейк.
И куда бы ни пошёл ты,
не ищи покоя, друг —
разнорасовые толпы
затопили всё вокруг.
Как в портретной галерее:
гои, геи, чудаки,
то китайцы, то евреи,
то какие-то таки…
И над этой многолобой,
многотысячной толпой
гордо реют небоскребы:
чёрный, синий, голубой…
 

Круговорот еды

 
Я много съел растений и зверей.
Когда умру, меня съедят растения,
А их съедят животные,
А люди
Съедят и тех и тех
И вновь умрут,
И вновь пойдут на корм живой природе,
Которая прокормит их детей.
Круговорот питательных веществ —
Великое изобретенье Бога.
Природа – змей,
Который ест свой хвост.
Рождаются и умирают люди,
Животные, деревья и грибы,
Бактерии – и все едят друг друга.
Едят друг друга страны и народы,
Религии и фирмы конкурентов,
Супруга ест любимая жена,
А дети их обоих.
Очень жаль,
Но даже вдохновенные поэты
Иль те, кто ими хочет показаться,
Не брезгают поесть мясца коллег.
Все это грустно,
Грустно, господа!
Но что поделать —
Так наш мир устроен,
Иначе бы он не существовал,
И в колесе взаимопоеданья
Не прорастали б редкие цветы
Великих истин,
Красоты,
Добра…