Текст книги "Пробуждение барса"

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Когда картлийские дружины достигли Триалетских вершин, лощина, лежавшая у темных подножий, уже окутывалась влажными сумерками. И казалось, исполины, закованные в каменные кольчуги, настороженно прислушиваются к незнакомым шорохам. Серо-синие тени растянулись на отлогах гор. По пяти змеиным тропинкам, высеченным в нависших скалах, тянулись войска. Не стучали перевязанные тряпками копыта, не звенели песни, не смеялись крепко сжатые губы. Небо свинцовой полоской давило лощину, по серым уступам ползли кровавые цветы дикого кустарника, в провалах холодная мгла расстилала вечерние туманы, и только орлы, распластав острые крылья, живыми пятнами парили над угрюмой тишиной.

Полководцы Ярали и Захария завалами горных проходов и ловкими обходами заманили сюда главные турецкие силы, создав картлийским войскам выгодное стратегическое положение.

Перепутанная цепь гор охватывала долину. Колючие заросли, балки, мрачные обвалы как будто предназначались для жестоких битв. С востока долина замыкалась небольшим лесом, дальше желтой змеей скользила к иранской границе дорога.

Стоянка царя расположилась на выступе с открытым видом на всю долину. По решению военного совета, первый удар должен был принять Симон Картлийский. В подкрепление к его войскам были придвинуты легкоконные дружины Мераба и Тамаза Магаладзе и горийские лучники князя Джавахишвили. Правый край до обрыва Волчий глаз, сомкнув дружины плотным кольцом, занял Нугзар Эристави.

Мухран-батони расположился на левом краю, прикрывая западный проход на Квельту зоркими дротико-метателями. Заза Цицишвили с регулярными дружинами царских стрельцов расположился в окопах, приготовленных землекопами Ярали.

Полководец Захария с нахидурской дружиной и с конными, непобедимыми в сабельной рубке тваладскими мсахури царевича Вахтанга, прикрывал северный проход Читского ущелья.

У Черного брода в засаде расположился Андукапар Амилахвари с быстрыми копьеносцами. Севернее – дружины азнаура Квливидзе.

Хевсурская конница, предназначенная для преследования отступающего неприятеля, укрылась в глубоких расщелинах.

Отборную дружину царских телохранителей, подкрепленную метехскими стрельцами, Ярали выстроил в колонну и повел через лощину, втиснутую между горами. Гулкое цоканье подков, фырканье коней, приглушенные окрики нарушали тишину.

Путаницу вызвали скакавшие навстречу всадники. От взмыленных коней и гикающих тваладцев, покрытых густым слоем пыли, несло тем возбуждением, которое создается близостью крови. Они врезались в гущу, тесня дружинников к скалистым бокам лощины.

Посыпались угрозы, но весть, что всадники скачут к стоянке с донесением о приближении турок, охладила дружинников, изощрявшихся в брани.

Выйдя из лощины, Ярали повел войска за северные выступы гор.

Саакадзе с недоумением спросил Папуна, зачем они туда залезли, но вскоре выяснилось: место, выбранное Ярали, соединялось узкой тропинкой через горное ущелье со стоянкой царя. По тропинке вытянулась цепь часовых. Молчали трубы, не перекликались роги, не горели костры.

Георгий и Папуна сидели на камне, свесив над пропастью ноги. Они следили за турецкими кострами, мерцающими по долине подобно светлячкам. Георгий пробегал зоркими глазами горы, стараясь угадать расположение дружин азнаура Квливидзе, под знаменем которого находятся его друзья. Он беспокойно думал, оправдают ли они звание «барсов», присвоенное, по его предложению, строго подобранным товарищам еще с буйного детства. Обуреваемый жаждой подвига, он предвкушал первую битву. Как и вся картлийская молодежь, жившая на пограничных линиях, он вырос в ненависти к магометанам, бесконечными вторжениями опустошавшим грузинские земли. Все было для него закономерно. Враг вторгался в его страну, оружие ковалось для истребления, горы служили надежным щитом, конь необходим для стремительности, а руку нужно приучать к верным ударам. И Георгий нетерпеливо ждал рассвета.

Неожиданно налетел ураган и разразилась гроза. Голубые отсветы молний скользили по вершинам гор, мгновенно погружаясь во тьму. Бухающие раскаты грома, подхваченные эхом, рассыпались в горах разноголосыми отзвуками. Хлынул ливень. Столбом вздымалась дождевая пыль. Груды камней и песка, увлекая за собой вырванные с корнями деревья, стремительно летели вниз.

Царь с князьями и приближенными укрылись в шатрах.

Дружинники, боясь быть сметенными в пропасть, держались друг за друга, предоставив ветру трепать насквозь промокшее платье.

Турецкий лагерь был не в лучшем положении. Потоки катившейся с гор воды принудили турок отступить к лесу. Уже никто не думал о внезапном нападении, и измученные люди засыпали под ливнем.

Нугзар в бурке и папахе наблюдал за лощиной и, чуть забрезжил свет, отдал приказ наступать. Гроза прошла. Над долиной поднимался теплый туман. Его белые зыбкие лохмотья трепетали на острых камнях. Дружинники, ежась, осторожно спускались с крутизны. Две тысячи испытанных воинов-мсахури на абхазских скакунах, превосходно одетые, вооруженные копьями и шашками, составляли передовые силы Эристави. За ним сплоченными рядами двигались глехи. Позади тянулись отряды месепе в заплатанных чохах, наскоро вооруженные палицами, кинжалами и пращами, плохо защищавшими от турецких сабель. В случае поражения князья спешили с конными дружинами к своим замкам, а месепе предоставлялись самим себе.

Скрытые туманом дружины близко подошли к неприятельской цепи. Турецкий часовой поднял тревогу.

Загремела команда. На правом краю яростно зацокали конские копыта. Взлетели бунчуки, угрожая острыми полумесяцами. На первой линии произошло быстрое передвижение босфорской пехоты. Но картлийские знамена колыхались уже по всей долине.

Навстречу Симону Картлийскому помчалась турецкая конница и с дикими выкриками врезалась в ряды горийских лучников.

Саакадзе, стоя на крутом уступе, судорожно сжимал саблю. Папуна, сняв мокрые, связанные из грубой пряжи чулки, сушил их на камне, переворачивая на все стороны. Время от времени он спрашивал: «Кто бежит?» и, получив отрывистый ответ: «Дерутся!», вновь принимался за чулки.

Солнце уже обжигало долину, над которой плыл густой пар от земли и человеческой крови. К неудовольствию Папуна, Саакадзе вдруг вскарабкался выше. Обладая зрением ястреба, Георгий, недоумевая, наблюдал битву. В момент, когда, казалось, победа была на стороне грузин, из леса наперерез им ринулись свежие отряды турок. Но не это сжало сердце Саакадзе: на плоскогорье, за лесом, скользили черные точки. Георгий отчетливо осознал гибель. Еще солнце не скроется за острые пики гор, свежие силы турок через лес прорвутся на поле битвы. Георгий уже видел войска, Картли в зареве пожаров, насилие, закованных пленников. Что же молчит Ярали? Неужели из-за одного царя он пожертвует Картли?

– За лесом турки идут! – вскрикнул он на ходу.

– Пусть черт из меня чурчхелу сделает, если я еще раз потащусь за сумасшедшими «барсами», – пробурчал Папуна, спешно натягивая носки.

– Князь, за лесом большое турецкое войско, – задыхаясь, проговорил Георгий.

– На коней! К отступлению! – Ярали приподнялся на стременах. – Сейчас сюда прибудет царь.

Георгий вспыхнул: ведь единственное спасение – в дружинах Ярали, и вдруг решительно сказал:

– Ты ошибаешься, князь, царь сам идет в атаку. Я – гонец, царь приказал тебе немедленно…

В царской стоянке смятение. Каждую минуту подлетают с донесением гонцы: князь Джавахишвили ранен, горийские лучники бегут, Симон Картлийский разбит, Нугзар окружен, Мухран-батони отрезан, не в состоянии оказать помощи…

– Царь, – азнаур Беридзе осадил коня, – Цицишвили просит тебя покинуть сражение, еще час князь может продержаться.

Но царь ничего не слышал. Окаменелый, он смотрел вниз. Оруженосец быстро подвел коня. Георгий X знал; пора уходить, но еще знал – наступает конец его могуществу, и оттягивал последние минуты. Уже был послан гонец с приказом выпустить хевсурскую конницу, уже бесцеремонно говорил Баграт: «Очевидно, царь хочет последовать примеру отца и попасть в плен, как царь Симон, но князья не допустят второго позора и насильно посадят его на коня…»

Царь в забытьи мутными глазами смотрит на битву.

– Вот сейчас настал мой… – он хотел сказать «конец», но неожиданно замолчал. Его глаза поглощали пространство.

Дружины Ярали, зашедшие в тыл, яростно обрушились на турок. Побагровело небо. Горел лес. Клубились бурые дымы.

Снова скакали гонцы с донесениями: Мухран-батони прорвался и отрезал выход янычарам, копьеносцы смяли арзрумскую пехоту… У Волчьего глаза Эристави окружил Асан-пашу… Какой-то исполин на золотистом коне из дружины Ярали тяжелым мечом опустошал турецкие ряды.

Турецкие военачальники увидели вместо ожидаемого подкрепления горящий лес, а с Желтого хребта, как им казалось, лавиной неслись еще не окровавленные грузинские шашки.

В центре затрубили рога. Развернутые знамена взметнулись над острием сабель. Визжали дротики. Ярость охватила грузин. «Дружина барсов» отовсюду пробивалась к Саакадзе.

По всей лощине растянулись турецкие отряды, стараясь удержать линию битвы. Но вот смято правое крыло, покачнулось зеленое знамя. Все тревожнее вырывались из запекшихся губ гортанные выкрики: «Алла!»

Убежденные, что сам шайтан на золотом коне помогает врагу, янычары при виде Георгия поворачивали коней.

Хрипящие кони, сломанные копья, обезглавленные трупы, рассеченные шлемы, окровавленные кольчуги смешались в один клубок.

Окруженный конными турками, Зураб Эристави, сжимая левой рукой меч, уже вяло отражал удары. Над ним взметнулась кривая сабля, но тотчас же срубленная рука янычара упала на землю, и Саакадзе подхватил Зураба. Оглянувшись на сбитого с коня Тамаза Магаладэе, Георгий поспешно передал Кавтарадзе раненого Зураба, и Дато помчался с ним к стану Нугзара.

Саакадзе бросился на окруженного большой свитой Омар-пашу и после ожесточенной схватки с гордостью водрузил отсеченную голову паши на пику. Отчаянно ругаясь и размахивая шашкой, к Георгию подлетел Тамаз.

– Отдай голову! Вор! Ты вырвал добычу из княжеских рук!

– Отъезжай, князь, здесь туман, за турка могу принять, – и Саакадзе, высоко подняв багровый трофей, промчался мимо изумленного Тамаза.

Турецкое войско, теряя ятаганы и знамена, наконец пробилось через цепь грузин.

Хевсурская конница, привстав на стременах и выхватив из деревянных ножен клинки, с гиканьем рассыпалась по лощине, преследуя врагов.

Медленно надвигались сумерки, солнце кровавым рубином падало за Триалетские горы.

Разгоряченные дружинники хотели броситься в погоню, но полководцы, боясь неожиданностей, приказали всем подняться на высоты.

Царь осознал одно: Ярали самовольно бросил в бой последние силы, предназначенные для прикрытия царского отступления. Картли была спасена но Георгий X с ужасом понял – им жертвовали…

Ликующие дружинники окружили стоянку. Князья ждали разъяснений, но царь, до появления Ярали, сам недоумевая, упорно молчал.

Наконец прискакал Ярали. На изорванной одежде пятнами застыла кровь и грязь.

– Верный полководец, отважный воин, князья желают знать… Да, да… Расскажи подробно, как ты выполнил царский приказ.

Возбужденные событиями, окружающие не заметили иронии.

– Царь, наблюдая битву, я желал только одного – поскорее увидеть тебя в безопасности. Вдруг прискакал гонец с твоим приказом, сначала поразившим меня; но, зная мудрость царя, я понял: царь жертвует собой ради Картли. Замечательный же план двойного охвата турок, разделенных подожженным лесом, взялся выполнить твой гонец…

– Где гонец? – быстро прервал царь.

Ярали оглянулся. Саакадзе выступил вперед и бросил к ногам царя жирную голову Омар-паши. Несколько мгновений два Георгия пристально смотрели друг другу в глаза.

– Великий царь, я точно выполнил твое отважное желание. Разве царь Картли мог поступить иначе? Огненный заслон отрезал приближающихся турок, а дружины доблестного Ярали замкнули кольцо. Не было сомнений: план царя царей украсил Картли новой победой…

Царь продолжал пристально смотреть на Саакадзе.

Он понял: Саакадзе стремится оправдать свою неслыханную дерзость…

Баграт, Амилахвари и Магаладзе наперебой рассказывали, как царь перехитрил совет, скрыв смелый план, с которым князья, конечно, не согласились бы и, не обращая внимания на мольбу уехать, спокойно смотрел на сражение.

По рядам дружин перекатывалась молва о подвиге царя, и они с возбужденными криками «ваша! ваша!» теснились к стоянке. Уже на темнеющих отлогах вспыхнули костры, терпкий аромат щекотал ноздри, и горное эхо подхватывало боевые песни.

Царь, прислушиваясь к ликованию, бросил на князей торжествующий взгляд и мысленно решил: «У этого молодца ума больше, чем у всех князей…»

– Да, да… Мне сразу понравился твой рост, но я еще не успел узнать, откуда и кто ты?

– Я – Георгий Саакадзе, твой азнаур. Князь Баака Херхеулидзе зачислил меня в метехскую дружину, позволь службой оправдать доверие начальника.

«Так вот кто подсунул молодца, – думали князья, – тогда понятно, почему хитрый царь поручил не нам выполнение тайного плана».

– Царь, этот самый разбойник взбунтовал против Магаладзе народ Носте, – яростно прокричал Тамаз, – а на поле брани выхватил голову паши, над которой замахнулась моя сабля!

Царь едва скрывал удовольствие. Тысяча возможностей: герой, не имеющий княжеского звания, будет, как собака, верен царю. Да, да, вот давно желанное оружие против князей.

– Да, да, понятное возмущение, князь, но голова паши сделала Саакадзе вновь богатым азнауром, и ты в честном поединке можешь отомстить за нанесенное оскорбление.

Кровь ударила в голову Тамаза, но он сжал губы, и только в руке хрустнул эфес меча.

– Азнаур Саакадзе, – продолжал царь, будто не замечая гнева Тамаза, – жалую тебе Носте. Земля, взрастившая героя, должна принадлежать герою. Пусть такая храбрость будет примером другим, а щедрость Багратидов никогда не оскудеет. Не стоит обижаться, если у другого немного больше ума. По совету князя Херхеулидзе оставляю азнаура в своей свите.

– Царь, – произнес Нугзар, – с древних сражений установлено: убитого ждет слава, а обезглавленного – позор. Благодаря Саакадзе мой Зураб остался с головой.

Нугзар снял с себя золотое оружие.

– Молодой азнаур, прими в знак вечной дружбы шашку, я завоевал ею Арагвское княжество. Рассчитывай на Эристави. Всем известно слово Нугзара.

Нугзар надел на Георгия оружие и крепко поцеловал обветренные губы.

– Царь, – продолжал Эристави, – еще для одного азнаура, Дато Кавтарадзе, прошу милости. – Нугзар вытолкал вперед Дато.

Царь украдкой взглянул на Магаладзе.

– Да, да… и ты, азнаур, зачисляешься в мою свиту. С рассветом отвезешь царице радостную весть о победе. А ты, Саакадзе, не имеешь ли просьбы?

– Царь, я осыпан милостями, но… позволь доложить: турки в беспорядке бегут, много фесок можно оставить без голов…

Георгий X, не скрывая восхищения, смотрел на Саакадзе, но князья, смущенные своей недогадливостью, шумно запротестовали:

– Турки побеждены, незачем терять время и людей на бесполезную погоню.

Больше всех протестовал Баграт. Он понял: триалетской победой Георгий X упрочил свой трон, и единственное средство ослабить этот успех – препятствовать новым удачам.

Георгий X, опасавшийся Баграта, всегда поступал наперекор его советам, но без согласия князей продолжать войну невозможно, и он поспешил обратиться к Эристави.

Нугзар никогда не отказывался от удали. Мухран-батони тоже был не прочь начать преследование турок, но для успеха необходимо участие всех князей.

Царь обернулся к князьям.

– Жаль выпустить добычу, – вздохнул Саакадзе, – а за турками тянутся караваны верблюдов, тюки и сундуки, думаю, не камнями набиты… Дозволь, царь, с метехскими дружинниками поохотиться…

Князья опешили, спор оборвался…

– Да, да, пусть тбилисцы восхищаются моими трофеями. – Он твердо верил, что обогащение царя должно вызвать восторг тбилисцев.

Первым всполошился Магаладзе, и словно прорвался горный поток: князья наперерыв заговорили о необходимости тотчас отправиться в погоню. Алчность отодвинула другие интересы.

«Да, да, Баака редко ошибается, – думал царь, – из Саакадзе можно сделать оружие против князей», – но вслух сказал:

– Необходимо выследить. Ярали, пошли лучников…

– Царь, преданные тебе ностеецы уже поскакали за турками. До рассвета привезут точные сведения.

– Оказывается, за нас за всех думает один азнаур Саакадзе, – рассмеялся царь. – Да, да… Грузин должен научиться побеждать. Слышишь, азнаур, как ликует войско… Иди и ты в шатер моей свиты. Хороший рог вина никогда не повредит грузину. Да, да, Георгий доставил большую радость Картли, князья должны восхищаться… А может, не всем угодил Георгий? – Царь расхохотался, заговорщически подмигнул и вдруг резко сжал рукоятку меча, подозрительно оглядел князей и остановил пристальный взгляд на Саакадзе. Но Саакадзе стоял вытянувшись, с окаменевшим лицом. Царь облегченно опустил руку. – Да, да, князья должны восхищаться…

Но князья далеко не восхищались. Царь ловко их обошел, и победой Картли обязана только царю. Это ослабляло авторитет князей, было над чем задуматься… Князьям партии светлейшего Баграта победа начинала казаться поражением.

Ночью в больших шатрах не спали. Неожиданные события будоражили мысли, рождались новые возможности, царя немного пугал завтрашний день. Не рискованно ли доверяться неизвестному азнауру? Но разве шах Аббас не возводит пастухов в ханы? Знаменитый Караджугай-хан был невольником, а какие победы одерживает шаху! Да, да… Завтрашний день решит многое…

Не спалось также и князьям. Смущало внезапное появление у Георгия X военной хитрости, не могли примириться с самостоятельными действиями царя. Его считали неспособным рисковать собою. Странно также, почему царь тайно доверил сложное дело захудалому азнауру. Ярали подробно расспрашивал о случившемся, но полководец упорно скрывал мучительную мысль: когда же царь успел передать Саакадзе приказ, если дружинник был все время у него на виду?

Из шатра Баграта вышел Андукапар Амилахвари. Казалось, с черного неба ему мигали желтые зрачки. Андукапар, усмехнувшись, бросил взгляд в гущу бесформенных выступов, охраняющих сдавленным мраком храпящий лагерь. Он мягкими шагами обошел шатер.

– Ты здесь, Сандро? – спросил Андукапар.

– Здесь, господин, не беспокойся, – буркнул Сандро.

Полы шатра раздвинулись, и Андукапар вступил в тусклую полоску света. На бурке тесно сидели старик Амилахвари, Баграт, Симон, Квели Церетели и Датуна Джавахишвили. Тлевшая щепка, воткнутая в землю, царапала темноту.

– Мертвый сон заткнул всем уши. – Андукапар опустился на бурку.

– Сейчас или никогда! Пора светлейшему Баграту действовать, – прошептал старик Амилахвари.

– Царь сейчас победитель, – начал глубокомысленно Церетели, – бороться в Тбилиси…

– В Тбилиси? А разве мы собираемся сопровождать его в Тбилиси? – засмеялся Баграт. – Не пора ли законным царям надеть иверскую корону?

– Давно пора! – крикнул Андукапар, умышленно подзадоривая князей. – Кто имеет больше прав на картлийский престол: первая линия – Баграта или вторая – Георгия? Смеют ли картлийцы забыть великого Парнаоза, первого царя Иверии?

И, путая легенду с действительностью, князья наперебой расточали похвалы мифическому царю Парнаозу, потомком которого, считал себя Баграт.

– Народ введен в заблуждение, мы заставим его открыть глаза! – хрипло выкрикивал Джавахишвили.

– Баграт, возьми пример с великого Парнаоза, – перебил Амилахвари. – Он, спасая страну, мудро обманул мамасахлиси, уговорив вручить ему временно власть.

И князья, запасаясь расположением будущего царя, захлебывались в лести.

– Парнаоз Первый объединил Иверию, создал мощное войско, прогнал из Иверии полководца Александра Македонского, навязавшего грузинам серебряных богов Гаца и Гаима, проклятого Азона, разрушителя святых стен Мцхета, которому бессильные мамасахлиси не смогли оказать сопротивления! – с негодованием сказал Андукапар.

– Светлейший Баграт, мы верные приверженцы потомка великого Парнаоза и возведем тебя на трон, – сверкая глазами, прошептал Андукапар. – Я жизнь отдам за дело чести. Чем больше препятствий, тем тверже мое решение.

– В слова Андукапара я верю и скреплю нашу дружбу, отдав другу в жены мою Гульшари.

– Ты одарил меня, светлейший Баграт, сверх меры. Жизнь – слишком ничтожная награда за прекрасную Гульшари, чей образ неотступно преследует мои желания.

Скрещенные в поздравлениях руки змеями сплелись на черной бурке. Сверкнуло лезвие сабли, и торжественная клятва скрепила зловещий союз.

– В незыблемую минуту, Баграт, исполнилось желание нашего рода. Ты не ошибся в выборе. Мой непоколебимый Андукапар достоин быть зятем царя Баграта Седьмого… А теперь, друзья, пора приступить к делу… Что предлагаешь, Квели? Твои многочисленные дружины славятся вооружением…

– Я, – прошептал побледневший Церетели, – я думаю… мне кажется… Можно нечаянно убить царя, а…

– Никуда не годится, князь, – резко оборвал Андукапар. – Если бы смерть царя разрешала дело, я давно бы его прикончил. В Картли Луарсаб считается наследником. Надо сделать другое.

– Что предлагаешь, друг? – спросил его Симон.

Андукапар изогнулся, словно готовясь к прыжку. Крыльями ворона сошлись черные брови. Тяжело падали свинцовые слова:

– Взять в плен царя, заточить в крепость Кавту. С нашими дружинами войти в Тбилиси, запереть ворота города, истребить в Метехском замке царскую семью, стянуть войска наших приверженцев к Тбилиси и тогда объявить царем Картли Баграта Седьмого.

Никто не шелохнулся, только Квели, беспокойно ежась на бурке, оглянулся на вход.

Андукапар оглядел сидящих немигающими глазами:

– Помните, пока жив Луарсаб, Шадиман не пойдет с нами. Потом Орбелиани… Кто знает, чем кончится, если царю удастся найти Нестан… Хотел бы я знать имя услужливого друга, спрятавшего княжну.

– А может, Нестан спрятана для нашего устрашения? – в раздумье произнес Симон.

– Возможно, удивляться ничему не следует. – Глаза Андукапара остановились на Квели. – А главное в заговоре – бесстрашие… Светлейший Баграт, ты молчишь?..

Баграт спокойно оглядел князей и разгладил серебристые усы.

– План надо обсудить…

Еще в одном шатре воинам не спалось.

Георгий Саакадзе, положив между собой и Папуно шашку Нугзара, дал волю обуревавшим его чувствам. Но Папуна сердито отмахивался и предупреждал, что если Георгий не оставит в покое уставшего человека, то он, Папуна, расскажет войску, по чьему сумасшедшему приказанию Папуна с дружинниками поджег лес. Впрочем, найдется и еще кое-что рассказать одураченному войску. Георгий знал: когда Папуна хочет спать, никакие победы его не заинтересуют, и нехотя замолчал. Через минуту Папуна услышал могучий храп и, заботливо прикрыв Георгия буркой, подумал: «Человеку необходим сон, а то наутро он похож на кислое молоко».

В полночь Папуна вскочил, протирая глаза.

– Так и есть, «барсы» приехали, ругаются со стражей.

Выйдя из шатра, Папуна сам обругал часового безмозглым князем, не умеющим отличить грузин от турок, и приказал пропустить ностевцев, не слезавших сутки с коней.

Соскочив с коней, Ростом и Даутбек порывались рассказать Папуна о своих похождениях, но Папуна сердито прервал их:

– Шатаются целую ночь и не дают честному грузину поспать.

Устроив взмыленных коней, несмотря на бурные протесты конюхов, рядом с царскими, Папуна спокойно растянулся у входа в шатер.

– Пусть мне завтра голову отрубят, но «барсы» должны немного поспать. Турки подождут, не греческие цари…

Ярали и Захария недоумевали и поминутно справлялись о разведчиках, но сменившиеся часовые ничего не знали.

На рассвете обеспокоенный царь послал за Ярали и Захарией. Папуна вошел в шатер, бесцеремонно растолкал «барсов» и сообщил о скромной просьбе царя повидать их. «Барсы» как ужаленные подскочили на бурке.

Папуна вышел и сообщил царским телохранителям о приезде разведчиков.

«Так лучше, – подумал Папуна, – пусть царь узнает новость от тех, кто ее добыл, а у князей и без того много случаев получать награды».

Дружинники плотной стеной окружили большой шатер. Оруженосец покрыл ковриком камень, и Георгий X, грузно опустившись, приказал ностевцам повторить уже рассказанное ему в шатре.

Даутбек и Ростом смущенно топтались на месте, но Матарс, поймав насмешливый взгляд Саакадзе, вспыхнул и поспешно проговорил:

– Царь, турки переправу обнюхивают, спешат к ущелью. Можно преследовать шакалов по трем дорогам.

– А по какой дороге пошел караван? – спросил Леон Магаладзе.

Сверкнул глазами Матарс.

– Твоему коню не пройти, князь…

Сдержанный смех прошел по рядам.

Царь хотел встать, но Церетели быстро спросил:

– Неужели, царь, думаешь сам принять участие в погоне?

– Не дело царя, – убеждал Баграт, – после такой блестящей победы снизойти до погони за турками.

– Погоня за верблюжьим караваном – забава для молодых князей и азнауров, – настаивал Амилахвари.

Многие поддержали, уговаривая царя не утруждать себя делом, отлично выполнимым опытными полководцами Ярали и Захарией. Некоторые настаивали на отъезде в Тбилиси, другие советовали ждать здесь. Разгоряченные князья наперебой старались высказать заботу и преданность царю.

Георгий X сидел растерянный, поддакивая князьям, беспомощно разводя руками, вздыхал, бессмысленно оглядывая небо, склонял голову, как бы не зная, на что решиться. Баграт вкрадчиво приблизился.

– Лучше вернемся, победителя с нетерпением ждет ликующий Тбилиси!

– Да, да… Мудрый Баграт прав… А ты что скажешь, Нугзар?

Эристави, Мухран-батони и Цицишвили давно с недоумением следили за происходившим. Неужели царь ничего не понимает?

Мухран-батони набросился на Баграта:

– Разве цари, не закончив войну, уходят домой?

– Очевидно, доблестный Мухран-батони проспал, война вчера закончена, – возразил Баграт, ехидно посмеиваясь.

Амилахвари и Церетели, смотря на побледневшего Мухран-батони, дружно захохотали.

Мухран-батони ударил себя по изодранному рукаву.

– Очевидно, когда я спал, Баграт бодрствовал, иначе не уговаривал бы царя на смешной поступок.

Эристави, взглянув на потрясенного Церетели, рухнул на камень. Он захлебывался смехом, хрипел, кашлял, слезы градом лились из глаз. Испуганный оруженосец поспешно подал огромный рог кахетинского. Нугзар залпом выпил вино, расправил усы и, поднимаясь, зычно плюнул в сторону Баграта.

Царь лениво позевывал.

– Да, да, Баграт прав, зачем царю снисходить до погони… Лучше поехать с вами, а?.. Пусть за меня кто-нибудь останется.

– Это мудрое решение! – радостно воскликнул Баграт. – Эристави и Мухран-батони горят любопытством заглянуть в стамбульские сундуки, им никто не может запретить. Пусть остаются…

Нугзар, Мухран-батони, Цицишвили, Ярали и Захария с возрастающей тревогой следили за царем.

– Твое место в Тбилиси, – решительно вмешался Амилахвари, – нельзя надолго бросать царство.

– Да, да… Вы правы, нельзя бросать царство… Коня! – загремел вдруг царь.

Все вздрогнули.

– Я сам поведу дружины! Никто в Картли не смеет думать, что на престоле сидит не царь, а баран… Баграт, и ты, Амилахвари, вас не удерживаю, идите в свои замки… Симон и Андукапар останутся со мною, нельзя лишать молодежь случая отличиться. Нугзар, у тебя ранен сын, иди с ним в Тбилиси и жди там моего возвращения… Ты меня понял?..