Текст книги "Меч времен"

Утром – до восхода еще! – закупов разбудил тиун. Лично проследил, чтоб умылись, причесались чтоб, даже лапти не забыл прихватить – босоногим. Ходил вокруг, вздыхал, инструктировал:

– Как взъедет в ворота боярин-батюшка, так сразу кланяйтесь в пояс… В ноги токмо не вздумайте кинуться – хозяин того не любит.

– О как! – Миша поднял вверх большой палец. – Слыхали, парни, – не любит!

– От того, что кидаются-то в ноги кто? Всякие просители, челобитчики… надоели они батюшке боярину хуже горькой редьки, – вскользь разъяснил Ефим. – Уж и деваться от них некуда стало… пришлось велеть высечь. И ведь все одно – не унимаются, жалятся друг на дружку, да на меня… Вы-то жалиться, надеюсь, не будете?

– Да не на что пока, – выходя на улицу, хохотнул Михаил. – Ну, где он там, наш хозяин?

Боярин-батюшка, хха!!! Губернатор!

Боярин Софроний Евстратович появился ближе к полудню – а до этого времени все слуги с усадьбы никуда не уходили, ждали. Явился не один – с двумя отроками – наверное, сыновьями или уже внуками. Сед был боярин, лицом красив, представителен: в седле сидел как влитой, борода на ветру развевалась. На голове у боярина шапка соболья, рубаха верхняя до колен, длинная, голубая, на шее – ожерелье узорчатое с самоцветами, пояс с золотыми бляшками на солнце сверкает – глазам больно, – на поясе – меч в красных сафьяновых ножнах, на плечах – плащ зеленого шелка, горностаевым мехом подбитый. Конь под боярином вороной, в золоченой сбруе… Представить даже трудно, сколько вся эта краса стоит? Уж не меньше, чем какой-нибудь там «хаммер»… да «хаммер» что – железяка… а здесь… Конь, конь-то какой! Красавец!

Отроки – один на вид лет четырнадцать, другой помладше – были чем-то похожи на отца (или деда?), – оба держались гордо, поглядывали вокруг с важностью. Аккуратно подстриженные волосы их отливали на солнышке золотом или, лучше сказать, перепрелой соломою. Тот, что помладше, в красном распашном плаще поверх зеленой рубахи, тот, что постарше – в синем. Кони под мальчишками ничем не уступали боярскому, разве что казались куда как смирнее.

Позади отроков – и на лошадях, и пеше – толпились вооруженные слуги, одетые, конечно, не так, как боярин, но тоже празднично, красиво.

Пес Трезор, выскочив из будки, разлаялся – но был тут же угомонен привратником Семеном.

– Здрав буди, боярин-батюшка! – по знаку тиуна собравшиеся во дворе люди поклонились хозяину в пояс. – Да не оставит тебя Святая София своими милостями, и чад твоих тоже…

Милостиво кивнув людишкам, Софроний Евстратович спешился с помощью сразу двоих слуг – для пущей важности – и неспешно прошествовал в хоромы. Отроки, так же кивнув, подались вслед за батюшкой, а уж за ними – слуги. Двое тотчас же встали на крыльце у дверей, небрежно скрестив короткие метательные копья-сулицы. Не потому, что боярин кого-то на усадьбе своей опасался, а тоже – для важности.

– Ефимий! – почти сразу же вышел на крыльцо слуга. – Батюшка-боярин видеть желает.

Пригладив бородку, тиун тут же бросился на зов, едва не споткнувшись на высоких ступеньках. Интересно было бы, если б споткнулся – покатился бы вниз, завывая, прямо вон, в чуть подсохшую лужу.

Михаил усмехнулся, в подробностях представив сию картину, а потом подумал, что лужа эта, наверное, не понравится и самому боярину – как так, на мощеном дворе – и вдруг лужа. Перемостить бы нужно!

Так и вышло! Выскочив из сеней, Ефим споро спустился с крыльца и, махнув рукой, отправил всех на работы. Всех, кроме троих, недавно попавших в кабалу, закупов – этим было велено взять лопаты и заступы – вытащить дубовые плахи, подкопать, снова положить – чтоб уж никогда больше тут никакой лужи не было.

Лопаты – полностью деревянные, лишь рабочий край был обит узкой железной кромкой – удивления у Михаила не вызвали – видал он такие на раскопе. Не сами, правда, лопаты, а лишь железную обивку. Поплевав на руки, заступами споро подцепили край плахи, поднатужились, приподняли… И, тут же бросив работу, почтительно поклонились спустившемуся с крыльца боярину с сыновьями.

– Ефимий! – по-хозяйски позвал Софроний Евстратович.

– Слушаю, господине! – проворно выскочив, неизвестно откуда, тиун тут же застыл в позе «чего изволите-с?».

– Пойдем-ка, пройдемся… глянем…

Тяжело повернувшись, боярин быстро зашагал по двору, направляясь к конюшне и саду. Позади поспешали отроки и свита, тиун же, постоянно оглядываясь и подобострастно щурясь, бежал впереди.

– От, господине, конюшня… почитай, к осени закончим… В овине тож крышу перекрывать начали…

– Перекрывать! – передразнил боярин. – Управитесь к урожаю?

– Ужо управимся!

Они ходили не так уж и долго, вряд ли больше часа, Михаил с парнями как раз успели вытащить все плахи и теперь выравнивали яму. Судя по довольной физиономии Ефима, больше никаких недостатков, похоже, выявлено не было. Вот, кроме этой лужи… точнее – уже бывшей лужи. И как же так тиун пропустил? Под самым-то носом…

– А это вот, господине, закупы новые… Про которых язм говорил.

– Закупы? – боярин – а следом и свита – остановился, внимательно разглядывая парней… Которые тут же бросили работу и принялись кланяться…

– Полно, полно, – Софроний Евстратович махнул рукою. – Успеете еще накланяться… Идем, Ефимий, обскажешь – кто такие…

Снова все поднялись на крыльцо, скрылись в дверях… Все, кроме отроков – те с любопытством посмотрели, как меняют плахи, а потом, смеясь, принялись бегать по всему двору взапуски.

– А вот, Глебушка, не догонишь, не догонишь!

– Врешь, догоню, Бориско! Догоню ужо!

– Догони, догони же!

– Ну держись.

Хорошо им! Работать не надобно. Бегай себе, играйся. Да вообще, в детстве хорошо – никаких забот: мамка накормит, приберет, постирает… Вот потому-то некоторые-то недоросли лет до тридцати никак не хотят с детством расстаться – а как же, тогда самим себя придется обслуживать, отвечать – уж за себя-то, по крайней мере… Видал таких Михаил еще на первом курсе – до восемнадцати лет доживут, а не суп сварить, ни картошки поджарить, да что там картошка – носки постирать – и то не умеют! И, главное-то, и не хотят, паразиты! Зато гонору да самомнения – у-у-у-у!!! Некоторые – по девкам да по ночным клубам, а иные – в науку: дискуссии разведут, споры «ученые» – и друг друга, между прочим, не любят. Чем болтать, так лучше б полезному чему научились да оторвалися от мамкиной сиськи. Так нет же! Раньше, в старые-то времена, хоть армия была – хоть какая-то социализация, а сейчас…

Вот и эти… Ишь, разбегались! А чего им? Юные феодалы, наследнички, мать их за ногу…

Миша вдруг рассмеялся – прямо так, вслух, к большому удивлению своих напарников. Ишь ты, как рассуждать начал – прямо как правоверный марксист-ленинец! Феодалы юные ему не понравились, смотри-ка! А может, просто из зависти все? Из зависти к смеющемуся, безмятежному детству, когда каждый день таит в себе приключения, когда не думаешь о хлебе насущном, когда один год тянется, как целых десять, а лето – наоборот – проскакивает, словно один день. Эх, детство…

Правда, не сказать, чтоб безоблачное – проблем и тогда хватает, и не менее значимых, чем у взрослых, а вот возможностей для их решения – несоизмеримо меньше… Вот и эти, бояричи… Когда их детство кончится? Через год, два? В эту эпоху взрослеют рано. А потом на коня – в военный поход, который вполне может окончиться весьма плачевно – смертью. Да и на какой-нибудь там охоте можно погибнуть – в когтях разъяренного медведя или под копытом здоровущего, косящего кровавым, налитым лютою злобой глазом, быка – лося. Средневековая жизнь опасна и непредсказуема – и отнюдь не только для простолюдинов.

А пока – играйте, детишки! Носитесь, кричите, смейтесь… пока резко не кончилось, не оборвалось жалобно звякнувшею струной ваше детство.

Мальчишки так и делали – носились, кричали, хохотали, кидались в друг дружку репейником, а потом, чуть подуспокоившись, принялись играть в… в некую игру, которую когда-то в собственном детстве Михаил знал под названием «чижа».

Подбрасывалась – или выбивалась – вверх палка, разбивались другие мелкие палочки и дощечки – их надо было собрать за какое-то время… Примерно такие вот правила, точнее не вспомнить.

Оп! Подлетела высоко в воздух палка… Впрочем, не так уж и высоко, но мальчишкам-то наверняка казалось – что в самое небо! И – тотчас же – рванулся собирать дощечки младший боярич… одну подобрал, вторую, третью… Эх, не успел!

Закупы уже как раз заканчивали укладывать последнюю плаху и присели в тени – отдохнуть. Щурясь от солнца, Авдей с Мокшей о чем-то негромко болтали, а Миша с явным удовольствием наблюдал за играющими детьми, вспоминая себя в их возрасте. Хорошее было время! Жаль только, быстро закончилось.

– А ну-ка, давай, Бориска! – смеялся младшенький – Глеб. – А вот, побегай-ка теперь ты!

Взвилась в небо палка… Разлетелись далеко в стороны досочки…

А Борис уже там, схватил одну, вторую… Оп – подбежал к вязу, наклонился…

Быстро и без всякого лая из будки выскочил пес. Остановился, зло оскалив клыки, зарычал – вот-вот бросится! А ведь бросится же!

А боярич, заигравшись, словно бы не замечал псину… да если б и замечал – что с того? Что с ним, с юным представителем знатного боярского рода Онциферовичей, может случиться здесь, в собственной вотчине? Уж конечно же ничего плохого.

Вот только жаль, пес об этом не знал… Вызверился… Раскрыл пасть… прыгнул!

Михаил уже бежал наперерез – жалко стало мальчишку… Прыжком – раз, два, три…

И – словно в замедленной съемке: летящий, вытянув лапы, пес, желтый, в подпалинах… оскаленная пасть… клыки… медленно – казалось, что медленно – оборачивающийся отрок… ужас… ужас в глазах… А пес уже близко – сейчас схватит за горло… Сейчас…

Миша с ноги ударил животное в бок, отбросив в сторону… Зверь тут же поднялся, бросаясь уже на другого соперника… Михаил ухватился руками за раскрытую пасть – и как так только вышло? Ну, схватил – и что теперь делать-то? А пес злобно косил глазами… Не пес – волк! Такой сожрет! Вот отпустишь – и сожрет, не подавится…

– Трезор! Трезорушка! Цыть!!!

Господи – Семен, кажется… Привратник…

– Ну, иди, иди сюда, псинище… – привратник погладил собаку, почесал за ушами, потом кивнул Мише. – Ну, отпускай… отпускай уже… не тронет… Молодец, Трезорушка… хороший пес… служишь…

Отпустив пса, Михаил уселся на траву, поглядывая на подбежавших закупов, на тиуна… Да-да – тот тоже был здесь и, похоже, все видел.

– Ну и псинище! – пришел в себя Борис. – Едва не разорвал… – улыбнулся. – Хороший пес, верно добро стережет! Можно погладить?

– Погладь, господине! – расплылся в улыбке Семен. – Цыть, Трезор! Цыть…

– И я тоже, тоже хочу погладить, – подбежал к собаке младшенький, Глеб.

Михаил только сплюнул – даже не поблагодарили. Хотя – не разорвал пес мальчишку – и то славно!

– Бояричи, – поклонился тиун. – Батюшка вас к себе кличет – обедать…

А Михаил отряхнулся да пошел дальше плахи мостить – положили проворно последнюю…

Мокша все удивлялся:

– Вот так пес! Страшно ночью без ножа выйти.

– Ночью вообще без ножа страшно!

– Да уж… А, смотри-ко, Авдей, тиун-то не доглядел – лужу почитай, у самого крыльца оставил… Как так? Может, дождей давно не было?

– Не в дождях дело, а в хитрости тиуньей, – улыбнулся Авдей. – Ну-ко, сам суди – приехал хозяин проверить – как тут да что… Ежели недогляд не найдет – долго везде шарить будет, что-нибудь да отыщет… А тут – лужа-от – на глазах. Зато все остальное вроде бы как в порядке… А за лужу – с тиуна спрос! Да и исправили все уже – на глазах прямо.

– Эх, Авдейко, Авдейко… До чего ж ты умен, паря!

После обеда со всеми закупами – по очереди – говорил сам хозяин. Сначала – с парнями, потом пришло время и Мише.

Пригладив волосы, молодой человек вошел в горницу и поклонился, сказал, как учили:

– Здрав буди, боярин-батюшка.

– И тебя не оставит Господь своими милостями, – приветливо улыбнулся боярин. – Слыхал, слыхал уже про твои подвиги – рассказали чады. И знаешь, кто в этой истории мне больше всего по нраву пришелся?

– Пес.

– Угадал! – Софроний Евстратович погладил бороду. – Верно – пес. Хозяйское добро стережет, ни на кого не смотрит… А что ты вступился… так то и должно быть, нет?

Вместо ответа Михаил еще раз поклонился.

– Вижу, ты не глуп весьма… Грамоту розумеешь?

– Да у меня инсти… Розумею, господине.

– Говорят, ты мечом бьешься изрядно? – прищурившись, продолжал допрос боярин.

Интересно, кто ему про это сказал? Ах да… сам же Михаил перед тиуном и хвастал… Ладно…

– Бьюсь, господин.

Софроний Евстратович усмехнулся:

– Сейчас и проверим – как. Выходи-ко на двор, парень.

На залитом солнцем дворе, возле крыльца – как раз на месте некогда бывшей лужи – стоял, небрежно помахивая увесистой палкою, мускулистый парень из числа приехавших вместе с боярином вооруженных слуг. Такой же палкою был вооружен и Михаил. Софроний Евстратович вместе с детьми расположился прямо на крыльце, остальные зрители толпились кто где, тиун – так почти у самых ворот.

Болтали, переглядывались, заключали пари…

– Ростислав… на Ростислава ставлю…

– А я на нового закупа!

– Смотри, проиграешь, Семене!

Почмокав губами, боярин махнул рукой – начинайте.

Ростислав – судя по выкрикам, именно так, кажется, звали мускулистого парня – не стал долго кружить и напал первым, сделав длинный выпад… Ловко отбитый Михаилом. Соперник тут же отскочил в сторону и снова нанес удар… пришедшийся Мише в плечо… Ох и больно же! Пропустил… солнце-то прямо в лицо, не увидел… Теперь понятно, почему вражина не кружит – зачем? Заранее выбрал удобное положение… Удар! Бах! Целая серия… Подставляя палку, Михаил сделал несколько маленьких шажков в сторону… еще чуть-чуть… еще… Теперь-то солнышко светило всем одинаково, поровну: Ростиславу – в левый глаз, Мише – в правый.

Удар! Ах, хорош… Едва не переломились палки… Уцелели бы клинки? Ну, это, смотря какие…

Удар! Удар! Удар!

И вопли зрителей…

– Дай ему, дай!

Миша внимательно следил за соперником. Смотрел не в глаза – а как бы сквозь, улавливая малейшее движение, шевеление… даже намек. Вот противник дернулся влево… слишком быстро дернулся, явно – значит, провоцирует… ждет оплошки… Не поддаваться! Ага… отбить! И теперь самому – в нападение: на! на! на! Ага! Не по нраву?

Ростислав снова отскочил, осклабился… Снова дернулся влево – явно показушно, неуклюже… зачем? Хочет, чтобы Миша подумал, что он хочет… А мы туда же!

Без труда увернувшись от провоцирующего выпада, Михаил с силой опустил палку на правое плечо соперника… Тот охнул, упал…

И тут же подбежал тиун:

– Хватит! Подойди к боярину, паря.

Положив палку возле крыльца, Михаил пригладил волосы и поклонился.

– Вижу, бьешься ты хорошо, умно! – улыбнулся Софроний Евстратович. – Чады мои, Борис с Глебом, за тебя переживали… Ишь, смеются! Вот что, Мисаил…

Ого! Миша удивился – боярин его уже и по имени назвал – а это что-то да значило!

– Детушки мои в возраст воев входят, особого пригляду, умения требуют… Вот ты и займешься ими… вместо прежнего их воспитателя, Нифонта-грека, беспробудного пианицы…

Что?

Михаил сначала не понял… Это что же ему предлагают-то? Стать воспитателем юных бояричей? Это ему – закупу? Впрочем, а почему бы и нет? Были же в Древней Греции и Риме рабы-педагоги… Да и вообще – прежний-то воспитатель, похоже, за пьянство с должности изгнан… А ведь неплохая должность, черт побери! Все лучше, чем на хозяйстве. И – по специальности как раз – «учитель». Как же в эти времена должность сия называлась – «дядька», что ли? Или – это чуть позже? У Петра Первого вот был дядька – Никита Зотов – тоже, кстати, пьяница…

Что ж… «дядька» так «дядька»!

Опустив глаза, Михаил поклонился в пояс:

– Благодарствую за доверие, боярин-батюшка!

– Ништо… Поглядим, как дело сробишь!

Глава 7
Лето 1240 г. Великий Новгород
«Дядька»

Своеобразной разновидностью рядовичей были закупы…

Социально-экономические отношения и классовая борьба на Руси IX–XII вв.

«Дядька» так «дядька». Бывало и хуже, когда в бытность свою «молодым специалистом» (сразу после окончания вуза, еще до фирмы) Михаил преподавал историю в классе ЗПР – «с задержкой психического развития», если кто не понимает – для пущего благозвучия переименованного просто в «коррекционный». Эти детишки понимали только силу и страх – их нужно было бить, – как втихомолку советовал директор, – а бить было стыдно, да еще и жалко, в конце концов, он ведь, Михаил, мужик, а они дети… Потому, конечно, не слушались – делали что хотели, стояли на ушах, орали… вызывая пристальное внимание администрации, имевшей нехорошую привычку прохаживаться во время уроков по школьным коридорам – отслеживали, так сказать, учебный процесс. Мише, конечно, за дисциплину, точнее – отсутствие таковой – на всех педсоветах доставалось – склоняли. Поначалу обидно было, а потом… потом привык. К детям, не к администрации. Решил для себя – если кого-то, не дай бог, зашибешь, завуч и директор в камере рядом сидеть не будут… а раз так, то пошли они со своей «дисциплиной» туда и туда… Вам тишина нужна? Вы и наводите, а я уж займусь чем поинтереснее… Урок выстрою грамотнее, к примеру…

Так Михаил никого и не тронул – ни единого ребятенка… Ну, подзатыльник, бывает, даст иногда… так, в запале… Дети не обижались. Такой вот опыт… Применить его здесь? А почему бы и нет? Поработать, так сказать, по заявленной в дипломе специальности – учитель. Тем более, бояричи-то были, по тутошним меркам, почти взрослые – еще год-два – и – по крайней мере, старший, Борис – уже воин!

Они были очень похожи внешне, эти погодки – оба светловолосые, светлоглазые, только – как это ни странно – а младший, Глеб, имел характер куда как шабутней, нежели у братца. Побоевитее был, поактивней, на проказы и мелкие детские шалости куда как охоч… иное дело – Борис. Тот все в умственную сферу рвался – рассказки послушать, книжки, что у батюшки-боярина были, прочесть, написать что-то на берестяной грамоте. Мише он понравился – умный, серьезный, внимательный. И младшенький его слушался… хоть иногда и бивал.

Те приемы владения мечом, что показал Михаил, братьям весьма понравились, вызвав забаву на целых полдня – все тренировались на деревянных клинках, бились, пока у младшего от усердия «меч» не сломался. Утомились все, запотели – денек-то жаркий выдался, вёдро.

– Мисаиле, а давай пойдем выкупаемся! – напившись из колодца воды, заканючил младший. – Ну, давай, а? На вымол пойдем, в предмостье…

– В предмостье не пойдем, – резко пресек отрока Миша. – Батюшка ваш не велел.

– Так он не узнает!

– Ага, не узнает… А тиун? Уж тот-то все доложит.

– А батюшка сказал, чтоб ты нас не неволил!

Ага, вот оно как. Не неволил!

– Купаться сходим, – Михаилу и самому было жарко. – Только не на вымол… На Федоровский ручей.

– У-у-у, на ручью не интересно.

– В догонялки там поиграем, нырять вас поучу!

– О, да мы умеем!

В общем, уговаривал недолго – бояричи покривились да все ж таки согласились – не река, так хоть ручей. Обсказали тиуну, собралися, пошли.

– А ну-ка, кто тут что знает? – вышагивая, не торопясь, расширял свой кругозор новоявленный «дядька». – Это вот что за церковь?

– Это Павловская… два сорока лет назад выстроена.

– А эта?

– Эта? Святой Ирины.

– А что за частокол? Чей?

– Ха! Чей?! То – Никодима Мирошкинича усадьба, боярина знатного… такого, как наш батюшка!

– Никодима Мирошкинича, значит? Угу…

Отвечал все Борис, Глеб отмалчивался… то есть нет, не молчал, конечно, наоборот – галдел, вскрикивал, показывал пальцем:

– А вона ворона, видите? На той осине!

– Это не осина, братец, а липа.

– Да и бог с ней, я ж не о липе – о вороне. Вот, ежели б мне стрелу с луком – я б это ворону с сорока шагов свалил.

– Хвастун! – Борис улыбнулся. – Не сбил бы ни за что?

– Я бы не сбил?! А вот сейчас ка-ак дам!

– Цыц!!! – Михаил окинул детей строгим взглядом. – Мы купаться идем или драться?

– Купаться…

– Вот то-то же!

На Федоровском ручье, шагах в ста от впадения его в Волхов, на песчаной излучине и остановились, близ зарослей ольхи и ивы. Михаил нагнулся, потрогал рукой воду, показалось – холодная, однако мальчишки уже поскидали одежду и с хохотом бросились в ручей наперегонки, поднимая брызги:

– Ай! Уй! Славно-то как! Славно!

Миша и моргнуть не успел, как был уже с головы до ног обрызган. Вот, гады! Впрочем, приятно! В знойный-то день… Разбежался, нырнул… ах! И вправду – славно.

На ручье купающих хватало – в основном подростки, юноши, но были и взрослые – судя по одежке, мастеровые, купцы – точнее сказать, приказчики – или что-то в этом роде.

Как и все студенты-педагоги, Миша когда-то проходил практику в детском лагере и теперь вспоминал инструкцию. «Строго запрещается: нырять, брызгаться, заходить в воду без разрешения вожатого (инструктора, тренера)…» Примерно так, кажется…

Водичка и вправду оказалась прохладной, и Миша выбрался, уселся на бережку обсыхать рядом с какими-то парнями. Поздоровался вежливо, те тоже отозвались – мол, и ты здрав буде. Михаил поискал глазами своих: ага, во-он они, плещутся вместе с какими-то ребятами… орут, ныряют друг за дружкой, толкаются… Как бы, не дай бог, не утопли! Не должны, тут мелко…

– Отроков выкупать привел? – поинтересовался сидевший рядом молодой человек – худой, но жилистый, с узкими смуглым лицом и открытым взглядом. – Не бойся, друже, не утопнут – не Волхов. Сюда мнози приводят.

– Не утопнут, оно так, – Миша улыбнулся в ответ. – А вот как бы не замерзли. Закашляют, зачихают… Не знаю даже, как теперь их из воды выманить?

И правда – не знал. Не крикнешь же, как в лагере:

– Кто последний, тот без компота!

Этих оставишь без компота, как же…

– А чего их выманивать? Пущай себе плещутся, жара ведь, – молодой человек подмигнул и представился. – Меня Онисимом кличут. Онисим Ворон, смугл потому что.

– Михаил, – Миша протянул руку и улыбнулся, увидев, как бояричи, выбравшись наконец из воды, принялись бегать по песку взапуски. Ну, теперь-то уж не замерзнут, согреются, солнце-то – эвон, палит! Ноги бы только не раскровянили… Ха! Уж битых стекол тут точно нет, как нет и бутылок… бутылок… стекол…

– Слышь, Онисим, я деве одной знакомой хочу в подарок браслетик стеклянный прикупить. Подскажи, у какого мастера лучше?

– Смотря какие, «новгородки» или «киевки»?

– А чем отличаются? – Михаил удивленно моргнул.

– Ну ты, брат, видать, издалеце!

– С Заволочья.

– А, ну тогда ясно, – Онисим пригладил волосы, охотно разъяснив, что «новгородки», стеклянные браслеты из местного сырья, обычно коричневые, желтые, зеленоватые, а вот «киевки» – синие, голубые, сиреневые…

– О, мне бы, пожалуй, «новгородки» бы подошли! – Михаил и не старался скрыть радость – ну, хоть что-то узнал. – У кого покрасивше?

– Много мастеров есть, – новый знакомец степенно почесал затылок. – Ты вот что, у самих стеклодувов и погляди… Да по торжищу походи, погляди, может, что зазнобушке своей и высмотришь. Кваску хошь?

– Да я бы с удовольствием.

Онисим вытащил из кустов плетеную флягу, протянул:

– Пей.

Поглядывая на играющих ребят, Миша с удовольствием сделал пару глотков, поблагодарил:

– Вкусный!

– Еще б не вкусный, бабка делала! – улыбнулся Онисим. Потом почесал затылок, подумал немного, добавил:

– А браслеты красивые у Симеона-мастера, что на Лубянице живет… Да, на Лубянице, тамо…

Так-так… на Лубянице, значит. Где та корчма… А весело там дрались, ничего не скажешь – жаль, мало. И знакомец там появился – Онуфрий Весло, лодочник… с Федоровской пристани, кстати – совсем рядом. Сходить, что ли? Нет, за мальцами приглядывать надобно. Ишь, разбегались… не пора ли домой, на усадьбу?

– Не, не пора, не пора! – закричали хором. – Ну еще немножечко!

Убежали, в воду – хлобысь! Только по сторонам брызги. Михаил тоже окунулся еще разок, выбрался на берег, за ним – и мальчишки, постояли немножко на ветерке, пообсохли. Онисима уже на прежнем месте не видно было – ушел.

– А что-нибудь нам расскажи, дядько Мисаил, – подергал за руку младшенький, Глеб, посмотрел серебряными, как волховская водица, глазами. – Ну, расскажи, а?

– Верно, – поддержал братец. – Чтоб не скучно было до усадьбы идти.

До усадьбы… Как понял Миша, эта вот, что на большой Московской дороге, усадьба считалась у Онциферовичей не основной, а так себе, лишь бы была – для богачества. Опять же – и детишкам потом. Да и сейчас, летом – им там самое раздолье: мамок-нянек поблизости нет, никто не причитает, не следит… окромя вот «дядьки», которому, откровенно-то говоря, не до детей больше дело, а до проблем собственных, так сказать, сугубо личного плана. Ну, надо же как-то отсюда выбираться, не навек же застрял! И браслетики нужные поискать, и… Вот кто была та дева в средневековом наряде? Красавица в синем платье… Почему-то чувствовал Михаил – при делах она, при делах…

– Рассказать, говорите? – одернув рубаху, Миша подпоясался, усмехнулся. – Ладно, кое-что расскажу, идемте.

Ребята обрадовались, засмеялись, опять же – и оделись быстро. Как понимал Михаил – мальцам сильно охота было нового человека послушать. А как же! Здесь ведь ни Интернета, ни телевидения, ни газет, все новости так вот – на слух, из уст в уста.

Что бы им такое рассказать-то? Ага!!!

Пошли по тропиночке вдоль ручья, к дороге. Хорошо кругом: в синем небе солнышко ярко светит, облака бегут белые, ветерок свеженький, приятный такой, прохладный, в кусточках и на деревьях пичуги щебечут радостно, клевером сладко пахнет, шиповником, иван-чаем, какой-то пряной травою. Вон ее тут, травищи-то! Коровы пасутся, козы…

Михаил остановился, подождал мальчишек.

– Есть такие люди, – сказал, – которые других людей крадут да продают в рабство.

– Знаем, знаем, – засмеялся Глеб. – Мамушка про то все уши прожужжала.

– А вот у нас, в Пи… в Заволочье, много людей пропало. Все больше – молодых девушек.

– Так ясно же! – Борис махнул рукою. – Дев-то куда как выгодней продавать, да и справиться – чем с мужиком – легче. Ты рассказывай, дядько Мисаиле, рассказывай.

Рассказывай…

Миша уж постарался, выдал пару страшных историй – с похищениями, с пытками, с убийствами кровавыми, ну как в романах, – парни сразу языки прикусили, заслушались.

Между тем уже и знакомый частокол из-за кустов показался – усадьба. Свернули с тропы на мощеную улицу, Михаил улыбнулся:

– А вот еще случай был…

– Стой, стой, дядя Мисаил, не надо! – неожиданно замахал руками Борис.

Миша посмотрел на него с удивлением – как это, не надо? Ведь только что сам просил. Глебушка – младший – тоже глазенками заморгал изумленно – мол, что это еще братец выдумал?

– Сейчас вот – не надо, – с улыбкой пояснил Борис. – Тут и светло, и людно. А вот после вечерни мы на сеновал ночевать придем… вот там и расскажешь! Темно кругом, страшно… и тут – страсти этакие.

– Ой, славно, славно! – Глеб захлопал в ладоши. – И правда – ночью на сеновале послушаем. Лихо!

– Только не я все время рассказывать буду, – пряча усмешку, заявил Михаил. – Вы тоже не молчите. Где у кого какую девицу-красу вели, украли – расскажете.

– Да мы и не…

– А ежели не ведаете, так поспрошайте… День-то велик!

После полудня позанимались с ребятами оружным боем да снова пошли гулять. На этот раз – на торжище, людей посмотреть, товары… якобы. На самом-то деле Мише на Лубяницу было нужно – в мастерскую стеклодува Симеона. Туда и зашли, уже после торга, отыскали быстро.

– Да зачем тебе стеклодув этот? – хмыкнул Борис. – Эвон, на торгу, браслеток-то мало ли?

– Много, да все не те. Мне покрасивше надобно.

– Оба! – братья весело переглянулись. – Что, зазноба, никак, есть?

– А как же?! – хлопнув Глеба по плечу, Михаил весело рассмеялся. – Как ей не быть, зазнобе-то? Парень я весь из себя – видный…

– Да уж, – разом кивнули оба. – Не сомневаемся… Дак ты зазнобу-то бы на наш двор привел. Батюшка бы вам отдельную избу дал – жили бы.

– Избу, говорите… Ну, может, привезу зазнобу, дай бог.

– Ежели за тебя пущать не будут, ты, Мисаиле, нам скажи, а уж мы за тебя…

Миша только хмыкнул:

– Вот, спасибо, парни!

– Эй, мужичина! – поглядев в сторону, громко крикнул Борис. – Где нам мастера Симеона найти?

– Стеклодува, что ль? – остановился сутулый мужичок в армяке и суконной, безо всякой опушки, шапчонке. Подумал, почесал затылок, потом рукою махнул:

– Эвон! За тем перепутьем его усадебка.

Усадебка. У стеклодува – усадебка! Впрочем, почему бы и нет? Если мастер хороший, да товар ходовой…

Товар оказался – да, ходовой. Именно, что товар – «продукт труда, произведенный для продажи или обмена». Не на заказ… хотя и на заказ Симеон тоже работал, но основную прибыль имел с торговли.

– Браслетиков, бус – много, все на любой вкус, да дешевы – для простого народу деланы. А простых-то людей куда как больше, чем бояр да купцов именитых. Там «вервица», тут «белка» – вот они, «куны»-то, и набегают.

Михаил оглядел усадьбу – небольшую, уютную – с мастерской, с двухэтажным домом, с банею и двумя курными избенками – для подмастерий. Почесал затылок:

– Что, значит, на заказ мало что делаешь?

Стеклодув – высокий широкогрудый мужчина с черной окладистой бородой – усмехнулся:

– Коли заказы есть – так что же не делать? Ты выберешь что? Высмотрел?

Миша покосился на целую россыпь браслетов – красивые, конечно, вещи… но все не те.

– Мне бы вот хотелось в виде змейки, с алыми такими глазками.

– У-у-у! – Мастер покачал головой. – Не часто я узорочье делаю… А с глазками алыми… м-м-м… не ведаю даже… Да и из наших никто. Может, на боярских усадьбах… да, там могут. У Онциферовичей, Мишиничей… Да, у Мирошкиничей знатные стеклодувы… целая артель, вот они могут с узорочьем, а мне – без надобности.

У Мирошкиничей… Выйдя на улицу, Михаил с досадой сплюнул. Попробуй, к ним проберись! Только подойдешь к усадьбе – кто таков?! К мастерам, браслетики заказать? А не пошел бы ты, паря! А ну-ка, в собаки его, ату, ату!

Ну, хорошо хоть – узнал про Мирошкиничей. Какая вот только от этих знаний польза? Тут думать надобно, думать… Может, через мальчишек как-нибудь? Они ж все-таки бояричи, это Мишу сразу со двора попрут.

Бояричи…

Лежали бояричи в темноте смирно, слушали, лишь иногда шуршали свежим сеном. Сеновал на усадьбе большой, просторный, обхватистый. По углам да по стрехам особые травы висят – от комаров, оводов-слепней да прочей летучей нечисти. Помогает, правда, нет-нет да какой комар и прорвется – эвон, зудит прямо над ухом.

– И вот, с тех пор, ни слуху о нем, ни духу, – закончив очередную страшную рассказку, Михаил с удовольствием отхлебнул хмельного кваску из объемистой глиняной крынки.

– А дальше! Дальше-то что было? – принялся допытываться Глеб. – Неужто так и сгинул?

– Сгинул, сгинул, – Миша смачно зевнул. – Безо всякого следу, словно бы растворился. Искали-поискали – не нашли даже косточки.