Текст книги "Богатыри не мы. Новеллы (сборник)"

3. Авет

Вилла, где обосновались командиры звена «Кадори», принадлежала местному потомственному дворянину.

В Морее уйма лиц благородного звания, почти как в Италии, и столь же гордых. Одни опоясались мечами еще в эпоху Каролингов, другие возводят род к рыцарям Нормандской Роты, застрявшей тут при Четвертом крестовом походе, третьи – к венецианским нобилям, сумевшим ужиться с островными славянами.

Обеш (читай – барон), владевший виллой и участком, терпел постой оккупантов ровно три недели, пока веселые лейтенанты не предложили деньги за право пользоваться его винным погребом. Оскорбился! «Разве я трактирщик, чтоб торговать хлебом-солью?» Велел сложить вещи в старомодный экипаж и высокомерно отбыл в порт, а оттуда в Испанию. У средиземноморской знати по всем берегам родня и замшелые особняки с пыльными портретами и потертой мебелью.

Теперь лейтенанты курили у высокого окна, забрызганного снаружи нескончаемым зимним дождем, и поминали обеша добрым словом:

– Скукота без старикашки.

– Ворчлив был черт, но подпоить вечерком – заслушаться можно.

– Да, говорун… Сказочник! – посмеивался силач Франко Де Лука, старший в звене. – Как Франц Иосиф ему руку жал, шпагу вручал, как он с императрицей Сисси[8]8
  Елизавета Баварская (1837–1898), императрица Австрии.


[Закрыть] прогуливался – верю, но что он сочинял про Морею – басни.

За окном вечерело. Погода была нелетная – на море волнение пять баллов, восточный ветер-леванат гнал низкие тучи. Тускло, серо, промозгло… Волку в пасть эту гнилую зиму Адриатики! В темнеющем саду перистые листья серебристых акаций тряслись под частыми каплями дождя. Пора цвести пушистым желтым шарикам на их ветвях, да холода не дают. Что за свинство!

– Франко, а если я вместо тебя возьму отпуск? Давай поменяемся – сначала я…

– На родину, к девчонкам? С местными не ладится?

– Дикарки, гайдуцкое семя… – с деланым презрением цедил младший. – Все язык понимают хоть сколько-то, а заговоришь, сразу: «Не разумием веницки!» При чем тут «веницки»? Я миланец!

– Мы все для них – веницы. Тебе ж дали разговорник? Учи!

– Еще чего. Пусть привыкают к хозяевам. По разговорнику только партизан допрашивать – «Кто твой командир?», «Сколько вас в отряде?», «Где англичане?».

– Где, где… в Греции высаживаются. А мы тут, как на цепи.

В прихожей слабо затренькал звонок.

– К нам гости, – заметил третий, приблизив лицо к окну и протирая запотевшее стекло. За акациями, у старинной чугунной калитки, маячила черная фигура в шляпе и плаще с поднятым воротником.

– Луиджи!.. – зычно позвал Франко денщика. – Иди, открой. Кого там на ночь глядя черти принесли…

– Барон вернулся! С испанским вином! Видишь – портфель у него.

– Старый обеш говорил – в темень, зимой, приходят лишь сенки…

– Типун тебе на язык, – ласково посулил Де Лука. – Гость в дом – Бог в дом!

Ну, хоть какое-то разнообразие в унылой жизни летчиков, прикованных к земле дождями и приказами! Где-то жизнь кипит, войска сражаются. Там дают награды и звания, а тут впору скиснуть от тоски. Пропащее место!

– Заодно расскажет, как оно в «невоюющей стране», – выступит каудильо за нас или струсит.

Оставив денщика заботиться о промокших шляпе и плаще, гость прошел прямиком к офицерам. Невысокий, тонкий и изящный, искусно причесанный, он в своем строгом партикулярном костюме словно вышел из витрины ателье. Такой лощеный синьор лет под шестьдесят, с платиновой проседью, тщательно выбритый и благоухающий вежеталем. Сухое лицо. Перстень с печаткой. Холеные ногти.

Его выправка и шаг смутили Франко. На душе заскребли кошки. «Это не шаркун паркетный. Как бы не ниже майора. В штатском!.. Из какой же он римской конторы?»

– Честь имею, господа. Граф Пьетро Меана делла Строцци.

– Добро пожаловать, граф. Отужинаете с нами?

– Благодарю, я хорошо закусил в местной кафане. Лейтенант, у меня к вам приватный разговор…

Ужинать Франко не пришлось. После беседы тет-а-тет ему кусок в горло не лез, только вино.

Начал граф с того, что предъявил Франко свое удостоверение сотрудника SIA[9]9
  Разведка и контрразведка авиации фашистской Италии.


[Закрыть]. Оказалось, он не майор, а подполковник.

– Как вам служится в Трансдалмации?

Де Лука сидел будто на иголках:

– Синьор тенетне колонельо, нельзя ли сразу к делу?

– Извольте. Вам известно, что с некоторых пор происходят… скажем так, странные дела? Ночные налеты. Одиночный самолет атакует наши военные склады, гарнизоны… Радио и пресса не афишируют такие происшествия, но Воздушная информационная служба в курсе. Уж вы-то, находясь здесь, должны знать об этом.

– М-м-м… да, слухи доносятся. Я не склонен доверять им. У страха, известно, глаза велики… Миномет на скрытой позиции – возможно, но самолет!.. Откуда? Сербы не решатся, англичанам далеко лететь, а грекам – не на чем и некогда, у них без того забот хватает. И размах не государственный. Булавочные уколы по мелким тыловым частям… Это сенки. Их работа.

– Вы поверили в сенков?.. – снисходительно улыбнулся граф.

– Как не поверить. Дюжину этих «теней» чрезвычайный суд приговорил к расстрелу. Не такие уж они бесплотные, как в сказках.

– …но вы их не встречали, – задумчиво закруглил подполковник, всматриваясь в лицо лейтенанта.

– А вы? – дерзко спросил Франко.

– Я побывал на всех местах происшествий, – словно не слыша его, заговорил граф неожиданно полицейским тоном. – И еще – я умею бомбить с тех пор, когда вы сморкались в мамин фартук. Умею различать воронки авиабомб и мин. Вы внимательно слушаете меня?

– Так точно, синьор тенетне колонельо.

– Итак, началось с гибели транспорта «Марина Фьоре» – в ноябре прошлого года, неподалеку отсюда. Трем бедолагам с парохода повезло – шлюпка при крене вывалилась из кильблоков, они доплыли до нее и спаслись. Рулевой смог подробно, насколько запомнил, описать напавший самолет. Морейский Ro.44, борт Ноль-Три – знакомо?..

Франко молчал.

– …а до того, в августе, вы рапортовали, что заставили Ro.44 снизиться в горах, и он разбился. Вы видели взрыв? Или обломки?

Не дождавшись ответа, граф продолжил:

– Мы продали Морее четыре «южных». Ноль-Один и Ноль-Два захвачены без боя, на стоянке. Ноль-Четыре сбит над морем возле Гляна. Ноль-Три… из-за него мы понесли в тот день самые тяжелые потери – он уничтожил трех «цапель», потом вы настигли его. Но теперь достоверность вашего рапорта вызывает сомнения. Что я должен сообщить в Рим? Что над островами кружит призрак гидроплана?

– Он не мог уцелеть, – глухо отозвался Де Лука, стараясь не встречаться взглядом с подполковником из SIA. – Угол снижения, скорость… в таком месте любой обречен. Я сам еле вырулил из этого провала.

– Любой… – притворно соглашаясь, покивал граф. – Личностью пилота Ноль-Три интересовались?

– К чему? В моих глазах он – труп. Какой-то мореец…

– Некоторые опасны даже после смерти. Григор Данцевич, двукратный победитель гонок Кларитан. Почерк – предельно короткий взлет и посадка.

– Все равно – невозможно!

– У погибших с «Марина Фьоре» иное мнение. Они уверены, что он живехонек. Знаете, что – пока я придержу доклад для Рима. Хочется приложить к нему фото обломков Ноль-Третьего.

Впервые за время тягостной беседы Франко посмотрел на графа с надеждой.

– Репутация каждого пилота Регия Аэронавтика дорога мне как собственная, – строго молвил тот. – Я даю вам шанс загладить промах. Ошибиться может любой… Кстати, где он снизился тогда? Покажите на карте.

Со времен авиационного училища Франко не разворачивал карты так быстро.

– Здесь. На этом участке. Там сильно изрезанный рельеф с перепадами высот, лесистые горы и ущелья.

– Водина… – В голосе графа ему послышалась… растерянность, досада? Пожевав губами, подполковник едва слышно добавил: – Мне следовало догадаться сразу.

– Малодоступный район. Я шел низко, туман затруднял обзор. Вряд ли точно скажу, куда упал Ноль-Третий. Там множество озер.

– Двадцать. Двадцать дев.

– Кого?..

– Это мифы. Вы же небылицы отвергаете, не так ли?

– Водинки – вполне натуральные девки, встречал. В допотопных платьях, а глаза… как у бодливых коз. Сроду к таким не подступлюсь.

– Упаси бог. Особенно к тем, у кого платье до земли и кудри до колен. Даже если к ним потянет до самозабвения.

– Местные дворянки? Нечто из ряда вон?

– В оперу ходите? – внезапно спросил граф.

– Сейчас редко, – ответил Франко, чуть оторопев, – а раньше бывал. Из училища ездили в Неаполь, в театр Сан-Карло. В Ла Скала выбирались только на премьеры…

Пьетро слегка умилился, оттаял:

– Любите Пуччини?

– О, да! «Манон Леско», «Вилии», «Богема»…

– Вспомните «Вилий».

– Как же – особенно «Не забывай меня!» в первом акте, или «Назад к счастливым дням» во втором…

– Речь о сюжете.

– Но… граф, разве в опере важен сюжет? Музыка, вокал… а либретто – бумажка.

– Боже, во что превратились театралы, – сокрушенно вздохнул граф. – Упадок!.. Раньше мы все знали досконально – первоисточник, перевод…

– Извините, но у гидроплана и Пуччини нет ничего общего.

– Вилии. Славяне зовут их – вилы. Ну-с, испытаем вашу память. Второй акт, ария «Святая душа моей дочери» – «Se la leggenda…»

– «Если легенда о вилиях истинна…» Так то легенда! Духи девиц, умерших от разбитого сердца…

Граф готов был выругаться, но сдержался:

– Духи!.. Ваш разум недоступен. Ваши познания малы. Вы живете здесь полгода и уяснили только то, что сенки – это партизаны. А если вам предстанет сенк?

– Надеюсь, успею достать пистолет.

– Успеть бы понять, что штаны замарали. В отличие от вас я видел сенка. Но я был готов и защищен.

– На спиритическом сеансе? – Франко позволил себе пошутить. Видимо, граф склонен помочь ему, но пока дает понять, насколько он неизмеримо опытнее.

– Километрах в сорока отсюда. В тринадцатом году. Нас, любознательных, много кружилось возле балканских войн. Наука, этнография, обряды – всякое бывало.

«Ты уже тогда шпионил?» – Де Лука проникся невольным уважением к подполковнику.

– И вилы являлись?

– Бог миловал. Это вовсе не то, что на сцене Сан-Карло. Впрочем… – граф поднял глаза к бронзовому канделябру на каминной полке. Подставка его была отлита в виде юной крылатой девы, поднявшей в руке рожки для свечей.

– …в те годы надо было рискнуть. Теперь поздно. Седина не для вил. Они – сама молодость, вечная весна…

– Сомневаюсь, что горные феи играют какую-то роль в этом деле, – заговорил Франко, перекрыв гаснущий голос подполковника. – Граф, я признателен вам за поддержку… и сведения о пилоте. Если он в самом деле жив и скрывается на одном из озер, то я найду его. И доведу работу до конца.

– Удачи, синьор тененте. Хоть вы маловер – причаститесь, исповедуйтесь, носите крест, данный матерью. Советую выйти один на один. Они ценят доблесть.

– Маневренный бой на скорости, на пулеметах – не рыцарский турнир. Там, на прошлой войне, разве вы бились по правилам Средних веков?

– У нас были принципы, – тихо и жестко ответил граф. – Были рыцари – д’Аннунцио, Красный барон фон Рихтгофен. Были традиции – целовать любимую перед полетом, щадить врага, истратившего патроны. Мы знали, что небо – не поле брани, а вся жизнь. Если вам повезет состариться, вы осознаете, каково жить без неба…

– Славные были времена! – прищелкнул языком Франко. – Но сегодня важнее моторы и плотность огня. А вилы… в английской сказке феи умирают, когда в них не верят. Прошел их век! Теперь вилии только на сцене.

– Там, где люди не тревожат старину, много что сохраняется.

– Два захода в ясную погоду, – открыл Франко свои планы. – Первый – рекогносцировка, второй – прицельное бомбометание. Скоро март, небо расчистится, вот тогда…

– Вижу, я не убедил вас. Жаль. Вы не спешите ужинать? Тогда будьте любезны проводить меня на оружейный склад. И вызовите каптенармуса, пусть принесет документацию по ГСМ, боеприпасам и инвентарю.

– Будет исполнено, – недоуменно ответил Франко. – Вы намерены провести ревизию?

– Дознание, сынок. Почему-то призрак никогда не появлялся над базами звеньев «Кадори» и «Бари», а других воздушных баз в Трансдалмации нет. На его месте я бы тоже избегал бомбить места, где можно разжиться авиационным бензином. Логично?

Как на грех, в портфеле графа Меана делла Строцци было не испанское вино, а бумаги о том, сколько и чего отгружено базам «цапель». Душераздирающий разговор с каптенармусом тянулся допоздна – с криками, божбой и призванием всех святых в свидетели. После чего унтер-офицера пришлось взять под стражу и отправить в тюрьму комендатуры, а Франко совсем потерял аппетит.

Зацвел нежно-розовый миндаль, над Далмацией простерлась чистая синева небес. По всем берегам пели модную песню из «Багдадского вора»:

 
Я хочу быть моряком,
В синем море плыть.
Пахарем или портным
Слишком скучно быть.
Бабы, шлите мужиков
Грабить по морям –
Муж с добычей золотой
Возвратится к вам![10]10
  Роберт Ванситарт, песня «I want to be a sailor» (1940).


[Закрыть]
 

– Теперь ни черта не достать, – печалился Раде, – каждый патрон на счету. И с горючкой стало туго…

– У нас то же самое. Был у меня родник бензина – пересох, – в тон ему хмуро отвечал Григор.

Оба в штатском, они сидели за скалой, пока контрабандисты грузили в лодку канистры. Когда плыть, еще не решили – выжидали, пока «цапля» сделает облет, а итальянские береговые патрули устанут озирать пролив. Под покровом ночи проворачивать дела куда сподручнее, да вот беда – ночи все короче!

Чтобы развеять уныние, Раде подмигнул и вытащил из-за пазухи сложенный, помятый номер белградской «Политики»:

– Ты у нас – сенсация! Держи, на островах такого не прочтешь…

«Страшан авет лети изнад Јадран?»[11]11
  «Мрачный призрак летает над Адриатикой?» (сербск.)


[Закрыть] – с усилием вчитался Григор в кириллицу броского заголовка.

«Заслуживающий доверия источник сообщает: войска в Морее несут потери из-за нападений неизвестного гидроплана, носящего знаки герцогских ВВС. Среди морейцев этот таинственный боевой самолет получил имя Призрак…»

Григор слегка возгордился.

«Все-таки слухи просачиваются наружу… Значит, «Политика» рискнула своим реноме, чтобы уязвить Муссолини. Вопрос, кто поверит?.. Много ли свободной прессы осталось в Европе? Тут фашисты, там нацисты… Нет, пусть все знают, кто может».

– Пожалуй, и греки перепечатают, – вернул он газету.

– Со смаком! Еще отсебятины прибавят. А там и Би-Би-Си озвучит. Прошумишь!

– Хм. Я на это не рассчитывал, но мысль занятная. Хотя, от пары бомб шуму немного…

– Как себя подать и куда бомбы приложить! Но ты особо не гусарь, чтоб тебя не выследили. Итальяшки не такие беззаботные тетери, какими порой кажутся. Наши удальцы, – Раде повел круглой головой в сторону моря, намекая на контрабандистов, – поговаривают, что итальяно ходят вдоль берега на катерах, каждую бухту проверяют. Ты ведь «южного» в пещере держишь?.. Будь осторожен.

– Постараюсь. А ты… – замялся Григор, прикидывая, как говорить дальше, – …скоро не сможешь видеться со мной.

– Что так? – насторожился серб.

– У вас будут большие события. Откуда известно – не суть важно. Просто поверь. В конце марта случится военный переворот. Если тебе кто-то дорог… спрячь их в горах, в самой глуши.

– Погоди… переворот… а прятаться зачем? – опешил Раде.

– Немцы захватят Югославию. Хорваты вас предадут, станут убивать. Бежать будет некуда. Только драться.

Словно громом пришибленный, Раде оцепенело смотрел на печального морейца, пытаясь понять – откуда, с чего эти пророчества?

– Я спрашивал о вас, – ответил Григор на его немой вопрос. – Все плохо. Кругом враги. Про тебя было сказано, что сможешь перелететь в Египет.

– Нет уж, – набычившись, выдавил Раде сквозь зубы, – если судьба выжить, я останусь. Но тебе – спасибо. Значит, пора собирать боеприпасы в скрытни…

– И побольше. Пригодятся. – Григор встал. – Пойду с удальцами потолкую.

Судя по тому, как контрабандисты поглядывали на него, морейские подельники успели кое-что рассказать им о заказчике. Усатый вожак местных теперь держался предупредительно, если не опасливо, и уже называл Григора не «приятель», а «господин».

– Все спроворим, как договорились. Но дельце опасное…

– За смелость прибавлю. Держи задаток. – При всех, чтоб не осталось сомнений, Григор зачерпнул из кармана горсть монет и протянул ему. – Остальное выдам на Кадоре.

Прежде, чем взять, усач осенил себя крестным знамением и перекрестил деньги в ладони морейца.

– Боишься, в листья обратятся? – с прищуром тихо молвил Григор.

«Боже милый, сплошь золото старой чеканки! Цехины, дукаты!.. И не пробитые, не с ожерелий сняты! Словно в песне о сокровищах царя Неманя… Лучше не знать, где это взято, от кого».

Принимая, усатый невольно отвесил поклон. Остальные тоже поклонились.

Назад на материк плыли под утро, взбудораженные и веселые. Кой там багдадский вор!.. Озолотились без боя, без крови! Ждите, женщины, обновок, а девушки – подарков!

Один молодой, ставя парус, от полноты чувств затянул на гуслярский лад:

 
Пьют вино удальцы побережья,
Рады женщины всего Приморья.
Говорят, поднимая стаканы,
Говорят, примеряя наряды:
– На небе Бог, на земле Россия,
Над проливами – ночной бич Авет!
Днем юнак в пещере почивает,
Свою милу нежит и ласкает,
Ночью Авет расправляет крылья
Вылетает из горного жерла
И врагов карает без пощады.
Дай тебе Бог удачной охоты!
Чтоб ходил ты в крови по колена,
Чтобы руки в золоте по локти!
 

– Сегодня мы танцуем, славим цветение земли, – важно объявила Дайра поутру. – Погода будет славная. Ты занимайся летуном и к нам не ходи.

– Кто будет в гости? – только и спросил Григор, поднимаясь с ложа. Выпроставшись из-под покрывала, он сладко потянулся в колеблющемся свете – зеркально отраженное от озера, мягкое сияние зари вливалось во вход пещеры, играло бликами на стенах. Дайра, натянув покрывало повыше, молча любовалась его ладной фигурой, казавшейся сейчас статуей молодого бога.

Он привык к тому, что водить хоровод с Двадцатью Девами – даже с двумя! – нельзя. Это Дайра ему запретила с самого начала: «Только со мной, иначе из гор не уйдешь». А выходить в мир приходилось – и с ней в том числе. Она давно не покидала озера, но когда сблизилась с ним, ей вдруг захотелось: «Пойдем!» Что возразишь на женское желание?.. Сам заплетал в косы ее золотые волосы, сам под платок укладывал.

Даже в кинематограф напросилась. «Что это?» – «Милая, там сенков на белой простыне показывают». – «Сенков?.. И не боятся, что вдруг с простыни сойдут?» Поняла ли кино про багдадского вора, неизвестно, но много смеялась: «Какие ж это сенки? Просто тени!»

Для выхода к людям она превозмогла себя – надела сапожки со шнуровкой и платье по щиколотку. На них безмолвно, вежливо косились, расступались перед ними. Только веницы, солдаты в увольнительной, позволили себе воскликнуть «Il mio Dio, che bellezza![12]12
  Боже мой, какая красота! (итал.)


[Закрыть]», но от взгляда Григора попятились и смолкли.

– Придут Тиха и Янира.

– Стоит ли танцевать? Побереглась бы.

Дайра зашевелилась под тканью, нащупывая ладонью живот.

– Он еще совсем маленький. Как желудь. Ну, иди! Я буду одеваться.

Как был, нагой, он легко побежал к озеру и без всплеска прыгнул рыбкой в синюю глубину. У-уххх! После тепла постельного гнезда – холод хрустальной воды! Свежий, будто прозрачный, Григор вынырнул, фыркнул, словно тюлень-монах, и поплыл саженками.

Девы, девы – вон они, на другом берегу, машут цветущими ветвями, кричат по-птичьи звонко, зовут Дайру на пляски. Развеваются их волосы и рубахи – манящее кружение, не одного юнака сгубило, не одного парня отняло у отца-матери. Над ними – нимб летящих лепестков или бабочек…

Чтобы не заглядеться, лучше сосредоточиться у рации.

Хотя из рации льется одно расстройство. Похвальба германцев – бьют англичан на Крите, в Датском проливе потопили крейсер «Худ». От Греции и Югославии одни названия остались, и те с черным клеймом «Оккупация». Где теперь крепыш Раде?.. В плену? В партизанах?

Отвлекись, юнак! «Южный» – как женщина, ему тоже нужна ласка и забота. Поверни рукой винт, проверь компрессию. Убедись, что провода надежно присоединены к свечам. Открой бензиновый кран, масляный.

«Запущу – а девы сразу в крик, – думал он, заливая масло в коробку распределения. – Майский танец им нарушил!.. Да что это я? – замер Григор, поняв, что руки сами, спешно, уверенно и безотчетно готовят «южного» к старту. – Зачем?..»

Здесь, на озере, чутье впятеро сильнее, оно раньше ума подскажет, что делать.

Значит…

Что-то будет?

Сектор дросселя – на шестьсот оборотов в минуту. Залить мотор. Винт на компрессию.

И – вот оно! Самолет над горами! Пока не виден, звук летит впереди него.

– Дайра!.. Уходите! – закричал он что есть сил, махая руками, чтобы привлечь внимание дев. – В лес! В тень!

Не слышат! Затанцевались, закружились – уже не три девы, а вихрь золотистых волос, плещущих рубах.

Мотор зарокотал. Режим малого газа. Скорей, скорей же!..

«Цапля» появилась из-за гребня горы – плавно скользящая крестообразная тень. Славная погода, призванная девами, была бомберу словно подарок – озеро как на ладони, «южный» ясно виден на воде. Но вениц летел по линии от гидроплана к танцу.

Когда он сбросил бомбы, Григор уже шел на подъем на полном газу, яростно молясь: «Только не Дайра! Только мимо!» Взлетая – круче угол подъема никогда не брал! – он услышал за спиной, внизу, глухие гулкие разрывы.

Не оглянулся.

– Говорит Кадори-Первый, – ликуя, радировал Франко. – Найдена база сенков в районе Водина. Нанесен бомбовый удар. Координаты противника…

– Ты покойник! – ответили ему, а стрелок верхней турели завопил:

– Синьор тененте, он сзади!

Загремел пулемет, выбрасывая струю полудюймовых пуль. Ro.44, не открывая огня, отклонился, ушел с линии прицела. Франко прибавил обороты:

– Кадори, меня атакуют. Второму и Третьему – подняться в воздух!

– Кадори-Первый, кто атакует? Ваши координаты?

Иметь врага на хвосте – гиблое дело. Теперь преимущество в скорости мало помогало Де Луке. Хотя можно оторваться от Призрака, выйти на боевой разворот и встретить его курсовыми пулеметами.

Он начал набор высоты. Вот-вот мореец отстанет…

Тут короткая очередь «южного» пробила ему мотор правого крыла. «Цапля» задымила, кренясь. С проклятиями Франко выровнял машину – а чертов Призрак шел по стелящемуся дымному следу то выше, то ниже, будто примеряясь, как вернее нанести удар.

– Кадори, я подбит! Направляюсь к базе.

Взахлеб тарахтела турель, тщетно пытаясь поймать очередью неуловимый Ro.44 – тот словно танцевал в воздухе. Так оса вьется над вареньем, уклоняясь от неуклюжих взмахов человеческой руки…

…и жалит!

Летящая пара вырвалась за пределы гор. «Южный» и «цапля» неслись над долиной. Люди замирали, задирали головы – большой трехмоторный самолет постепенно снижался, прочерчивая небо полосой черного дыма, а мелкий серебристый биплан преследовал его.

– Что творится, сосед, а?

– Да никак Авет гонит веница!

– Авет! Авет!

– Лупи окаянного!

Скорости сравнялись, потом издыхающая «цапля» поползла на последнем моторе. Методично, экономными очередями Призрак добивал врага. Поравнялся с Франко – холодное, свирепое лицо над краем открытой кабины. Показал рукой – большой палец вниз. Недвусмысленный жест: «Смерть!» Ответить, кроме отборных проклятий, Франко было нечем.

«Зря я графа не послушал».

Сделав разворот, Григор прикончил его десятком пуль в фонарь и, оставив веница гореть на земле, поспешил к Водине. Долина вопила и рукоплескала ему вслед, даже не догадываясь, какая боль сжигает сердце Призрака.

– Кадори, слушайте меня. Я – Авет, я ваш страх. Если хоть волос упал с ее головы, я буду убивать вас днем и ночью. Я доберусь до вонючего вашего дуче и размажу его. Вы сдохнете на моей земле!

При заходе на озеро даже смотреть было страшно – вдруг найдешь тела возле взрывной воронки, недвижимые, застывшие. Над котловиной сгустился знакомый туман, скрывавший базу от чужих глаз, но он видел сквозь эту завесу – очертанья берегов, ровная синяя вода…

И три фигуры у кромки воды, приветственно машущие ему ветвями в цвету.

«Жива. Жива! Что еще надо?»

Но приводнившись и подруливая к месту стоянки, он уже знал, что нужно сделать.

Исполнить сказанные слова.

Бомбить Рим.