Текст книги "11 самых актуальных вопросов. Страхи большого города"

Андрей сказал, что на днях увидел на одном автомобиле надпись по-немецки: «Не веди машину быстрее, чем успевает лететь твой ангел». Но ведь и у ангелов бывают нелетные дни…

– Невротический страх напрочь лишен здравого смысла, хотя человек, который испытывает этот страх, находится в полной уверенности, что он – само здравомыслие, – объясняет мой доктор. – Но на самом деле, это совсем не сложно проверить. Ведь если ты адекватен и последователен в своем поведении, тебя нельзя заподозрить в алогичности. Но в том-то все и дело, что человек, страдающий от невротических страхов, ужасно непоследователен. Он боится самолета, почти уверен, что умрет, как только тот поднимется в воздух, но при этом садится на борт! Нормально?.. Очевидно, что в чем-то он себе здесь врет. Он или сильно сомневается в том, что самолет, действительно, разобьется (или что с ним там случится смертельный приступ), но пытается убедить всех в обратном, или хочет умереть и, соответственно, только делает вид, что боится, а на самом деле реализует этот свой коварный план. Если выбирать один из этих двух вариантов, то второй, надо думать, сразу отпадает, и остается только первый. То есть, по большому счету, это какое-то дуракаваляние.

Ой, у меня про это есть очень показательный пример. Один мой знакомый – успешный такой бизнесмен, которому по долгу его бизнеса приходится постоянно мотаться в Москву, – никогда не летает самолетом: жена не разрешает. Боится за любимого. Правда, при этом он разъезжает на своем джипе на сумасшедшей скорости (потому что в его представлении крутому бизнесмену на крутой машине так положено).

Но самое любопытное другое: когда его пригласили принять участие в правительственной поездке в какую-то дружественную нам страну, он с радостью согласился. То ли мнение жены по сравнению с мнением власть имущих оказалось не столь значимым, то ли гордость за право быть в свите короля вытеснила из супруги всякий страх. А может, просто страх был истерично-фальшивым? Специфический такой способ показать свою неземную любовь к мужу?

– Знаешь, как я лечу пациентов, которые боятся, что они не закрыли входную дверь или не выключили утюг?

Не очень понимаю, при чем здесь утюг, но вопрос актуальный. Надо узнать, как от утюжной болезни избавиться.

– Последовательностью… Я договариваюсь с ними (совершенно серьезно, ответственно и обстоятельно), что, как только у них возникнет мысль про незакрытую дверь, невыключенный газ или утюг, они, где бы в этот момент ни находились и чем бы ни занимались, тут же все бросят и вернутся домой. Проходит на раз! Потому что когда ты срываешься с важных переговоров, или уходишь посередине спектакля из театра, или возвращаешься с дачи, хотя собирался провести там все выходные, или приостанавливаешь амурное свидание на самом интересном месте… и едешь проверять утюг, то чувствуешь себя последним идиотом. Это очень терапевтично!

– А что, реально делали?

– Некоторые – да. Но большинство говорили: «Нет, дорогой доктор, спасибо! Лучше уж я не буду бояться». Тут же в чем дело? Когда ты начинаешь нести ответственность за глупости, которые сам и сочиняешь – а все наши страхи плод нашего собственного сочинительства, – то ты автоматически меняешь тактику и просто запрещаешь себе выдумывать всю эту ерунду.

Представить себе пожар в собственном доме от невыключенного утюга – дело нехитрое. И это тебя даже заводит, бередит нервы, создает драматизм, развлекает, а потом еще и спасение случится счастливое! Узнаешь, что дом не сгорел, и будешь счастлив необыкновенно! Это как новую квартиру получить от городского правительства! Ту потерял в огне, а тут – на тебе, жилье, пожалуйста…

Мы не отдаем себе в этом отчета, но наши невротические страхи держатся на сумме положительных переживаний – эмоциональный экшн, которого многим так не хватает, счастливое спасение от «страшной напасти», которую мы сами же в своей голове выдумали. Это все, выражаясь научным языком, положительные подкрепления. Почему люди ходят на блокбастеры и фильмы ужасов? Именно такая история – пережить драматизм, а затем счастливо спастись. А когда у тебя фобия, даже билета в кино покупать не нужно! Голливуд собственного производства.

Но вот мы включаем здравый смысл и говорим себе: «Дружок, все это, конечно, прекрасно, но давай ты будешь уже взрослым дяденькой (или тетенькой), который (которая) несет ответственность за собственные слова… И если ты считаешь для себя возможным придумывать разнообразные катастрофы, которых нет, то, будь добр, отвечай за свои слова. Придумал себе пожар из-за невыключенного утюга или чайника, ну тогда – встал и пошел спасать жилище. Не надо сидеть в театре, не надо вести переговоры, не надо отдыхать на даче и устраивать свидание. Не надо! Ноги в руки – и на пепелище! Ведь если бы в твоей квартире, действительно, происходил пожар, ты бы так и поступил. Ну, так действуй! Все в твоих руках – сам придумал пожар, сам беги спасать квартиру! Молодца!»

В результате, если раньше подобная фобия доставляла человеку, как это ни парадоксально, множество насыщенных эмоциями минут и даже сладостных переживаний, то теперь она, напротив, ставит его в дурацкое положение и подкрепления абсолютно отрицательные – неловко, неудобно, накладно и так далее. И если прежде мозг получал вознаграждение за свои фантазии, то теперь он получает за них по шапке. А потому его спонтанная активность в этом направлении становится все меньше – да, мысль появляется, но мозг, учитывая новые вводные, понимает, что сейчас ему придется туго, и словно бы говорит этой мысли: «Спасибо, дорогая, и до свидания!»

Лечение последовательностью может быть использовано в любом случае с классическими фобиями: испугался, что у тебя инфекция какая-то, – тут же встал и пошел обследоваться в платную клинику, испугался, что у тебя приступ сердечный случится, – лег на кровать и не вставай до вечера, ну и так далее. Если ты подходишь к самолету и начинаешь думать, что он разобьется, – тут же, дружок, разворачивайся и иди сдавай билеты. Отправляйся на железнодорожный вокзал и попытайся сесть на поезд. Только сделай это независимо от того, насколько важна для тебя эта поездка, – ведь жизнь важнее любой встречи, на которую ты можешь опоздать. Будь последователен: считаешь, что разобьешься, – шагом марш из аэропорта, и сейчас же!

А все эти объяснения невротические – это какой-то сумасшедший дом. Меня человек спрашивает: «Как вы думаете, мне лететь самолетом?» Я недоуменно отвечаю: «Не вижу никаких противопоказаний». А он: «Но ведь, если разобьюсь, мои дети останутся сиротами». Нормально?.. Во-первых, почему я должен нести ответственность за то, что в его воображении дети уже осиротели? А во-вторых, если ты действительно так переживаешь по поводу сиротства своих детей, то зачем ты их производил на свет? Или тебе кто-то гарантирует, что ты будешь жить и ничего с тобой не случится, пока они не достигнут совершеннолетия? Почему в автомобиль тогда садишься? Это куда опаснее самолета! Вот у меня тоже маленький ребенок, и я два раза в неделю летаю на самолете. И что, я обрекаю Сонечку на сиротство таким образом? Бред. Красивое объяснение своего страха – ничего больше, к фильму ужасов и блокбастеру еще и мелодраму добавили. Прекрасно!

– Знаешь, однажды в аэропорту наблюдала такую сцену. Муж и жена плюс пара их друзей летят в Турцию. За десять минут до посадки жена заводит классическую песню про то, что страшно лететь. И произносит ровно следующее: «Плохо, что дети не с нами. Если мы разобьемся, останутся сиротами. Уж лучше бы вместе летели – вместе бы и погибли».

– А вот не стыдно людей так «заводить»? Ей-то полегчало: конечно, всех вовлекла в свою галиматью и успокоилась. А люди, которые вроде на отдых собрались, теперь в шоке. Но ее душенька спокойна – она всех предупредила, теперь все знают, что мы разобьемся, а потому не страшно. Можно не скрывать ни от кого эту ужасную тайну. Приятно! Красота!

– Кстати, я тоже заметила: люди не стесняются бояться. Ну, например, про самолеты все говорят очень активно. И еще тема: напиться перед полетом, оправдывая свое состояние страхом.

– Я бы сказал – не стесняются своей глупости. Они эти страхи популяризируют, рекламируют, и им не совестно. Впрочем, все это мало кто понимает. У меня на программе, еще когда она называлась «Все решим!», была женщина, которая панически боялась ездить на автомобиле – обычным пассажиром, страх аварии у нее был. Так вот, она ужасно стеснялась своего страха, а потому, если и садилась в машину, то только в темных очках, чтобы никто не видел ее испуганных глаз. Я ее спрашиваю: «А вы считаете это зазорным – бояться ездить на автомобиле?» Она говорит: «Ну, конечно, ведь никто не боится, а я боюсь, прямо как маленькая, – и добавляет: – Вот бояться самолетов – это не стыдно, потому что все боятся». И вот как это назвать? Если все боятся, то, значит, можно, логично, оправданно, а если никто не боится, то это, значит, неправильно. Но разве общественное мнение – это критерий опасности? Раньше все Страшного Суда боялись, теперь – единицы. Что-то случилось с самим Судом?.. Он перестал быть таким строгим как раньше? Ну это же смешно.

– Может, надо объявить: страхи – неприличная тема в приличном обществе?!

– Вообще-то, это даже объявлять не нужно. Кто же будет гордиться глупостью?.. Просто надо понимать, что рассказывать про свой страх самолетов – значит, признаться окружающим: «Я, извините, невротик, у меня панические страхи, и вообще я глуповат малость». Знаешь, это тот редкий случай, когда самокритика – самое то! Обычно я большой противник самокритики, просто ярый, а тут нет, тут я поголовно за самокритику!

Глупо думать, что ты знаешь, от чего умрешь. Это чистой воды безумие. Даже в сказках и мифах, где, вроде бы, чудеса возможны, герои все равно не могут угадать, от чего именно помрут. Отец Эдипа, вещий Олег и многие другие персонажи – все были проинформированы об антураже грядущей смерти, но не поняли намека и сгинули, совершенно неожиданно для себя. Если ты веришь в судьбу, то бесполезно пытаться избежать своей участи. Если же ты не веришь, то тогда к чему вообще все эти тревоги?

Когда в Москве на Каширском шоссе террористы взорвали два дома, в Клинике неврозов в Петербурге, где я тогда работал на кризисном отделении, собралась целая палата женщин, которые в панике сбежали из своих домов, будучи в полной уверенности, что именно их подъезды взлетят в ближайшее время на воздух. Вернуться в свои квартиры они не могли. Понять, наверное, это можно. Но вот я захожу в эту палату, смотрю на этих моих красавиц и не могу отделаться от мысли: «Милые-родные, вот о чем вы думаете?! А если они вздумают взорвать психбольницу? Это же какой яркий ход и оригинальный!» Вот какая в этом логика – опасаясь взрыва, перебежать из одного дома в другой, не зная о том, какой из них, в принципе, более «взрывоопасен»?..

Страх – это попытка предупредить несчастье. Но проблема в том, что никто из нас не знает, откуда это несчастье придет. Случиться может все, что угодно, и ото всего на свете не застрахуешься, а попытка контролировать все вокруг – не более чем игра. Если вы хотите быть в абсолютной безопасности, то нужно нанять машину МЧС, «Скорую», отряд милиционеров – и пусть ездят рядом.

– А сверху вертолет охраны? – воодушевляюсь я.

– Нет, он может упасть – это опасно, – с трудом сдерживая улыбку, говорит доктор. – Так что сверху мы все равно останемся незащищенными.

Когда ты понимаешь, что застраховаться невозможно, твой страх оказывается безработным. Ты сам от него избавляешься, как от бессмысленного, не нужного тебе сотрудника. Если мы нигде не контролируем ситуацию, то почему нужно бояться именно самолетов или лифтов? Если уж бояться, то бояться нужно всего. Только вряд ли у кого-нибудь хватит на это силы духа. И это хорошая новость!

Когда мы писали эту книгу, случилась страшная трагедия: разбился самолет, летевший из Анапы в Петербург. Не выжил никто. Город говорил об этом почти неделю. Журналисты в своих материалах делали акцент на том, возвращают ли билеты те, кто собрался куда-то лететь в эти дни. И почти с удивлением констатировали, что возвратов и отказов практически нет. А меня удивили слова одного знакомого: он собирался в отпуск в Египет, но после крушения самолета задумался – стоит ли?

Что мне показалось странным? Что эти слова произнес человек, который даже в центре Петербурга ездит на скорости 120 километров в час. И считает ниже своего достоинства держать руль двумя руками.

Соображения доктора Курпатова

Дело было совсем недавно… Мы семьей – я, Лиля и Сонечка – летим на отдых. С трудом вырвались на неделю, и единственное желание – долететь, плюхнуться там где-нибудь и ровно всю эту неделю не вставать. Доктор от усталости слабо фиксирует происходящее, Лиля суетится на регистрации, Сонечка летит на самолете первый раз и живо исследует обстановку.

«Доктор Курпатов!» – слышу я вдруг и поднимаю постоянно падающую на грудь голову. Передо мной милая, замечательная женщина, которая, поздоровавшись таким образом, прочувствованно добавляет: «Как же хорошо, что вы летите с нами, доктор Курпатов! Теперь я спокойна!» В ответ доктор Курпатов только улыбается…

Приятно, конечно, что ты самим фактом своего присутствия можешь внушить людям такую бездну оптимизма и веру в жизнь. Но, честно говоря, я не волшебник и даже не учусь этому делу. А потому самолет, в котором лечу я, никак, против обычного, не застрахован ни от внештатных ситуаций, ни от поломок, ни от ошибок диспетчера, ни от прочих происков пресловутого «человеческого фактора».

Просто, если ты думаешь, что все будет хорошо, ты будешь чувствовать себя хорошо, а будешь думать, что все будет плохо, будешь чувствовать себя плохо. И самое примечательное во всем этом, что вне зависимости от того, как ты будешь себя чувствовать – хорошо или плохо, полет, поездка и даже телепортация, не дай бог, пройдет так, как она пройдет, и с этим ничего не поделать.

Я ни в коем случае не пытаюсь убедить кого бы то ни было в том, что самолеты не разбиваются, лифты не ломаются, электрички не стоят временами в тоннеле, сосульки не падают на голову прохожим, а сами прохожие не падают на скользком тротуаре. Нет, все это случается. Равно как тысяча других неприятностей. Но вопрос не в этом, вопрос в том, что наш страх не способен никаким образом повлиять на этот процесс, никак.

Мы не можем застраховаться от несчастья, и факт этой неопределенности необходимо принять со всей определенностью. Философ Кьеркегор как-то грустно пошутил в адрес покойного Гегеля: «Это же надо было всю жизнь толковать о разумности Вселенского Абсолюта, чтобы потом умереть от холеры!» Так и с нашими страхами – мы можем придумать себе любой предмет для боязни, но какой в этом толк? Случится то, что случится… Так что, все эти наши выдумки – чистой воды бессмыслица.

Если же кто-то считает себя наделенным даром пророчества, то тут уже доктор Курпатов не поможет. В остальном же, как любит шутить тот самый доктор: любовь, равно как и прочие неприятности, нечаянно нагрянет, когда ее совсем не ждешь…

Разумеется, я никого не призываю переходить дорогу на красный свет или игнорировать элементарные правила гигиены. Но для того чтобы выполнять эти нехитрые инструкции по технике безопасности жизнедеятельности, вовсе не обязательно пребывать в паническом страхе. По-моему, здравое рассуждение – вполне достаточный мотив для выполнения этих и подобных им разумных предписаний.

В общем, суть моих соображений в данном пункте сводится к следующему: от страха никакой пользы, один только вред. Если же сделать над собой некоторое усилие и понять это, то ваша жизнь станет намного, намного лучше. Если, конечно, вы не собиратель разного рода бессмыслиц и не мазохист.

И, наконец, последнее в этой главе… Признаюсь, я бы не стал об этом говорить, если бы Шекия не упомянула недавнюю катастрофу «Пулковских авиалиний». Знаете, мне однажды довелось консультировать женщину, которая выжила в страшнейшей авиакатастрофе. Самолет падал с огромной высоты, а женщина каким-то абсолютным чудом осталась жива. А сразу вслед за ней в мой кабинет вошла женщина, которая только что похоронила своего малолетнего сына и свою мать. Их убили одноклассники ребенка, которые пришли к нему в гости, чтобы поиграть на компьютерной приставке, а в процессе игры решили расправиться с мальчиком и забрать игрушку. В этот момент в своей комнате проснулась бабушка и вышла на шум… Правда в том, что таких ужасных и нелепых смертей, когда «ничто не предвещало беды», в сотни, в тысячи раз больше, чем авиакатастроф, о которых потом две недели будут взахлеб и с надрывным сочувствием рассказывать по всем телеканалам.

Мы не застрахованы от несчастий, и мы не знаем, где и когда мы их встретим. Однако же, всякий «фобик» думает, что он знает… Хотите рассмешить Бога?.. Расскажите ему о своих планах, в том числе и на катастрофу.

Глава вторая. Боитесь публичности? У вас мания величия!

После продолжительных переговоров нам наконец удалось встретиться нашей большой дружной компанией. Кажется, про шашлыки на природе мы говорили уже несколько лет. И примерно столько же времени не собирались все вместе. Поэтому сейчас все были ужасно рады видеть друг друга, расспрашивали о новостях, шутили и смеялись.

«Слушай, Шекия, ты же написала несколько рекламных текстов для нашей компании!» – абсолютно невпопад вдруг воскликнула Рита. Громко так, с каким-то надрывом. Только сейчас все обратили внимание, что это едва ли не первая фраза, которую произнесла наша приятельница за тот час, как мы приехали на озеро. Она явно была не в настроении.

«А что, там что-то не так, в этих текстах?» – растерялась я. «Да нет, там как раз все очень даже правильно! Ты прекрасно разобралась во всех тонкостях нашей работы и… – Рита замялась, – уже вполне можешь сойти за специалиста. – Ну, это вряд ли: фирма, о которой шла речь, занимается медицинским оборудованием. И вдруг Рита совершенно серьезно произносит ровно следующее: – Понимаешь, мне надо выступить на конференции, и меня уже неделю трясет от ужаса при мысли, что я должна выйти к микрофону и что-то рассказывать. А в зале будут сидеть конкуренты нашей фирмы и злобничать. Я с ума сойду от страха, буду глупо выглядеть и ничего толком не расскажу, так что от моего профессионализма пользы особой не будет. А ты выступишь живенько, как ты умеешь, а? Текст я напишу, слайды подготовлю, а тебя мы представим в качестве PR-менеджера компании», – Рите казалось, что она здорово все придумала.

Но знаете, что поразило меня больше, чем странное предложение нашей приятельницы? Оно показалось абсурдным только мне. Все остальные искренне признались, что прекрасно понимают ее страх и если бы им пришлось выступать перед аудиторией, то они тоже постарались бы что-нибудь придумать, лишь бы не переживать этот кошмар. Особенно всем понравилась идея взять в «критический» день больничный.

Эту историю я рассказала Андрею спустя пару дней. Только что закончилась встреча с читателями. Мы несколько часов провели в книжном магазине, отвечая на вопросы и подписывая книги. Как обычно, в основном расспрашивали доктора Курпатова, но меня это ничуть не расстраивало. Я сидела в стильном костюме и умопомрачительных сапогах, в салоне мне сделали очень удачную укладку, а самый успешный психотерапевт страны говорил обо мне, как о талантливом журналисте и соавторе. Я знала, что хорошо выгляжу и что мы написали две замечательные книги. Почему бы теперь не получить удовольствие от внимания публики? Я же его заслужила. Хотя жаль, что мне почти не досталось вопросов – я бы с радостью что-нибудь рассказала.

В общем, признаюсь: никакого страха публичных выступлений у меня нет. Может быть, уже нет – что ни говори, а пятнадцать лет в журналистике и десять лет преподавательской деятельности сделали свое дело. Но из солидарности с трудящимися я решила поговорить об этом с психотерапевтом. И оказалось, что подняла проблему мирового масштаба!

– Знаешь, недавно я познакомился с одним замечательным исследованием: американцам задавали вопрос – чего они боятся больше всего? 40 процентов респондентов ответили – публичных выступлений. Причем, этот страх занял первую строчку в общем списке. А вот страх смерти, только не падай со стула, назвали самым страшным только 20 процентов американцев! То есть, в два раза меньше!

– Ничего себе!

– Возможно, если бы респондентам дали время на размышление, то соотношение этих цифр изменилось, но в том-то весь и смысл, что страх публичности – первый, который пришел им в голову. Значит, дело не только в том, что он сильный и распространенный, но и испытывают его часто – не от случая к случаю, а регулярно.

В России страх публичности также становится все более и более актуальным, потому что в нашем обществе только начинает формироваться культура публичных выступлений. Ведь обычно у нас говорит «старший». Скажем, совещание – это выступление начальника. А в западных компаниях начальник обычно слушает, а не говорит. И всем сотрудникам важно выступить, защитить свои проекты, свои предложения. От активности и убедительности зависит их карьера.

У нас в институтах просто «скачивают» рефераты из Интернета, а на Западе студенты все время выступают. И это важно: когда тебе приходится выступать нужно включать голову, а не бездумно переписывать чужие мысли. Когда ты находишься «под прицелом» окружающих, ты вынужден думать о том, как сделать свою работу лучше, чтобы не выглядеть глупо. В конечном итоге, такая ситуация работает на тебя.

Я никогда не даю студентам заданий в форме рефератов. У меня нет времени искать в Интернете первоисточник и выяснять, откуда и что они «скачали». Я даю задания, включающие самостоятельное творчество, а затем устное выступление. И выясняется, что пятиминутный монолог без бумажки перед аудиторией по-разному настроенных к тебе однокурсников – настоящий шок для будущих специалистов по коммуникациям!

– Однажды, классе в шестом, кажется, мне поручили провести урок биологии – тогда в моду входило самоуправление. Я должен был рассказывать о каких-то улитках, сейчас уже не помню, о каких именно и почему именно про них. Но это не важно… Как подготовиться к такому докладу? Пошел в библиотеку районную, искал нужный материал, переписывал, составлял его в рамках общего плана. Не представляешь, как дрожал тогда перед выступлением! Ничего не помню, только то, что было страшно. Чудовищный стресс! Но после такого урока биология перестала быть для меня просто учебником, она приобрела форму, объем, значение, смысл.

Публичное выступление делает тебя значительно более ответственным персонажем. Ты из роли пассивного участника превращаешься в активного деятеля, твое мнение приобретает вес и значение, тебя слушают. У нас же какая проблема одна на всех? Мы друг друга не слушаем, совершенно! Мы не слушаем чужих мнений, а как следствие – не имеем собственного. Знаешь, зачастую проблема страха публичных выступлений вызвана именно тем, что человеку, на самом деле, нечего сказать. Ему кажется, что ему есть что сказать. Но «кажется» и «есть» – это все-таки разные вещи. Вот и тревожно. В любом случае, публичное выступление – хорошая практика, но мы, в нашей культуре, к ней только идем.

– Ну, тогда тем более надо уже сейчас преодолевать этот страх. Честно скажу, не думала, что все так запущено…

– «Запущено» – это, конечно, слабо сказано. Вот один факт, который, мне кажется, может многое прояснить: в современной международной классификации все невротические страхи (фобии) разделены на две большие группы – агорафобия и социофобия. В первую группу входят все возможные страхи, а во вторую – страхи, связанные с публичностью. Улавливаешь: врачи посчитали, что все страхи можно объединить в одну группу, а вот социальные страхи – нет, они особенные и должны стоять отдельно. Короче говоря, страх публичности практически составляет одну из двух больших групп страхов. По-моему, это говорит само за себя.

Что такое этот «социальный страх», или «социофобия»? Это страх человека оказаться в центре внимания – когда на тебя смотрят, когда тебя слушают, когда тебя оценивают. Такой человек панически боится, что его сочтут некрасивым, неумным, несостоятельным, что он не справится, опозорится, переживет «провал», что о нем будут злословить, составят превратное мнение, станут презирать и так далее. Он нервно, болезненно следит за тем, как и что он говорит, как выглядит. Ему кажется, что он говорит несусветные глупости, что он постоянно сбивается, причем ведет себя неуверенно, краснеет, бледнеет, потеет и так далее. У него может возникать чувство тошноты, головокружение, слабость в ногах – типичные симптомы панической реакции. Наконец, он абсолютно уверен, что всем это заметно, что все это принимают к сведению, анализируют и делают выводы. Разумеется, тут все преувеличено – и значимость события, и возможные «катастрофические» последствия «провала», и внимание окружающих, и реальные недостатки по форме и по содержанию. У страха, как известно, глаза велики. Иногда они велики до ужаса.

Но, в любом случае, это всегда страх внешней оценки, который заставляет человека всячески избегать ситуаций, когда он оказывается предметом общественного интереса. И в этом страхе, как нетрудно догадаться: тотальная, хроническая неуверенность человека в своей состоятельности. Именно это нужно для себя понять. Обычно же люди, страдающие социофобией, ошибочно полагают (осознанно или неосознанно), что проблема в реакциях окружающих. А дело не в этом… Конечно, мы не можем контролировать поведение и реакции других людей. Мы ведь даже можем прекрасно выступить, безукоризненно выглядеть, а оценки окружающих все равно будут, мягко говоря, нелицеприятными. Они – другие люди. Возможно, кстати сказать, не слишком воспитанные, чтобы реагировать доброжелательно и деликатно, возможно, не слишком талантливые, чтобы понять и оценить «ум» и «одежку», возможно, ангажированные, что заставляет их быть тенденциозными и необъективными в оценке, возможно, они просто по-другому думают, а прислушаться к чужому мнению не умеют. В общем, мы не можем рассчитывать на радушный прием, даже если все делаем правильно, даже идеально. А коли так, то почему мы должны зависеть от реакций других людей? Нелогично.

И в том ли дело, что реакции окружающих потенциально ужасны? Может быть, проблема человека, страдающего социофобией, все-таки в том, что у него нет «позиции», и более того – он не очень хорошо представляет себе, что это вообще такое – иметь свою позицию. Я могу быть начитан, образован и так далее. Но это не делает меня человеком с позицией. Благодаря набору знаний я не превращаюсь в человека, который имеет, переживает, несет в себе определенные ценности, который что-то лично для себя считает важным. Нет, я – просто человек с набором некоторых знаний. Позиция – это мое понимание жизни, предмета, вопроса. Мое, личное…

Раз уж я стал вспоминать детство, приведу еще один из собственного опыта. Лет мне тогда было, наверное, тринадцать. Как председатель совета дружины своей школы я принимал участие в городском съезде пионеров. Мероприятие пафосное и ответственное. И это, надо сказать, было самое начало перестройки. «Гласность» и «плюрализм» – только-только были объявлены новой политикой партии. Я внимательно слушал выступления, в которых ораторы самозабвенно рассказывали об успехах пионерских организаций, что, конечно, совершенно не соответствовало действительности. Подавляющему большинству школьников, носивших в тот момент пионерские галстуки, было совершенно по барабану, что такое пионерия и с чем ее едят. И тому было простое объяснение: в идеалы уже никто не верил (кстати, именно из-за этой бравады партактивистов), а интересы школьников, то есть активность на местах, – были никому не интересны. Вот и все. Или смерть пионерии, или надо все менять и ставить с головы на ноги. Потом начались прения, и я вышел на трибуну. Ну, и высказался… Честно сказать, у меня ноги дрожали от ужаса, но я говорил то, что думал, – мол, бардак, показуха, сами себе все время врем и рассчитываем, что далеко на такой хромой кобыле уедем. Едва я спустился с трибуны, меня тут же взяли под белы руки, вывели из зала и сказали, что исключат из пионеров. Знаешь, было очень страшно, но я был уверен в справедливости своих слов. Наличие позиции и готовность ее высказывать – вот в чем дело. А как оценят? Ты думаешь об этом только тогда, когда ты не особенно болеешь за дело. Ну, а если не болеешь, то куда лезешь и на какую оценку рассчитываешь? Что все будут в восторге? Сомнительный план.

Пойми: важно, чтобы то, что становится предметом твоего выступления, было частью тебя. Как рука или нога. За свою руку я готов отвечать. И если кто-то на нее посягнет, я, пожалуй, стану ее защищать. А вот если кто-то раскритикует что-то, что мне и самому не очень-то важно, то я лишь покачаю головой.

Если ты не считаешь какую-то тему своей, не воспринимаешь ее как что-то по-настоящему значимое – не высказывайся. Но если ты пережил это, если вопрос имеет для тебя принципиальное значение, ты прекрасно выступишь, несмотря на весь свой страх и сомнения в собственном ораторском мастерстве.

– Но, Андрюш, не всегда речь идет о таких уж принципиальных вещах, как было у тебя на пионерском форуме. Иногда это просто конференция, где надо выступить с докладом. Никакого пафоса, никаких жизненно значимых вещей.

– Вот у нас и проходят такие конференции… нехорошие, – деликатно заметил доктор. – Ни о чем. По бумажке. «Надо выступить с докладом»… Кому надо? Зачем надо? Почему надо? Для галочки? Для занесения в личное дело? Вот у нас и получается: наука и общественная жизнь – одна сплошная галочка, но зато личное дело – пухлое, как дрожжевое тесто. Красота! И тут ведь вопрос не в пафосе, тут по сути вопрос – о смысле. Понимаем ли мы, что делаем, зачем делаем и ради чего делаем? Потому что, если не понимаем, то не надо делать. А если понимаем и хотим, тогда страхи все легко ретируются.

Может быть, я недостаточно точно определил то, что понимаю под словом «позиция»? Есть разница между «позицией» и «отношением». «Отношение» к тому или иному явлению есть у каждого – нравится или не нравится, хорошо или плохо, или никак. Мы имеем отношение. Но отношение – это реакция. Меня же интересует не реакция, а внутреннее действие. Если угодно, то мое отношение к моему отношению. Вот, мне что-то нравится. Как я обхожусь с этим «нравится»? Мне просто «нравится» – и все? Или мне нравится, и я готов за это бороться, мне нравится, и я хочу об этом рассказывать, мне нравится, и я испытываю потребность этим делиться? Вот это – позиция, и это очень важно.