Текст книги "Огневица"

Пять весен назад. Беловодье

– Ш-ш-ш, – сухие теплые пальцы отвели слипшиеся волосы с лица. – Спи, Огонек. Ох, не время тебе просыпаться, но кто поспешил? Разбудил тебя кто, еще и так больно?

Итрида плавала в кисельно-серой мути, и пришепетывающий голос доносился до нее как через толстое одеяло. Она попыталась отодвинуться от чужих рук, но все, на что хватило сил, – слабо вздрогнуть. Даже головы повернуть не получилось.

– Как же в земли наши тебя занесло, Огонек?.. Заплутал ты небось, а Лесные и рады. Ну, пошли, не для вас этот славный подарок, прочь убирайтесь! А не то оборву ваши когти, давно уж хочу ожерелье!

Итрида попыталась открыть глаза. На ресницы налипла земля с тонкими зелеными ниточками мха. Грязь посыпалась в глаза, и девушка сморщилась от боли. Выступившие слезы затянули мир пеленой, и серые тени так и не обрели облик: мелькнули, рыча и воняя мокрой псиной, и пропали.

Потемнело, и Итрида догадалась, что хозяйка шепчущего голоса снова наклонилась к ней. Возле лица в мокрую зыбкую землю воткнулся острый конец палки, испачканной красным. Итрида сморгнула боль и крошки земли. В шее будто натянулись тонкие струны, взрезающие плоть, и она едва слышно застонала. Красный цвет дрогнул и сплелся в незнакомые руны.

– Ш-ш-ш, – снова зашептал голос. – Кое-чему тебе придется учиться заново, Огонек.

Ее подняли на руки – худые, но настолько сильные, что без труда оторвали от жадно чавкнувшего зыбуна взрослую девку. Пронесли пару шагов, а после Итрида почувствовала, как в ладонь ткнулось что-то холодное и мокрое. Мягкий язык облизнул пальцы. Итрида шевельнула рукой; тут же россыпь мелких острых иголочек прошила каждую жилку, и девушка застонала, содрогаясь всем телом. А иголок становилось все больше, но следом за их укусами пришло тепло.

Ее руку взяли и положили на что-то жесткое и теплое. Итрида мучительно медленно, но все же сумела сжать пальцы на шерсти. Ее поддерживали те же худые руки, пока Итрида карабкалась на спину огромной собаки, втаскивая непослушное тяжелое тело рывками, по полпяди: рывок – переждать разноцветные круги перед глазами, рывок – переждать. Наконец она распласталась по широкой собачьей спине, прижавшись щекой к ямке над левой лопаткой зверя. Шепчущий голос отдал приказ, и мир вокруг покачнулся, зыбун опустился куда-то вниз, а мимо поплыла однообразная картина тускло-серого болота.

Итрида смотрела, как ямки, что оставляет заостренный посох во мху, медленно заполняются водой, пока ее не сморил сон.

– Спи, Огонек, – шепнул голос. – Спи…

Она проснулась от чувства горечи на губах.

Захлебнулась и отпихнула глиняную чашку с мерзко пахнущим варевом, и оно выплеснулось на пол.

Итрида села рывком, но тут же чуть не упала обратно. От простого движения ее замутило, по голове словно ударили поленом, и мир вокруг зашатался. Она вцепилась в края лавки и задышала ртом, пережидая приступ дурноты. Когда перед глазами перестало плясать и вертеться, Итрида наконец разглядела сидевшую перед ней на полу старуху. Рядом с ней лакал разлитое варево серый пес.

Не пес, вдруг осознала девушка. Волк.

– Ты кто? – вопрос вырвался будто сам по себе. Итрида попыталась отползти подальше от незнакомки, мелко перебирая руками, но запуталась в шкурах, которыми была укрыта, и замерла, дрожа всем телом.

– А ты? – изогнула та уголки губ.

– Я – человек, – Итрида приподняла подбородок. Незнакомка снова улыбнулась. У бродяжницы закружилась голова, до того хотелось ей услышать в ответ: «Я тоже». Но старуха сказала другое:

– Как же звать тебя, человек?

Итрида чуть не назвала ей настоящее имя, но в последний миг передумала.

– Огневица, – она в упор уставилась на старуху, словно подначивая спросить, правду ли она сказала. Вот только Итрида знать не знала, что ответить, если и в самом деле спросит.

Незнакомка не спросила. Только протянула ей чашку с новым взваром, удерживая питье на таком расстоянии, чтобы Итрида не сумела снова выбить его ударом.

– Восстанавливать силы придется тебе, Огневица. Тот огонь, что в груди, – он чужой, не тобою затеплен. Чтобы выжить, будешь слушать меня и учиться. Зелья пить, ворожить – делать все, чтобы пламя тебя не сожгло. Помогу я и рядом побуду, с тебя же одно – послушанье.

Итрида насупилась, разглядывая незнакомку. Поначалу ей показалось, что женщина стара, но, присмотревшись, она поняла, что виной тому шрамы и руны, начертанные красным: они стекали к шее, а по ней через хрупкие ключицы убегали под одежду. Под метками пряталось лицо женщины, встретившей весен сорок, не больше.

– Ты решила меня отравить? – хмуро спросила Итрида, уже понимая, что говорит глупость. Она невольно сжалась, ожидая в ответ смеха или укора, но женщина лишь покачала головой:

– Если б смерти желала, оставила б топи и жару. Ты и так умирала, дитя, нужно было лишь мимо пройти да глаза отвести. Сущая малость.

– Почему ты меня так называешь? Я давно уже не дитя!

– Я всего лишь говорю правду. Только волки услышат слова, что мы скажем. Так позволим себе эту роскошь – вовсе не лгать.

– Люди всегда врут, – Итрида смотрела исподлобья, не мигая, но незнакомка не отводила глаза. – Что, если и я тебя обману? Раню? Я ведь умею драться!

– Человек здесь один, – усмехнулась женщина. – Волки ждут его за порогом. Кто защитит? Тебе хочется жить, ну а я помогу. Соглашайся.

Итрида помолчала, кусая губу и хмурясь. Ведьма сказала правду, но не всю. Не убила – пока эта правда перевешивала остальные. Итрида взяла чашку и на едином духу выпила горький взвар с мерзким вкусом. Она готова была к тому, что ее кишки взбунтуются, но, вопреки ожиданиям, почувствовала себя лучше, чем до того. Тошнота и слабость отступили, но взамен пришла сонливость. Уже засыпая, Итрида почувствовала прикосновение горячей сухой ладони ко лбу.

– Как тебя зовут? – успела спросить она, силясь разомкнуть слипающиеся ресницы.

– Ихтор, – долетел ответ, и в следующий миг Итрида уже спала.

Засыпая, бродяжница была уверена, что уже не откроет глаза.

Всю ночь она беспокойно ворочалась и вздрагивала, постанывая, словно от боли. Ей снились волки, бегущие по болоту как по сухой земле. Их широкие лапы не оставляли следов и не приминали траву. А следом за ними мчался пожар, выжигающий все на своем пути…

* * *

Итрида проснулась в одиночестве. Прислушалась, но не услышала ничего, кроме тихого печального посвиста ветра в щелях и протяжного кваканья лягушек где-то снаружи. Девушка осторожно выпрямилась и откинула теплые шкуры, которыми была укрыта до самой шеи. Облегченно выдохнула, увидев, что на ней надеты тонкая рубашка без рукавов и полотняные мужские порты длиной по щиколотку. Уж лучше мужская одежда, чем вообще никакой.

Сделав усилие, Итрида попыталась встать, но ее тут же захлестнула дурнота, и девушка едва не упала с лавки, лишь в последний момент ухватившись за ее край. Итрида свесила голову между рук, пережидая, пока перед глазами перестанут плавать красные пятна, и вдруг ее взгляд упал на ее собственные ноги. Слишком худые – про такие говорят «кожа да кости». Итрида закусила и без того многократно прокушенную губу и медленно выпрямилась.

Стукнула дверь, и в избушку, пригнувшись, чтобы не удариться о притолоку, вошла Ихтор. Сегодня она была одна. Женщина встряхнулась по-звериному, сбрасывая с одежды капли мелкого дождя, и только потом глянула на Итриду. Увидала, что та покинула ложе, и хмыкнула. Утвердила посох в пол и оперлась на него обеими руками, задумчиво разглядывая девушку.

– Я уж стала бояться: не смогу удержать тебя в Яви, – проговорила болотная ведьма.

– Сколько я спала? – прошептала Итрида. Подняла руку ко лбу и поморщилась: кожа была липкая и холодная от пота.

– Две седмицы, – последовал ответ, и Итрида замерла.

Ихтор выпрямилась и, постукивая посохом, приблизилась к девушке. Встала напротив и заглянула в глаза. Итрида прищурилась: ей показалось, что у болотной ведьмы вертикальный зрачок. Девушка растерянно моргнула и убедилась: примерещилось. Туманно-серые глаза Ихтор были обычными, человеческими. Ихтор коснулась подбородка Итриды сухими горячими пальцами:

– Огонь убедить не сжигать тебя было непросто. Но тебе постараться придется, поладить чтоб с ним. Силен он и дик. Совладаешь ли – никому не известно.

Итрида облизнула губы. Ее пальцы сами собой сжались в кулаки. За прошедшие дни на нее обрушилось столько, что обычный человек выдержать не может. Любой сломался бы на ее месте, и никто не посмел бы обвинить сдавшегося в трусости. Итрида же все еще была в сознании, стояла прямо и чувствовала свое слабое, но живое тело до кончиков пальцев на ногах. Так неужели она отступит тогда, когда у нее появился шанс повлиять хоть на что-то?

– Ты поможешь мне? – тихо спросила она болотную ведьму.

Ихтор улыбнулась, не отвечая. Отошла от Итриды и взяла со стола глиняную кружку. Протянула девушке:

– Пей.

Итрида вопросительно глянула на Ихтор, но все же приняла чашку. Нюх подсказал: в ней то же варево, которое давала ей болотная ведьма при первой их встрече. Итрида глубоко вдохнула и залпом осушила чашку, кривясь от привкуса гнилой травы на языке. Но стоило допить последнюю каплю, как вкус изменился, обернувшись брусничной терпкостью и медовой сладостью. Итрида с удивлением прислушалась к себе: кровь в жилах побежала резвее, смывая дурноту и усталость и проясняя зрение. Девушка выпрямилась и вернула чашку Ихтор.

– Когда ты начнешь меня учить? – требовательно спросила Итрида.

Ихтор улыбнулась, и красные руны на ее лице слились в один кровавый шрам.

– Прямо сейчас.

* * *

– Еще раз.

Итрида сморщилась, тяжело дыша. Она стояла на одном колене, упираясь в него ладонью; штаны медленно впитывали зеленоватую болотную воду, сочившуюся из коричневого торфяника, словно кровь. В десятке шагов от Итриды дымились остатки камышовых зарослей. Ихтор невозмутимо наполнила ушат из бочага и поставила его рядом с собой.

– Еще, я сказала. Еще раз попробуй, сейчас же.

– Ты жестокая, – простонала девушка, глубоко подышала и рывком поднялась на ноги.

Покачнулась, отбросила мокрую, грязную, облепленную ряской косу за спину и снова встала наизготовку: ноги широко расставлены, спина прямая, руки вытянуты перед собой ладонями к небу. Итрида представила, что по ее жилам течет не кровь, но огонь. Золотой, сверкающий так, что глазам больно, тягучий, как мед. Огонь скапливается у запястий, проступает на коже, словно пот, собирается по капле в ладонях, капель все больше, клубок огня растет…

– Отпускай! – хлестнул по спине приказ Ихтор.

Итрида вздрогнула и выругалась, нелепо взмахнула руками, и комок огня снова улетел в сторону, запалив очередной куст. Ихтор процедила сквозь зубы ругательство и плеснула из ушата на Итриду, гася охватившее ее руки пламя.

Итрида давно потеряла счет дням. Все они проходили одинаково: раннее пробуждение, скудный завтрак, а следом – обучение. Сначала Ихтор наставляла Итриду во владении собственным телом. Ее уроки не были похожи на ратное искусство, которому учили воев, – Итрида однажды видела, как бьется десяток, остановившийся на постой в их волости. Ихтор тренировала в ученице ловкость и скорость. Итрида часто думала, кому бы пригодились такие уроки, но на ум ей приходили только гонцы да воры.

Поначалу Итриде было тяжело. Но она и понятия не имела, что по-настоящему трудно ей будет управляться с огнем, который Ихтор своей ворожбой сживила с ее телом.

– Твоя сила – поток: то ручей, то река полноводная. Ты не семя, а пламя – не масло, не нужно давить. Пропускай через пальцы потоки, позволяй им бежать, – Ихтор раздраженно ударила посохом в землю.

– Я не могу! Он не дается мне! Когда я тянусь к нему, он словно пятится и прячется… Или, что хуже, начинает жечь меня из нутри! – Итрида всхлипнула и прижала руку к груди.

Ее начала бить дрожь – холод мешался с обидой и болью. Ихтор вздохнула и подошла к девушке. Встала рядом, но дотрагиваться не стала.

– Что это? – ведьма коснулась навершием посоха подвески, покачивающейся в вырезе рубахи Итриды.

– Волк, – пробормотала Итрида, с силой растирая ладонью лицо.

– Волк… – Ихтор отпустила деревянную фигурку, вырезанную так тонко и любовно, что виден был каждый волосок густой шерсти. Только с пастью зверя неведомый резчик ошибся – дрогнула рука, повело нож, и вместо оскала получился то ли шрам, то ли ухмылка. – Вставай. Еще раз.

– Я больше не могу, – простонала Итрида. – Если я еще раз попытаюсь, он убьет меня!

– Представляй, что огонь твой и есть этот зверь. – Ихтор кивнула на подвеску. – Оказавшись в чаще лесной с ним один на один, как бы ты поступила?

– Я… – Итрида задумалась. Потом медленно выпрямилась и снова подняла руки.

Закрыла глаза.

А когда открыла вновь, мир оказался иссечен ломаными черными линиями, похожими на искореженные ветви деревьев. Навий лес проступил в Явь, и в его глубине двигалось нечто огромное и страшное.

Итрида сильнее вдавила ноги в жадно чавкнувшую землю.

Волк шел ей навстречу бесшумно, и за ним оставалась цепочка огненных следов. Под блестящей шкурой перекатывались тугие жилы, сквозь черные клыки лилось тихое рычание. Густая шерсть защищала крепкую шею от чужих когтей и зубов. На конце каждого волоска тускло светился огонек, переходящий на груди в пышный огненный воротник. Кроваво-красные когти, длиннее, чем у настоящих волков, взрывали серую рыхлую землю при каждом шаге.

В отличие от волка с подвески Итриды, этот зверь не улыбался.

Ихтор наблюдала за застывшей Итридой, опершись на рунный посох. Ветер трепал неровно обрезанные края шкур, из которых состоял ее странный наряд. Алые полосы пересекали лицо, и среди них плотно сжатые губы тоже казались надрезом, который должен кровоточить.

Итрида покачнулась и хныкнула, как ребенок. Из ее носа на губу стекла струйка крови. Болотная ведьма погладила узоры, вырезанные на посохе, но не сдвинулась с места. Не приблизилась она к Итриде и тогда, когда на руках девушки вздулись жилы, светящиеся золотом. И лишь когда от фигуры Итриды во все стороны плеснул огонь, выжигая болото на глубину человеческого роста, Ихтор взмахнула перед собой широким рукавом. Рев пламени окружил ее, заключил в смертельные объятия, огонь бился и дрожал, очерчивая высокую статную женскую фигуру. Лица ее не было видно, лишь отчетливо сиял холодным белым светом силуэт молодого месяца в пепельно-русых волосах. Когда пламя истощилось и опало, Ихтор передернула плечами, поправляя съехавшие шкуры, и ткнула посохом странно-серый камень под ногами. От касания тот рассыпался в мелкий легкий пепел, который тут же развеял ветер.

Руки Ихтор коснулся холодный мокрый нос. Она посмотрела вниз и, улыбнувшись, ласково погладила Клыка по загривку. Волк вопросительно тявкнул и поставил уши торчком, глядя светло-голубыми глазами в сторону Итриды. Девушка стояла на коленях, бессильно свесив руки вдоль тела. Она дышала часто и неглубоко; широко распахнутыми глазами она смотрела перед собой, прямо на Ихтор, но не видела болотную ведьму. Итрида медленно подняла руку и так же медленно перевела на нее взгляд. Ровное пламя вспыхнуло и заплясало над ее ладонью. Потом перетекло на запястье и свернулось в огненный браслет, а он застыл на мгновение и рассыпался на огненные стрелки, брызнувшие во все стороны, минуя лишь создательницу.

– Что ж, Итриду и вправду стоит звать Огневицей, дружок. Она справилась и заслужила. А я не ошиблась.

Глава 6. Белая кость, горячая кровь

Итрида первой вошла в ложницу, которую им с Даромиром удалось снять за пару серебрушек. Вопреки ожиданиям, здесь даже поместилась узкая деревянная кровать, на которой двое могли спать, только плотно прижавшись друг к другу. Даромир ухмыльнулся, чуть прищурив глаза. Итрида же в сторону постели и не глянула: за три шага прошла насквозь всю комнату и прислонилась плечом к стене возле окна, так, чтобы с улицы ее видно не было. Она внимательно осмотрела двор, прошлась взглядом по теням, притаившимся за высоким забором, но ничего подозрительного не увидела и позволила болезненному напряжению в плечах чуть ослабнуть.

Бродяжникам с трудом удалось отыскать свободное место в корчме, гордо зовущейся «Великолесский кабан». Искать что-то дешевле или удобнее у обоих не было сил. В «Кабане» им тоже не нашлось бы пристанища, но на их глазах парень с простодушным лицом схватился за сиротливый обрезок шнурка на поясе и заголосил как взаправдашний боров. Конечно, карманника в толпе никто схватить не сумел. Парню не свезло вдвойне – он остался и без денег, и без жилья.

Даромир со стуком поставил кувшин сбитня на пол возле кровати, сам же гибким движением опустился на стеганое одеяло и принялся стаскивать сапоги. Итрида, удостоверившись, что за ними никто не увязался, чуть расслабила напряженные плечи и распустила тесемку рубахи. Теперь она смотрела не на улицу, а на дрожащие звезды, усыпавшие небеса. Бродяжница нашла крупную звезду – Искру Перкунаса, ярко сияющую в центре созвездия Кузницы, – и тихо помолилась покровителю огненосцев. Она до сих пор не знала, имеет ли право обращаться к нему как дейвас, но надеялась, что златовласый бог услышит ее как странницу, дружную с оружием.

Шехх бесшумно подошел сзади и положил горячие ладони на плечи девушки.

– С Бояной все будет хорошо. С ней Храбр, а наш медведь точно не допустит, чтобы его возлюбленной птичке причинили вред.

– Что, настала твоя очередь меня утешать? – бледно улыбнулась Итрида.

Она не отстранилась от Даромира, но и не подалась навстречу его прикосновению. Шехх чуть наклонился к ней, закрыв глаза, и вдохнул запах ее волос – необычный, ни на кого не похожий, такой же, как сама Итрида.

Железо, мед и соль.

– Должен же хоть кто-то сказать тебе, что все сладится.

Итрида посмотрела на свои исцарапанные грязные руки, лежащие на подоконнике.

– Помыться бы… Да и тебе не помешает. Сумеешь вытрясти с корчмаря ушат-другой горячей воды?

Даромир нехотя снял руки с плеч девушки и отступил на шаг. Итрида наконец развернулась к нему – не раньше, чем он отодвинулся и она не смогла бы случайно его коснуться. Лицо Даромира было в тени, и Итрида не видела выражения его глаз.

– Почему ты так боишься прикосновений, Итрида? – тихо спросил шехх. – Я же вижу. Никого, кроме Бояны, к себе не подпускаешь. Шарахаешься от меня, словно я чумной…

– Это все, что тебя заботит? – Итрида изогнула бровь, ни единым движением не выдавая, какой холод охватил ее нутро при этих словах. Она бы обняла себя за плечи, да боялась, что синеглазый шехх все поймет правильно. – Наша подруга, возможно, умирает прямо сейчас, а ты думаешь о том, что я не слишком пылко тебя обнимаю?

Даромир усмехнулся. Когда он заговорил, Итриде еще сильнее захотелось спрятаться, но она лишь продолжала холодно смотреть на него.

– Ты никогда и никого не обнимаешь. Ты не касаешься людей больше необходимого, Итрида. Порой мне кажется, что ты с большим удовольствием всаживаешь нож в чье-то горло, чем делишься своей лаской.

Шехх повернулся спиной к Итриде и направился к выходу из ложницы. Ступив на порог, он помедлил, не оборачиваясь, и тихо докончил:

– Бояна – твоя подруга. Не моя. Я здесь только ради тебя.

Дверь за ним закрылась бесшумно. Оттого грохот влетевшего в нее кувшина сбитня был особенно громок.

– Провались ты в Навь, Даромир… И я вместе с тобой.

Остатки сбитня медленно стекали по двери, пятная ее красноватыми сладко пахнущими разводами. Какое-то время Итрида слепо глядела на равнодушные доски, сама не зная, чего – или кого – ждет. Хотя сейчас ей было все равно, кто первым покажется на глаза: лишь бы можно было сорвать на нем кипящую в груди злость, от которой дышать становилось больно.

Вдруг Итрида охнула и покачнулась, ощутив, как царапают ее изнутри невидимые когти. Уцепилась за подоконник и до скрипа стиснула зубы, сдерживая рвущийся стон. По ее рукам зазмеились вены, подсвеченные изнутри тусклым золотом. Бродяжница выругалась и попыталась дышать ровнее и глубже, загоняя живущего в ней зверя туда, откуда он выглянул.

Не доспелось Итриде научиться любви. Вместо того пришла ненависть, а за нею спрятался страх, из-за которого бродяжница никого к себе не подпускала. Но Даромиру знать о том не стоило. Вдруг пожалеет и рядом останется, а потаенный, жгучий страх воплотится в жизнь? Нет уж. Лучше так.

А еще лучше прогнать шехха. Пусть убирается прочь, туда, откуда явился в Беловодье. Пусть корабль перенесет его через Золотое море и вернет на его жаркую родину. И никто больше не будет тревожить мысли и чувства.

Итрида опустила голову и больно дернула растрепавшиеся волосы. В животе глухо заурчало. Горе не горе, а глупое тело хотело есть, чесалась кожа, пропахшая дымом и потом, натирали спину многочисленные ремни, и голова, тяжелая и будто пьяная, не могла толком думать ни о чем, кроме того, чтобы перекусить и освежиться.

Спустившись вниз, Итрида помедлила, оглядывая зал. На мгновение ей примерещились зеленые глаза красивого охотника, которого она видела в корчме Каменки незадолго до того, как мирный вечер разлетелся в щепки от взрыва. Но как ни вглядывалась бродяжница в подозрительного путника, так и не нашла в его облике ничего знакомого. Вечерело, и завсегдатаи питейной собирались, рассаживались за привычными столиками и кликали расторопного мальчонку, который встречал и Итриду с Даромиром. Было довольно шумно; кто-то, развеселившись докрасна, пытался закусить чесноком из плетенок, крест-накрест подвешенных под потолком – то ли для защиты от упырей, то ли как раз для таких неприхотливых гостей. Грубо сколоченные столы стояли так плотно, что протиснуться между ними можно было разве что боком. В углу ревел огонь в печи, а возле нее на лавке расселся пузатый мужик с усами столь густыми, что казались больше рас красневшегося лица. Мужик зорко следил за кабанчиком, чей поджаристый пятачок выглядывал из огня, и не забывал прикладываться к кувшину, стоявшему на той же скамейке.

Даромира нигде не было видно. Итрида сжала губы и набросила капюшон, прежде чем преодолеть последний лестничный пролет и спуститься в зал. Темноволосого шехха легко было углядеть в любой толпе, но бродяжница так и не увидела его волнистой гривы и решила, что Дар тоже отправился проветриться. Ловко проскользнув между двух селян, в обнимку шествующих к столу, где их приятели распевали скабрезные песни, Итрида уперлась локтями в стойку и свистнула корчмарю. Он угодливо вскинулся, но увидал девушку и скис. Итрида с Даром не были щедры на чаевые.

– Чего изволите? – выдавил корчмарь, награждая Итриду взглядом, способным даже дейваса превратить в кучку угольев. В ответ та улыбнулась ему так сладко, что корчмарь передернулся, и кинула ключ от ложницы.

– Вернется мой приятель – отдайте ему. Скажите, что я отправилась подышать свежим воздухом. Когда вернусь, не знаю.

На стойке стояла миска орешков в медовой глазури – должно быть, хозяин не успел припрятать. Пока корчмарь сквозь зубы поносил гулящих девок, Итрида нагребла полную горсть, сунула в карман и, не прощаясь, вышла за порог.

* * *

Даромир наблюдал, как Итрида выходит из «Кабана», из самого дальнего угла зала. Волосы он стянул в гладкий пучок, на плечи набросил куртку. Дар видел, что девушка искала его, но сдержался и не показался ей на глаза. Внутри шехха бушевала холодная ярость. Он не знал, на кого злится больше: на Итриду, держащую его на расстоянии, несмотря на все, что их уже связывало, или на себя, не способного выкинуть ее из головы и отправиться своей дорогой.

Его жизнь никогда не была сладкой и легкой. Даромир не любил вспоминать о том, что было до Беловодья. Он оставил прошлое за спиной вместе с прежним именем. Тяжкий грех для шехха, ведь его народ считал, что имя определяет судьбу, а судьба начертана богами и изменить ее невозможно. И человек, который отказывался от имени, – отказывался от судьбы и оставался один на один со всеми демонами, существовавшими в трех мирах. Такому человеку нельзя было и мечтать о перерождении, в которое верили шеххи: после смерти его душу пожирали демоны. Несчастный умирал навсегда – страшнейшая участь.

Пусть так – Даромир все равно не согласился бы вернуться к прошлому имени. Строго говоря, он встретил свою судьбу: умер в пустыне, как того желал глава селения Белой кости, дед Хазиф. Если бы не Дух пустыни, решивший поиграть с человеком, от него сейчас не осталось бы и пыли. Так почему даже в этой судьбе, новой, той, что Дар выбрал для себя сам, он не может получить желаемое? Разве он просит многого? Разве желание отогреть душу менее выполнимо, чем деньги, женщины и удача?

Итрида посторонилась, пропуская входивших в корчму, и исчезла за закрывшейся дверью, так и не почувствовав тяжелого взгляда в спину. Убедившись, что она не вернется, Даромир выбрался из своего угла и подошел к корчмарю. Тот, не говоря ни слова, кинул шехху ключ. Дар кивнул. Подумал и показал на кувшин пшеничного пива, стоявший возле мужика, запекавшего поросенка, а потом поднял руку с двумя оттопыренными пальцами. Корчмарь немного оживился, предчувствуя наживу.

К столу Даромир возвращался с двумя запотевшими кувшинами, лавируя между посетителями не менее ловко, чем Итрида. Но его место уже заняли: за столом расположились трое – те самые, кого пропускала бродяжница. Двое устало разминали шеи, освобождались от перевязей с оружием и блаженно постанывали. Третий сидел спиной к Даромиру, но то, как он держал плечи, наклон головы, звук голоса показались шехху знакомыми.

– Паны, не хочу вас расстраивать, но это место занято. Оно еще хранит тепло моего зада, а я привык, что о мое прекрасное тело согреваются исключительно пани. В крайнем случае панны, но уж никак не мужчины. Извольте куда-нибудь свалить, – и Даромир невежливо грохнул кувшины о стол. Их содержимое расплескалось на одежды путников. В углу повисла нехорошая тишина. Даромир медленно улыбнулся, чувствуя, как зудят пальцы, уже тянущиеся к кинжалам. Хорошая драка ему сейчас не помешает. Лишь бы пиво не пострадало.

Но прежде чем путники, уже начавшие приподниматься со своих мест, одновременно вытягивая из ножен клинки, сказали хоть слово, Даромир услышал голос, который был ему так хорошо знаком:

– Пусть меня сожрут песчаные черви, если это не Эльхаат из рода Эсхата!

Даромир медленно повернул голову в сторону третьего, показавшегося ему знакомым.

– Мехет из рода Бурзука, – сипло проговорил он.

Годы не пощадили Мехета. Он потерял глаз и обзавелся шрамами на половину лица. Впрочем, вместе с увечьями ему достались богатый наряд, узкий меч в изукрашенных ножнах и рисунок надломанной кости, вытатуированный на правой щеке. Лицо Даромира ожгло огнем, словно его коснулась игла с краской, но это была иллюзия. Он так и не получил знак защиты Белой кости.

– Так значит, ты все-таки жив, – протянул его бывший друг.

Даромир не успел ничего ответить – Мехет крепко обнял его и выдохнул, обжигая запахом солончаков и смазанной жиром древесины:

– Я, верно, благословлен пламенем Алте-Анкх, раз встретил тебя там, где меньше всего этого ждал.