Текст книги "Истории неоднозначных преступлений"

Дом призраков «Дача Эльзы» в Пятигорске. Ночное посещение

Только точки молчания, и об этом рассказывать.

А момент понимания суждено нам проскальзывать.

Александр Еременко

Она была счастлива. Как же она была счастлива!!! Эльза, дочь богатого немецкого купца выходит замуж за человека, чей бизнес по – соседству, так уж сложилось.

Ей сделал предложение кондитер Аршак Гукасов. Бакинец, ему за 40, недавно переехал из Таганрога, привез сюда мать с 11–ю братьями и единственной сестрой, сначала работал в кондитерской мастером, но уже сам ведет сое дело и выпекает самые вкусные в Пятигорске булочки. Но самое поразительное – всегда смотрит таким взглядом…, а глаза таинственны…, перед его обаянием невозможно устоять.

Щекотливый момент, кажется у него не очень с деньгами, но человек солидный, к тому же любит Эльзу – с ее то капиталом все поправимо. Эльза так и тает при его появлении. А он тут, на Театральной, рядом с меблированными номерами, которые сдает Эльза приезжим, арендует кондитерскую в доме «Нижний Уптон». Как же здорово выглядит это начало 20 века! Красавец муж, доходный бизнес.

Они поженились в 1901–м. Их бизнес процветал. И они реализуют грандиозный план – пригласить лучшего зодчего города и отстроить Замок, да, Замок в прямом смысле слова, в конце Лермонтовской улицы, у подножия Машука. В 1903–м году супруги приобретают участок у Емануелевского парка. В 1905 —м дом по плану архитектора Гущина, в стиле «кирпичной» эклектики с элементами готики и модерна построен. 3 массивных башни и 100 окон с трех этажей должны рассказывать о долгожданном счастье Гукасовых.

Дом как грандиозное вкусное пирожное: круглые башни, остроконечные крыши, окна – бойницы, изящные балконы с ажурной ковкой, ассиметричные главные фасады, полуколонны парадного входа… – Эльза полюбила свой замок, он стал и ее домом и ее бизнесом (она управляла сдачей меблированных номеров). Все было продумано с немецкой педантичностью.

Автор «Иллюстрированного практического путеводителя по Кавказу» Григорий Москвич отмечает: «Дача “Эльза”, на Лермонтовской улице. Имеется 50 комнат с отдельными террасами, верандами и балконами с прекрасными видами. Все необходимые удобства, в комнатах – водопровод и отливы. Комнаты сдаются посуточно, на неделю и на сезон, от 50 к. в сутки. Ванны и душ. Имеются домашние обеды, чай, кофе, шоколад…».

Доходы растут. Гукасов, наконец, преодолевает запреты и получает разрешение построить Кондитерскую в самом престижном месте – на входе в парк Цветник. И снова он приглашает лучшего зодчего Гущина. И снова успех!

Случилось то, чего никто не предвидел. У Эльзы не рождались дети и она осталась одна. Гукасов бросает жену и… дом. Он женится на другой, куда менее обеспеченной девушке.

Эльза больше не вышла замуж, не родила, с особым рвением она занималась своим домом, в котором она была счастлива и была несчастна. Все с педантичностью, ведь ее дом – самый красивый в городе. А ее сад, который от неожиданных ветров защищен Машуком… В нем Эльза вывела новый сорт винограда Шасля.

Но судьба решила в последний раз поглумиться над Эльзой. Смена власти и большевики отобрали дом у Эльзы, просто отобрали.

В этом месте происходит, пожалуй, самый мистический эпизод в этой истории. Куда пропала Эльза и ее драгоценности никто не знает. Думала ли она, кому дом достанется после нее – неизвестно.

Ясно одно. Эльза была расстреляна в стенах дома или выселена. Далее начинаются легенды о ее тайной жизни под чужими именами и появлении ее призрака в доме. Но все они, будто лодка Харона в царстве Аида, причаливают к одному берегу: когда Дом пришел в жизнь Эльзы, он лишил ее блага иметь детей, затем лишил мужа, затем в прямом смысле страдал по ней, когда она покинула дом, живая или мертвая.

С 1923 года у дома началась санаторная жизнь. Не заладилась. В 50–е гг. скульптор Ирина Шаховская открывала там свои мастерские, но по какой – то причине помещение вновь стало частью Лермонтовского санатория. Затем санаторий съехал. Были в доме пожары. Ни для кого он родным больше не стал. Неизвестный инвестор, выкупивший дом в начале 21 века, так и не приступил к его ремонту и использованию. Это более чем странно, ведь при отсутствии средств он его может продать, но не делает этого.

Но куда пропала Эльза? Нет признаний тех красноармейцев или чекистов, что тогда пришли за Эльзой, выходит они исчезли вслед за ней или не научились писать, или им было страшно признаться в своем злодеянии. Не появилось и свидетельств очевидцев. Не нашлось документов, где упоминается ее имя.

Искатели тайн на одном из балконов обнаружили полустертую надпись: «Найдите меня безгластную, Умойте меня дождем. Найдите меня угасшую, Верните мой старый дом».

Многие года она шествует по страничкам Интернета, высказывают что это Эльза, хотя сомнительно, она никогда не обнаруживала стихотворного таланта. Но если не она, то в любом случае автор так и не назвался. Скорее всего это была женщина. А сколько прекрасных российских дворянок лишившись своих особняков могли бы написать эти строки!

У меня подозрение, что однажды, вечером или ночью, пересилив обиду и злобу на варваров, повязав голову платком Эльза посетила этот дом, посидела на его крутых ступенях, и прилегла как в былые времена на его прохладный кафельный пол, только не на первом этаже, куда свет проникает лишь в конце коридоров, а на втором или даже на третьем, где можно поймать дарящий надежду на спасение солнечный луч или утешающее лунное сияние.

И все же, безоговорочно притворившись апологетами научных знаний мы можем признаться в своей беспомощности как – то объяснить череду многих явлений, связанных с домом.

Бегство из него мужа Эльзы. Неожиданную смерть архитектора дома – Гущина, буквально в 1908 году. Странное исчезновение женщины, которая дом просто обожала. Отсутствие ее фотографий, хотя она была богатой. Попытки Санатория избавиться от дома. Случаи пожаров. Бегство из дома на протяжении более чем ста лет всех новых хозяев. Невозможность ремонта. Жуткие подвалы (есть фото в Интернете). Покрытый кафелем бетонный параллелепипед. В подвалах – душевые кабины. Знатоки говорят ночью в доме можно услышать как из них льется вода, – может щепетильная хозяйка приглашает жильцов помыться?

А тайные комнаты в подвалах! Железные крюки на стенах. И, наконец, единственный рухнувший балкон.

«Честно говоря с того момента как только заходишь в этот проклятый дом, то на тебя будто смотрит пара глаз, хотя, кроме меня никого там не было» – это одно из признаний человека, зашедшего внутрь дома.

Рыцарский замок без рыцаря и его принцессы. Ты выйдешь на него когда отправишься к склонам Машука. Но трудно отрицать тому кто там побывал, его силу притяжения. А сколько на его стенах признаний в любви.

Привидение Эльзы, ты там или нет? Ты ответишь? Наверное, фраза поэта Еременко посвящена призраку: «Я вымираю, все меньше меня остается».

Но привидение появляется ночью, поэтому у меня выбора не оставалось, как идти и заглядывать в зияющие глазницы окон, и слушать ночное молчание Дома Эльзы.

Я пошел вдоль забора направо. Если долго смотреть – что – то обязательно покажется. Внутрь не зайдешь – все огорожено. Потом перерою Интернет – ни одной съемки интерьеров дома в ночное время. Странно.

Отчего столько легенд и столько людей искали в доме какие – то ответы?

Что – то мне подсказали стихи Александра Еременко. Они будто посвящены Эльзе.

… В комнате вашей с походным убранством мы выпиваем, сдвинув коленки, как пассажиры за преферансом.

Мы пассажиры, стремительный ветер воет и рвет изо рта сигареты.

Вечно транзитен! Проситель не вечен. Вечен ногами вертящий планеты.

Жми по вербовке, просаживай в карты. И воскресай в неуютном пространстве…

…Мы, оставляя следы на паркете, в души друг друга с размаху влетаем, Словно горбуша в японские сети.

Я ухожу и мне хочется думать об Эльзе.

История казни. Кто ответил за безымянные детские башмаки на набережной Дуная?

Ференц Салаши. Есть фотографии этого человека. Но кто он? Если не знать – подумаешь: внимателен, аккуратен и воодушевлен. Какой он профессии? Кто-то скажет похож на ученого – физик-ядерщик. Можно подозревать, что это музыкант, виолончелист, например, приехавший на гастроли. Не буду испытывать ваше терпение – это политик, лидер национал-социалистической партии Венгрии, руководитель венгерского правительства 1944-45 гг.

У этого деятеля был заместитель, причем с очень интересной и нужной людям профессией. Акушер и педиатр Йожеф Гера. На фотографии врач строг и учтив.

Чем прославились они, я скажу чуть позже. А пока… о том своем январском путешествии…

Зимний Будапешт встретил нас сырым морозом и промозглыми ветрами, особенно на набережной, едва мы вступили на камни, из которых она уложена. Камни обещали скользить, если мы надолго застрянем на набережной Дуная. И мы влетели в уютное кафе и, чтобы прошел нас охвативший трясун, попросили грог.

Но не согрелись.

Быстрее в Сечени! Туда, на променад горячих вод. Плавать нельзя – можно только вздыхать и ухать от контраста, перебирать ногами по неглубокому дну, как поплавок подниматься и опускаться в воду, и привыкнув к запаху тухлых яиц, выискивать микропузырьки воздуха, что присосались к телу, и проводить анализ: посидеть еще или уже вредно.

И обратно – в Зимний Будапешт! Чтобы замерзнуть еще сильнее! Куда? На берега Дуная.

Мы знали куда шли.

Ботинки мужские, туфли женские, башмачки детские – они стоят там круглый год. Уже каблуки стоптались. Обувь демисезонная. Но люди были в ней зимой, зимой – между 44-м и 45-м. Сняли, чтобы больше не обуваться, никогда. Потому что их казнили.

Из гетто привозили на набережную, на грузовиках, как ненужную мебель. Затраты только на бензин. А чтобы не тратить патроны и не долбить замерзшую землю для могил – делали «связку» из 50–60 человек и стреляли только в одного. Он падал в воду и тянул за собой всех остальных. Холодные воды и сильные течения завершали казнь. И каждый из казненных знал, что война вот-вот закончится, как же умирать в такое время…

 
Ты за руку возьми меня покрепче,
Чтоб мы не потерялись под водой.
Вдвоём с тобой спастись нам будет легче.
Мы спрячемся за сильною волной.
 

Гера Шторм

Десятки тысяч людей, практически ежедневно вставали здесь на казнь, вплоть до 18 января 45-года – когда Советские войска вошли в Будапешт и освободили гетто.

…Вот прошла молодая пара, юноша и девушка, скорее всего студенты. Он хорохорится и шутит, она – вежливо улыбается. Наверное, так и должно быть у молодых. А река должна быть для того, чтобы впадать в море, а не топить невинных. А набережная для того, чтобы гулять, а не казнить невинных.

Но вот девушка краем глаза поглядывает на выстроенную обувь. 6о пар – трудно не заметить. Они тут в любую погоду. Они превратились в железо. Зачем людей перед казнью разули? Нашлась весьма прозаическая причина: более новую обувь нацисты собирались продать.

Как такое стало возможным?

Казни проводила венгерская Партия скрещённых стрел, которой как раз и руководили те двое "милых людей", что на первых двух фотографиях. политик Ференц Салаши и детский врач Йожеф Гера. Они были венгры и казнили своих соотечественников.

Есть потрясающее фото, где главный палач стоит на той самой набережной Дуная.

Он в думы погружен. Но не поводу как избавить мир от такого негодяя как он… Салаши скорее строит планы, великие планы.

Но история – это мстительная дама. У нее свои планы. Главари партии уже в 1946 году предстали перед судом, поцеловали крест и были повешены.

История показывает, что таким и после смерти не дождаться покоя. Тело первого фараона, придумавшего такой вид казни – Рамсеса II (он приказывал топить младенцев) перезахоранивали четыре раза.

Сегодня по Дунаю плывут беспечные льдинки. И ты ловишь себя на мысли, а может быть будапештский анонимус, живший, как говорят источники, предположительно во времена правления короля Белы III (правил с 1172 по 1196 года) все знал, и уже тогда готовился написать об этих зверствах. Потому он в объемном капюшоне, накинутом на голову, со спрятанным лицом, книгой и пером в руках?

Мне тоже хотелось спрятать глаза от того, что я принадлежу к Homo sapiens.

Немного отогрелся в пафосной кафешке «Первый пештский дом штруделей», где мы благодарно отведали ретэш.

Никогда не поверю, что это слоеное чудо приготовила не та девушка в пышной блузке с вышивкой под жилетом, и яркой юбке с фартуком, которая его принесла. Она была в красивом наряде, наверное, спешила на чардаш, но штрудель не испортила. Ее бабушка и дедушка, к счастью, не попали в будапештское гетто, или попали, но их не успели казнить.

Несмотря на то, что со мной была спутница, мне хотелось пообщаться с одной будапештинкой. Девушка сидела в роскошных джинсах, на самом краешке каменной круглой лавки и играла со своим псом. Меня не заметила – так была увлечена. Я так с ней и не поговорил. Возможно, из-за одного обстоятельства: она была бронзовой, как и ее приветливый четвероногий друг.

А к детским ботиночкам все приходят люди, и привязывают бантики.

Неслышный стук Каблучков в сторону Умшлагплац

Дорогу на Умшлагплац люди обступили с двух сторон. Давно, с раннего утра. Было не холодно и можно было ждать выхода детей. Охранники Варшавского гетто уже суетились под воротами. Только бетон дороги был равнодушен к происходящему.

Стоял светлый день 5 августа 1942 года – время, когда ребенку можно беззаботно бегать по улице, звать друзей, и мама до вечера не кинется искать. Но это когда нет фашизма.

– Дети!

И тишина. Они появились в пелене утреннего света. Ровный строй маленьких людей вынырнул из-за железных ворот гетто, как фантом, что задержался на дороге – вот-вот он вскоре слетит с нее, как с заледеневшей тропинки. Даже несмотря на то, что по обочине стоят немецкие солдаты.

Варшавское гетто погрузилось в тишину, будто для того, чтобы расслышать стук детских каблучков, чтобы разобраться, это дети идут или нет, вдруг это всем только кажется, что кого-то вывели.

…Дети шли слабым, но уверенным шагом, в шеренгу из двух пар, им хотелось не издавать звуков, оттого стук каблуков по бетону становился похож на звон колокольчиков. Сколько детей – столько и колокольчиков. Примерно двести детей, значит и звон двухсот колокольчиков.

Впереди строй скомкался вокруг одного человека. Это доктор и учитель Януш Корчак. Он все время наклоняется к малышам и что-то им говорит, говорит, говорит, говорит… Из обрывков фраз потом уже другие поколения узнают: он на ходу самым маленьким детям рассказывал сказку о Короле Матиуше.

До гетто он успел построить Дом сирот, умудрился сотням юных воспитанников дать дорогу в жизнь, создал уникальную систему воспитания, написал 20 томов книг, художественных и образовательных, вместе с детьми успел создать детскую Конституцию…

Накануне он записал: «Я должен убедить детей в том, что мы едем на экскурсию, за город». Когда утром раздалась команда: «Alle Juden raus!», он спокойно сказал всем собираться и взять синие рюкзачки.

Его, шедшего впереди трудно опознать – учитель будто растворился в детях – на руках крохотная девочка, еще одного ребенка он ведет за руку, все остальные рядом, будто стараются к нему прижаться.

– Да нет, люди! Не надо их разглядывать. Они ранним утром, когда собирались на смерть, улетели к необитаемому острову, как герой его сказки Матиуш. Помните сказку «Король Матиуш на необитаемом острове»? Ну, то-то же.

От тишины шагов у людей лопались ушные перепонки. Люди так не ходят – так идут ангелы. А чего люди ждали? Что они хотели увидеть? Они успели помолиться о тех, кто беззвучно шагает навстречу своей смерти?

Невыносима тишина, когда ты видишь смерть. И тогда дети запели песню, и повыше подняли свой походный, зеленый, с листиком, флажок, как положено, когда ты идешь – ведь учитель сказал, что на экскурсию…

Дети и их учитель находились в гетто с 1940 года. В унизительных антисанитарных условиях удалось выжить далеко не всем. В гетто погибли тысячи детей. В Доме сирот не умер ни один ребенок.

Высокое начальство немцев не могло понять, откуда столько выживших детей с этим придурочным доктором?

Кто-то скажет потом: дети не знали, куда идут. Какое прозрачное прикрытие позора! Ребенок не может не предчувствовать, что через час его ждет смерть в газовой камере.

– Что это?! – крикнул комендант, отвлекшись от своей «героической» миссии.

– Доктор Корчак с Домом сирот, – доложили подчиненные.

Офицер больше не смог ничего закричать. К нему вернется звук, когда эти идущие ангелы исчезнут за дверьми товарного вагона. И он увидит на перроне этого худого лысого старика.

– Не Вы написали „Банкротство маленького Джека“? – спросит Комендант Доктора.

– Да, а разве это в какой-то мере связано с отправкой эшелона?

– Нет! Нет! Просто я читал вашу книжку… в детстве. Хорошая книжка, вы можете остаться… Доктор.

– А дети?

– Это невозможно, дети поедут.

– Вы ошибаетесь! – крикнул Доктор, – вы ошибаетесь, дети прежде всего!

Подозревал ли писатель тогда, 20 лет назад, что те немецкие дети, у кроваток которых лежали его сказки – которым снились герои его сказок, вырастут и отправят детей и сказочника в газовую камеру.

Фигура худого старика изогнулась, он зашагал по деревяному настилу, ведущему в зев товарного вагона, дошел – выпрямился как стобик в частоколе худых детских тел, и в последний раз посмотрел в лица своих бывших читателей, но лиц он не увидел. Солдат задвинул двери вагона.

А внуки того солдата повесят в Германии портрет дедушки-ветерана на стену, жаль у них не будет этой фотографии, зато у них на полке будет сказка о Короле Матиуше, которую любил дедушка в детстве. Жаль, не узнают, что дедушка встречался со сказочником Корчаком.

Он все продумал.

Первое – Он впереди первого отряда, как автор тех книг, что читали этим фашистам в детстве, а Стефания Вильчинская – впереди второй группы детей. Второе – Зеленое знамя Матиуша с клевером – как символ того, что у детей своя игра, которую нельзя нарушать. Третье – Торжественно шествующий строй, поющий походную песню, идет уверенно, как в походе. Четвертое – дети одеты чисто и нарядно, каждый ребенок с голубым рюкзачком, любимой книжкой или игрушкой.

Разве можно их обмануть и отправить на смерть?

Он все продумал. Он знал за 3 дня, что их повезут в Треблинку. Он сделал эти четыре хода, как в шахматах, но не поставил мат. Противник отказался играть по правилам.

Он все продумал – вдруг эти символы сработают?

Он все продумал во имя спасения детей…

Он думал, что хоть как-то это подействует, и детям, которые ни в чем невиновны, отменят… казнь.

С вагона их выгоняли быстро, разделили на мальчиков и девочек, заставили снять одежду, подгоняли на «дезинфекцию, к «душевым». Дети бежали по «кишке» прохода, огороженного колючей проволокой – большие держали за руку маленьких. В бетонированном помещении 4х4 метра они прижались друг к другу, и поместились все сразу, хотя пол был под уклоном, чтобы потом проще вытаскивать тела. Угарный газ входил от мощного дизельного мотора. Спустя полчаса в том помещении больше не было детей.

Комендант лагеря Треблинка Франц Штагль проживет до 63 лет. Заместитель коменданта лагеря, Курт Франц, проживет 84 года.

Они тоже в детстве наверняка читали сказку о Короле Матиуше…

Как спасала детей из варшавского гетто Ирена Сендлер и чего это ей стоило?

Есть книги, которые не убираешь. В них судьбы, которые не забудешь. Джек Майер «Храброе сердце Ирены Сендлер». Такая есть книга.

Изучая письма, документы о Варшавском гетто и об Ирене Сендлер я услышал песню "Как молоды мы были" Пахмутовой и Добронравова. Кажется, будто текст тот поэт Николай Добронравов написал, думая об этой истории.

Начнем с экскурсии для туристов…

Оглянись, незнакомый прохожий,

Мне твой взгляд неподкупный знаком.

(Слова из песни)

…Сегодня это одна из экскурсий по Варшаве. Группа людей спешит за экскурсоводом, маршируя по асфальту и камням. Тогда, в 39-м здесь тоже маршировали. Это были верные солдаты Третьего рейха.

Туристы не слышат их шагов и не видят глаз Ирены, когда ее везли на допрос в тюрьму Павяк…

«Я получил Ваше сообщение о том, что германские войска вошли в Варшаву. Пожалуйста, передайте мои поздравления и приветствия правительству Германской империи. Молотов». Телефонограмма В. Молотова И. фон Риббентропу, 9.09.1939.

Сколько людей здесь, в Синагоге, сохранившейся сегодня, молилось о своем спасении.

Экскурсовод остановилась возле старого здания из красного кирпича. Выждала паузу. Посыпались цифры. Сколько за без малого три года сюда попало евреев, сколько погибло, сколько сбежали…, никто не записывает, даже на диктофон. Экскурсовод сейчас добавит, как был устроен быт, и как спасались от голода и инфекций. Вот здания, уцелевшие с той поры, здания из чрева гетто. Вот куски стен. «Да-а,» – вздыхают туристы. – «Жаль, что больше ничего не сохранилось». И никто не спросит о судьбе, хотя бы одной маленькой судьбе??? Например, Эльжбеты Коппель.

«Жаль, что больше ничего не сохранилось!» – вот о чем будут сожалеть потомки.

Осень 1939-го. Еврейский район кипел жизнью: люди прогуливались по тротуарам или в парке Красинских, интеллектуалы собирались в литературные кружки, художники выходили с мольбертами, журналисты издавали разноязычные газеты, магазины предлагали много товаров, в театре «Фемина» шли постановки, в синагоге, а также в церквях Благовещения и Всех Святых молились, были даже политические партии, и совсем не игрушечные. На территории гетто находилось даже здание суда (вот бы там судить хоть одного из фашистских преступников(!)).

Осенью 1940-го нацисты перешли к исполнению плана создания в городе гетто. А люди не могли понять, что происходит с их страной. Но люди пытались жить так, как им было привычно. Только один нюанс. Их уже поделили на тех, кто должен был идти на заклание, и остальных. Варшавяне-евреи должны были носить на правом предплечье повязки со звездой Давида, и ограничивать разными унизительными запретами. Поэтому у обреченных людей была лишь видимость жизни. Все понимали, что они приговорены к пыткам, расстрелу, газовой камере или отложенной смерти, – мучительной от невозможности вернуть погибших близких, от невыразимости своего удушающего горя.

…А теперь участники экскурсии имеют свободный час и могут прогуляться, поесть мороженого, сходить в магазин. Погода хорошая, все улыбаются, разбрелись кто куда.

… А в этом районе бессовестно гуляла смерть. А под этим домом сидели голодающие дети. А в гестаповской тюрьме Павяк пытали людей. А по этой улице вели людей на Умшлагплатц (товарный двор железной дороги) для отправки в газовые камеры Треблинки. А из того окна выглядывали чьи-то испуганные глаза…