Текст книги "Индейский трон, или Крест против идола"

Глава 2. Кто смеялся, а кто – нет. Теночтитлан

Так чего же они спорят, мечут громы и молнии? И если уж хотят пускать пыль в глаза, то все-таки знали бы меру.

Франсуа Мориак. «Тереза Дескейру»

Показавшийся из-за скал город был настолько красив, что даже не поддавался описанию. Посланцы и Куатемок со своей новоявленной стражей плыли по большому озеру Тескоко в узорчатом каноэ, с удобством расположившись на разноцветных циновках под зеленым, с желто-золотой бахромой балдахином, дававшим приятную прохладу в столь жаркий и солнечный день, какой как раз и выдался сегодня.

Ах, как сияло солнце! Отражавшиеся в синей воде озера лучи били прямо в глаза, так что, когда Куатемок оглядывался назад, на столичный пригород Койокан, от причалов которого они только что отплыли, городских строений даже не было видно – одно сверкающее солнечно-небесное марево.

Асотль-Куатемок ухмыльнулся, скрывая непреходящее восхищение, все более нарастающее по мере того, как волшебный город Теночка приближался, поднимаясь из сверкающих вод казавшегося бескрайним озера. Отряд «воинов-ягуаров», безнадежно отстав, шлепал пятками по идущей прямо по дамбе койоканской дороге – город находился на острове, частью даже искусственном, насыпном, связанном с сушей тремя дамбами. Мощные ворота, стены, деревянные мостики, которые в случае малейшей опасности можно было легко и быстро убрать, – все это произвело большое впечатление как на Куатемока, так и на его стражу: юные тлашкаланцы, судя по их лицам, никогда ранее не бывали в Теночтитлане.

Высоченную пирамиду с храмом богов – теокалли – видно было издалека. Хорошо хоть, не чувствовалось запаха крови. Впрочем, бог с ней, с пирамидой, и кроме нее в городе, казавшемся, да и бывшем огромным, было на что взглянуть. Вдоль улиц, прямых, широких и чистых, тянулись каналы, так что почти у каждого дома имелся свой собственный причал – индейцы не знали колеса, и лодки здесь были как нельзя кстати.

Чем ближе к центру, к императорскому дворцу и храмам, тем выше становились дома – в два, а иногда и в три этажа, что разрешалось лишь особо влиятельным чиновникам. Повсюду, насколько только хватало глаз, было много зелени и цветов – и во дворах, и в садах, и на специально разбитых клумбах, как вон на той, у городского фонтана, вокруг которого столпились молодые женщины с кувшинами – пришли за водой прямо сюда, а не к акведуку. Ишь, стоят, смеются. Одеты скромно, но со вкусом: обернутый вокруг бедер кусок разноцветной ткани – юбка-куэйтль, сверху – коротенькая туника-уипилли и бусы. Впрочем, многие, особенно те, кто покрасивей да помоложе, и вовсе обходились без верхней части наряда, ничуть не смущаясь выставлять напоказ грудь.

– Рот-то закрой, муха залетит! – смеясь, посоветовал Куатемок одному из воинов-тлашкаланцев.

Тот поспешно отвернулся, смущенно прикрыв глаза рукою.

Насколько мог судить Куатемок, лодка плыла к дворцу правителя. Вот обогнула храм, большую многолюдную площадь, за которой виднелись белоснежные здания Тлателолько, из города-соперника давно превратившегося в город-спутник, деловой центр столицы, именно там еще со времен Асотля располагался обширный – и самый главный – городской рынок. На котором торговали всем. Даже дерьмом – для удобрений. Вместо денег, насколько помнил Асотль, ходили костяные трубочки с золотым песком, перья кецаля, редкие раковины, какао-бобы и – для более солидных расчетов – отрезы тканей – куачтли.

Повсюду было огромное количество людей, и вовсе не бездельников – торговцев, покупателей, спешащих по делам судебных клерков: жители города, со времен пытавшегося выстроить правовое государство Асотля, отличались азартной страстью к сутяжничеству. По каналам деловито проплывали лодки-каноэ, большие – грузовые, и поменьше – рыбачьи, либо везущие какого-нибудь важного человека. В таких случаях кроме гребца-рулевого в лодке имелся еще слуга с опахалом.

– Да-а, красиво жить не запретишь! – с восхищением произнес Куатемок и, когда лодка ткнулась бортом в причал, прыжком выскочил на твердую землю.

Все прибывшие – жрец, сановники, охрана – тут же последовали за ним.

Правда, не совсем… Сановники и жрец по пути куда-то свернули, хорошо, хоть тот добродушный толстячок-чиновник все-таки обернулся, напомнив, что великий тлатоани Моктекусома Шокойоцин ждет всех особо приближенных пилли во втором часу дня, не позднее шестого звука трубы.

– Шестой звук трубы, – задумчиво повторил молодой человек. – Да-а… Здравствуйте, дорогие товарищи, – в Москве пятнадцать часов… В Ашхабаде – семнадцать. В Караганде – восемнадцать… в Петропавловске-Камчатском – полночь! Короче, полный бардак и анархия!

И сам же засмеялся себе под нос, тут же прикинув: как определить время? После шестого звука трубы. Вероятно, трубят с теокалли… да, с вершины пирамиды хорошо слышно. Ладно, наверное, все-таки время еще есть. Будем надеяться.

Однако куда же теперь идти? Если здесь дворец, точнее, дворцовый комплекс – вот он, то… По идее, тогда и он, Куатемок, должен жить где-нибудь тут, рядом… Он ведь все-таки родной племянник правителя… По здешним законам – наследник! Да, все правильно… Однако куда идти. Не спрашивать же у дворцовой стражи. У стражи – да, слишком уж подозрительно, а вот у слуг… во-он у тех, что потащили с большой только что причалившей лодки корзины с землей и цветами. Самому, конечно, не надо спрашивать. послать есть кого!

– Несауа!

– Да, вождь?

– Не в службу, а в дружбу – идите пока ко мне в дом… Во-он, мимо лодок, дальше не будут объяснять – спросите, вон, у слуг…

– А…

– А я пока воздухом подышу… Вас нагоню… Скоро.

– Но…

– Я сказал – вы исполняйте!

Несауа поспешно махнул рукой своим парням. Ушли… Ага, вот спросили дорогу у лодочника. Тот показал… Вот так! Кто хочешь – приходи, что хочешь – бери, никто не запрещает, наоборот, все с удовольствием покажут, где тут квартира, где деньги лежат.

Впрочем, пора, кажется, а то как бы за кустами не скрылись. Эй, эй, парни!

Куатемок нагнал свою стражу вовремя и следом за ней вошел в дом… Нет, сначала в обширный двор с благоухающим садом, казалось, сошедшим с каких-нибудь японских гравюр. Только что вошедшие тлашкаланцы толпились у самых ворот и смущенно таращились на деловито подметавших двор полуголых служанок. Кроме служанок, тут еще были и слуги, и еще какие-то непонятные претенциозно одетые личности – то ли жрецы, то ли воины.

О! Наконец-то все эти бездельники узрели своего господина!

И тотчас же бросились к нему, на ходу славословя:

– О свет наших очей!

– Солнценосный ягуар!

– Вечно незатухающее светило!

Так-так… Куатемок ухмыльнулся – солнценосный ягуар, значит?

– Ну что, бездельники, опухли тут без меня?

Слуги и служанки без слов бухнулись на колени. Надо сказать – почтительно, но и без особого страха. Один ушлый толстяк в длинном плаще – скорее всего, мажордом или как он тут назывался – поднялся на ноги первым:

– О, мы так рады, так рады! Кечуак сказал: охота оказалась успешной.

Кечуак? Наверное, этот тот «воин-ягуар». Главный.

– Что, Кечуак уже явился?

– Да, господин. Только что. Прикажешь уже жарить дичь для вечернего пира?

«Жарить дичь для вечернего пира» – какие замечательные слова! Нет, ну право же, замечательные.

Куатемок сейчас чувствовал себя каким-нибудь тургеневско-лесковским помещиком, этаким русским барином, вернувшимся с охоты и милостиво тискающим красивых крепостных девок. Некрасивых, впрочем, тоже… Кстати, о девках. Одна, та, что стояла у самой клумбы, выглядела очень даже ничего. Стройненькая, симпатичная, пусть даже и с маленькой грудью. Да и худая… Да-да, худая – но это в ней и нравилось.

– Что встали? – Толстяк-мажордом обернулся на слуг. – Ведите господина в дом – переодеться к приему.

Ага… значит, тут уже обо всем знают. О том, что… ну, о приеме у царя-батюшки… сиречь – у тлатоани.

Комната как комната, вернее, небольшая зала. Полутемная, без окон – свет попадал через распахнутые двери, на которых не было никаких запоров, – с расписанными яркими и чрезвычайно красивыми картинами стенами, она, судя по этим картинам и наличию мебели – небольших деревянных стульчиков без ножек и низеньких резных столиков, – играла роль приемной. Такие стульчики, как помнил Куатемок еще из прошлой своей жизни, назывались икпалли, производились в городке Куатитлан и всегда составляли предмет хозяйской гордости и жгучей зависти соседей.

Вдоль стен располагались широкие плетеные сундуки для одежды и ширмы, позволяющие по мере надобности разгородить залу на несколько интимных уголков. Сквозь дверной проем виднелась примыкающая комната, тоже богато украшенная, с возвышением посередине в виде деревянной рамы с циновками, заменявшем богатым людям кровати (бедняки спали просто на полу).

С порога осмотрев обстановку, Куатемок нерешительно остановился.

– О, мой господин, – заглянул через плечо толстяк-мажордом. – Желаешь, чтобы на переодевании присутствовали все? Или, как обычно, только служанки?

– Только служанки, – поспешно кивнул молодой человек, гадая: а будет ли среди них та, стройненькая? Впрочем, наверное, ее можно было бы просто позвать… только вот узнать имя.

О, они влетели целой стайкой, веселой, щебечущей, нарядной… Тут же притихшей перед всей важностью момента… Правда, иногда кое-кто подхихикивал, смеялся. Часть служанок тут же бросилась к сундукам, остальные расставили ширму, а две девушки в длинных расписных юбках притащили зеркало – большое, серебряное…

Куатемок только глянул – и ахнул! Там, в полумраке храма, он не смог рассмотреть все как следует, но вот здесь… На него смотрел Асотль! Не тот тридцатилетний тлатоани, успешный правитель и отец четверых детей, а молоденький юноша с приятным лицом и большими бархатно-карими глазами. Черты лица оказались очень знакомы. Асотль! Явный Асотль. впрочем, что в том удивительного, ведь Куатемок – его прапрапра… правнук.

Служанки между тем развязали его плащ – ацтеки не знали застежек, пуговиц или, там, фибул, – хотя Асотль их когда-то учил, но, как видно, с течением времени все забылось… как и более важное – учение о цветочных жертвах!

Мальчик! Как есть мальчик!

Куатемок не знал сейчас, радоваться ему или, наоборот, кручиниться. С одной стороны, конечно, хорошо, что он не оказался в теле какого-нибудь дряхлого старика, но с другой… Насколько он помнил, в ацтекском обществе даже дети знати не наследовали абсолютно все, а должны были своего положения добиваться.

Судя по прическе – темным, ниспадающим на плечи, локонам и отсутствия длинной пряди на затылке, – Куатемок уже кое-чего добился лично: взял одного или даже четырех пленников… Ой, ну конечно, взял – ведь кем же тогда были все эти тлашкаланцы, ныне составившие личную гвардию?

Да, кое-чего этот мальчик Куатемок все же достиг. Однако неверно было бы думать, что все сановники его уважали, скорее наоборот, именно из-за юности. И наверняка старались подчинить своему влиянию.

– Вот, господин!

Полуголые девушки, одна красивее другой, выстроились перед молодым человеком с предметами одежды в руках. Тут были и туники из тончайшего хлопка, и расшитые набедренные повязки – мацтлаль, и длинные передники, и что-то типа юбки, и, конечно, тильматли – разноцветные плащи с вышивкой и мозаикой из птичьих перьев. Ну, еще и золотые подвески, браслеты, ожерелья из драгоценных камней и прочее.

Надев длинный передник, Куатемок выбрал шиколли – рубашку с очень короткими рукавами, завязывающуюся на груди на ленточки; поверх рубашки служанки тут же набросили сразу три плаща – ярко-желтый, голубой и алый, все с какими-то геометрическими рисунками, очень и очень красивыми. Костюм дополнили сандалии на небольших каблуках и налобная повязка, украшенная мелким жемчугом.

Закончив переодевание, молодой человек посмотрелся в зеркало и чуть было не сплюнул: красивая кукла, какая-то расфуфыренная девочка, а не воин. Однако делать нечего: с этикетом не поспоришь, стало быть, именно в таком виде и нужно было идти.

Черт… А где же та девчонка? Нет ее здесь, что ли? А ведь точно – нет… И чем она могла запомниться? Ну стройненькая, так тут таких немало… Миленькая мордашка? Ну да, ну да, наверное, помилее, чем у вот этих вот, а что еще? Глаза? Точно – глаза! Сверкающие, словно звезды. Как у Ситлаль. У Звездочки…

Некстати вспомнив любимую, Куатемок немного взгрустнул и, махнув рукой, вышел из дому, тем более, что как раз прозвучал протяжный звук трубы – жрецы на теокалли отбивали время.

Куда идти, не спросил – просто бросил слугам:

– Ведите!

Те и повели чуть ли не под руки, а впереди, постоянно оглядываясь, шагал толстяк-мажордом, Куатемок знал уже, что зовут его Тлауикоатль – какой-то там «змей». На змея мажордом при всем желании не тянул, больше напоминал древесную лягушку.

Следом за слугами шла охрана во главе с Несауа.

Пройдя почти через весь сад, полный раскланивающегося с Куатемоком народа – важно одетых сановников и жрецов, мажордом остановился у широкой лестницы, охраняемой «воинами-орлами» в перьевых плащах, накинутых поверх хлопчатых панцирей, в высоких шлемах, увенчанных изображениями распростерших крылья орлов.

Очень красиво и весьма устрашающе, правда, не очень-то удобно в бою. Воины были вооружены короткими копьями и дубинами. Увидев Куатемока, подтянулись, оказывая почтение… Впрочем, не только ему одному – по лестнице уже поднимались люди в таких же разноцветных плащах. Здоровались. Куатемок тоже кивал в ответ.

– О, Куатемок, дружище, рад тебя видеть!

– Я тоже.

– Почему же ты не зашел ко мне тогда?

– Занят был. Но обязательно зайду в самое ближайшее время.

– Как прошла охота, Куатемок? Говорят, ты взял пленных?

– Да, взял. Они теперь – моя стража.

– Ты мудро поступил, Куатемок!

Издали, с плоской вершины теокалли, увенчанной храмами Тескатлипоки и Тлалока, снова донесся протяжный звук трубы. Все приглашенные на совет поспешили, прибавили шагу…

На дворцовой террасе, среди разноцветных клумб – желтых, лиловых, красных – недвижными статуями застыли «воины-орлы», в их круглые щиты были вплетены букеты.

Куатемок оглянулся назад, на дворцовый двор с великолепным садом, и едва сдержал восхищение – все окружающее напоминало ожившую волшебную сказку. Казалось, вот-вот явится какой-нибудь джинн…

Он и явился! Смуглокожий, с носом-крючком. Поклонился, приложив руку к левому плечу, звякнул золотой пекторалью:

– Господин ждет вас.

И все, пропустив Куатемока, – все-таки принц крови, как ни крути! – один за другим вошли в дворцовую залу.

Великий тлатоани Моктекусома Шокойоцин – смуглый человек лет пятидесяти, с узким красивым лицом и небольшой бородкой, облаченный в длинную алую тунику, – сидел на широком возвышении под балдахином из изумрудно-зеленых перьев кецаля. Плащ из таких же перьев – его дозволялось носить только правителю, – завязанный на плече, драпировал всю фигуру тлатоани, выражение лица которого было необычайно серьезным и значительным.

Значит, не на пьянку позвал!

Куатемок усмехнулся и, вежливо упав на одно колено, выказал все свое почтение. Остальные пали ниц… Впрочем, Моктекусома тут же велел им подняться, и все посетители, – а было их всего-то полтора десятка – послушно выстроились напротив тлатоани, у ширмы.

– Я пришел сообщить вам одну вещь, – причмокнув губами, негромко сказал тлатоани. – Вчера явились с докладом мои почтека… Они видели на побережье людей с белой кожей.

Все ахнули.

– Людей с белой кожей, – еще тише продолжил правитель. – И с бородами. Еще среди них были люди-чудовища, люди-звери на четырех ногах и с двумя головами!

Всадники на лошадях – догадался Куатемок.

Среди присутствующих пробежал глухой ропот.

Люди с белой кожей… И с бородами…

– Их предводитель именно таков – бледнолиц, бородат… И мечет огненные молнии!

– Кецалькоатль! – в ужасе произнес стоявший рядом с Куатемоком отвратительно пахнувший кровью жрец в синем плаще, украшенном мозаикой из вышитых человеческих черепов. – Это Кецалькоатль, он вернулся… Вернулся нам на горе и на погибель! Мы должны немедленно принести самые богатые жертвы!

Хорошее предложение! Прямо замечательное – ну как же без жертв?

– В храме великого Кецалькоатля все готово! – Жрец подбоченился – вислогубый, с горбатым носом и вытянутым, словно бы лошадиным лицом, испещренным многочисленными шрамами, он чем-то напоминал Кальтенбруннера, не настоящего, а того, что из фильма «Семнадцать мгновений весны». Как поздней оказалось, и звали его подходяще – Кецалькуэшликатль.

– Да-да, – милостиво – и даже с на миг промелькнувшим испугом – кивнул тлатоани. – Мы обязательно принесем богатые жертвы! Думаю, не только пленников, но и красивейших юношей и девушек из самых знатных семей.

Кальтенбруннер довольно осклабился, бросив вокруг воссиявший победным торжеством взгляд. Однако радовался он рано.

– О, великий тлатоани, – выступил вперед тучный мужчина самого грозного вида, в одной набедренной повязке и курке из человеческой кожи, снятой так аккуратно, что даже остались «перчатки» – кисти рук с пальцами, и ноги. – Я думаю, великого Тескатлипоку тоже не следует обижать! Надо принести жертвы ему!

Во молодец! – Куатемок тихо восхитился. Вот это правильно – тяни одеяло на себя, куй железо, не отходя от кассы!

– А Тлалок? – сварливо заметил еще один жрец – коротышка с выбритыми висками и одутловатым, каким-то бабьим лицом. – Как же Тлалок? Или вы все недостаточно почитаете великого бога? Не боитесь остаться без дождя?

Прямо классика: «А ну, кто против советской власти?» Интересное кино… Богов у ацтеков много, если каждый жрец начнет просить…

– Уицилопочтли! Так-то вы чтите своего покровителя!

– Тлалок!

– Кецалькоатль!

– Я рад вашим словам, жрецы. – Одним движением глаз Моктекусома прекратил едва не начавшийся спор. – Рад, что вы приняли все так близко к сердцу. Конечно же, мы не обидим никого из богов – мы принесем жертвы всем!

Жрецы приосанились, а Куатемок едва не рассмеялся: ну конечно же – всем. А что? Людишек хватит, чего их жалеть – бабы еще нарожают.

Ай да жрецы! Ай да правитель!

– Но, – между тем продолжал тлатоани, – я бы хотел знать точно, что это за бледнолицые люди?

– Надо следить за ними.

– Мы следим.

– Отправить посланцев! – высказался кто-то из военачальников. – Усыпить бдительность богатыми дарами, выведать все…

Молодец – вот это по-настоящему, молодец. Куатемок с уважением посмотрел на высокого мускулистого человека лет тридцати, с мощной, украшенной шрамами грудью и мужественным лицом Гойко Митича.

– Великий тлатоани! – Тут вперед выступил старый знакомый, тот самый жрец с перекошенным от укуса лицом. – Хочу напомнить, что в мастерских при храме Тлалока есть очень хорошие художники. Они могут зарисовать все!

Моктекусома кивнул. Дельное предложение.

Остальные жрецы завистливо скривились.

– А я вот что думаю, – снова произнес Кальтенбруннер. – Ты, великий тлатоани, хочешь знать наверняка, да и все мы хотим – что это за люди? Кто их вождь? Так вот что надобно сделать – в числе всех прочих даров послать предводителю бледнолицых два костюма, один – Кецалькоатля, из перьев и змеиных шкур, второй – Тескатлипоки, из человеческой кожи. Какие одежды наденет бородатый вождь? И все будет ясно.

– А если никаких не наденет? – не выдержав, перебил Куатемок.

Моктекусома осуждающе покачал головой, и все присутствующие посмотрели на юношу, словно на умалишенного. Поня-а-атно – всяк сверчок знай свой шесток. Мнения молодежи – пусть даже принцев – на этом сборище явно не учитывались.

– Твое предложение хорошо и разумно, Кецалькуэшликатль, – с чувством похвалил правитель. – Так мы и сделаем – пошлем костюмы.

– А может, лучше послать войско? – громко предложил Гойко Митич. – Ведь чужаков не так уж и много! Всего какая-то горстка, мы расправимся с ними так, что.

– О, глупый Атонак! Ты что же, задумал воевать с богами?!

Жрецы издевательски засмеялись. Все, кроме, как ни странно, Шочипильцина, перекошенное лицо которого выражало лишь тихое презрение и грусть. Хотя, может быть, оно и ничего такого не выражало, просто Куатемоку так показалось. Но, по крайней мере, Шочипильцин не смеялся над словами военачальника, восприняв их вполне серьезно. Да и его идея с художниками тоже не казалась глупой. В отличие от костюмов. Что ж, он очень и очень не глуп, этот жрец Тлалока… Увы, не самый главный жрец этого храма, главный тянул на себя одеяло и громче всех кричал.

Впрочем, и все остальные жрецы не были такими дураками, как сейчас казалось, и Куатемок это прекрасно знал. Просто у жрецов имелись свои собственные интересы. Жертвы, кровь – власть. Нет, даже не совсем так: страх, жертвы, кровь – власть! Так будет вернее. Как заметил кто-то из марксистов, чем больше в стране горя, тем крепче религия. Именно так, вполне по-марксистски, и рассуждали сейчас жрецы, не понимая, куда толкают империю.

А может быть, им просто надоел тлатоани Моктекусома Шокойоцин? Может, они вообще хотели установить теократию?