Текст книги "Гуманность"

Андрей Днепровский-Безбашенный
Гуманность

(отряд не заметил потери бойца, и яблочко песню допел до конца…)

(Тимофеевы вечера)

Да. Хороши вечера на Оби. Есть такая великая река в Сибири, присутствует, знаете ли, несёт она свои воды в Северный Ледовитый океан через город Новосибирск и туда дальше и дальше к полярным окраинам нашей Родины. Её название начинается после слияния двух рек – Бии и Катуни, так получилась Обь, то есть – обе реки.

А вечера там и вправду прекрасные. Особенно в ясную погоду. Переливается заходящее солнышко над Сибирью-матушкой в отблесках всеми цветами радуги, а иной раз так сильно заблестит и засветится, что дыхание от всей этой красоты захватит и душу вывернет наизнанку. Пройдёт по реке теплоход, как острым ножом разрежет форштевнем реку надвое – как жизнь на прошлое и на будущее, от чего в голове человека иной раз появляются разные мысли. О разном тогда думает человече. О плохом и хорошем, и о таком понятии – как гуманизм, он, например, тоже тогда думает…

Вот и Тимофей Григараж прихромав в своей воздушно десантной форме на высокий берег Оби стоит и любуется всеми этими красотами тоже размышляя о разном. Но хоть он и думает о своём, мысли всё равно сбиваются в сторону, они снова и снова уносят его в прошлое.

Глядя на вечернюю зорьку, Тимофей в который раз тяжело вздыхает… Ведь как мало нужно человеку для счастья, простого человеческого счастья, название которому, наверное, и есть – жизнь…

Он стоит на берегу, опершись на тросточку, и смотрит в даль, пытаясь сосредоточиться и соединить соё сознание с подсознательной основой, потом в мыслях делает паузу, набирает в лёгкие воздух как перед прыжком в воду, нервно курит, желая отвлечься, но мысли всё равно улетают в прошлое. В то самое прошлое, без которого – никому не жить настоящим…

Смотрит на закат израненной и затасканной судами душой, будучи в военной форме без знаков различия, без медалей, да и каких уж там орденов. Да бог с ними с регалиями, главное не это… Главное – что он живой, и ему есть, чем смотреть на всю эту красоту. Ведь человек по своей сути, с одной стороны вроде бы крепкое существо, присутствует в нём такое понятие, как живучесть, а с другой – слабое. Торкни его в нужное место, и всё, и нет его, и поминай как звали…

Произошло это совсем недавно, буквально пару лет тому назад. Если же брать по космическим меркам, то это просто ничтожество, а если брать по земным…, то за пять минут – пятнадцать лет «схлопотать» можно. Но всё равно, кто бы там, что не говорил, а от гуманности в человеческом характере иной раз очень многое зависит. От нее, знаете ли, иногда так много зависит, как по Гамлету: «Быть или не быть, жить или не жить»…

А два года тому назад у Тимофея были совсем другие представления о жизни, а сейчас его совершенно седая голова думала… по-другому.

Тогда Тимофей, воспитанный на добрых традициях, книгах и кинофильмах в отличие от его соратников молодых ребят допризывного возраста, не косил от армии. Несмотря на то, что был перспективным музыкантом – он всё равно стремился на службу. Хотел исполнить свой долг перед Родиной! Он не «откашивал» от военкомата по разным причинам, не отвиливал от службы и убедил своих состоятельных родителей не давать взятки военным чиновникам за «белый билет», а вовремя пошел служить согласно закону о всеобщей повинности, написав рапорт с просьбой отправить его в самые и что ни на есть горячие точки, что и было встречено военными чиновниками – на ура! Самой горячей точкой тогда была Чечня, точнее, её первая военно-полевая компания.

Для него всё обернулось так быстро, что он и сам не заметил, как там оказался. А в то время там такой бардак и раскордаж был, который, наверное, до сих пор сохранился в армии благодаря своей совершенно непонятной живучести.

Моторизированная колонна, в состав которой входил необученный и необстрелянный солдат Тимофей Григараж, полный боевого духа, пламенно вдохновлённый разными замами по воспитательной части, сидел сейчас в кузове бортового военного автомобиля и представлял себе, как он будет «дозачищать» остатки «недозачищенных» незаконных вооруженных бандформирований. Колонна в горах передвигалась долго, бойцы уже порядком устали и измучились. Но вот, наконец-то объявили привал, что бы молодые служивые сходили в туалет, перекурили и вообще размялись, расправили свои затёкшие спины, уставшие ноги с набитыми мозолями в казённых кирзовых сапогах. Тимофей так же, как и его сослуживцы перепрыгнул с автоматом через задний борт машины и ненадолго отлучился в «зелёнку», пардон-с… по тяжелому.

По правилам, когда военная колонна находится на марше, во время привала всегда должны выставлять оцепление. Но то ли оно совсем не было выставлено, то ли было выставлено не совсем правильно, теперь уже для смотрящего на закат Тимофея – было совершенно неважно. Он тогда ненадолго отлучился в кусты присев под колючей Кавказкой густой растительностью и о чем-то глубоко задумался… Вследствие чего потерял бдительность, что и сыграло роковую роль в его жизни.

Он сидел на корточках, поставив автомат Калашникова прикладом на землю, и держался руками за ствол… Как вдруг чья-то огромная волосатая рука перехвалила ствол его автомата. Тимофей сначала ничего не понял, он поднял голову и увидел прямо перед собой огромного бородатого чеченца в военной форме, который тихонько так ему прошептал.

– Нэ говоры ны каму, ны надо… – и с силой вырвав автомат из рук солдата, дал Тимофею в лоб таким ударом, что если бы на его голове не было каски, то мозги просто повылетали.

– Ты зачем сопляк прышол на нашу зэмлу, и мала таго, что с автоматом, ты издэсь ещё и гадишь? – сухо спросил его Чечен под дружное гоготание теперь уже своих сослуживцев.

Потом он врезал прикладом Тимофею ещё раз, от чего солдат не то, что бы опешил, а чуть ли не потерял сознание.

– Мачыть нас прышол? Сматры, как бы тэбя самого нэ замачыли? Отвэчай? Как гаварят у вас в Россые, нах… ты ыздесь, а то мы тэбя сэйчас убъём, молокосос ы оккупант ты проклятый! – грозно надвинулся на него Чечен своей рыжей бородой.

Тимофей ещё пытался оправдаться, что он здесь находится для того, что бы вести борьбу с незаконными бандитскими формированиями, восстановить конституционный порядок и справедливость на территории Российской Федерации в республики Чечня, которая входит в состав России, отошедшей ей по Османскому миру в семьсот лохматом году ещё при царе горохе, которая чуть ли не была подарена каким-то там султаном. Но тут, снова получив прикладом по печени, боец вполне серьёзно так замолчал.

– Зачем ты ыздесь, сопляк!!? – теперь уже зарычал на него Чечен. – Подарыли, отошла!!? Ты выдыш ту птычку на дэрэвэ? Так вот я тэбэ её дарю, забырай! – показал указательным пальцем представитель бандформирования на птичку сидевшую на дереве.

Тимофей какое-то время ещё пытался внимательно рассмотреть птичку, но в его глазах троилось, и он никак не мог на ней сфокусировать своё зрение, ему казалось, что птичек здесь много… Но, так и не получив от рядового вразумительного ответа, «зачем он ыздэсь…?» бандиты стали бить его смертным боем. Тимофей ощущал на себе тупые удары по телу, по каске, под сердце, под яйца, по почкам, по печени до тех пор, пока совсем не потерял сознание.

Нет. Его не взяли в плен, его не взяли в ни заложники, ни в рабы, его просто жестоко избили, и так жестоко, как не били ещё никогда в жизни. Даже побои от пресловутой «дедовщины» – были ничто по сравнению с тем, как его тогда «отметелили».

Никому неизвестно, сколько Тимофей пролежал после этого боя совсем без сознания, может быть два дня, может быть три. Он очнулся от боли, в груди у него сильно горело, но, закусив удила, он всё-таки смог выползти на дорогу, у него на это хватило сил, где на его счастье ехал одинокий заблудившийся медицинский «Уазик». Так Тимофей с насмерть отбитыми всеми внутренними органами и в помятой каске оказался в госпитале. А его колонна ушла дальше, сразу как-то и не заметив его отсутствие.

– «На корню гнил, синил лес» – почему-то резонансом вертелось и отдавало в его «чугунной» голове.

Неделю в госпитале под разными капельницами он был как в тумане, пока лечащий врач его не спросил.

– Солдат, сколько меня сейчас перед тобой? Один, два или три…?

– Один – наконец-то прошептали губы у Тимофея.

А ещё примерно через неделю к нему стала наведываться молодая девушка лейтенант из военной прокуратуры.

Нет, она не принесла ему яблоки, которые так любил Тимофей, не обрадовала его письмом из дома и успехами по взятию Грозного, который так и не взяли – она терпеливо и методично стала «грузить» солдата разными вопросами типа: – Как так всё могло получиться, и почему он не приняв бой, потерял оружие…?

– Я даже и не знаю, как мне всё это правильно сформулировать? – вопросительно округлив глаза и грызя ручку, как бы пожаловалась она Тимофею. – Вы ведь в плену не были? – спрашивала она «раненного» бойца.

– Нет, не был… – отвечал ей Тимофей запёкшимися губами.

– И в бою не были? – продолжала она диалог.

– Нет, не был… – отвечал ей избитый воин.

– А как же вы умудрились потерять оружие и почему бой не приняли? Почему не стреляли? Почему потеряли бдительность? – смотрела она на раненого своими большими округлыми голубыми глазами.

– Не стрелял… Нас из положения, сидя по тяжелому стрелять, не учили – отвечал солдат запёкшимися губами, а потом тихонько так стал постанывать. – Как же они суки мне прикладом по печени насовали… У-у-у-у бля! Наверное, моей печёнке пришел конец, наверное, пивка мне больше никогда не попить… – вдруг раздосадовано и чуть громче обычного произнесли его губы.

– Рядовой Григараж, пожалуйста, не ругайтесь при мне матом, ведь это же некрасиво?! – пыталась настроить раненого бойца на приличную речь девушка офицер. – Как мне отобразить в документах всё то, что с вами случилось? – вслух пыталась найти ответ лейтенант, но на этот раз ближе уже к раздражению. – Как всё это назвать, как мне всё это представить…?

– Не знаю… – стал впадать в туманное забытьё Тимофей.

– Наверное, меня просто отпи…ли и я скоро исдохну…. как собака… – ещё продолжали шептать его губы.

– Да не ругайтесь же вы матом при женщине… – терпеливо поправила следователь кончик одеяла на его постели.

– Скажите, а как вы, с вашей точки зрения можете охарактеризовать всё то, что с вами произошло? – никак не унимался военный дознователь.

– Гуманность, наверное… – едва вымолвили запекшиеся губы Тимофея после долгого молчания, а потом он и вовсе зашелся кровавой пеной.

– Какая же здесь может быть гуманность, если же вас так отпи…, ой, извините, избили? – слегка покраснев, тут же поправилась лейтенант.

– Спасибо, что не убили, что живой хотя бы остался… Это и есть, наверное, простая человеческая гуманность… – продолжали шептать его губы, и тут Тимофей заторможено поманил следователя к себе пальцем, показывая всем видом, что он хочет сказать на ухо что-то очень важное. Девушка наклонилась, и Тимофей процедил ей сквозь зубы.

– Слушай, от-вя-жись ты от меня вместе со своим автоматом, дай помереть спокойно – медленно прошептал Тимофей. – Скажи, тебя хоть раз так били? А? Особенно прикладом по печени и под яйца…?

– У меня нет яиц… – хотела, было сказать лейтенант, но, почему-то вдруг промолчала.

– Фу! Какой грубиян… – после мгновенной паузы фыркнула следователь, потом встала, резко развернулась на своих каблучках… и более Тимофея своими визитами не беспокоила.

Ещё год Тимофей провалялся по разным госпиталям, поправляя свои отбитые и распухшие внутренние органы, потом его комиссовали в чистую, правда, потаскали по судам за потерю оружия, но это было так, ерунда, по сравнению с тем, что с ним произошло…, это было, как говориться, самая малость.

И вот он сейчас живой, стоит себе на берегу Оби и любуется закатом, радуется жизни и размышляет о таком понятии, как святая гуманность, с каждым разом всё больше приходя к выводу, что, как ни крути, а гуманность – это великая вещь…!

Ведь его тогда могли просто – убить…

Андрей Днепровский-Безбашенный.

13 августа 2005 г.