Текст книги "Знак шпиона"

– Ты не обманешь меня? Ты обещал, что никто, кроме тебя не узнает…

– Разумеется. Никто ни о чем не узнает. Только ты и я.

Донцов дружелюбно похлопал старика по плечу. Раскрыв бумажник, вытащил несколько крупных купюр. Отсчитав деньги, сунул их в теплую ладонь Ривеса.

Глава седьмая

Лондон, Ист-Сайд. 11 октября.

В этот вечер решалась судьба операции «Обелиск». Вчера Донцов через связника получил шифровку из Москвы. Центр предлагал свернуть все подготовительные мероприятия и начать действовать немедленно. Для спешки имелись основания.

Из Москвы сообщали, что два дня назад ранним утром труп неизвестного мужчины обнаружили в одном из трущобных районов на пустыре между баскетбольной площадкой и стройкой. Как выяснилось, убитым оказался Ричард Фелл, на встречу с которым отправился пропавший без вести Ходаков. Более подробной информации Донцову не предоставили. Шифровка заканчивалась словами, что теперь, когда Фелл убит, судьба Ходакова висит на волоске. Возможно, его уже нет в живых. Однако следует надеяться на лучшее и предпринять решительную попытку, сделать все возможное и невозможное, чтобы вытащить Ходакова.

Сенсационная новость о гибели высокопоставленного сотрудника британского Министерства иностранных дел, странным образом не попала в позавчерашние лондонские газеты. Известие о смерти Фелла дошло до читателей только вчерашним утром. Однако пресса обошла вниманием то важное обстоятельство, что Фелл уже несколько месяцев как бесследно пропал, с июля он не появляется ни в Форрин-оффисе, ни у себя дома. Донцов узнал некоторые подробности убийства, скупив все бульварные газеты, что смог найти в своем квартале, а заодно уж газеты серьезные, «Таймс» и «Дейли телеграф». Изучив публикации, он восстановил более или менее реалистичную картину случившегося.

Личность Фелла удалось быстро выяснить по водительским правам, завалившимся за подкладку пиджака. В бумажнике не нашлось даже мелких денег, это обстоятельство породило версию корыстного убийства, на которой теперь настаивает полиция.

По словам сотрудника Скотланд-Ярда, которые приводились в «Таймсе», в рот Фелла засунули пару поношенных мужской носков из синтетической ткани. Нижнюю часть лица обмотали клейкой лентой. А самого Фелла хорошенько отделали перед смертью, сломали ему правое пятое ребро, верхнюю челюсть, голень левой ноги и выставили пару верхних зубов. Возможно, выбивали информацию. Возможно, били просто так, ради забавы, молодецкой потехи. Затем положили животом на землю, связали руки за спиной. На шею накинули скользящую петлю, согнули ноги в коленях, другой конец веревки привязали к щиколоткам. И оставили человека умирать. Видимо, убийство происходило в темное время суток, когда местные жители опасаются ходить через пустырь. Как только жертва, теряя силы, начинала разгибать ноги, петля стягивала шею.

Донцов знал, что Фелл не из слабаков. Он поддерживал хорошую спортивную форму, совершая ежедневные пробежки в парке, дважды в неделю посещал атлетический клуб, где тягал штангу и работал с гантелями. В свои сорок восемь лет оставался физически крепким человеком, однако и Феллу не под силу часами, лежа на боку или на спине, держать ноги согнутыми в коленях, надеясь на помощь случайного пешехода. Продержавшись, насколько хватило сил, он умер от асфиксии, задушив себя сам.

По официальной версии полиции, которая не имеет к действительности никакого отношения, господин, совершая пешую прогулку по Лондону, заблудился и по незнанию зашел в сомнительное, даже опасное место, где стал жертвой банды тех подонков, которых немало расплодилось в Лондоне за последнее десятилетие. Уличных убийц и грабителей, предположительно афроамериканцев или латинов, ищет полиция.

Вчерашним вечером Донцов и Колчин увиделись на съемной квартире многоэтажного дома в районе Бермондсей. Это жилье Донцов по заданию Москвы нанял ещё полгода назад, но пока применения квартире не находилось, и она пустовала. Встреча продолжалась до поздней ночи. Колчин получил шифровку из Москвы, из которой следовало, что оба письма, отправленные Ходаковым в русское посольство, отпечатаны на той же пишущей машинке и на той же бумаге, на которой составлен черновик меню ресторана «Маленькая роза». Так как «ремингтон» стоит в кабинете владельца заведения Гойзмана, его участие в деле не вызывает сомнений.

В шифровке также содержалась развернутая информация о Дэвиде Гойзмане, еврее, пятидесяти одного года, трижды женатом, имеющим двух детей от разных браков, судимом в России за мошенничество. Из положенных пяти лет лагерного срока отбыл три, освободили по амнистии. Восемь лет назад этот человек проживал в Москве, являлся гражданином России и носил фамилию приемной матери – Пшеничный. После эмиграции в Израиль его следы потерялись, достоверных сведения о том, чем занимался Гойзман в последние годы, у Москвы нет. Известно лишь, что бизнес в Израиле у него не пошел. Гойзман много путешествовал по Европе, пытаясь начать свое дело, после долгих хлопот получил вид на жительство в Англии, где вскоре женился в третий раз. Его супруга – двадцати восьмилетняя эмигрантка из России по имени Катерина Бланш.

На тщательную подготовку операции времени не хватало. Похищение Гойзмана среди бела дня, вечером или поздней ночью, когда он возвращается домой, трудно провести, не наделав шума, не привлекая внимание полиции. Хозяина неотступно сопровождает один или двое вооруженных телохранителей. Дожидаться случая, когда Гойзман появится на улице в одиночестве, можно неделями, а то и месяцами. Удобнее всего заявиться к нему в контору и поговорить по-хорошему. Если хозяин «Маленькой розы» станет упираться, врать, ссылаясь на хроническую забывчивость, найдутся средства, которые освежат слабую память.

Перед тем, как разойтись, Колчин сказал: «Ясно, что с этим типом можно особо не церемониться. Никакого отношения к спецслужбам, ни английским, ни израильским, он не имеет. Открыл здесь свой бизнес лишь потому, что к гомосексуалистам в Англии все очень терпимы. А значит, на чужих пороках можно сделать бабки».

В ресторан и гостиницу «Маленькая роза», расположившуюся в угловом доме на пересечении двух улиц, устроили отдельный вход. Пивной бар на первом этаже имел свое крыльцо. Колчин, перехватил кружку пива в пабе, который, как и все лондонские пивные, закрывался в одиннадцать вечера, вышел на улицу. Прошагав десяток метров, остановился, распахнул дверь и поднялся на второй этаж по облупившейся от краски деревянной лестнице. В тесном ресторанном зале он появился, как и было уловлено, ровно в десять тридцать вечера. Народу собралось немного. Посетители, все мужчины, одетые в кожаные куртки и штаны, одежду, популярную и модную в среде гомосексуалистов, заняли места за столиками у круглой эстрады.

Колчин выбрал пустой столик у окна, откуда просматривался парадный вход в заведение и противоположная сторона улицы. Заказал двойное виски с содовой и льдом. Через пару минут официант принес стакан, положил на стол карточку меню. Сразу видно, что в этом кабаке кошелек сильно не похудеет, однако ассортимент закусок и горячих блюд достоин вокзального буфета. Жареный цыпленок с овощами, итальянские макароны и эскалоп по-нормандски – вот и весь выбор.

Со всего места Колчин видел, как серый «Ягуар» остановился на противоположной стороне улицы. Донцов выбрался из машины, помахивая коричневым дипломатом «самсонит», пересек улицу, завернул за угол. Через минуту он войдет в ресторан со служебного входа, поднимется в контору на втором этаже. По плану разговор с Гойзманом должен занять минут сорок. Колчин вставил в правое ухо микрофон размером с небольшую пилюлю и глянул на часы: без десяти минут одиннадцать. Время пошло. В том случае если возникнут непредвиденные трудности с Гойзманом или его телохранителем, придется придти на помощь и вытащить Донцова из этой клоаки живым и невредимым. Колчин, пользуясь микрофоном, сможет услышать разговор в кабинете хозяина. Миниатюрный передатчик вмонтирован в верхнюю панель «дипломата», который находится в руках Донцова.

Сквозь пелену табачного дыма, висевшую над залом, Колчин наблюдал, как на тесную эстраду к микрофону вышли два мужика. Певцы были одеты в короткие женские платья с блестками, чулки на подвязках. На жилистых шеях нитки бус, на головах нейлоновые парики. Большие овалы декольте глубоко открывали пухлые женские груди. Следом за солистами появился аккомпаниатор, мужчина-женщина, бритая наголо, одетая в черную ночную рубашку из искусственного шелка. Встав у синтезатора, аккомпаниатор переключила регистры, подбирая тональность, коснулась пальцами клавиш. Колчин подумал, что окажись здесь, на его месте, тот самый поэт, обмочивший ковры в русском посольстве, он, вдохновленный обстановкой, этой публикой и солистами на эстраде, пришел в полный восторг и наверняка придумал бы какую-нибудь сногсшибательную, совершенно гениальную рифму. Какую именно? Ясно, не «слезы – березы – грезы». Например, такую: «трансвестит – свистит». Вот это – да, свежо и современно. Коллеги по поэтическому цеху просто умерли бы с зависти.

Парочка у микрофона запела тонкими, не лишенными мелодичности голосами. Начиналось эстрадное представление, которое продлится до поздней ночи. Колчин знал, что музыку здесь врубают после полуночи. Однако сегодня начали раньше. Он закрыл ладонью правое ухо, в канал которого был вложен микрофон, но музыка заглушала все прочие звуки, вместо человеческой речи слышался комариный писк.

– Черт возьми…

Солисты пританцовывали, цокали каблучками туфель-лодочек и задирали платья, выставляя на обозрение публики полные бедра. Колчин решил, что артисты, чтобы сохранить соблазнительную округлость форм и тонкие голоса, горстями глотают гормональные препараты. И время от времени нанимают пластического хирурга, практикующего в этом районе. С этими певцами все ясно. Но один вопрос все-таки остается: каким туалетом они пользуются, когда нужно справить нужду? Женским или мужским?

Официант подрулил к столику гостя, но Колчин сказал, что ещё не решил, чем побалует себя на ужин, попросил двойное «Джи Би» со льдом и содовой. Официант уплыл.

Колчин дожидался, когда закончится очередная песня, и думал, что здесь, в Англии, даже в этом захудалом ресторане для геев, можно выпить подряд хоть десять порций виски, не привлекая к себе внимания, ведь порция – всего двадцать пять грамм, а пьяниц хватает в любой стране мира. Можно несколько раз кряду заказывать двойное виски, и опять не заметишь удивления на лице официанта или соседа по столику. Но стоит вам спросить тройную порцию, как вы поймаете на себе взгляды сразу всех посетителей заведения. На вас будут смотреть, как на крокодила, сбежавшего из зоопарка. Или, что вернее, как на русского. На русского шпиона.

– Меня зовут Билл. Можно присесть?

Мужчина неопределенного возраста с длинными засаленными волосами отодвинул свободный стул и упал на него, не дожидаясь ответа.

Вид у Билла был такой, будто последние две недели он не вылезал из самой грязной ночлежки. Спал в той же одежде, мятой куртке и рубашке цвета молодой травы с потемневшим воротником, в которой пришел в ресторан. Билл дружелюбно улыбнулся, оскалив неровные коричневые зубы, видимо, к стоматологу он не заходил целую вечность. Сидя через стол от нового знакомого Колчин чувствовал, изо рта Билла воняет, точно из помойной ямы жарким днем.

– Я спросил, можно ли сесть?

– Ты уже сел, – Колчин, озадаченный таким поворотом событий, долго тер ладонью щеку. Пять минут назад в голову не могло придти, что он будет пользоваться успехом в ресторане гомосексуалистов.

– Откуда приехал? Судя по акценту, ты не здешний.

– Я из Бухареста.

Колчин решил, что кругозор Билла не слишком широкий. Этот парень хорошо знает два лондонских адреса: притона, где живет, и «Маленькой розы», где клеит дружков. И наверняка не представляет себе, на каком конце земли, в каком государстве находится Бухарест.

– Надо же… Ты приехал из-за границы.

Билл, запустив в длинные волосы пятерню, долго почесывал затылок, стараясь воскресить познания в географии, но так ничего и не вспомнил. Помолчав минуту, он полез во внутренний карман куртки, вытащил оттуда цветную фотографию и протянул её собеседнику. Колчин долго разглядывал снимок, не зная, что в этом случае принято говорить. С карточки на него смотрел молодой, лет семнадцати, бритый под ноль парень, высокий и худосочный с бледной нездоровой кожей. Из одежды на парне были только черные плавки. На заднем плане разложенный диван, накрытой измятым одеялом, и кирпичная стена, крашенная белой краской.

Билл полез в карман куртки, нащупал пальцами складной нож. Не вынимая руки из кармана, ногтем большего пальца вытаскивал из рукоятки зубчатое лезвие из нержавеющей стали. Пробовал заточку на ощупь, складывал нож, убирая клинок в рукоятку, и снова его раскрывал.

– Он был моим другом, – пояснил Билл и свободной рукой прикоснулся к фотографии. – До недавнего времени. Мы расстались, а через неделю его до смерти порезали плохие парни. Ты не смотри, что он такой худющий. У него все в порядке со здоровьем. Когда он это делал, мне было даже больно. А у меня большой опыт. А, может, у тебя уже есть парень? Или девка?

Билл нахмурился и разложил в кармане нож.

– Нет, – покачал головой Колчин. – Ни парня, ни тем более девки.

– Это хорошо, – отозвался Билл и сложил нож. – Как тебе нравится Лондон?

– О, это очень гостеприимный город.

– Точно, мы умеем принимать гостей, – улыбнулся Билл.

Он взял карточку из руки Колчина, разорвал её вдоль и поперек. Вспыхнул огонек зажигалки, Билл поджог глянцевую бумагу, положил горящие обрывки в пепельницу. Певцы на сцене сделали минутный перерыв, глотнули пива. Микрофон в ухе Колчина ожил. Ясно: Донцов вошел в кабинет Гойзмана и завел разговор. Начало положено. Что дальше? Аккомпаниатор на сцене ударил по клавишам синтезатора. Из микрофона вышел дохлый писк.

– Ты ведь ищешь здесь друга? – Билл поставил локти на стол, едва не смахнув на пол стакан, заглянул в глаза собеседника.

– Да, конечно, – ответил Колчин, стараясь перекричать музыку. – Иначе чего же мне здесь искать?

– Это хорошо, – Билл прикурил сигарету. – Потому что я сразу на тебя взгляд положил. Как только ты вошел в зал. Может, допьем это и пойдем в номер?

– Да, пойдем, – Колчин решил, что делать в зале больше нечего, микрофон здесь все равно не пашет.

– Беда в том, что в номерах нет мыла, – вздохнул Билл. – Ни грамма. Но мыло можно взять у портье за сорок пенсов. И полотенце за сорок пенсов. Возьмем одно на двоих, чтобы немного сэкономить. Нам ведь хватит одного полотенца?

– Конечно, хватит.

– А выпивка у меня есть.

Билл откинулся на спинку стула, провел ладонью по животу. Под складками рубашки обозначились контуры плоской трехсотграммовой бутылки, засунутой под ремень.

– Шотландский скотч. Виски в этом клоповнике стоит в пять раз дороже, чем в магазине. А если заказать бутылку в номер или купить у портье, получатся просто сумасшедшие деньги. Зачем попусту тратиться? Правда?

– Чистая правда.

Колчин посмотрел на часы, перевел взгляд на противоположную сторону улицы. Возле машины никого. Разговор с хозяином забегаловки мог уже закончиться, ведь прошло двадцать минут с тех пор, как Донцов вошел в контору ресторана. Светофор на перекрестке мигал желтым глазом, «Ягуар» стоял на прежнем месте, накрапывал дождь.

– Ты кого-то ждешь? – Билл прищурился.

– Нет, не жду. Кого мне ждать?

– Тогда пей быстрее, а то мне очень хочется этого… Хочется узнать тебя поближе.

Колчин, тяжело вздохнув, допил порцию виски и поднялся на ноги.

– Пошли.

Гойзман встретил гостя настороженно. Первым делом принялся изучать визитную его визитную карточку, то и дело вздыхая.

– Итак, вы хозяин магазина скобяных товаров?

– Совершенно верно, – кивнул Донцов. – Я звонил вам утром и договорился о встрече на вечер.

– Да-да, припоминаю. Вы ещё сказали, что разговор не для телефона.

Сидя за письменным, столом он делал вид, что озабочен важными проблемами. На самом деле делать было нечего, Гойзман полчаса назад прикончил сытный ужин. И теперь, страдая изжогой, ждал телефонного звонка молодой жены, которая сегодня куда-то закатилась со своей подругой и до сих пор не дала знать, где находится и когда вернется домой. Душу глодал червяк ревности, а настроение казалось безнадежно испорченным. Он не поднялся с кресла навстречу позднему гостю, не протянул руки, не улыбнулся, даже не предложил стул. Долго разглядывал дорогой серый плащ от Томаса Берберри, пиджак из харрисского твида, однотонный галстук и позолоченный браслет часов, высчитывая про себя, сколько стоит этот гусь, прикинутый по фирме и неизвестно каким ветром занесенный сюда, на самое дно ночного Лондона, в пристанище гомосексуалистов.

За спиной Донцова топтался Миша Штейн, секретарь хозяина и его племянник, плотный мужчина лет тридцати с круглой лысинкой, похожей на луну, вылезающую из-за черных туч. По совместительству он выполнял функции хозяйского телохранителя и его шофера.

Кабинет Гойзмана представлял собой тесную комнату, отделанную дешевыми пластиковыми панелями под дерево и заставленную подержанной мебелью, купленной по случаю на распродаже. Два стола, составленные буквой Т, в дальнем углу на коротконогой тумбочке пишущая машинка «Ремингтон» с листом бумаги, вставленным в каретку. Кресло, несколько стульев, вот и вся обстановка.

– Ты проверил его? – хозяин вопросительно посмотрел на телохранителя.

– Проверил, – кивнул Штейн. – Он чистый.

Пятью минутами раньше в коморке без окон, где разместилась приемная владельца ресторана, Штейн, даже не извинившись, бесцеремонно ощупал одежду Донцова, проверяя, нет ли при нем ножа или пушки. Но для начала телохранитель завел с гостем долгий и нудный разговор, выспрашивая, зачем тот явился к Гойзману. Пришлось ответить общими вежливыми фразами, сославшись на какую-то коммерческую тайну и прочую чепуху.

– Прошу прощения за эту проверку, – тон хозяина немного смягчился. – Но наше заведение специфическое. Геи просто обожают таскать с собой оружие. Активные гомосексуалисты – это люди с патологическими садистскими наклонностями. Выхватывают ножи и стволы при первом же удобном случае. Даже мне, хозяину, за последний год трижды пытались выпустить кишки.

– Вот как? – округлил глаза Донцов.

– Именно так. Я не обижаюсь на своих клиентов. Это люди со сбившейся эндокринной системой, при рождении им достались не те хромосомы. Небольшая ошибка природы, вот и все. В этом городе настоящему мужчине очень просто найти подружку или публичную женщину. Но геям трудно подыскать партнера. Я даю им такой шанс. Поэтому в «Маленькой розе» свободные места бывают только в будние дни. В субботу и воскресенье здесь яблоку негде упасть, нужно заказывать столик заранее. Но и меры безопасности в нашем бизнесе не роскошь, а повседневный быт. Надеюсь, вы человек традиционной ориентации?

– Я женат.

– Одно другому не мешает. Между нами говоря, тут полно женатых мужиков. Образцовые отцы семейств, любящие мужья, заботливые сыновья. Это днем и вечером, шесть раз в неделю. Но на седьмой день они срываются с нарезки. И плохо себя чувствуют, места себе не находят, если не трахнут мужика.

– Я не гомик.

– Тогда присаживайтесь.

Гойзман показал пальцем на стул. Донцов сел, поставив кейс на колени. Телохранитель пристроился на другом стуле за спиной гостя.

– Сразу предупреждаю, – Гойзман свел кустистые брови. – Если вы хотите мне что-то продать, то напрасно теряете время.

– Напротив, я хотел что-то купить, – Донцов приподнял кейс и положил его на столик для посетителей. – Деньги при себе. Наличные. Крупная сумма.

– Крупная? – Гойзман насторожился: англичане наличными расплачиваются редко, значит что-то тут не так. Однако словосочетание «крупная сумма» хозяину понравилось.

Разговора по-хорошему что-то не получается, – решил про себя Донцов. Он постучал пальцами по крышке чемоданчика. Денег в кейсе не было, ни крупных, ни мелких. Там завернутый в газету лежал трехкилограммовый красный кирпич.

– Я думал, что наша беседа сугубо конфиденциальная. Только вы и я. Понимаете?

– Он останется здесь, – Гойзман показал пальцем на телохранителя. – У нас общие дела и нет секретов друг от друга. К тому же мы родственники. Что вы хотите?

– Дело щекотливое.

Донцов покосился на пишущую машинку в темном углу. Он кашлянул в кулак и открыл замки кейса. Гойзман выдвинул верхний ящик письменного стола. Увереннее чувствуешь себя, когда полуавтоматический «Люгер» девятого калибра под рукой.

Колчин в сопровождении Билла прошел через ресторанный зал, открыл дверь, выходящую на лестницу, поднялся на два пролета вверх. Пожилой портье поляк, дремавший за стойкой, услышал скрип половиц и открыл глаза. У старика было бледное одутловатое лицо, глаза навыкате, он напоминал утопленника, пролежавшего на дне Темзы недели полторы. Ночи напролет портье дежурил на третьем этаже «Маленькой розы», днем отсыпался в конуре под лестницей, неделями не выходил на свежий воздух, совсем не видел солнечного света и к тому же страдал почечной коликой.

Старик ненавидел свою работу. По его меркам, вечер только начался, все двенадцать номеров гостиницы пока пустовали. Впереди длинная беспокойная ночь, два мужчины оказались первыми посетителями, кто побеспокоил портье. Колчин достал бумажник, положил в железное блюдечко три банкноты по пять фунтов и поставил неразборчивую подпись в журнале регистрации.

– Дай мыло, – высунулся из-за спины Колчина Билл. – Один кусок. И одно полотенце, только чистое. А не ту вонючую тряпку, что всучил мне прошлый раз.

Старик наклонился, открыл ящик с туалетными принадлежностями и, привстав из кресла, вручил Биллу свернутое полотенце и кусок желтого яичного мыла, завернутого в вощеную бумажку.

– Какой номер вы возьмете? – спросил портье. – Они одинаковые. Все в одной цене, везде двуспальные кровати и ванные комнаты.

– Двенадцатый номер, – ответил Билл. – Он в конце коридора. Самый тихий.

– Мы возьмем восьмой номер, – возразил Колчин. – Восьмерка – моя цифра. Мне всегда везет, когда в казино ставлю на восьмерку.

– Здесь не казино, – ответил Билл. – Восьмой номер возле лестницы. Всю ночь по коридору будут ходить бухие жлобы. Спать не дадут.

– Но мы ведь не спать сюда пришли, – Колчин похлопал Билла по плечу и подмигнул ему одним глазом.

Взяв из рук портье ключ, Колчин свернул в правый коридор, остановившись перед дверью, повернул ключ. Пропустив вперед Билла, запер замок изнутри и зажег верхний свет. У окна стояла кровать, накрытая желтым одеялом, пару тумбочек и ночник. Справа двухстворчатый шкаф, на левой дверце ножом кто-то вырезал короткое ругательство. Слева пара стульев и дверь в ванную комнату. Пахло клопами. Но преимущества новой позиции Колчин оценил сразу. Треск в микрофоне прекратился. Разговор в кабинете Гойзмана отсюда был слышен чисто, почти без помех.

Билл бросил на кровать полотенце и мыло, подошел к окну и задернул занавеску. Вытащив из-под ремня бутылку дешевого виски, отвинтил крышку, поднес горлышко к носу. Вдохнув сивушный запах свекольного самогона, зажмурился от удовольствия. Он сел на кровать, сбросил ботинки и вытянул ноги. Запахло потом и грязным бельем.

– Ну, как тебе нравится наша комната? – спросил Билл.

– Тут очень хорошо, – ответил Колчин.

– В Лондоне есть места и покруче. Только туда не сунешься без этого, – Бил потер большой палец об указательный.

Колчин подошел к шкафу, распахнул дверцы, изнутри обклеенные цветными постерами из журналов для гомосексуалистов. К левой стенке кнопками была пришпилена фотография, запечатлевшая половой акт подростка и великовозрастного усатый мужика с отвислым животом. На другом плакате на фоне величественной горной панорамы все тот же усатый мужик совокуплялся с ослом. Колчин выдвинул ящики. Пусто. Именно из этого номера Ходакова и Фелла увели в подвал. Глупо искать их следы. Ведь прошло столько времени, Фелл убит. И Ходакова наверняка уже нет в живых. Значит, поиски уже не имеют смысла. И все-таки номер следует осмотреть раз уж такая возможность подвернулась.

– Слушай, что за хренота? – спросил Билл. – Чего ты там шаришь?

– Я не знаю, какие порядки у вас. Но в нашей стране принято заглядывать в шкаф, когда заходишь в незнакомое помещение.

– На хрен? Ты ещё под кровать загляни.

Он уже снял куртку и рубашку, бросил барахло на стул. Оставшись голым по пояс, прикурил сигарету и приложился к горлышку бутылки. Колчин закрыл дверцы шкафа, нагнулся, заглянул под кровать, приподнял угол ковра. Результаты осмотра комнаты – весьма скромные. Определенно можно сказать лишь то, что здесь совсем недавно, возможно, в начале лета, поменяли матрас, а также светлый синтетический ковер и несколько паркетин.

– Я помоюсь первым, – Колчин взял полотенце и кусок мыла. – Если ты, конечно, не возражаешь.

Билл поставил бутылку на тумбочку, подскочил к двери в ванную комнату, загородил её спиной.

– Сначала поцелуй меня. Покажи, на что ты способен. Ну, покажи…

– Не все сразу, приятель, – Колчин отрицательно помотал головой. – Сначала я помоюсь. Потом мы немного выпьем. Создадим себе настроение. А уж затем все остальное. Вкусное – на десерт. Договорились?

– Ладно.

Билл, не скрывая разочарования, отступил от двери, сел на кровать. Колчин вошел в ванную комнату, задвинул щеколду, пустил воду из крана, заглянул за треснувшее зеркало, висевшее на уровне плеча. Пустота, пыль и паутина. Пошарил рукой за ржавыми трубами, за унитазом, сполоснул грязную ладонь под струей воды. Он сел на бортик ванной, прикурил сигарету и посмотрел на часы. Половина двенадцатого, а беседа с хозяином заведения только начинает закругляться и, кажется, принимает скверный характер. Ожидание затягивается – это плохо. Гойзман неудобный собеседник – это ещё хуже.

– Эй, ты скоро? – Билл постучал в дверь кулаком. – Уснул что ли?

– Скоро, – отозвался Колчин.

Шлепая босыми ногами по полу, Билл нарезал круги по номеру, словно тигр по клетке. Билл сел на кровать, достал из кармана штанов раскладной нож с пластиковыми накладками на ручке. Он вытащил клинок, закрепил его фиксатором и стал смотреть, как свет лампы отражается в лезвие с обоюдоострой заточкой. В номере было слышно, как вода льется из крана. Билл подошел к двери в ванную, прижался к ней ухом, прислушался. Никаких новых звуков, только эта льющаяся из крана вода.

– Черт побери, когда ты выйдешь? – Билл постучал в дверь ладонью.

– Уже выхожу, – Колчин прикурил вторую сигарету.

Опустившись на колени, Билл нагнулся, заглянул в узкую щель между полом и дверью. И не поверил своим глазам. Этот подлец из Бухареста даже не собирался залезать под душ. Билл видел ботинки своего знакомого. Видимо, тот сидел на бортике ванной и ждал неизвестно чего. Скотина. Билл поднялся на ноги, сев на кровать, надел ботинки. Он испытывал странное возбуждение, которое не проходило, наоборот, возрастало. Дверь ванной открывается внутрь, вместо замка – дохлая щеколда. Ударить по ней раз и винты вылетят из трухлявого дерева.

Билл остановился в двух шагах от двери, переложил нож в правую руку. Отступил на полшага назад. Задрав ногу, выбросил её вперед, влепив подметку башмака впритирку с косяком. С первого же удара дверь распахнулась настежь. Билл, бледный, с перекошенным от злости лицом, бросился вперед, выставив нож. Колчин, не ждавший нападения, вскочил на ноги, отклонил корпус назад. И едва не грохнулся в ванную спиной.

– Лапы кверху, – заорал Билл.

Колчин и не думал сопротивляться, он поднял руки. Пространство ванной комнаты слишком тесно, отступать некуда. Только один взмах ножа, только один точный удар – и все. Жизнь не спасет самый опытный доктор. Одной рукой Билл схватил Колчина за волосы, приставил нож к горлу. Окурок приклеился к нижней губе Колчина, дым попадал в глаз.

– Ты что? – ноздри Билла трепетали, глаза блестели так, будто в зрачки накапали мазута. – Думал меня кинуть? Посидеть и смотаться? Что, давно тебе морду не резали в твоем сраном Бухаресте?

Надо что-то говорить, не молчать. Психопаты не выносят, когда собеседник молчит, не отвечает на вопросы. Вот только что следует говорить в таких случаях? Не ясно. Колчин выплюнул окурок.

– Я только… Прости…

– Что «только»?

Билл толкнул Колчина кулаком в грудь. Миниатюрный микрофон, похожий на бледную пилюлю, вывалился из уха. Полетел в ванную, наполовину заполненную водой, пустил пузырек.

– Что это выскочило у тебя из уха?

– Это? Где?

– Отвечай, сука.

Билл крепче прижал клинок к горлу Колчина. Рука с ножом подрагивала, острое лезвие больно царапал кожу.

– Это слуховой аппарат. У меня плохо с этим делом. Точнее правое ухо не очень… Некоторые слова я понимаю, а некоторые…

– Эти слова ты обязательно поймешь и без своего чертового аппарата, – прошипел Билл и крепче ухватил Колчина за волосы, не давая шевелить головой. – Читай по губам: сейчас ты сдохнешь. Понял?

– Понял.

– Ну, а теперь медленно опусти руки, расстегни брючный ремень и ширинку. Сбрось штаны и трусы. А потом повернись ко мне задницей. И наклонись над ванной. Дернешься – и тебе крышка.

Вот же ирония судьбы. Выходит, что Колчин, основательно подготовившись к операции «Обелиск», выстроив собственную легенду, приезжает в Лондон только для того, чтобы его порезал первый встречный гомосексуалист. Обидно.

Еще обиднее, если этот педик сначала тебя поимеет и только потом, уже изнасилованному, униженному, перережет горло. Впрочем, только дыркой в сонной артерии дело не кончится. Агрессия геев всегда направлена на половые органы противника. В девяноста случаях из ста гомосексуалист не просто убивает. Он убивает дико, изуверски, непременно кастрирует жертву. И вот уже готовая картина стоит перед глазами. Труп Колчина плавает в ванне, в розовом компоте из крови и воды. Из раскрытого рта торчит кусок собственной плоти. А Билл… Сегодня он хорошо надерется на деньги, что вытащит из бумажника убитого. Весело проведет ночь, купив любовь какого-нибудь мальчишки.

Колчин медленно, чувствуя кожей нож, приставленный к горлу, опустил руки, потянул за язычок ремня. Одну за другой стал расстегивать пуговицы брюк. Билл дышал глубоко и часто, из носа текла соленая водичка. Руки были заняты и Билл слизывал сопли, проводя кончиком языка по верхней губе.

– Помоги мне немного, – прошептал Колчин. – Пожалуйста… Трусы… Они не снимаются. Резинка слишком тугая.

Билл вытащил лапу из волос Колчина, отступил на полшага. Он облизал верхнюю губу, опустив руку, дернул вниз трусы. Этого мгновения хватило Колчину, чтобы избежать расправы.