Текст книги "Шальные деньги"

Глава 3

Месяц назад полковнику налоговой полиции Кириллу Андреевичу Кривошееву исполнилось сорок шесть лет. День рождения отметили скромно – на даче. Были несколько сослуживцев, родственники, жена и дети. К вечеру подтянулись соседи.

Старинная двухэтажная дача, доставшаяся Кривошееву в наследство от отца – генерала Советской армии Кривошеева, находилась в сорока километрах от Москвы, поэтому Кривошеев мог жить на ней почти круглый год. Дорога до города была хорошей, гладкой, однако жить на даче полковник не любил. Комары, мухи, запах цветов, падающие яблоки – все это Кирилла Андреевича раздражало. Восторги жены, ее вздохи, ахи по поводу великолепия окружающей природы доводили его порой до дрожи.

– Уймись, Ольга, хватит, – говорил жене Кривошеев, – я уже это слышал миллион раз.

– Ну, ты посмотри, Кирилл, какая красота вокруг, – распахнув настежь дверь балкона на втором этаже и стоя в длинной ночной сорочке, произносила супруга, глядя на открывающуюся панораму из плодовых деревьев, облаков и лужаек.

Где-то кричали петухи, лаяли собаки. Кривошеев ежился, нервно хватал подушку и прятал под нее голову.

– Не слышать бы мне вас всех. И так голова от проблем пухнет, а тут еще ты со своими восторгами.

С дачи полковник Кривошеев уезжал всегда с легким сердцем. В семье было две машины: маленький серебристый “Фольксваген-гольф”, которым пользовалась супруга, и белая “Волга” – машина полковника. Полковнику полагался и служебный автомобиль, однако пользовался им Кривошеев редко, лишь тогда, когда знал, что предстоит какой-нибудь фуршет или небольшое торжество. Тогда он позволял себе немного выпить, и за руль, естественно, не садился.

Вот и сегодня от радостного восклицания оптимистки-жены полковнику Кривошееву пришлось оторвать от подушки голову.

– Ты слышишь, Кирилл, как птицы поют, прямо-таки заливаются!

"Чтоб они сдохли”, – подумал Кирилл Андреевич, направляясь в ванную комнату. Он тщательно выбрился, пригладил редкие волосы. Лицо было землистого цвета с мешками под глазами. “Выгляжу я ни к черту, – подумал Кривошеев. – Ничего, скоро это кончится. Стану я красивым, как звезда Голливуда”.

Среди сослуживцев Кирилл Андреевич пользовался непререкаемым авторитетом. У него спрашивали совета, с ним консультировались. Решения, которые предлагал Кривошеев, всегда отличались оригинальностью. Иногда они шли вразрез с законом, но неизменно давали блестящие результаты.

Полковник знал, что он из всех, кто работает с ним рядом, самый лучший, самый талантливый, самый толковый, и, как всегда бывает в подобных ситуациях, Кирилл Андреевич был убежден, что его недооценивают, что ему по жизни недодают.

Почти всю свою сознательную жизнь Кривошеев имел дело с деньгами. Он проверял крупные предприятия, холдинги, торгово-промышленные объединения. К огромным цифрам с многочисленными нулями Кривошеев привык. Они не приводили его в дрожь, как простого обывателя. На колонки цифр он смотрел так, как корректор смотрит на текст: с одной единственной целью – найти не правильно поставленную запятую, двоеточие, тире, не ту букву и после этого мерзко и сладенько улыбнуться, потереть ладонь о ладонь, сплести пальцы, громко хрустнуть ими и сказать, естественно, не вслух: “Вот и попались, голубчики”. Затем быстро-быстро с помощью компьютера все просчитать и получить ответ – насколько же из-за не правильно поставленной запятой пострадало государство. Затем с этим ответом прийти к начальству, быстро и толково – так, чтобы глупые начальники смогли понять схему, все объяснить, преподнести результат на тарелочке.

– Ну, Кирилл Андреевич, ты просто молодец. Хорошая работа.

– Стараемся, – как правило, говорил Кривошеев, и его узкое лицо становилось еще более вытянутым, похожим на огурец.

После того как начальство получало результат, от всего остального полковник Кривошеев мог устраниться, что он, как правило, и делал, Он предпочитал находиться в тени, прекрасно зная, что после того, как он получил результат, к конторе фирмы, которую он проверял, подъедет несколько автобусов, выскочат люди в камуфляже, с оружием и начнется выемка документов.

Процедура, в сущности своей, мерзкая, неинтересная, но с точки зрения обывателя и телевизионных журналистов самая, что ни на есть важная. Людей будут ставить к стене, сейфы вскрывать, кабинеты опечатывать, все документы связывать, заклеивать скотчем и вывозить.

Побрившись, Кирилл Андреевич Кривошеев начал насвистывать. Насвистывал он неприятно, попискивая, как мышь, спрятавшаяся за шкафом. Жену его свист безумно раздражал. Тем не менее она терпела, зная, что, если муж насвистывает, значит, у него какие-то неприятности и его лучше не трогать. Настроение у него в таких случаях мерзкое, отвечать на вопросы он не станет, а если его зацепить, то можно нарваться на пару грубостей.

Кривошеев насвистывал, бродя по дому. Ему не нравился скрип половиц, не нравилась отцовская дача в старом фруктовом саду, не нравились соседи, раздражала жена, вызывали отвращение дети: два сына-оболтуса, студенты московского университета, поступившие в него не сами, а с его помощью.

Кирилл Андреевич всего добился сам, даже без отцовской поддержки, хотя, лишь намекни он отцу, тот сделал бы для него все. Кирилл Андреевич с детства был человеком самостоятельным.

Говорить он не любил, слыл молчуном. Не мрачным и угрюмым, а сам себе на уме. Говорить в глаза Кривошееву все, что о нем думают, сослуживцы не решались – как никак он работник опытный и очень толковый. В случае чего и совета не даст, и подножку по службе может поставить, причем там, где никак не ожидаешь. Тогда упадешь лицом в грязь и отмыться сможешь очень нескоро.

Кирилл Андреевич оделся и появился в столовой в белой рубашке, при галстуке, в идеально отутюженных брюках, в сверкающих туфлях. Ольга Павловна уже разливала по чашкам чай. Кирилл Андреевич, не глядя на жену, сел на свое место в отцовское кресло и принялся, звеня ложечкой, размешивать чай в стакане. Ложечка звякала, жену это звяканье выводило из себя.

– Может, хватит звенеть, – прошептала она. Кривошеев вытащил ложечку, облизал ее и аккуратно опустил на блюдце. Поднеся ко рту стакан в серебряном подстаканнике, он сделал глоток.

– Я сегодня останусь ночевать в городе, – сказал он жене.

– Что так?

– У меня много работы.

– Как знаешь, – ответила супруга, – еда ж холодильнике.

Позавтракав, Кривошеев с добротным портфелем в правой руке вышел из дому, и уже через пять минут из гаража выехала белая “Волга”. Жена стояла на крыльце в длинном шелковом халате поверх ночной сорочки. Кривошеев видел ее отражение в зеркальце, видел, как она взмахнула рукой.

Несколько последних дней Кирилл Андреевич вынашивал страшную мысль, обдумывая и обсчитывая ее со всех сторон. Он проворачивал эту мысль, как скульптор поворачивает на станке голову модели. Но оптимального решения полковник пока найти не мог – решения, которое устроило бы начальство: генералов налоговой полиции, правительство и, возможно, даже президента. Поэтому несколько последних дней Кирилл Андреевич насвистывал, выказывая своим свистом неудовлетворение собой и обстоятельствами жизни.

Первый раз за все время службы Кирилл Андреевич Кривошеев занимался делом, которое было связано сразу с двумя большими холдингами и потому – с огромными деньгами. Именно они попали под пристальное внимание налоговой полиции.

Кто раздобыл информацию, полковник Кривошеев не знал. Если бы этим занимались сотрудники налоговой полиции, давно ходили бы слухи по управлению. Значит, информация получена из других спецслужб. Это Кривошеев понимал.

Скорее всего поработало ФСБ и поработало замечательно. Ведь не имей он на руках подобной информации, с олигархами разговора не получилось бы. Они проигнорировали бы и налоговую полицию, и министерство финансов, и даже все правительство России, вместе взятые. Они договаривались лишь с администрацией президента, остальных с легкостью посылали подальше.

Прелюдия к этому разговору была публично раскручена – показана в программах новостей по всем каналам телевидения и радио.

В Москве только и говорили о том, что на этот раз ни Данилову, ни Ленскому не отвертеться. Их упекут на нары в “Бутырку”. Припомнили все смертные грехи: заказные убийства, сбор компромата на членов правительства, подслушивание телефонных разговоров сотрудниками их личных охранных структур, коробки из-под оргтехники, наполненные пачками долларов, виллы за границей, личные самолеты.

Народ начинал верить, что справедливость восторжествует и новое правительство всерьез взялось за неуправляемых олигархов. Сам же полковник Кривошеев никаких иллюзий насчет олигархов не питал. Деньги правят миром. Он это знал, как служащий налоговой полиции. Чем больше денег, тем больше власть. Людей, которые контролируют значительную часть российского капитала, никто и пальцем не тронет. Их попугают, заставят поделиться, на том дело и закончится. Лучше потерять часть, чем потерять все.

Развязка не заставила себя ждать. Олигархов пригласили в администрацию президента. Выйдя оттуда, они с просветленными лицами принялись поучать журналистов уму-разуму. Рассуждали о несовершенстве законодательства, которое им приходится нарушать из лучших побуждений. О том, что налоги надо платить и они их платят и будут платить впредь. Что именно на их деньги содержится та же налоговая полиция, и медицина, и армия, и милиция, что без них пенсионеры давным-давно передохли бы с голоду, что у старушек и стариков не нашлось бы денег на простейший валидол. В общем, не олигархи, а святая добродетель, которой движет лишь желание помочь ближнему. А самый главный вывод был таким: они, олигархи, смотрят вперед, они живут будущим и всеми силами пытаются вытащить Россию из той пропасти, в которой она оказалась. Правда, благодаря кому Россия оказалась в пропасти, уже никто из них не вспоминал и не собирался уточнять.

Полковника Кривошеева, который занимался по долгу службы возвратом награбленного у народа и государства, попытались купить. Сделано это было изобретательно. И будь Кирилл Андреевич другим, менее принципиальным, наверняка бы клюнул. Но вместо радости Кирилл Андреевич выказал явное неудовлетворение, от которого у олигархов по спине побежали мурашки. Они поняли, что с Кривошеевым договориться не удастся, хотя и предлагали полковнику налоговой службы деньги по российским меркам огромные: по двести тысяч долларов каждый. И всего лишь за то, чтобы полковник не заметил пару цифр и несколько десятков миллионов долларов остались за рубежом в многочисленных мелких банках в разных офшорных зонах.

Кривошеев дал понять Данилову и Ленскому, что честью и совестью он не торгует и договориться с ним им не удастся даже за значительно большую сумму. Он сказал человеку, посланному от Спартака Ивановича Ленского для конфиденциальной беседы, что даже за десять миллионов долларов, даже за сто он на служебное преступление не пойдет.

Посланник, вежливый, учтивый и очень умный адвокат, заметил, что Кривошеева могут и заменить.

– Что ж, это дело моего начальства. И в этот же день он написал своему генералу рапорт, подробно изложив историю о том, как его собирались подкупить. Если бы эта бумага увидела свет и стала достоянием гласности, то шум поднялся бы огромный и Кривошеев стал бы на несколько дней звездой экрана. У него брали бы интервью, он мелькал бы на экране, возможно, чаще, чем президент со своим окружением.

Но ходу этой бумаге не дали. Конкретных доказательств не было. Начальник вызвал Кривошеева к себе в огромный кабинет и, глядя полковнику в глаза, сказал:

– Кирилл Андреевич, этот вопрос решается и решен даже не на моем уровне. Так что ты со своим рапортом сиди тихо. Я его спрятал в сейф, в случае чего мы им подстрахуемся, а пока продолжай работать. Ко мне можешь всегда заходить посоветоваться. Я на твоей стороне. Я их ненавижу так же, как и ты.

То, что его шеф не до конца искренен, полковник Кривошеев понимал. Как-никак он проработал в органах не один год. Начальников на его памяти сменилось много, и кому они служат, Кривошеев знал.

"Да, к тебе зайдешь посоветуешься, а ты тут же продашь собранную мной информацию и станешь за это депутатом, получишь депутатский иммунитет и тебя, даже при большом желании, никто не сможет арестовать. Видел я все это, проходил. Так что голову можешь дурить кому-нибудь другому. Меня тебе не провести, и, вообще, никому из вас меня не обмануть, не объегорить”.

С этими мыслями полковник Кривошеев преодолел расстояние от дачи до своей работы.

С тяжелым сердцем, беспрестанно насвистывая какие-то мелодии, он вошел в свой отдел. Его подчиненные, все девять человек, были при деле. Каждому был отведен свой участок. Ровно на десять Кривошеев назначил небольшое совещание. Совещания он любил проводить два раза в неделю.

Сотрудники доложили о проделанной работе. После этого Кривошеев поставил всем задачи на перспективу и ближайшие несколько дней. Сам же, уединившись в кабинете, вытащил из сейфа портативный компьютер и занялся скрупулезной работой. Он проверял каждую цифру. Делал это тщательно, наверное, так дотошно, как небезызвестный гоголевский Акакий Акакиевич Башмачкин выводил буквы, соединяя их в слова.

К концу рабочего дня Кирилл Андреевич получил еще одну – итоговую цифру. Цифра складывалась из нескольких десятков сумм, рассеянных по различным счетам в самых разных банках. Все эти банки находились за пределами России, а потому для нашего государства были недосягаемы.

– Да уж, – вытирая лицо, а затем выпивая минералку и глядя на монитор, произнес Кирилл Андреевич, – вот это деньги.

С подобной суммой полковник Кривошеей столкнулся впервые.

– Почему одним – все, а другим – ничего? Кривошеев смотрел на нули не мигая. Затем тронул мышь, экран монитора погас, и Кривошеев, как в зеркале, увидел на нем свое отражение – изможденное, осунувшееся лицо с горящими глазами.

"Господи, почему мне так не везет? Ведь я с моим умом и талантом мог быть намного богаче всех этих олигархов. Я бы мог ворочать миллиардами. Мог бы, но какие-то мнимые преграды, какой-то долг, о котором все любят говорить, но на который всем наплевать, меня удерживает от того, чтобы стать богатым. Я могу получить все эти деньги. Они в моем компьютере, они в моем мозгу. Я знаю, как до них добраться, как перетасовать суммы и опять распылить их по разным счетам, а затем собрать воедино и маленькими или большими потоками направить в нужное место. И плевать тогда на государство, на министров, генералов, тогда мне сам черт будет не брат. Стану богатым, очень богатым. И никто о моем богатстве знать не будет. Никто до него не сможет добраться. Я стану хозяином миллионов и тогда смогу жить, как хочется моей душе, тогда любая моя фантазия, самая гнусная и мерзкая, сможет стать реальностью, материализоваться. А теперь я должен ездить на долбаной “Волге”, жить в трехкомнатной вонючей квартире, слушать жену, ее нытье о том, что ей чего-то не хватает, содержать бездельников-детей, бездарных и глупых, которые все унаследовали не от меня, Кирилла Кривошеева, а от жены – пустой, никчемной бабы, которую интересуют лишь тряпки да всякая дребедень. Так жить нельзя, жизнь надо менять”.

От этих мыслей узкое длинное лицо полковника Кривошеева опять покрылось крупными каплями пота. Губы задрожали, уголки рта опустились, лицо стало похожим на маску.

"Боже мой”, – Кривошеев уже влажным носовым платком вытер лицо, включил мощный вентилятор за спиной, запрокинул голову. Так он сидел минут пять. Поток теплого воздуха шевелил редкие волосы. “Нет, я это дело так не оставлю. Один раз в жизни Бог дает такой шанс, и если я его не использую сейчас, то подобное счастье уже не повторится. В этом я уверен. Можно, конечно, при моей должности жить неплохо – так, как живут мои сослуживцы, эти несчастные майоры, полковники и генералы. Можно брать взятки, хапать по мелочам: где тысячу баксов, где пять, где двести, где сто, но при этом всю жизнь бояться, что на деньгах, которые ты получил, в ультрафиолетовых лучах однажды засветится мерзкое слово “взятка”, что на твоих запястьях защелкнутся наручники и твое лицо мелькнет на экране телевизора на фоне решеток в зале суда. Тогда скажет досужий мерзкий журналист: “Вот, благодаря нашим правоохранительным органам, благодаря их бдительности задержан еще один государственный чиновник-коррупционер, бравший взятки”.

– Нет, не дождетесь! – громко, глядя в потолок, выкрикнул Кривошеев. – Не дождетесь, за решеткой я не окажусь. И ваши мерзкие подачки, – уже шепотом произнес Кривошеев, – мне не нужны. Я вас ненавижу, я презираю вас всех, ибо я, Кирилл Андреевич Кривошеев, сделан из другого теста, скроен по иным лекалам, из другого материала. Я вас всех обману, обведу вокруг пальца так ловко, что вы ничего не заметите.

Костлявые пальцы Кривошеева нервно забарабанили по столешнице. Он выключил компьютер и спрятал его в сейф.

"А теперь домой. Думай, думай, Кирилл. Постарайся не упустить этот шанс”.

Дважды нарушив правила дорожного движения и обругав себя последними словами, Кривошеев добрался до своего дома. Оставил “Волгу” у подъезда и, бренча связкой ключей, поднялся на третий этаж в отцовскую генеральскую квартиру.

Все, что он имел, досталось ему от отца. Тот был настоящим служакой. “Все считали отца человеком кристальной честности, но, наверное, только мне известно, что это далеко не так”, – пронеслось в мозгу полковника.

Кривошеев не успел даже открыть дверь, как услышал телефонную трель. “Кого еще…” – подходя к телефону и снимая трубку, подумал полковник.

– Слушаю, – произнес он нервно и устало.

– Здравствуйте, – услышал он довольно приятный мужской голос, – извините, пожалуйста, за беспокойство. Я бы хотел услышать Кирилла Андреевича Кривошеева.

– Я вас слушаю, – неприязненно ответил хозяин квартиры.

– Вас беспокоит, хотя, наверное, моя фамилия вам ничего не скажет, но тем не менее… Меня зовут Виктор Феликсович, фамилия моя Кругловский.

– Очень приятно, Виктор Феликсович, – ответил Кривошеев, – чему обязан?

– Знаете, Кирилл Андреевич, я хорошо знаком с вашим отцом. Был, – уточнил незнакомец. – Я бы хотел с вами встретиться по одному очень важному вопросу.

– Ну что ж, давайте встретимся, – почему-то вдруг, неожиданно даже для самого себя, согласился Кривошеев. – Когда вы хотите встретиться?

– Сегодня вечером я уезжаю из Москвы. Если можно, то сейчас.

– Можно, – сказал Кривошеев. – Вы могли бы, Виктор Феликсович, подъехать ко мне домой?

– Да, конечно, через полчаса я буду у вас.

– Мой адрес…

– Я знаю.

Из трубки раздались телефонные гудки.

«Странно, – подумал Кривошеев, – человек даже не уточнил адрес, значит, наверняка здесь бывал… Кругловский, Кругловский… – бормотал Кривошеев, снимая пиджак и развязывая галстук. – Что-то знакомое. Но где и когда я слышал эту фамилию?»

Ответ пока не находился. Кирилл Андреевич успел выпить большую чашку кофе с молоком, сжевать два бутерброда, когда в дверь позвонили.

Заглянув в глазок, он увидел абсолютно незнакомого человека с большой выпуклой лысиной и мешками под глубоко посаженными глазами. Кривошеев открыл дверь. Мужчина несколько мгновений, не моргая, смотрел на полковника. Выражение лица незнакомца сначала испугало Кривошеева, а затем озадачило.

Глава 4

– Как две капли воды, – пробормотал гость полковнику налоговой полиции, рассеянно протягивая пухлую ладонь.

Кривошеев пожал руку.

– Проходите. Это вы мне звонили? – спросил полковник налоговой полиции.

– И голос у вас…

– Какой?

– Такой же.

– Проходите и не говорите, пожалуйста, загадками.

Мужчина абсолютно уверенно, так, как человек, бывавший здесь не один раз, прошел по длинному коридору, свернул направо и открыл дверь в кабинет. Хозяина квартиры это удивило и позабавило.

– Я смотрю, Виктор Феликсович, вы здесь не в первый раз?

– Да, мне много раз приходилось бывать в этом доме, но в ваше отсутствие. Я и вашу матушку знал хорошо. А с отцом мы, можно сказать, были в приятельских отношениях. Я главврач.

– Главврач? – переспросил полковник.

– Да, – утвердительно кивнул и принялся промокать вспотевший лоб гость.

– Присаживайтесь. Вот сюда.

Полковник занял отцовское кресло за старым письменным столом, всю столешницу которого покрывал лист толстого стекла.

– Я почему приехал, – начал гость, – вашему брату стало лучше. Это, в общем, довольно часто бывает.

И тут Кирилл Андреевич все вспомнил и все понял. Он побледнел и почувствовал, как струйка холодного пота медленно стекает от затылка по позвоночнику. Тяжело вздохнув, он прикрыл глаза.

– Говорите, Виктор Феликсович, я вас слушаю. Я уже все понял.

– Я не знаю, насколько вы в курсе, но ваш отец восемь лет назад сказал мне, чтобы в случае чего я обращался к вам. У меня была командировка. Я приехал в Минздрав и решил заодно навестить вас, рассказать, что и как.

"Деньги будет просить”, – подумал Кирилл Андреевич Кривошеев, кладя потные ладони на холодное стекло.

– Вы не подумайте. Я приехал не за деньгами. Тех денег, что оставил ваш отец, вполне достаточно. Да даже если бы он ничего не оставил, я бы присматривал за вашим братом и так. Я многим обязан вашему отцу.

– Тогда что вас привело? – уже пристально взглянув в глаза гостю, спросил Кривошеев.

– Я думал, что, возможно, вас обрадует моя информация. У нас случилось ЧП в лечебном отделении, в котором находился ваш брат. Загорелось, причем ночью. Пожар был сильный, шесть человек погибло. Возможно, от стресса…

– Вы хотите сказать, что мой брат погиб? – с надеждой произнес Кривошеев.

– Нет, что вы! Он вполне здоров. Я хочу сказать, что ему стало намного лучше. Он начал вполне адекватно реагировать на все. Многого он не знает, ведь человек уже почти двадцать лет живет в изоляции, многое для него ново, но он начинает постигать жизнь.

– Вы хотите сказать, что мой брат стал вполне нормальным человеком?

– Не совсем, Кирилл Андреевич, но это уже не тот больной, каким я его наблюдал. Знаете, я работаю на одном месте уже двадцать третий год. Вначале я был просто врачом, а сейчас я главврач. Я все время наблюдал, вел вашего брата. Перемены разительные. Если бы был жив ваш отец, я думаю, он бы обрадовался.

"Не уверен”, – подумал про себя Кирилл Андреевич.

Он знал все, что произошло с его братом-близнецом. Знал от отца. Довольно долго генерал скрывал правду от семьи. Мать так и не узнала, что произошло с одним из братьев. Ему же отец перед смертью все рассказал. Ничего от сына не утаивая, ничего не скрывая.

– Не хотите ли выпить, Виктор Феликсович, – вдруг резко произнес хозяин квартиры, вставая из-за стола и направляясь к бару. – Честно признаться, я поражен тем, что услышал.

– Думаю, приятно поражены, – Виктор Феликсович барабанил короткими пальцами по вытянутым коленям брюк.

Выглядел главврач лечебницы для душевнобольных человеком не очень состоятельным. Был не слишком аккуратно выбрит, да и одежда не отличалась изысканностью и элегантностью. Портфель, с которым прибыл доктор, был старым и истрепанным.

– Давайте выпьем коньяка, или, может быть, вы не ужинали, тогда перейдем на кухню.

Только, извините, жена в отъезде на даче. Я холостякую.

Врач-психиатр понимающе улыбнулся. Улыбка вышла натянутой. Но Кирилла Андреевича подобная реакция ничуть не смутила. С бутылкой коньяка в руках он пригласил гостя пройти в столовую. Открыл холодильник, достал ветчину, тарелку с овощами. Овощи были с отцовской дачи. Поставил на стол фрукты, нарезанный лимон, затем из буфета извлек два бокала.

– Присаживайтесь; если хотите, можете курить.

С холодильника на круглый стол была перенесена массивная серебряная пепельница, подаренная отцу-генералу к какому-то юбилею друзьями-военными. По замешательству гостя Кривошеев понял, что тому хочется закурить, но сигарет у него с собой нет. На стол легла распечатанная пачка “Мальборо”. Психиатр короткими толстыми пальцами неуклюже извлек сигарету, раскурил ее, долго щелкая зажигалкой незнакомой конструкции.

Коньяк полился в бокалы, и сразу же столовую наполнил терпкий пьянящий аромат.

– Хороший коньяк, – тяжело вздохнув, произнес главврач.

"Тебе скорее всего такой не приносят, а вот у меня такой коньяк даже в туалете и ванной комнате стоит. Уже не знаю, куда бутылки складывать, – подумал Кривошеев. – Надо будет врачу пару бутылок с собой дать”.

Кирилл Андреевич быстро изготовил бутерброды с черной и красной икрой, включил электрочайник. На все эти прелести цивилизации главврач взирал, даже не пытаясь скрыть восторга и зависти.

"А ты, однако, жаден, – краем глаза поймал реакцию гостя Кривошеев, – это даже к лучшему. Ты у меня будешь молчать. Будешь молчать, если надо, как шелковый, никуда не денешься.

– За ваше здоровье, – предложил Кривошеев козырный тост, противостоять которому практически невозможно.

Полковник налоговой полиции проглотил свой коньяк без всякого удовольствия. Новость Кривошеева сильно обескуражила. Он-то был уверен, что его брат-близнец без финансовой подпитки и без визитов отца-генерала давным-давно умер в дурке. Самому ему заниматься братом не хотелось. Дело это было слишком щекотливое. Только отец с его буйной фантазией, с его огромными связями мог пойти на такое рискованное дело, как упрятать своего контуженного душевнобольного сына, замешанного к тому же, в криминале в психиатрическую больницу.

Брат Кривошеева был задержан органами за употребление, скупку и пересылку из Афганистана в Союз наркотиков.

– Так вы говорите, Виктор Феликсович, у вас случился пожар.

– Да, знаете ли, здание нашей больницы старое, построено сразу после войны. Проводка ни к черту, водопровод тоже прохудился. Денег на ремонт в министерстве нет, а если и есть, то их нам не выделяют. В общем, где-то в стене проводку закоротило. Домики деревянные. Вот все и вспыхнуло, словно бензином облитое. Мгновенно сгорело все, даже пожарные не успели приехать.

– Да, не повезло вам.

– Я в это время находился в отпуске. Так что сняли с работы моего зама, да и завхоза пришлось уволить. Правда, теперь я завхоза взял обратно на работу. Мужик он толковый, без него давным-давно все развалилось бы. Врачи к нам ехать не хотят. Жилья толкового предоставить не можем, деньги платят маленькие, да и то, как вы понимаете, нерегулярно. В общем, работаем на голом энтузиазме.

"Это хорошо, – подумал про себя Кривошеев, – работайте и дальше на энтузиазме. Я уверен, что, будь в вашей лечебнице все в полном ажуре, с моим братом проблемы возникли бы сразу”.

– Он все под той же фамилией?

– Да, Игорь Иванович Петров.

– Вы говорите, я на своего брата очень похож.

– Я даже удивился, когда вы открыли дверь и я вас увидел. Вы же братья.., а ни разу его не проведали. Только ваш брат, Кирилл Андреевич, более упитан. А если его постричь, то вас может перепутать даже супруга.

Кривошееву не хотелось отчитываться перед врачом-психиатром, почему после смерти отца он ни разу не поинтересовался судьбой брата, не приехал в не такой уж далекий населенный пункт – город Пырьевск, не встретился с главврачом, не привез, как просил отец, денег – в общем, палец о палец не ударил. Словно родного брата и не существовало. Словно у них в жилах текла разная кровь и были они рождены разными родителями. Психиатр поднял бокал:

– А теперь разрешите выпить за вас, Кирилл Андреевич. Вы уже генерал, как и ваш отец?

– Пока нет, всего лишь полковник.

– Ну, тогда за то, чтобы вы стали генералом. Кривошеев чокнулся с гостем, выпил несколько маленьких глотков коньяка, закусил долькой лимона, затем безо всякого аппетита сжевал бутерброд.

– С вашего разрешения, Виктор Феликсович, я хочу взглянуть на своего брата. Причем я хочу взглянуть на него так, чтобы он меня не видел.

– Вы даже не хотите с ним поговорить?

– Пока я к этому не готов.

Говорить о том, что он, Кирилл Андреевич Кривошеев, занимает довольно значительный пост и расследует чрезвычайно важные секретные дела, ему не хотелось. Скажи он подобное, вдруг психиатр, провинциальный эскулап, решит, что его можно припугнуть спрятанным в психушку родным братом. Начнет шантажировать, и тогда ему, Кириллу Андреевичу Кривошееву, придется туго.

Еще минут сорок они вели ни к чему не обязывающую беседу. Говорили, в общем, ни о чем. Кривошеев старался обворожить провинциального психиатра, и это ему удалось. После третьей рюмки коньяка психиатр выглядел если не другом, то очень преданным приятелем.

– Я непременно приеду.

Главврач застенчивым жестом извлек из нагрудного кармана пиджака свою визитку и подал ее Кривошееву.

– Вот, звоните в любое время. Здесь мой домашний и служебный телефон. Сразу же скажите секретарше, кто звонит. Меня пригласят к телефону. Не стесняйтесь, в любое время я к вашим услугам.

Врач понял, что разговор на этом закончен. Он с сожалением посмотрел на бутылку коньяка. Кривошеев перехватил его взгляд:

– На посошок, Виктор Феликсович.

– Что ж, не откажусь, Кирилл Андреевич. Выпили на посошок. Кривошеев быстро собрал пакет для гостя, сунув туда три первые попавшиеся под руку бутылки коньяка, даже не глядя, дорогой пятизвездочный коньяк или коллекционный, несколько баночек икры, три коробки конфет, флакон мужского одеколона.

– Это вам, – сказал он, передавая пакет топчущемуся у двери Виктору Феликсовичу Кругловскому. – И это тоже вам.

Из заднего кармана брюк Кирилл Андреевич вытащил пять стодолларовых купюр.

– Это на всякие расходы. Вы, надеюсь, моему брату о моем существовании пока не говорили.

– Нет, что вы, я держу его в неведении. Но в последнее время он стал с интересом смотреть телевизор. Вы знаете, сядет, уставится и что-то шепчет про себя, бормочет.

Этот визит сильно утомил полковника налоговой полиции. Когда за гостем захлопнулась дверь, полковник Кривошеев вздохнул с облегчением, вернулся в столовую, взял недопитую бутылку коньяка и долго держал ее в руках, словно пытался согреть напиток через толстое стекло теплом узких ладоней. Затем жадно, прямо из горлышка допил остаток.

– Вот уж не думал, что все так сложится. Эх, брат, брат Женя, я-то был уверен, что тебя давным-давно нет на белом свете. А ты, оказывается, жив и к тому же, можешь преподнести мне большущую подлянку, подложить огромную свинью.

Выпитый коньяк сделал свое дело. Кирилл Андреевич захмелел. Он вернулся в кабинет с зажженной сигаретой и массивной серебряной пепельницей в руке. Пьяным он никогда не позволял себе выходить на улицу, даже не высовывался на балкон и двери гостям не открывал. О своей репутации он заботился неукоснительно.

Как жрец открывает футляр с хранящейся в нем реликвией, так и он открыл деревянный шкаф, внутри которого был металлический сейф – старый, пятидесятых годов. Отец, военный юрист, держал в нем пистолет и документы. Ключ от сейфа всегда был спрятан в одном и том же месте. Даже жена Кирилла Андреевича не знала, как открыть дверцу сейфа.