Текст книги "Альбинос"

Поворот все ближе. Если так будет продолжаться, сердце вообще выскочит из груди, проломив ребра. Хуже всего – непонятно, что же меня так пугает. Этот страх не поддается логике.

Глубоко вдохнув, я шагнул за поворот. Там был такой же коридор, только без лампочки, зато с тремя дверями в стене слева. Две приоткрыты.

Пройдя мимо первой, запертой, я остановился под второй. Сквозь стук сердца услышал бормотание. Глаза почему-то начали слезиться, я потер их кулаками, посмотрел на побелевшие от напряжения костяшки пальцев, которыми сжимал кинжал, толкнул дверь и шагнул внутрь.

Сутулый человек в заношенной мешковатой хламиде стоял спиной ко мне возле лежанки с длинными ножками на колесиках. Справа на столике – черный железный короб с датчиками, кнопками, рукоятками и стеклянными окошками на передней панели. Сбоку решетка, из нее сыпятся трескучие искры. Под решеткой торчат два скрученных кольцами провода, концы их крепятся к паре электродов. Один загнут крюком, второй прямой и расплющен на конце.

Ощущая приближение темной волны, я медленно пошел в обход человека. Стоя возле койки, он бормотал, глухо и неразборчиво, голос его металлически дребезжал – так могла бы говорить какая-нибудь старая, почти развалившаяся машина. Локти шевелились, незнакомец что-то передвигал на койке, звякая железом.

Незнакомец?

Нет, я знал его. Болеслав – вот как его зовут. Он пришел на Крым не то из Киева, сбежав из Твердыни после какой-то темной истории, не то из легендарного Вертикального города – всякое болтали. Бывший монах стал лекарем в Большом доме. А потом и палачом.

Темная волна катилась ко мне. Болеслав поднял голову. Я уже стоял сбоку от него и видел, что на краю койки лежит железный судок, где поблескивают инструменты: скальпели, пилочки, длинные тонкие сверла и маленькие тисочки. Меня передернуло при виде их. Заломило в затылке, заныли суставы пальцев.

Старик повернулся.

Глаза на сером узком лице безумно сверкали. На шее сбоку был глубокий разрез, залитый чем-то вроде застывшего воска, сквозь мутный слой его виднелись мышцы и гортань. К разрезу крепился небольшой пластиковый коробок с верньером и решеткой динамика, от которой под воск уходили несколько проводов и тонких трубок.

Серые сухие губы разомкнулись, рот широко раскрылся, ярче сверкнули глаза. Подавшись ко мне, Болеслав что-то прокричал – но слышен был лишь отголосок крика, будто слабое эхо, донесшееся из темно-красной пещеры рта, в которой судорожно дергался язык. Меня замутило, покачнувшись, я выпустил кинжал и ухватился за койку, чтобы не упасть.

На коробке мигнула лампочка. Болеслав поднял дрожащую руку и подкрутил верньер. Загорелась другая лампочка, он снова разинул рот, мышцы под слоем воска сдвинулись, и отдающий металлом голос прогремел в комнате:

– МУТАНТ?

Этот голос будто тараном ударил меня. Я отпрянул, едва устояв на ногах, обеими руками вцепился в койку, но она поехала, скрипя колесиками, и я упал на колени, схватившись за грудь. Сердце колотилось там, но не одно – ДВА СЕРДЦА!

А потом темная волна накрыла меня.

Глава 12

Воспоминания накатывали, отступали, на несколько мгновений показывая происходящее вокруг – и накрывали меня опять.

…Я стою на коленях перед осколками разбитой вазы в зале первого этажа Большого дома. Из порезанного пальца капает кровь. Надо мной склонилась смуглая женщина с узкими черными глазами – это моя мама. Я не боюсь ни крови, ни пореза, ни боли, но плачу, потому что знаю: она должна отругать меня за разбитую вазу, а так пожалеет. Хотя кое-чего я все же боюсь – лекаря Болеслава, который живет в подвале. Мама поведет меня к нему, чтобы замазать палец. Болеслав совсем недавно у нас, говорят, он монах из Киева (я знаю, что Киев – сказочный город далеко-далеко отсюда), где он мучил людей и животных, то есть мутафагов. Искоса, незаметно я смотрю на маму. Она хмурится, пытаясь выглядеть разозленной, но потом улыбается и протягивает ко мне руки. Раздаются шаги – к нам идет девочка, она немного старше меня и на голову выше. У нее родинка над левой бровью. Это моя старшая сестра. Сводная. Я уже понимаю смысл этого слова: у нее другая мама, хотя тот же, что и у меня, отец. Из-за этого она не любит маму, а мама не любит ее. Сестра не улыбается, она вообще никогда не улыбается, разве что когда из своей рогатки убивает птичек во дворе Большого дома.

Мы с мамой смотрим на нее.

А сестра идет к нам.

Не одна.

Она ведет за руку… ведет за руку… она ведет к нам еще одного меня!

Я вскрикнул, увидев того, кто ковылял, переставляя короткие ножки, рядом с сестрой – светловолосого малыша с яркими голубыми глазами.

Вскрикнул – и вынырнул из темной волны.

– Мутант! – продребезжала машинка на шее Болеслава, который шагнул к искрящему прибору. – Почему ты вернулся?

Движения его рта, языка и губ пугающе не соответствовали ритму слов, вылетающих из пластиковой коробки на шее. Зато лампочка на ней мигала им в такт.

– Как себя чувствуешь, мутант? Я хорошо поработал над тобой, но ты долго держался, ничего не говорил.

Мои руки все еще лежали на груди, и я слышал их: два моих сердца, бьющиеся в унисон. Слышал, как тогда, в этой же комнате много лет назад, когда лежал на койке. Но не той, что стоит здесь сейчас, а широкой и застеленной покрывалом.

…Болеслав, еще не лишившийся голоса из-за редкой болезни связок, без динамика на шее, склоняется надо мной. Вдоль стен полки с банками, где плавают зародыши мутафагов и заспиртованные внутренности, человеческие и звериные. На подставке в углу стоит панцирный волк с отпиленной головой, а его голова валяется в полном крови жестяном ведре рядом. Из шеи торчит шланг, идущий к компрессору у полок, обритая грудь волка вздымается, когда в легкие поступает воздух.

У койки двое: пожилой мужчина с большим крючковатым носом и высокий статный красавец, тоже немолодой, с крупными, правильными чертами лица.

Болеслав, приставив к моей груди воронку стетоскопа, приник ухом к другому его концу.

– Я повторяю, – брюзгливо произносит он, выпрямляясь, и сразу становится понятно, что бывший монах не любит этих двоих. – Ошибки нет. Твой сын – мутант, у него два сердца. Мутантское отродье, это все его мать… Управителем Херсон-Града не может быть мутант.

– Заткнись! – Высокий, подняв руку, делает шаг к койке, полы светлых одежд взлетают.

Я сажусь, опустив на пол ноги в походных сапогах, еще заляпанных грязью пустошей, окружающих Херсон-Град. Мутант? Я – мутант? Но мать нормальная, ведь не все кочевые – мутанты! Нет, этого не может быть! Или может? Я и раньше смутно осознавал, что со мной что-то не так. Иногда после бега или драки слышал громкое биение в груди, которое доносилось будто бы из двух мест. Наверное, подспудно я давно понимал, что отличаюсь от других людей, но гнал от себя эти мысли.

Высокий мужчина хватает Болеслава за горло.

– Ты не расскажешь об этом никому. Никому, понял?

– Август! – Второй, скользнув по мне сочувствующим взглядом, подходит к высокому и мягко берет его за руку. – Не надо.

– Орест, если про это узнают…

Орест – ну конечно, это он! Тот, кто проводил со мной времени гораздо больше вечно занятого отца, кто очень многому научил меня, был мне дороже, чем Август Сид…

Я не слушаю, о чем они говорят: несколько мгновений назад мне показалось, что за приоткрытой дверью кто-то есть, и теперь догадка перерастает в уверенность. Орест что-то говорит отцу, тот отвечает, а дверь приоткрывается все шире.

И теперь я вижу лицо того, кто прячется за ней. И его волосы. Там стою я! Это я подслушиваю разговор в комнате, это я заглядываю в комнату, где сижу я сам!

И снова прошлое исчезло, откатилось назад вместе с темной волной, показав настоящее: бетонную комнату, под стеной которой уже не было полок, меня, стоящего на коленях рядом с перевернутой койкой, и Болеслава. Ужас сменился яростью. В этой комнате старик пытал меня! Из-за него я потерял память!

Когда койка перевернулась, инструменты из железного судка выпали. Я не видел свой кинжал, поэтому схватил с пола скальпель, вскочил и шагнул к Болеславу.

– Не подходи, отродье! – задребезжала машинка на его горле.

Он попятился. Я шел на него, ощущая близость новой волны. Еще немного, и я снова захлебнусь прошлым, мне надо добраться до палача и убить прежде, чем это произойдет. Он спиной натолкнулся на столик, тот качнулся, из прибора посыпались искры. Не оглядываясь, Болеслав отвел назад руку и опять задвигал серыми губами. Машинка проскрипела:

– В этот раз не уйдешь от меня, мутант. Тогда тебе Орест помог, но теперь все расскажешь.

Я замахнулся скальпелем, чтобы ударить тонким заточенным лезвием в морщинистое лицо – но вместо него там было уже другое, очень хорошо знакомое мне. Лицо Ореста. Он говорил, как всегда, рассудительно и негромко:

– Другого выхода нет, Алви. Марк рассказал все, тебя казнят, повесят на городских воротах. В городе есть те, кто очень не любит твоего отца. Они раздуют эту историю. Еще бы, наследный управитель – мутант.

…Я сижу на краю повозки, запряженной двумя манисами, рядом кутается в плащ мать, вожжи держит ее старый слуга. На моих коленях заряженное ружье, на поясе висит револьвер.

– На Крыме к мутантам относятся не как в Пустоши, – продолжает Орест. – Их терпят, потому что влияние Ордена здесь слабо. Но управитель Херсон-Града… нет, Марк сделает все, чтобы ты не стал им.

… А потом все меняется. Лагерь кочевников: горят костры вокруг шатров и палаток из шкур, ходят смуглые люди, в пыли спят ящеры. Нет, не в пыли – это сухой ил Донной пустыни. Вокруг скалы, состоящие будто из пластов грязи, наляпанных один на другой. Жарко, солнце плавится в рыжем небе. Моя мать – уже не такая красивая, с морщинами у глаз и поджатыми губами – сидит у входа в самую большую палатку и перебирает что-то в сите. Шкура за ее спиной откинута, в проеме стоит рослый старый кочевник, у него гребень темных, пропитанных маслом катрана волос и неестественно вытянутая голова с высоким бугристым лбом. А еще у него очень широкая, выпуклая грудь. Наверное, потому, что у старика, как и у меня, два сердца. Хотя моя грудь обычных размеров, ну разве что выглядит немного мощнее, чем у нормального человека.

Среди кочевников есть и люди, и мутанты. Последние отличаются бугристыми высокими лбами, некоторые горбаты, с очень длинными четырехпалыми руками, многие поросли густой темной шерстью.

Хан, вождь клана и брат моей матери, наблюдает за мной. Мать, позабыв про сито, тоже смотрит. Опустившись на одно колено, я пытаюсь сильнее согнуть ребро маниса, чтобы набросить на верхний конец тетиву, скрученную из жил. Я сильный, но кость дальше не сгибается. На меня падает тень, поднимаю голову – высокий кочевник с рыжеватыми, заплетенными в две косицы усами стоит надо мной. Это Стоян Верзила, старший из братьев-мутантов, лучших воинов племени. «Лучший воин» не значит «самый умный» – разговаривают Верзилы с трудом.

Что-то промычав, он кладет руку на мое плечо, но я сбрасываю ее.

– Дай! – рычит Стоян. – Помогу!

Опустившись рядом, Верзила по-особому перехватывает кость, просовывает под нее руку и, согнув длинную волосатую кисть, упирает изгиб в колено. Нажимает – и вот, готово, петля на конце тетивы наброшена. Стоян ухает, его довольная веснушчатая морда совсем близко…

…Только это не Стоян, я вижу серое лицо Болеслава. Оказывается, я попытался ударить его скальпелем, но старик отбил мою руку электродом и замахнулся вторым, согнутым крюком.

… А я уже в другом месте. Лежу, выставив голову над краем ущелья, в глубине которого из дыры в каменном склоне торчит продолговатое металлическое тело с плавниками и прямоугольным выступом на середине. Из выступа выдвинут штырь с косой перекладиной, похожий на большую антенну. Далеко за моей спиной высится до небес склон горы Крым, а рядом лежат братья Верзилы. Мы со Стояном одновременно смотрим вверх. В ночном небе висит платформа – необычайно низко. Как правило, они парят где-то за облаками, а эта спустилась чуть не к самой земле. Жаль, что сейчас темно, днем мы бы впервые смогли хорошо разглядеть одну из этих странных штук, а так видим лишь темный круг, закрывший звезды. По нему ползут переливающиеся блекло-зеленые огни, а потом в центре что-то сдвигается, и оттуда выстреливает тусклый столб света, накрывающий железное тело внизу. На миг ущелье занимается зеленым огнем, потом свет гаснет, и платформа взлетает.

– Видали? – шепчу я братьям. – Там некроз был, а теперь исчез! Выходит, платформы управляют некрозом? Или только пытаются… Короче, Стоян, мы теперь к этой штуке спуститься можем. Пошли!

Опираясь на его плечо, я поднимаюсь на колени, и тогда ущелье с древней машиной, братья Верзилы и склон Крыма исчезают.

… Я стоял на коленях возле перевернутой койки, надо мной, обеими руками сжимая изогнутый электрод, навис Болеслав.

– Два сердца у тебя, мутант? Одного я тебя лишу, сможешь с другим жить?

Конец крюка впился в мою грудь. Зеленоватый свет, похожий на ползающие по днищу платформы огни, мигнул под рубахой. Меня качнуло назад, а крюк вместе с рукой Болеслава отбросило в другую сторону, и он выпустил электрод, бешено сверкая глазами. Машинка на горле задребезжала:

– Силовая броня? Это технология доминантов, откуда она у тебя?!

Кулаком я врезал ему в живот и вскочил. Скальпель с кинжалом валялись на полу рядом, но они были не нужны мне.

В коридоре послышались быстрые шаги. Болеслав заголосил что-то про мутанта, доминантов и броню, я схватил его за шиворот и толкнул что было сил. Влажный беззубый рот раскрылся, коробка на шее затрещала, замигала лампочка. Болеслав боком налетел на стол с прибором, перевернув его, упал. Из прибора посыпались искры.

– Стой! – донесся от двери голос Миры.

Не глядя туда, но видя краем глаза два силуэта в проеме, я схватил прибор с пола, обрывая провода, занес над дергающимся стариком. Машинка заголосила испуганно и злобно, а я с размаху опустил тяжелый короб на его грудь, вложив в удар весь свой страх и всю ненависть к этому человеку.

Черный металлический угол проломил ребра. На машинке вспыхнули разом все лампочки. Треснул динамик, судорожно сжались уходящие в шею трубки.

Старик дернулся и затих. От горла поднялась струйка дыма.

– Назад!

Мира с разбегу врезалась в меня плечом и отбросила от Болеслава. Зацепившись за перевернутую койку, я упал, заметил свой кинжал, схватил его и вскочил.

Вслед за сестрой, наставившей на меня автомат, в комнату вошел человек в светлом костюме, с золотыми кольцами на длинных тонких пальцах, далеко торчащих из просторных рукавов. Половина лица его была замотана бинтами, другая обожжена, и на ней, в окружении морщинистой розовой кожи, горел ярко-синим огнем неестественно выпученный глаз. Пучки серебристых волос росли между бледно-желтыми проплешинами на темени.

– Марк, он его убил!

Марк Сид шагнул к старику – движения были изящными и быстрыми, он будто скользил по полу, – присел на одно колено, просунув руку под затылок Болеслава, приподнял ему голову и заглянул в глаза.

– Ну что же, сестренка, ты, как всегда, права. Ну и мутант с ним, мутант с ним. – Голос Марка звучал ровно и спокойно, но с ним было что-то не так, будто слабые искорки безумия проскакивали в нем. – Старичок совсем выжил из ума, от него было мало пользы. Ты же видела, он даже выбросил свою коллекцию кишок.

Легко выпрямившись, Марк плавно повел рукой в сторону стены, на которой до сих пор остались следы от полок.

Я стоял перед Мирой, целящейся в меня из автомата, с кинжалом и скальпелем в руках, не спуская глаз со своего брата-близнеца.

– Алви, ты наконец все вспомнил? – Марк, скользнув к Мире, положил руку ей на плечо. Сестра улыбнулась, слегка повернув к нему голову.

– Почему на «Каботажнике» ты соврала мне, что я управитель Херсон-Града? – спросил я у Миры.

Она пожала плечами.

– Мне нужно было доставить тебя сюда, а так было легче управлять тобой.

– Сестренка у нас умная, Алви, – добавил Марк. – Можно я буду называть тебя так? Все звали тебя Альб, но мне больше нравится твое настоящее имя. Мира все сделала правильно. А вдруг ты вспомнил бы, где спрятана машина, и сказал ей?

– Но я не вспомнил.

– Тогда – нет, а теперь… Ведь вспомнил же?

Марк Сид говорил спокойно и доброжелательно. На левой, замотанной бинтом половине лица оставалась узкая щелка, где прятался глаз, он казался темным и узким, составляя контраст с правым – большим, круглым, выпученным.

Я тоже был спокоен. Два моих сердца тихо стучали под рубашкой, в голове прояснилось. Ощущение себя было упоительным – вспомнив прошлое, я стал полноценным человеком!

– Брось ножи, – сказала Мира. – Альб, слышишь? Брось их, или получишь очередь в грудь.

– В одно из твоих сердечек, а может, и в оба! – захихикал Марк, и снова искры безумия сверкнули в его голосе. Веко выпученного глаза дернулось.

Я сделал, как сказала Мира, повторяя про себя: «Алви Сид… Алви Сид…» Поставил койку на все четыре ножки и присел на нее. Алви Сид – да! Это было оно, мое настоящее имя!

– У нас мало времени, брат. – Губы Марка тоже были обожжены, сухая морщинистая кожа то натягивалась, то шла морщинами и уродливыми складками, когда он говорил. – Машины почти готовы, надо выезжать, а иначе гетманы не оставят от нашего тихого городка камня на камне. Не ответишь ли ты на некоторые мои вопросы?

Он вдруг хихикнул и прикрыл рот, будто извиняясь. Мира, опустив автомат, с беспокойством глянула на брата.

– Марк… – начала она.

– Нет-нет, ничего, ничего, пусть отвечает! Алви, скажи: что ты нашел под Крымом? На что это похоже? Мы знаем, это военная машина, но…

– Я буду отвечать на один ваш вопрос, а вы – на один мой, – предложил я.

– Альб, ты не в том положении, чтобы… – начала Мира, но Марк перебил ее, взмахнув рукой:

– Пусть, пусть спрашивает! Только о чем тебе спрашивать? Разве ты не вспомнил все в этой комнате? Ведь я так и рассчитывал, так и думал, что тебя потянет сюда, как только ты очутишься в Большом доме…

– Вспомнил, но хочу прояснить подробности. Чтобы все уложилось в голове. Как вы узнали про мою находку?

– Нет, ты первый, первый! – захихикал Марк. – Я задал вопрос первым, отвечай ты… А какой вопрос я задал? Мира, сестренка, какой…

Лицо его исказилось, он вскинул руки, прижал ладони к изуродованному лбу и застыл с приоткрытым ртом.

Теперь настал черед Миры взять его за плечо. На суровом лице сестры была жалость.

– Марк, успокойся, – попросила она. – Все хорошо, слышишь? У нас все получится. Марк!

– Да, да… – забормотал он. – Но иногда оно ускользает… все… прошлое, настоящее, весь мир – проваливается куда-то, я вишу в пустоте, она темная и страшная, холодная… – Подкрашенные лаком перламутровые ногти на длинных пальцах все глубже впивались в бинты и обожженную кожу, продавливали ее. Мне показалось, что из-под указательного пальца засочилась желтоватая сукровица.

– Маска! – хрипло прошептал Марк. – Это ведь только маска! Он надел ее на меня. Мой Алви, жестокий брат, мой брат-мутант надел на мое красивое лицо ужасную маску, и тогда я тоже стал ужасным.

– Марк, прекрати!

Мира схватила его за руки, отвела их от лица, в верхней части которого остались глубокие отметины.

– Оно не заживет никогда, если ты каждый раз будешь раздирать…

– Оно и не должно заживать! – взвизгнул он. – Это маска! Я не хочу, чтобы она насовсем пристала к лицу…

– Марк, это ожог, а не маска. И если ты…

Из коридора донеслись шаги, и в комнату заглянул Влас.

– Почти готово, только мне пулемет нужен и ленты… – здоровяк начал говорить еще в коридоре, но замолчал, когда увидел нас. – Э, а чё со стариком?

– Влас, уведи Марка, – приказала Мира.

– Я никуда не пойду! – злобно взвизгнуло дрожащее, перепуганное существо, стоящее рядом с ней. Веко выпученного глаза непрерывно дергалось, торчащие из рукавов тонкие кисти ходили ходуном, как крылышки беспомощного цыпленка. – Я управитель Херсон-Града, я хозяин Большого дома, я – Марк Сид! Марк Сид!

– Марк, успокойся! – Мира коротко, без замаха ударила его по щеке.

Брат по-женски взвизгнул, прижал руки к лицу и нагнул голову, будто пытаясь уберечься от новых ударов.

– Влас, уведи его, – повторила сестра. Казалось, она готова расплакаться.

Здоровяк кинул на меня хмурый взгляд, взял брата за плечи и повел из комнаты. Тот не сопротивлялся, брел, волоча ноги в изящных туфлях и прикрыв забинтованное лицо.

– Скажи оружейнику, что я приказала выдать тебе патроны и пулемет! – крикнула Мира вслед.

Когда шаги в коридоре стихли, она обернулась с искаженным от ярости и злобы лицом. Я сидел в той же позе на краю кушетки. Автомат взлетел, она шагнула ко мне, выставив перед собой оружие, ствол почти коснулся моей груди.

– Почему бы мне не пристрелить тебя, как бешеного шакала, Альб?

Мгновение я колебался. Можно было схватить за ствол, дернуть вбок, ударить ее в лицо, попытаться вырвать автомат… Нет, не выйдет. Мира лучший, чем я, боец, и в прямом поединке справится со мной если не легко, то по крайней мере без особых усилий. Да к тому же я в подвале Большого дома и не выберусь отсюда живым, даже если смогу одолеть сестру.

– Вы до сих пор не знаете место, где спрятана военная машина древних, – напомнил я.

– Машина! – фыркнула она. – Я вообще не уверена, что там есть что-то полезное для нас.

Я приподнял бровь.

– А этот автомат? Кажется, сейчас машина с таким оружием на борту – единственное, что может спасти вас от гетманов.

– Нас? – она опустила автомат. – Город, а не нас. Мы можем уехать ночью, найдем новое место и заживем там. Деньги, стволы, сендеры – все у нас есть. Если…

Я покачал головой.

– Марк на это не согласится. Он всегда любил власть, разве нет? Именно поэтому он выдал меня, как только узнал, что я мутант, стал угрожать отцу с матерью, что приведет сюда монахов из Киева. Или не он, вы оба? – я заглянул в ее лицо. – Ну да, признайся, это был ваш общий план? Скажи мне, сестренка: после того как мать уехала вместе со мной, вы отравили отца? Вы двое и Болеслав? Я слышал, Август Сид умер как-то подозрительно быстро после нашего исчезновения…

– Он заболел!

Я покачал головой.

– Заболел после того, как Болеслав подлил что-то в его питье или подсыпал в еду?

Мира молчала, постукивая цевьем автомата о ладонь, и я добавил, кивнув на тело под стеной:

– Ну и уроды вы трое.

– А ты мутант, – отрезала она. – И у меня нет времени слушать эту чушь. Ты будешь отвечать на мои вопросы…

– А ты – на мои.

Ее лицо снова исказилось, она качнулась вперед, вскинув оружие.

– Ну и что? – спросил я, глядя на вороненый ствол, едва заметно дрожащий прямо перед глазами. – Хочешь убить меня, чтобы так ничего и не узнать?

– Я хочу изуродовать тебя! Так же, как ты изуродовал Марка!

– И это первый мой вопрос, – согласился я, отодвигаясь в сторону от ствола. – Я пришел в Инкерман вслед за ним, когда его интриги в ущелье уже раскрылись, и столкнул его в гейзер?

Она отступила, слегка опустив автомат.

– Да! Вы дрались, ты бросил его в кипящий пар. Решил, что он погиб, и пошел назад в Херсон-Град. Но Марк выжил. Под ущельем у него был спрятан сендер. Он поехал вслед за тобой. Прибыл в Херсон-Град едва живой, весь в струпьях, язвах… Сказал мне, что ты где-то здесь. Мы начали искать через наших соглядатаев в городе и нашли, когда ты разговаривал с киборгом в «Крылатой могиле».

Наш человек подслушал вас, ты показывал киборгу этот автомат, говорил, что нашел древнюю военную машину под склоном и хочешь, чтобы он отправился с тобой туда…

Я щелкнул пальцами, когда все наконец сложилось воедино.

– Что ты нашел под Крымом? – спросила сестра.

– Ты же сама сказала: военную машину. Если…

– Мутант! – Ствол снова взлетел и на этот раз ткнул меня в лоб. Отпрянув, я ударил по автомату кулаком, Мира шагнула в сторону и быстро приставила оружие к моему виску.

– Ты будешь отвечать на мои вопросы, как я отвечаю на твои!

– Убив меня, ты ничего не добьешься.

– Я удовлетворю свое желание убить тебя, вот чего я добьюсь! А это очень, очень сильное желание! Говори!

– Ну хорошо…

Я слегка оттолкнулся от пола, заставив койку подкатиться к стене, уселся поудобнее и оперся спиной.

– В племени, куда сбежала мать, я стал следопытом. Во время одной из вылазок мы с Верзилами нашли древнюю машину. Место было накрыто некрозом, но в ночь, когда мы увидели его, с неба спустилась платформа.

– Платформа опустилась к земле? – переспросила она.

– Зависла невысоко над расселиной, где застряла машина. Оттуда ударил луч… не света, это был какой-то странный столб… будто какой-то энергии.

Не могу описать его. Потом платформа улетела, а некроз исчез.

– Платформы и некроз связаны?

– Я не знаю. Главное, что некроз пропал, и мы смогли спуститься к машине. Я мало что понял в ней, но там было оружие. К примеру, таких автоматов там несколько стеллажей. И патроны в ящиках. Кочевники ко всему этому отнеслись недоверчиво, а я взял один вместе с запасом патронов.

– И ты пришел в Херсон-Град к Оресту, чтобы он помог?

– Э нет, сестренка, теперь твой…

– Не называй меня сестренкой, мутант! Только Марк…

– Теперь мой черед спрашивать. Почему Марк поехал к гетманам?

Она опустила автомат.

– Неужели не ясно? Потому что Инкерман – самый сильный клан Крыма. Потому что он угрожает Херсон-Граду. Потому что напрямую его не победить…

– …А Марк всегда был хитрым лжецом, – подхватил я. – Вспомнить только, как он легко разобрался со мной и нашими родителями – со всеми, кто стоял на пути к власти. Значит, вы с ним придумали очередной хитрый план? Он едет в Инкерман с дипломатическим визитом и взрывчаткой в багажнике? И всего с несколькими охранниками, чтобы усыпить бдительность гетманов? В Инкермане интригует, ведет беседы с главами Домов, обещая каждому поддержку Херсон-Града, если тот захочет разогнать Раду, обещает жениться на Ладе Приор, а потом в нужный момент устраивает взрыв и бежит, оставив позади междоусобную войну? Кажется, в этот раз вы перехитрили сами себя.

Она качнула головой.

– Это был план Марка, я не хотела, чтобы он ехал туда. Слишком… слишком хитро.

– Нет, Мира, ты такая же хитрая сволочь, как мой братец. Ведь ты сама сообразила обмануть меня, когда узнала от Чака, что я ничего не помню. Ну ладно, я знаю, что ты еще хочешь спросить: чем я был занят в Херсон-Граде. Так?

– Отвечай! – потребовала она.

– Я хотел увидеть город, в котором прошло детство. И Ореста. Он был единственным, кроме матери, дорогим мне человеком. Увидеть его и расспросить про древние машины…

– Твоя мать уже мертва?

– Умерла четыре сезона назад. По обычаю племени ее тело сожгли, смешали с илом Донной пустыни и развеяли с вершины скалы.

– Никогда не любила эту женщину. Продолжай. Ты оставил своих мутантов снаружи?

– Да. Они переполошили бы охрану на воротах и привлекли внимание ко мне, поэтому спрятались на равнине. В городе я нашел Ореста. Оказалось, он все еще служит в Большом доме советником, хотя живет не там…

– От старика было все меньше пользы, – проворчала Мира.

– Но он знал про планы Марка. Знал, что тот отправился к гетманам. Орест считал, что из-за этого на Крыме может стать совсем плохо. Если Марк, которого он ненавидел, сможет ослабить Дома, если гетманы поубивают друг друга, а вы с братом наймете омеговцев и разобьете Инкерман… Марк в конце концов стал бы хозяином всего Крыма, а потом спустился бы в Донную пустыню. Это была угроза и для кочевых, для моего племени. Орест рассказал мне все это. А еще рассказал про Дэу, старого киборга, способного подключаться к машинам древних. Когда я появился к Херсон-Граде, Дэу не было, он ушел куда-то со старьевщиками и должен был вернуться через две декады. Орест сказал, что познакомит нас, что Дэу пойдет со мной и поможет разобраться с машиной. Но ждать его в Херсон-Граде для меня было опасно, к тому же в это самое время Марк проворачивал в Инкермане свои делишки. Я решил отправиться туда, найти и убить его. Потом вернуться в Херсон-Град, где как раз должен появиться Дэу, и вместе с ним идти к машине. По дороге к нам должны были присоединиться кочевники, прячущиеся в пустошах снаружи. Как я потерял память, Мира? Из-за него? – я показал на труп Болеслава.

– Старик перестарался, – сказала она. – Когда Марк, обожженный и не в своем уме, вернулся из ущелья в Херсон-Град, когда мы нашли тебя, уже было понятно, что его план в Инкермане сорвался. Что-то получилось, что-то нет, но настоящая гражданская война между Домами так и не началась. И теперь гетманы нападут на нас. Городские ополченцы и нанятый полк омеговцев не смогут справиться с ними, у гетманов слишком много техники и людей. Тут подвернулся ты со своим оружием. У нас не было другого выбора, кроме как попытаться заполучить его. Только ты не говорил, где оно спрятано. Склон Крыма большой, ущелий под ним много, искать можно до бесконечности. Тебя били, потом Болеслав сказал, что сможет добиться ответов при помощи своего нового прибора. Мол, воздействие электротока определенной частоты на мозг заставит все рассказать… Мы не очень-то ему верили, он постепенно сходил с ума, но время поджимало. В любой день гетманы могли закончить подготовку к войне и выступить к Херсон-Граду, а ты ничего не говорил даже под пытками. Мы отдали тебя Болеславу…

– Как я сбежал?

– Тебе помог Орест. У старика были верные люди в Большом доме. Так что ты нашел под Крымом, Альб? Что это за машина?

– Дирижабль, – сказал я, и Мира уставилась на меня.

– Что? Дирижабль? Но откуда ты знаешь, что он старый? Может, это небоходы…

– Его корпус обтянут резиной, под ней металл… с виду очень тяжелый. Я вообще не понимаю, как такая штука могла летать. Гондола будто приварена к емкости. На корме винт. А внутри много такого, чего не умеют делать в наше время. Разное оружие.

Она кивнула.

– Значит, мы пойдем туда и либо запустим этот дирижабль, прилетим на нем и разобьем гетманов, либо снимем с борта оружие и привезем назад. Где эта машина, Альб?

– С чего ты взяла, что я скажу тебе?

Она прищурилась, постукивая пальцами по стволу.

– Уже завтра гетманы окружат Херсон-Град, и через четыре-пять дней ему конец. Ты не хочешь помешать этому?

Я пожал плечами.

– Сестренка, вы изгнали меня много лет назад. Ты думаешь, я сделаю хоть что-нибудь, чтобы помочь городу, которым управляет пара таких уродов, как вы с братом?

– Тогда, возможно, ты сделаешь это, чтобы помочь одному человеку. Видел двери, когда шел по коридору? Идем, я покажу тебе, что находится за третьей.

* * *

– Орест! – я шагнул вперед, и ствол автомата уперся мне в шею под левой скулой.

Я думал, они убили его, после того как поймали меня. Но он висел передо мной – изнеможенное голое тело, распятое на перекрещенных балках, концами уходящих в бетонный пол! Руки и ноги крепко примотаны проводом без изоляции, который витками переходил с одной балки на другую и тянулся к большому аккумулятору под стеной. Рядом деревянная кадушка с водой, откуда торчали связанные проволокой гибкие прутья.