Текст книги "Линейцы"

– Так-от ты, офицерик, прыгай-кось сюды, будешь учиться портянку мотать. А ты, татарин…

– Я черкес.

– Шуруй отсель, пятки в речке мыть! Не ровён час, мухи на навоз слетятся.

– Да он случайно наступил! – вступился Барлога. – За нами, между прочим, медведь гнался!

– Сам ведмедь?! Да неужто? Ай-яй-яй… И рычал от так-то страшным голосом? – старик, запрокинув голову, легко издал протяжный медвежий рык. – Права Танюшка-то, нам с ней проще вас на ручках к Линии отнесть! Не то ить пропадёте тут ни за грош…

Возможно, в другой ситуации ребята хотя бы покраснели. Но за последнее время им так часто приходилось чувствовать себя полными идиотами, что начал вырабатываться иммунитет. Поэтому Вася с Зауром, стыдливо посмотрев друг на друга, лишь нарочито громко рассмеялись, хлопая друг друга по плечам: типа, вот уж подколол так подколол пенсионер, вах, крутейно, прям в цветулю, да, э-э! Улыбаемся и машем…

Пока Барлога терпеливо осваивал сложное искусство правильного пеленания ступни перед засовыванием оной в сапог, наш черкес кое-как отмыл ноги в горной речке, используя глину, пучок травы и ледяную воду. Как оказалось, носить почти окаменевшие чувяки тоже так себе удовольствие, ближе к мечте мазохиста.

Ну и поскольку лишних шерстяных носков ни у кого не оказалось, пришлось мотать те же портянки, отрезав два куска ткани с подола драной черкески. Еще в обувь напихали сухих листьев – так она хотя бы не спадала. Смилостивившийся дед Ерошка пообещал на ближайшем привале подогнать «золушкины туфельки» по ноге.

– А когда у нас привал?

– А вот как я устану, так и будет, офицерик, – бодренько откликнулся старый казак.

По всему выходило, что отдых двум студентам светит примерно послезавтра, не раньше. Что поделать, судьба…

– Да шутю, я шутю! Чего ж морды-то кислее айрану? Дальше верхами пойдём, весело, вона внучка моя лошадок приняла. До ночи на месте будем!

Действительно, черноволосая девушка выводила откуда-то из-за густой стены кустов четвёрку осёдланных лошадей, передав поводья деду.

– Гнедой мой, хоть-от и не молод, зато шаг у его тихий. Каурая зла да кусача, к тому ещё задом козлит – никто окромя Татьяны на неё сесть не сможет. Буланыйот дурак дураком, порой своей тени пугается. А вороной упрям, как чёрт, встанет над пропастью – и не сдвинешь его, ни туды, ни сюды… Выбирайте, хлопцы!

Собственно, выбор как таковой отсутствовал напрочь. Современные молодые люди свободно владеют сложной компьютерной техникой, легко сдают на права, водят машины, байки, малокаботажные суда, велосипеды, скутеры, в конце концов те же самокаты или даже скейтборды, но чтоб живую лошадь…

Это тебе не бездушная техника, где вставил ключ зажигания и держи руль два на восемь, мягко топи в педали, проверяй уровень бензина и смотри за знаками на дороге, вот и всех делов. На коняшку так просто не вскочишь, а если попробуешь, то где сядешь, там и слезешь. Она животная капризная, со своим характером, привычками, взглядами на жизнь. К ней, как к любому человеку, свой подход нужен.

Ребята с тоской посмотрели в бездонно-наглые глаза доставшихся им горбоносых жеребцов. Два злобных грубых зверя с мохнатыми гривами и нечёсаными хвостами переминались с копыта на копыто, упреждающе цыкая крупными зубами: типа, вас конкретно предупредили, пацаны…

– Вася, я, в принципе, и пешком пройдусь.

– Я за, пешком гулять полезно.

– Держите уже, – фыркнула молодая казачка, бросая поводья парням.

– Пешим-то ходом долго добираться, – поддержал её дед. – Опять же, местные хищники все верхами. Коли на хвост присядут, так-от хорошо, ежели кони утечь дадут, а не то беда. Бывали случаи, что пленных на кол сажали!

– Это вы в фигуральном смысле или в прямом? – покраснел Василий.

– В прямом, – немножко удивился старый казак. – А в фигуральном – энто как?

– М-м… это вам тоже не понравится, – туманно выкрутился старшекурсник, поправил фуражку и решительно потянул поводья. – А ну иди сюда, Сивка-бурка, я на тебе ездить буду!

«Ага, ща-а-аз…» – так и читалось в глазах буланого скакуна с чёрной гривой и чёрным хвостом. Барлога решительно шагнул вперёд, поймал его за оголовье и задумался, а как садятся-то, с правого или с левого бока? «Да какая кому разница?!» – успел подумать он, промахиваясь ногой мимо стремени.

Конь включил дурачка и просто сделал шажок в сторону. Минуты полторы они так и кружили – Вася за жеребцом, а тот от него. Со стороны это походило на иллюстрацию к «Войне и миру», что-то вроде: «– Сударыня, вы обещали мне танец! – Ах, оставьте, я не такая!»

– С другой стороны подойди, – не выдержала Татьяна. – А будет кучевряжиться, вражина, дай ему по ушам!

Василий замахнулся и… едва успел отдёрнуть руку. Буланый, клацнув зубами в считанных сантиметрах от нее, словно бы честно предупредил: «Ещё раз так маханёшь и останешься без пальцев! Откушу нафиг, скока в рот уместится! И выплюну, и никто не докажет – типа, сам виноват».

Дед Ерошка молча покачал головой, подошёл к коню, посмотрел ему в глаза, отвесил звонкого щелбана в лоб и, перекинув повод на холку, взялся за левое стремя:

– Лезь давай, офицерик.

Барлога храбро вскарабкался пузом на седло, кое-как развернулся, поймал второе стремя правой ногой и принял позу Боярского. Буланый упрямец флегматично опустил голову, ловя плюшевыми губами сочные травинки.

– А ты чего ж обмер, как неродной? Вам-то, черкесам, лошади не в диковинку.

– Я на эту зверюгу не полезу, – твёрдо объявил Заур. – Вы только посмотрите на него, это же конь-убийца!

Вороной жеребец меж тем умильно прядал ушками, вертел хвостом и строил самое невинное выражение морды лица. Не поверить в его детсадовскую искренность было просто невозможно, если не обращать внимания на пылающие глаза, залитые жаждой крови…

В общем, верхом гордого кавказца сажали в четыре руки. Студент яростно упирался, орал дурным голосом, возмущался отсутствием страховки, взывал к милосердию, требовал предоставить ему адвоката и правозащитника или хотя бы просто сообщить родным, что он пал смертью храбрых! Ну и, естественно, вороной рванул с места на третьей космической без предупреждения, едва жертва хоть как-то угнездилась в седле.

– Расшибётся же, хороняка…

– Ништо, – перекрестился дед Ерошка. – Або волей божию помре, або ездить научится!

Пока голосящий Заурбек наматывал круги, остальные взяли поводья, тронули лошадей пятками и двинулись без спешки, ориентируясь по солнышку. Буланый жеребец, едва почуяв на спине всадника, мигом стал послушным умничкой, ступал осторожно, взбрыкиваний не позволял и на разные вкусные цветики-семицветики не облизывался. Барлога сразу почувствовал себя важным барином, объезжающим леса родового поместья.

А вот тот же вороной непарнокопытный чёрт, пролетая мимо то справа, то слева, месил передними воздух, вставал на дыбы, подкидывал задом, но перепуганный кавказец держался цепко! Даже орать перестал, видимо, попросту прикусив язык. Студент-историк проклял всё на свете, но с лошади каким-то чудом не упал – память предков и кавказские гены всё-таки давали о себе знать.

Через какое-то время ему даже удалось поставить своего буйного коня третьим в кавалькаде, сразу за старшим товарищем. Первым двигался старый казак, а замыкала группу его воинственная внучка, бдительно прислушивающаяся к каждому шороху в чужом лесу и не убирающая правую ладонь с рукояти длинноствольного пистолета. Но и она не видела тех, кто уже следил за ними…

* * *

Верховный не ненавидел людей. Подобное чувство было бы слишком большим снисхождением к тем, кто на неуловимый миг перед ликом Вечности прилипал к подошвам его имперских сапог. Эта планета была законной колонией ануннаков ещё тысячелетия назад, и никто не собирался всерьёз делиться её природными богатствами с местным туземным населением. Есть вещи, которые невозможно не понять.

Одно то, что прежние владыки одаряли их крохами знаний и технологий, уже само по себе было величайшим благом и немыслимым даром людям. Но ценили ли они это? Благодарили ли денно и нощно безмолвные небеса в ожидании следующего сошествия звёздных богов? Приносили ли кровавые жертвы скота каждое полнолуние и младенцев мужского и женского пола каждую весну? Люди мало жили, но ещё меньше помнили, они слишком легко забывали свои клятвы перед теми, кто пришёл из межгалактических далей…

Внешне «Нергал» представлял собой нечто вроде конусообразной крепости из матового металла. Машинное отделение, каюты, трюмы, цеха – всё самое важное, всё, что давало ему непостижимую с точки зрения людей возможность комфортного путешествия во вселенной, скрывалось внутри. И когда корабль совершал посадку на подготовленное плато, почти семьдесят процентов его корпуса ушли в подземный бункер. Все подходы к нему также находились глубоко в каменистой почве, и поэтому для любого пытливого взгляда межпланетный крейсер представлялся лишь обычной серой горой, лишённой мха и растительности. Мало ли таких разбросано по всему Кавказскому хребту!

И это был не вопрос безопасности владыки, а скорее дань традициям. Любой приход «небесных богов» всенепременно должен быть окутан тайной. Ануннаки не понимали этого, но земные жрецы настаивали, что лишь так можно управлять стадами людей. Чёрный Эну ждал одного – момента принесения жертв, но с его прошлого визита сюда здесь что-то изменилось. Это царапало – не фатально, не болезненно, но тем не менее почему-то вдруг…

Появилась Линия. То есть она была и раньше, но тогда служила лишь некой разделительной чертой, красной линией, за которую нельзя преступать аборигенам. Наказание за это было одно – смерть. Мужчине, женщине, старику, ребёнку – без разницы. Но сейчас кто-то испытывал этот запрет на прочность…

* * *

…Если кто считает, будто бы четырёхчасовая прогулка верхом по камням и бездорожью для человека, ни разу не сидевшего в седле – это просто праздник души и тела, то не верьте лжецам.

Вначале гордый собой Василий Барлога спустя короткое время раз сто обматерил всё на этом свете, и раз двести – всё, что его ожидало на том! Кусали мухи, палило солнце, ныла поясница, жутко устали ноги, почему-то чесался левый мизинец в сапоге, эполеты давили на плечи, голова совершенно взмокла под фуражкой, висящая на портупее сабля стучала то о голень, то о колено, хотелось пить, есть, спать, слезть и умереть где-нибудь в прохладной тиши под кустиком ракиты.

Заур вполне разделял страдания старшего товарища, но, кроме всего прочего, его мучили всякие мысли. Нет, собственно, мысль-то была одна, просто разветвлялась на сотни рукавов, как устье Волги под Астраханью. Исток был где-то под Тверью и, начинаясь с тонкого ручейка: «Как мы сюда попали?», далее переходя в полноводную: «Как нам отсюда выбраться?», следом разливался почти в море паники: «А никак!!!»

Господин Кочесоков, как все уже поняли, в некоторых моментах был куда старше, умнее и ответственнее безалаберного друга Васи. И если тот, при всех сложностях, не скрывая, всё равно каким-то образом наслаждался свалившимся на их головы приключением, то мозг Заурбека буквально кипел в бесплодных попытках поиска решения и не находил его.

В тех книгах, которые читал молодой человек, или фильмах, которые он видел, у героев всегда был выбор – они знали, как именно попали в новый мир, им давали разнообразные подсказки, тем или иным способом подталкивая к выходу. Ну, хорошо, допустим, не сами герои это знали, а знали читатели и зрители, принимая задумку автора или сценариста.

Однако в данном случае не было ни единого намёка – тот, кто послал их сюда, не давал ответов и даже не ставил вопросов. Он вообще никак не проявлял своего интереса в этой истории. Пожалуй, вот это изрядно раздражало. Но было ли таким уж важным?

– Шабаш, хлопцы, покуда добрались, – громко объявил старый казак, оборачиваясь и почему-то прикладывая палец к губам.

– Псиба, – еле шевеля губами, поблагодарил офицер со второго исторического курса, мешком падая прямо в траву носом вниз.

Буланый нежнейшим образом дунул ему горячим паром в ухо, видимо, из желания как-то приободрить своего всадника. Кочесоков если и заметил странный жест деда Ерошки, то внимания всё равно не обратил, с коня слез сам, даже подмигнул вороному, после чего при попытке сделать шаг, точно так же растянулся рядом с товарищем – нос к носу, пятки врозь, коленками назад. Куда за это время исчезла Татьяна, не видел никто…

– Подымайся, твою ж мать, ваше-от благородие! – Бесцеремонно поднимая мешок с костями, именуемый Василием Барлогой, его вежливо поставили на ноги. – Та давай-ка вот на камушке посидим, отдухманимся[19]19
  Отдухманимся – отдохнем (казач.).


[Закрыть], ветерочку глотнём, а?

– Дедуль, я ни-ка-кой…

– А я те и подмогну, – бодрый старичок вытащил из седельной сумки кожаную флягу, снял с молодого человека офицерскую фуражку, наполнил её до краёв и нахлобучил парню на голову. Пока Вася блаженно обтекал, настала очередь Заура:

– Ползи сюда, татарин, шевели-от гачами[20]20
  Гачи – ноги (казач.).


[Закрыть], – и уже поддерживая за грудки двух, качающихся героев, донёс до их подсознания. – Жалковать о вас не стану, хоть-от провалитесь оба. Однако ж приказ-то есть приказ, а начальство уважать надо. Ляксей Петрович человек шибко серьёзный, на ветер словами не бросается. Уж какие вы линейцы, про то ещё поглядим. А сейчас замерли…

Московские студиозусы ничего не поняли, но старый казак вдруг как мог прикрыл их спиной. Потом раздался шаркающий звук шагов, и на узенькой тропинке между валунов показалась странная старуха. Она была низкого роста, но необычайно широка в бёдрах, горбата; одета как нищенка, в самое грязное и жуткое тряпьё. Крючконосое лицо в обрамлении седых сальных косм казалось запечённым в костре яблоком, а глаза сияли яркими вспышками синего света. Именно света, а не цвета – словно под сросшимися на переносице бровями включили электрические лампочки.

Старуха ни на мгновенье не замедлила шаг, продолжая идти, куда шла, совершенно не обращая внимания на молодых людей и старика, замерших, словно своеобразная версия Лаокоона с сыновьями. От неё буквально исходила волна странного тошнотворного запаха, которого, казалось, избегали даже мухи. Однако сама старуха никому ничего не сказала, ничего не спросила, а, прошаркав мимо, так же неспешно исчезла в густом смешанном лесу.

Когда шаги окончательно стихли, дед Ерошка тихо присвистнул через нос:

– Охолонись, братцы, дыши всей грудью. Танюха?

– Туточки, – из густой травы поднялась красавица-казачка, в руках у которой было тонкое черкесское ружьё с взведённым курком. – Утекла беззубая ведьма?

– Нишкни мне тут! Знаешь, какой у ей слух?! – на всякий случай перекрестился старый пластун. – Свезло нам, хранит Господь, добрались, здесь и обустроимся. Покажешь хлопцам Линию?

– Коли надо, покажу. С чего ж нет?

Оба наших героя сию же минуту воспрянули духом, приняв расслабленные позы скучающих красавцев-мачо-жигало где-нибудь на отдыхе в жаркой Ницце. Девушка поправила папаху, мотнула головой, приглашая следовать за собой, и пошла в кусты, покачивая бёдрами, словно «Испаньола», вышедшая из порта Бристоля. Два студента одновременно вывалили языки и наперегонки рванули следом. Идти пришлось относительно недалеко.

– Татьяна, Танюша, Танечка-а! Не имя, а огонь, огнище, а?! Уж позвольте мне так называть вас, как старшему по званию…

– Вах, зачэм кукарекаишь такой красивий дэвушка пряма в розовый ушко, э? Ей камплимэнта нада гаварыть, а не про субординацию, да?!

– Слушай, как тебя там… кунак! А ты не слишком часто открываешь свой кунацкий рот? Вот сложи туда все свои предложения, прожуй хорошенько, зафиксируй челюсти сжатыми и так ходи. А говорить будешь, когда спросят!

– Ти мне кто – папа, мама, дэдушка? Язык распускаит, руки распускаит, сапсэм распущенный стал! Как это у вас па-русски? Дебила кусок, э?!

Бескровная обернулась ровно в ту секунду, когда один схватился за кинжал, а другой за саблю. И почему-то одного спокойного взгляда её карих глаз хватило, чтоб ребята почувствовали, что ведут себя как дети в садике «Ромашково».

– Сюда смотрите. – Казачка раздвинула руками заросли орешника. – Вот она, Линия.

Бывшие студенты сунулись за ней и едва не полетели вниз с коварного обрыва. Вася с Зауром невольно опустились на колени, не веря своим глазам – горная порода была словно срезана раскалённым гигантским ножом, располосовавшим землю вдоль каменистой речки.

– Гладкое, как стекло! – Ошарашенный Барлога обернулся к другу: – Слушай, как вообще такое возможно?

– В девятнадцатом веке? – сипло откликнулся Заурбек. – Я даже не уверен, что у нас в двадцать первом техника на такое способна. Ну, разве в Голливуде, компьютерная графика, по-другому никак…

Разрез шёл абсолютно прямо, наверное, метров двести, дальше уже изгибался под прямым углом и наконец поворачивал в сторону так, словно некто, планировавший эти земляные работы, первоначально вычертил их на карте, а после с педантичной дотошностью перенес на реальную местность. Ломаная линия начиналась от дальнего склона безымянной серой горы, пролегала вдоль широкой, но неглубокой речки и терялась в горном ущелье.

Татьяна опустилась на одно колено и выразительно постучала костяшками пальцев по краю, спекшемуся в единую зеркальную массу:

– Не знаем, кто таковое сотворил. Однако ж версты на две, а то и три энта линия тянется. И вдоль уреза завсегда происходит что-то. Бесов здесь видели, дэвов одноглазых, барсов с синими глазами, чёрных волков в черкесках. Раньше от думали, мол, поблазнилось, ан нет… Да вот хоть та же Мать болезней не зря тут шастает!

– Местный фольклор? – поморщился Василий, а господин Кочесоков согласно покивал.

Он, как житель Владикавказа, естественно, имел какое-никакое представление о древних местных мифах, верованиях и сказках. Поэтому после секундного размышления быстро просветил:

– Мать болезней считается одной из самых опасных ведьм на всём Кавказе, в Чечне, Дагестане, Армении и Закавказье. Появляется в образе уродливой старухи с мешком за плечами. Именно в этом мешке она, согласно поверьям, и носит все болезни. Если попросит еды, значит, жди в ауле голода. Если шкуру барана или кусок ткани – будет мор скота. Но хуже всего, когда Мать болезней погладит по голове или скажет ласковое слово о ребёнке.

– Это ты на серьёзных щах?! «Старик Мулдашев нас заметил и на астрал благословил…»

– Зря ты так, офицерик, – вступилась Татьяна, вставая и отряхивая колени. – Походи на Линию-от денёк-другой, тут и сам всё увидишь. Ну, айда, что ли?

– Куда? – хором спросили студенты.

– Секрет покажу.

– Какое чудесное и многозначительное слово… – пока Василий облизывал губы, словно бы пробуя его на вкус, скорый на ногу кавказец быстренько увязался за девушкой, которая хоть и не была блондинкой, но, казалось, явно акцентированное мужское внимание в упор не замечала, хоть ты тресни! Тут требовался иной подход.

Возможно, именно поэтому Барлога, неожиданно для самого себя, не стал их догонять, а наоборот вернулся на пару шагов назад и посмотрел вниз, примериваясь для прыжка. В принципе глубина разреза была не столь велика, метра полтора-два на глаз, так почему бы и не посмотреть, что там творится? Василий не раздумывая опёрся правой рукой о гладкий холодный край и, придерживая саблю, спрыгнул вниз. Приземлился удачно, чуть завалившись набок, но вроде ничего такого уж страшного не произошло…

Молодой человек спустился вниз, прыгая с камушка на камушек. Горная река дарила прохладу, вода казалась чище хрусталя, благо в те времена никаких химических заводов, отравляющих природу, в здешних краях не было. Василий зачерпнул воду рукой, на вкус она казалась сладковатой, и от холода ломило зубы. Шумела река, над головой сверкало солнце, изумрудные тени деревьев падали на весёлое разноцветье, где-то далеко слышались раскаты грома, в небе кружились ласточки, пели незнакомые птицы и…

– Не понял? – подпоручик поймал себя на мысли, что вот как раз пения птиц-то и не слышно. Просто доверчивый разум парня из средней полосы дорисовал идеалистическую картинку кавказских курортов, по классическим лекалам завлекающих реклам турагентств.

Но всё-таки что-то зацепилось в его памяти хотя бы на уровне школьной программы: птицы перестают петь, если чувствуют опасность. Но на первый взгляд, ничего такого видно не было. По крайней мере, пока Василий не повернул голову влево.

– Что за… как тебя обозвать-то, челдобрек неведомый?

Метрах в ста, в зарослях кустарника, угадывался всадник. Мохнатая чёрная папаха, надвинутая по самые брови, чёрная борода и усы, чёрная бурка, закрывающая почти всё тело и один глаз. Нет, не как у пирата, а просто один, словно у гомеровского циклопа. Миг, и он тронул коня. Вороной жеребец с нереально огромными, круглыми очами, ритмично пульсирующими синим цветом, словно новогодняя гирлянда, шагнул вдоль реки, и у Барлоги перехватило дыхание: конь имел лишь три ноги! Две передних и одну заднюю. И это не была травма или ампутация: жутковатый скакун был рождён таким. Рождён или кем-то создан…

– Кабздец… – негромко объявил бывший студент, бросаясь наутёк. Всадник с диким, режущим уши визгом бросился следом.

Учитывая фору, храбрый Вася успел выбежать к стене первым. Однако запрыгнуть обратно наверх не удавалось, ноги скользили по стеклянному разрезу линии, если бы над головой не грохнул выстрел и ему не протянули руку…

– Держись!

Трёхногий конь, аккуратно прыгая по камням, словно страдая водобоязнью, перенёс своего всадника на другой берег. Господин Барлога на взлёте поймал крепкую ладонь казачки, а там уже был подхвачен за воротник Зауром и общими усилиями втянут на свою сторону.

Одноглазый джигит не успел на какие-то доли секунды, стальная шашка на излёте срезала пару миллиметров с левого каблука офицерских сапог нашего недогадливого героя. Острота клинка была такой, что старшекурсник даже не почувствовал его касания…

– Спасибо, тронут, умилён, – виновато улыбаясь, покаялся второкурсник. – Что-то сдурковал я, да? Полез в одиночку на разведку. Но вы этого абрека видели? Какой у него конь? Три ноги! А ты ему глаз выбила! Единственный! В смысле, типу этому, мутному в чёрном, но он… он даже не тормознулся…

– Деду-от доложить надо, – оборвала его Татьяна, закидывая разряженное ружьё за спину. – Пошли уже.

Дорога была недолгой, но по пути владикавказец вкратце высказал калужанину всё, что он думает о его выходке. Хватило длинного ряда композиций из четырёх или пяти слов, в которых цензурными (в смысле литературными и печатными) были лишь предлоги и союзы. Покрасневший до ушей виновник всей суматохи и не предполагал, что его приятель знает такие идиоматические выражения. Даже Бескровная на минуточку прислушалась, уважительно изогнув чёрную бровь.

«Секрет» оказался всего лишь небольшой пещерой в горном склоне, удачно скрытой густой зелёной порослью молодых деревьев. Чтобы попасть туда, приходилось опускаться на колени и корячиться на четвереньках, но зато и любой, самый хитрый враг не смог бы влезть незамеченным. Секрет был и базой, и местом схрона, и крепостью одновременно.

Невозмутимый дед Ерошка ждал их внутри, сидя на небольшом камушке. Горел маленький костёр без дыма и толстые восковые свечи. На ребят дед и взгляда не поднял, сразу обратившись к внучке:

– Чёй стреляла-то?

– Чёрный абрек.

– Так они на нашу сторону не ходят.

– Он на свою и выскочил, вон, офицерика чуть шашкой не срубил. От тока из-за речки завозжался.

– Да, текучую воду они дюже не любят! – Кивком головы старик указал девушке на расстеленную в углу бурку. – Отдыхай, чего уж! Ружьишко сам почищу.

Татьяна явно хотела что-то ещё добавить, но, пожав плечами, передумала. Денёк сегодня действительно выдался суетливый, не без веселия и интриги. Оба молодых студиозуса, находящихся ныне в шкуре «попаданцев» (популярное, но жутко пошлое и богомерзкое словечко!), сначала помялись у входа, а после тихого короткого совещания осторожно присели на корточки у огня.

Первым слово взял Барлога. Да получалось, что он везде лез первым.

– Дорогой дед Ерошка! – прокашлялся историк-второкурсник, дипломатично начиная разговор с завуалированных комплиментов. – Мы предпочли бы обращаться к вам по имени-отчеству, что, несомненно, гораздо более предпочтительно в отношении столь заслуженной личности, но, уважая установленные конкретно вами границы меж банальной фамильярностью и полной невоспитанностью, решили дать вам внутрисемейное, свойское, тёплое и уютное имя Ерошк…

– По башке дать?

– За что?!

– А-от на всякий случай! Вдруг ты тут перед стариком-то необразованным изгаляешься? – Пластун пошевелил палочкой угли, стараясь, чтоб пламя не поднималось высоко и не давало дыма. – Мудрёно говоришь, хлопчик. Нехай-от за тебя кунак твой всё скажет. Эй, татарин, чё дружку-то твоему от меня нать?

– Нормально говорить или через «вах, э-э, мамой кылянусь!»?

– Как учили.

– Понятно, я попробую, – кротко вздохнул Заурбек, на мгновенье задумался и выдал эмоциональным каскадом с яростным жестикулированием: – Пачтеннейшый, тут вапрос возник, э-э! Как тибе в лицо такой слова сказать, стесняюсь даже… Мой кунак, русский афицер, каторый весь Вася, ба-альшой человек, да? Так он знать очень хочет, а ни может! Щито там на Линии такой-сякой было, э-э? Пачему земля резаный, пачему у конь три наги, пачему абрек пулю в глаз паймал, а сам савсем живой, да?!

– Ну, как у нас говорят, сопливых вовремя целуют, – многозначительно, хоть и непонятно к чему заключил старый казак. – Стало быть, всё, что знаю, расскажу. А уж где чего не так, сами разрешайте, своим умом кумекайте, себе-от на ус мотайте.

Поскольку здесь речь о моменте принципиальном, то, наверное, лучше отложить говор, или балачку[21]21
  Балачка (от укр. балакати – разговаривать, болтать) – совокупность говоров казаков Дона, Кубани и Терека.


[Закрыть], и на какое-то время перейти к современному общеупотребительному русскому языку. Итак, о старых засечных линиях на Руси мы уже говорили раньше. Когда целый ряд естественных исторических причин (расширение границ Российской империи, обеспечение их безопасности, веками устоявшиеся традиции местного населения, вступающие в открытое противоречие с царской властью, религиозные конфликты, непосредственные интриги англичан и турок, науськивающих одни горские народы на другие, и прочее) привели к довольно затяжным кавказским войнам, практика установления пограничных линий была разумна и вполне себя оправдывала.

Другой разговор о том, что одни эту границу постоянно нарушали, а другие методично продвигали вперёд. Но именно таким образом терцы и гребенцы, регулярно уходящие в разведку, воюющие и братающиеся с горцами, первыми набрели на Линию – некое препятствие, пересечение которого даже не грозило смертью, а жёстко гарантировало её.

И вот тут надо помнить и понимать – казаки понастоящему умели драться, учителя у них были самые лучшие! Набег вайнахов, адыгов, кабардинцев или дагов не оставлял плохим «ученикам» ни единого шанса. Держать оружие умели абсолютно все жители казачьих станиц, включая и женщин, и детей. Потому что драться не на жизнь, а на смерть также приходилось всем.

Поэтому попробуйте представить себе изумление седых терских атаманов, когда их чеченские кунаки из дальних аулов рассказывали у себя в сакле дорогому гостю о зачарованной Линии, границе между миром мёртвых и живых, между нечистью и людьми, между земным и небесным.

А поскольку непобедимая русская армия неумолимо двигалась вперёд, штыками и торговлей, силой и уговорами, пушками и дипломатией, вводя Кавказ в единую семью российских народов, то рано или поздно они также встретились с пугающей неизвестностью чужой границы…

Начитанный Заур Кочесоков знал ещё из рассказов бабушки, что в горах блуждают древние легенды о могучих чёрных абреках, которые ездят на трёхногих конях, и защититься от них можно лишь текущей водой. О летающих черепах джиннов, чей огненный взгляд убивает на месте. О страшных дэвах, под три-четыре метра ростом, более похожих на покрытые мхом валуны, способных раздавить голову человека двумя пальцами. О горбатых ведьмах, принимающих облик гордых красавиц, заманивающих путников в дом и перерезающих им горло в постели ради тёплого мяса. О жутких убырах, низкорослых, сутулых тварях, помеси человека и шакала, копающихся в свежих могилах на кладбище.

Получается, что вся эта нечисть в любой момент грозила обрушиться не только на местных горцев, но и на русских, как на незваных гостей! Меж людьми и нелюдью пролегала лишь странная ломаная Линия, вырезанная неземными богами с огненными кинжалами в руках…

– А вот Ляксей Петрович, как про ту Линию-то сведал, сразу приказ дал – никому в те края и носу не совать! Дескать, придут-от два линейца, уж они во всём энтом шабаше и разберутся. Давненько вас ждали, почитай, с прошлой зимы обходами движемся, с чеченцами да черкесами уговоры ведём, а силой на рожон-то не лезем. Хоть и Линия та что нам, что горцам – поперёк горла, как кость, встала! Да вы слушаете, что ль, а?!

Так называемые линейцы вздрогнули, захлопнули рты и с трудом отвели взгляды от спящей девушки, чьи крепкие бёдра подчёркивала скромная черкеска. На самом деле, традиционный мужской кавказский костюм идёт женщинам лишь при наличии идеальной фигуры, что в данном случае как раз таки имело место быть.

– Кочерыжки обоим поотрубаю, спички вставлю и скажу, что от так оно и було, – честно, без малейшей угрозы в голосе, предупредил дед Ерошка. – Танька моя и без того по жизни всякого хлебнула, не приведи Господь. Полезете внучку мою коробчить[22]22
  Коробчить – здесь: ухаживать, ухлестывать (казач.).


[Закрыть], так-от на себя пеняйте!

– Чего полезем?.. – не поняли ни тот ни другой. – Всё, покатилось по звезде! Дедуль, мы вообще-то интеллигентные люди, у нас такие вещи не приняты, любой секс только после законного брака, правильно?

– Чего-чего после брака? – в свою очередь заинтересовался старый казак.

Барлога примирительно улыбнулся, закольцовывая тему:

– Давайте считать, что мы вас услышали. Никого не коробчим, руки не распускаем, кочерыжками пользуемся только в туалете. Объясните поконкретнее, что от нас требуется на этой вашей Линии?

Дед Ерошка на смену разговора согласился, но и новое слово, видимо, тоже запомнил, отложив вопросы до следующего раза. К сожалению, чёткого ответа не знал и он. Вроде как начальству виднее, раз сюда отправили, стало быть, зачем-то надо. Его задача была их до места довести, а что там делать дальше, уж как-нибудь сами определяйтесь…

А покуда старик взял ружьё внучки, перепроверил замок, вытащил шомпол, достал из мешка тряпочку и, перейдя поближе к входу, на солнечный свет, молча приступил к чистке.

– Уважаемый Василий, нам надо поговорить, – решился первокурсник.

– Видал, какая у неё попка? – Барлога откровенно подмигнул другу. – Это же просто спираль Фибоначи! Воплощение алгебры и гармонии!