Текст книги "Пусто: пусто"

– Ну, ты чего ревешь-то, дура? – услышала г-жа Можаева над собою старческий голос, и кто-то погладил ее по голове. – Из-за бутылок, что ли? Да ладно, я новых насобираю, кончай сырость разводить!

Но Люся продолжала всхлипывать.

– Ну чего ты плачешь? Кто тебя обидел? – уже ласковей спросила старуха.

Г-жа Можаева даже икнула от абсурдности этого вопроса.

– Так вы же сами и обидели, – с трудом выдавила она из себя, пытаясь сделать как можно более безучастное лицо.

– Я? Да чем же я тебя обидела? – всплеснула руками старушка, весьма умело изображая недоумение. Теперь Люся смогла ее рассмотреть: старуха была седа, чернява, носила на лице ярко-карие глаза, а на заднице широкую темную юбку до пят и сохраняла редкую для своего возраста прямую осанку.

– Но ведь вы же меня обзывали курвой, шалавой и бегемотом в юбке!

– Бегемотом в колготках! – поправила старушенция. – Ну и что? И из-за чего же тут расстраиваться?

– А по-вашему, я должна была это СПОКОЙНО выслушать? – возмутилась Люсенька, переходя со слезливого настроения в боевую готовность. От возмущения она даже встала наконец-то на ноги.

– Конечно, спокойно. Вот если ты идешь мимо забора, на котором «жопа» написано, ты же не начинаешь рыдать?

– Не начинаю, – согласилась г-жа Можаева.

– А ведь вполне возможно, что писавший имел в виду и тебя, когда писал это слово! – торжественно сказала старуха, как будто только что сделала гениальное открытие.

Люся только повела плечиком – она не очень-то желала углубляться в эту тему.

– Да ничего он не имел в виду! Это просто результат сочетания фрустрации или аффекта с общим недостатком культуры, – с видом эксперта промолвила г-жа Можаева, тут же засомневавшись в способности аудитории понять столь сложную мысль.

– Говоришь как большая, а плачешь как маленькая! – радостно заключила старуха, как будто бы и правда восприняла мэссэдж г-жи Можаевой.

– Скажите, сколько у вас в тележке бутылок?

– Да сорок штук будет. По полтора рубля за штучку на «Авиамоторной» принимают.

– Итого на 90 рублей? – сильно напрягшись, подсчитала Люся.

– Вообще-то на 60. Но тебе, так и быть, скидку сделаю – за полтинник отдам! У тебя есть во что переложить? – спросила старуха и принялась расшнуровывать тележку.

– Да вы что, с ума сошли? Зачем они мне! Просто я хотела компенсировать ваши потери, ведь я наверняка побила половину.

– Да они крепкие! Целы, должно быть, все! Сейчас открою, посмотрим. Роза Васильевна лишнего не возьмет!

– Не надо! Я опаздываю, – затараторила Люся, роясь в кошельке в поиске 60 рублей, но там болтались лишь три десятки и три сотенных. – У вас будет сдача со ста рублей?

– Будет! – радостно сообщила старушка и, порывшись где-то в своей необъятной юбке, извлекла на свет полтинник.

Люся достала из кошелька червонец и протянула его старушенции.

– Нет-нет, мне лишнего не надо! Этого вполне достаточно, – вяло запротестовала бабулька, помахивая перед Люсиным носом зажатой меж пальцев сторублевкой. – Вполне достаточно… Вполне… У меня бы пару бутылок все равно не приняли – они с отколотыми горлышками были. Но девушка ты, я вижу, хорошая. Ради тебя, так и быть, тряхну стариной и всю правду тебе скажу!

– Бабуся, времени уже 9.00! Меня с работы выгонят за опоздание!

– Не выгонят, молодка, не беспокойся. Вижу, что счастливая будешь, дай денежку какую-нибудь, бесплатно говорить нельзя– самой мне горе будет. Ты деньгу мне дай, как будто платишь, а я тебе ее потом верну, так чтоб Они не увидели! – зашептала низким голосом бабуся, без пауз сплетая слова, как будто бусы из них собирала.

– Кто не увидел? – тяжело вздохнула Люся. – Я не нуждаюсь в гадании, и, по-моему, хватит с вас того, что вы уже получили! – но рука ее сама потянулась к кошельку и достала оттуда десятку.

– Эта деньга грязная, много рук ее держало, правда не чистая будет. Дай деньгу, которая поновее! Да дай, я сама выберу! – старуха без колебаний залезла в Люсин кошелек и выудила оттуда, конечно же, сотню.

Люся поняла, что ее разводят как последнюю дурочку, и хотела было закричать, но сил на крик совершенно не было.

– Бабушка, отдайте сотню, а то милицию позову! – тихо предупредила она, чувствуя, как слабеют ноги.

– Успокойся, мне твоя сотня ни к чему. Дело тебе хорошее сделать хочу. Вернутся к тебе твои деньги, сама удивишься, как вернутся, – с этими словами старуха сделала какой-то пасс рукой и купюра буквально исчезла не то в воздухе, не то в ее рукаве.

– Отпустите меня! – взмолилась Люся и, собрав остатки сил, которые почему-то стремительно покидали ее, постаралась поближе прижать к себе сумочку с оставшимися деньгами, документами и мобильником.

Старуху она уже слышала как сквозь сон. Та неразборчиво шипела над ней что-то про то, что дубы растут среди дубов, что снаряд два раза в одну воронку не падает, а невод еще как падает, иногда и по три раза, и лишь на третий приходит с уловом, что устами младенца глаголет истина. Шаманка лепетала еще какой-то незапоминающийся бред из прописных истин и афоризмов. Из конкретных сведений Люся поняла только то, что замуж она все-таки выйдет и даже сумеет обзавестись парочкой детей.

Где-то в глубине души Люся велела себе тут же убираться отсюда, но, вместо того чтобы решительно зашагать прочь, она обмякла и села прямо на перрон, тупо уставившись в спину удалявшейся старушенции, которая толкала перед собою тележку. Как ни странно, часы показывали всего лишь 9.05. Люся вытащила из сумочки духи – маленький пузырек «212» – и сунула его себе прямо под нос. От сильного запаха она слегка пришла в себя, с трудом поднялась и дождалась следующего поезда.

Беспрерывно поглядывая на часы, Люся почти бежала вниз по Яузской от метро «Таганская», впрочем, уже не сомневаясь, что успеет вовремя. Вот показался дом в строительных лесах, затянутый зеленой сеткой, значит, следующий за ним – тот, что ей нужен. Ровно в 9.30 Люся проскочила мимо охраны и поднялась на второй этаж старинного дома, где «Попутный ветер» арендовал офис. В комнате уже хозяйничала Надежда Петровна. Вслед за Люсей в помещение влетела Галина.

Рабочий день начали с чайно-кофейной церемонии.

– А все-таки это удивительно, что счастье оказалось так близко, правда? – утвердительно спросила Галина Сергеевна. – И мой собственный муж оказался моей идеальной парой. И друг твоей Наташки тоже оказался мужчиной ее жизни. У меня все знакомые супружеские пары получили совершенно одинаковые знаки. Представляете?

Мужики, как всегда, опаздывали. Задерживалась почему-то и Леночка.

– Да уж, – продолжила беседу Люся. – Это даже странно, что идеальные с точки зрения неба пары не разбросаны во времени и пространстве, а живут под боком друг у дружки. Я вот раньше думала: как, мол, хорошо, что каждому человеку не предназначен судьбой кто-то один-единственный. А то, мол, как бы люди вообще женились? Ведь попробуй найди того-самого единственного, который твоя вторая половинка! Вдруг он вообще на другом континенте? А оказалось, что за счастьем далеко ходить не надо – вот оно, под боком. Наверху уже все предусмотрели и поселили парочки рядом. Удивительно!

– И ничего удивительного в этом нет! – уверенно ответила Галина Сергеевна. – Все-таки там, наверху, тоже не идиоты сидят.

– Да… Выходит, что и мой будущий парень где-то совсем рядом бродит? – предположила Люся. – Возможно, мы даже знакомы и я просто не знаю, что он – это Он?

– Да уж, должно быть, это такой шикарный парень, что ты его даже не замечаешь! – хихикнула Безбородова.

Люся не подала виду, что обиделась на бестактность, а просто с шумом встала и отправилась допивать кофе в своем углу.

– Что-то народ совсем не торопится на работу, – со скрытой угрозой промолвила г-жа Безбородова, наконец-то заметившая нехватку личного состава.

Появился Овсиенко, как всегда со «Спорт-экспрессом» в руках, и принялся нудно изображать в лицах какой-то вчерашний футбольный матч. Он упорно делал вид, что не замечает всеобщего неприятия этой мало увлекательной темы, и продолжал пинать воздух до тех пор, пока Надежда Петровна не пресекла решительно его пыл:

– Если бы вы, Владимир Викторович, так внимательны к работе были, как к телевизору, цены бы вам не было.

Овсиенко притих, затолкал себя в кресло и сосредоточенно принялся раскладывать пасьянсы. Потому как клиенты, как и вчера, не ломились жадною толпою в двери «Попутного ветра».

Наконец, ближе к обеду, в офисе появился Митя. Видок у него был весьма и весьма помятый. Надежда Петровна злобно на него посматривала – очевидно, еще утром они затеяли шикарную ссору to be continued. Как бы подтверждая Люсины догадки, Безбородова подкатилась к сыночку и прошипела:

– После работы – сразу домой! Понял?

– Мама, хватит, – осторожно одернул ее покрасневший Митя.

– Это тебе хватит! Еще только попахни мне этим виски, уши-то пообрываю! Еще только заявись мне в час ночи домой! – и не думала успокаиваться Надежда Петровна.

Шипела она столь грозно, что даже Люся сочла за благо затаиться и не отсвечивать. Безбородова ходила мрачнее тучи и время от времени тревожно выглядывала в коридор в смутной надежде обнаружить за дверью какого-нибудь застенчивого клиента. Надо ли говорить, что там никого не было. К тому же в офисе все еще не было Леночки. Надежда Петровна уже несколько раз принималась звонить ей домой и на мобильник, но никто ей не отвечал. Когда же вечером ей наконец удалось дозвониться до родителей Зайцевой, она тут же забыла все несчастья сегодняшнего дня перед лицом вновь открывшихся ужасных обстоятельств.

* * *

Леночку хоронили в пятницу на Домодедовском кладбище. Весь «Попутный ветер» с утра пораньше топтался у метро «Домодедовская», ожидая автобуса фирмы «Ритуал», который доставит друзей и знакомых погибшей к месту погребения.

Люсю не покидало ощущение нереальности всего происходящего. Как будто все это случилось не с Леночкой и вообще понарошку. Наконец автобус подъехал. Люся удивилась, как много людей набилось в салон. В основном это были молодые парни и девушки. С некоторыми из них Леночка, наверное, училась в школе, а с другими познакомилась на бухгалтерских курсах, с третьими, возможно, слушала лекции в институте. Глаза у многих девчонок, да и парней были на мокром месте. Люсе показалось неудобным рассматривать людей в такой ситуации, и она уставилась в окно.

Г-жа Можаева в глубине души немного злилась и удивлялась себе: ну как же так, все вокруг плачут и скорбят, только она одна как сухарь! И ведь нельзя сказать, что ей не нравилась Леночка. Даже наоборот, она была ей очень симпатична. И если бы Лена сегодня выходила замуж, то Люсенька совершенно искренне радовалась бы за нее, возможно даже прослезилась бы от счастья. Или если бы Ленке попросту требовалась какая-то невероятно сложная и дорогая операция – Люся бы в лепешку разбилась, но постаралась помочь девушке.

Но, к сожалению, Лена не выходила замуж, и ей не требовалась операция. Ей вообще больше ничего не требовалось – сегодня были ее похороны, и г-жа Можаева чувствовала себя крайне неуместной на этом траурном мероприятии, к тому же ей никак не удавалось проникнуться трагичностью момента. Она не находила в себе ни безумной тоски, ни отчаяния, ни ведра невыплаканных слез. Чужая смерть не пугала и не поражала ее. Она бы, наверное, побоялась признаться в этом даже Наташке и маме, но смерть она воспринимала как весьма естественный процесс. Ну вроде как за летом приходит осень, а за осенью зима. И такой смене реальности даже можно радоваться. Так и за жизнью естественным образом приходит смерть. Наверняка за смертью еще что-то следует, чего нам отсюда не видно. Чего уж тут такого невероятного и грустного?

«А может, Соловьев был прав, обзывая меня сухарем? Возможно, у меня просто ампутирована или недоразвита та часть мозга, которая отвечает за эмоцию сострадания, – подумала Люся, разглядывая мелькавшие за окном зеленые деревья с редкими желтыми подпалинами. – Наверное, из таких, как я, и вырастают все эти ужасные киллеры, палачи и диктаторы».

И тут вдруг Люся почувствовала, что сейчас зарыдает. Но не от мысли о том, как, в сущности, нелепо и рано оборвалась Леночкина жизнь, а от жалости к себе, любимой. Еще бы – такая молодая, хорошенькая и такая неполноценная: целый участок мозга не функционирует как положено! И еще от ощущения громадной пропасти, отделяющей ее от других, нормальных людей, способных искренне горевать друг о друге, связанных друг с другом какими-то невидимыми, пусть и очень болезненными, но настоящими нитями. Только она, Люся, как будто недочеловек… Да еще и без печати на запястье. Теперь ей вообще пора строить скит и селиться в нем отшельницей.

На кладбище все сгрудились возле вырытой ямы. Розовый гроб стоял на краю на табуретках, с которых свисали длинные полотенца. Мать покойной рыдала, хмурый отец время от времени забирал у нее насквозь промокший носовой платок и вручал взамен свежий.

Откуда-то на кладбище даже появилась бывшая классная руководительница Леночки. Скорбно втягивая в себя воздух, она как будто глотала его, при этом ее широко раскрытые глаза смотрели куда-то сильно вверх. Учительница рассказала о том, какой Лена была хорошей девочкой и как ей все удавалось. Надежда Петровна тоже взяла слово и что-то долго и громко говорила.

Люся в первый раз была на похоронах (раньше ей ловко удавалось избегать проводов в последний путь) и потому толком не знала, как себя вести. Она предпочла затеряться в дальних от гроба рядах. Стоя на отшибе, Люся разглядывала присутствовавших. Молодежь сбилась стайками. Вот четверо девчонок поддерживают друг дружку под локоток. Еще одна девчачья стайка переглядывается между собой. Группа парней сосредоточенно ковыряет землю носками ботинок и о чем-то полушепотом переговаривается. Вот еще одна такая же группа парней, только эти сосредоточенно смотрят вперед, засунув руки в карманы и почти прижимаясь плечом к плечу.

«Интересно, среди них есть "вторая половина" Леночки? И что он теперь будет делать?» – заинтересовалась Люся. Она решила спросить об этом у девчонок в автобусе на обратном пути.

Гроб опустили в яму, и мужчины с лопатами принялись засыпать его землей. Люся решила не дожидаться окончания церемонии и отправилась в автобус. Вскоре там появилась группа девушек.

– Извините, – начала Люся, – вы с Леной учились вместе в школе?

– Да, – подтвердили те. – Надо же, какое несчастье! Буквально в эти выходные мы с ней встречались, в боулинг ходили, и тут вдруг такое. Она еще так надеялась с Андрюхой встретиться, но он почему-то не пришел. Ленка откуда-то узнала, что у них знаки совпадают, и весь вечер его ждала! Все вроде налаживалось, перед ней такие перспективы открывались – и вдруг на тебе!

– А как она рада была, когда оказалось, что они с Дюшей – пара!

– Ну! А она еще вначале идти не хотела в воскресенье – свинка у нее, видите ли, умерла! Но потом все-таки пришла.

– Мы ее уговорили, ведь мы же знали, как ей на самом деле хочется на Андрюшку хотя бы глазком посмотреть. Она по нему, по-моему, весь 11-й класс сохла.

– А Андрей был сегодня? – спросила Люся.

– Конечно! – загалдели девчонки. – Он хоть на кладбище и не плакал – видно, держался из последних сил, – но глаза как убитые. Вы еще увидите его на поминках.

– И что же он теперь будет делать, ведь у него же знак?

– Наверное, будет хранить память о Леночке, – повела плечами одна из девушек. – А что ему еще остается?

– Да уж, незавидная судьба, – вздохнула Люся. – А он на каком месте сидит в автобусе? – поинтересовалась г-жа Можаева, желая рассмотреть Леночкину судьбу.

– Он на своей машине, он же крутой у нас и притом совершенно не пьет! – не без зависти протянули девчонки.

Люся снова уставилась в окно и промолчала до самой квартиры с накрытыми столами. Оказалось, что Леночка жила с родителями в весьма приличной «двушке» в районе «Новослободской», заставленной мебелью советских времен. Люсенька даже удивилась немного, ей казалось, что в такой близости от Садового кольца живут только очень сановные и богатые москвичи. Леночкины же родители производили впечатление людей весьма скромного достатка.

Г-жа Можаева выпила вместе со всеми стопку водки, не чокаясь. А потом присутствующие ударились в воспоминания. Мать уже перестала рыдать, а сосредоточенно пересказывала всю жизнь Леночки, кажется, даже по дням. Люся нагнулась к одноклассницам погибшей и попросила:

– Покажите Андрея!

Девчонки поозирались вокруг и удивленно пожали плечами:

– А его здесь нет! Должно быть, уехал домой. Может, его никто не предупредил, что еще поминки будут?

Люся состроила гримаску сожаления и принялась наполнять тарелку традиционным, на все случаи жизни салатом «оливье».

– Я этого так не оставлю, я заявление напишу, так надругаться над моим ребенком! – донесся тут до Люси с другого конца стола голос матери Лены. – Вот ведь нелюди какие! Смерть мозга, видите ли, они констатировали… Но ведь сердце-то, сердечко-то у моей девочки еще билось! Как они могли? Даже у матери родной согласия не спросили, она, говорят, совершеннолетняя!

Г-жа Можаева прислушалась и поняла, что речь идет о том, что в больнице у умирающей Лены изъяли какие-то органы для трансплантации. У Люси даже мурашки побежали по коже от этого сообщения. Но еще больше ее поразило другое: врачи уверяли родителей, что имели полное право изъять органы, потому что Леночка не оставила никакой записки, запрещающей это и говорящей о том, что она категорически не хочет стать донором сердца, почек, печени и тому подобного биологического материала. Оказывается, по закону у нас действует так называемая «презумпция согласия». Подразумевается, что тот, кто категорически против отдавать свои органы, об этом напишет записку и вложит в паспорт. А остальные, не написавшие, – согласны. И советоваться с родственниками умершего никто не будет – времени слишком мало, чтобы тратить его на раздумья.

Шокированная Люся машинально жевала салат и раздумывала о том, когда ей написать запретительную записку – прямо сейчас, отлучившись в туалет, или попозже, когда доберется до дома? А то ведь случаи разные бывают. Ленка небось тоже не ожидала, что ей какие-то хулиганы возле собственного подъезда проломят череп.

Чья-то рука дотянулась до Люсиной стопки и налила туда еще водки. Люся опять же машинально опрокинула ее и решила, что все-таки она напишет обращение к врачам-трансплантологам завтра. Вообще, все случившееся Люсе казалось ужасно странным и нереальным.

«Возможно, здесь даже скрывается убийство, – подумала г-жа Можаева. – Возможно, Ленку даже нарочно стукнули по голове, чтобы потом использовать как донора, а вовсе не для того, чтобы забрать кошелек и мобильник. Может быть, кому-то срочно требовалась операция, и он как-нибудь случайно узнал, что Ленуська подходит на роль донора, по группе крови, возрасту или каким-то другим параметрам? Вот вам и "несчастный случай", и "ограбление"! Вот именно: родители говорят, что, когда врачи приехали, раны от ударов бутылкой виски и ботинками были совсем свежими, даже кровь еще не запеклась. Интересно, кто это в третьем часу ночи случайно так прогуливался и обнаружил Ленку? Какая-то подозрительная оперативность! Я бы этого информатора на месте следователей вдоль и поперек изучила! Наверняка ведь стремились, чтобы человек еще живым сразу после избиения в лапы трансплантологов попал! Впрочем, как бы то ни было, теперь уже ничего не докажешь и Лену не оживишь. Да даже если бы и были какие-то варианты проверить эту версию, не женское это дело. И уж тем более не мое. Пусть вон отец Ленкин или парень ее ломают себе головы. В конце концов, если я начну выпендриваться, как книжная героиня из детектива, то и мне случайно "гриндерсом" по голове около подъезда могут заехать».

Тут Люся краем глаза заметила, что Митя решительно встал из-за стола, отправился в коридор и стал одеваться. «Надо бы попрощаться, – решила г-жа Можаева, – пожалеть мальчика, в конце концов, он к Леночке очень хорошо относился. Может быть, он даже был влюблен в нее».

Выбираться из-за стола пришлось долго. Люся многократно извинялась за беспокойство перед теми, кому пришлось вставать, чтобы выпустить ее на свободу. Так что Митя уже успел закрыть за собой дверь, когда Люся очутилась в коридоре. Она выскочила вслед за ним и, к счастью, застала Безбородова на лестничной площадке. Он держал в зубах сигарету.

– Много куришь! – сурово отчитала его г-жа Можаева.

– Закуришь тут, – совершенно спокойно ответил Митя. Он как будто повзрослел на глазах.

– Не переживай ты так, Мить! В конце концов, у каждого своя судьба, каждому свой срок отмерен.

– Да при чем тут судьба? Я думаю, что Лену не хулиганы убили.

– Знаешь, мне тоже такая мысль приходила в голову, но, если честно, думаю, милиция не слишком-то будет напрягаться, чтобы найти убийц, – предположила Люся.

– Еще эти органы… Странно как-то все… Очень удобно списать на уличных хулиганов! Только какие-то странные хулиганы – надо же так бить, чтобы, считай, все внутренние органы целы остались! У Ленки же сердце до последнего работало, врачи со скорой у нее пульс обнаружили, – совершенно уверенно заявил Митя.

– Господи, но кто же мог знать, какая у нее группа крови, какое здоровье и все такое? Ты думаешь, кто-то прочитал медицинскую карту Зайцевой, а потом устроил на нее охоту?

– Тоже вариант. Возможен и другой – трансплантологам просто были нужны органы. Хоть какие-то! Благо, желающих заполучить их всегда навалом, – Митя порылся в кармане, вытащил из него зажигалку.

– И что ты собираешься делать? – с плохо скрываемым скептицизмом поинтересовалась Люся. – По-моему, даже если ты прав и Лену убили из-за органов, это абсолютно недоказуемо.

– Поживем – увидим, – загадочно обронил Безбородов, наконец-то поднеся пламя зажигалки к замусоленной сигарете.

Рукав его курточки съехал, и Люся в изумлении уставилась на Митькину руку.

– Куда он делся? Ты что с рукой сделал? – громко зашептала она.

– Кто делся? Ничего я не делал! – буркнул Митька и тоже уставился на свое правое запястье. – О господи! Он исчез! Знак исчез! – Безбородов начал тереть свою руку, как будто надеясь, что от этого знак снова проявится. Но он не проявлялся.

– Неужели вся эта история с таинственными символами закончилась? – не веря себе, предположила Люсенька.

Но тут на площадку высыпали покурить Ленкины одноклассники. Многие из них уже разбились на парочки и нарочито закатывали рукава, чтобы показать, что у них-то с «этим делом» все в порядке. И у них с «этим делом» по-прежнему было все в порядке. Знаки остались на своих местах.

Люся и Митя с недоумением переглянулись. Разговаривать дальше при малознакомых людях не хотелось. Поэтому г-н Безбородов сосредоточенно курил с ошарашенным выражением лица, а Люся жалась к стенке и как можно более мило улыбалась девочкам. Девочки были весьма пьяны. Казалось даже, что для них поминки стали уже превращаться в заурядную вечеринку.

– Интересно, а почему этой «гениальной» Кати нет? – спросила одна из вышедших, обращаясь ко всем и прикуривая тоненькую сигаретку «Вог».

– А, это которая больная что ли? С которой Ленка на выставке познакомилась?

– Ну да. Вроде такие подруги были! Зайцева в последнее время с ней, кажется, даже больше, чем с нами общалась. Только и слышно было: «Катя то», «Катя это», «Катин папа», «Катя нарисовала»… И где эта ее любимая Катя?

– Да уж, правду говорят: старый друг лучше новых двух, – подытожила крашеная под баклажан девица и даже, как показалось Люсе, злорадно хихикнула.

Тут из дверей квартиры Зайцевых вышла еще одна девчонка, весьма романтичного вида – в длинной юбке в складочку и с прической «а-ля Наташа Ростова».

– Слышь, Несмеяна, – обратилась к ней рыжая, – а Катька-то Ленкина даже к ней на похороны не приехала!

– Она в больнице. У нее опять какие-то проблемы со здоровьем, – холодно ответила «Наташа Ростова». – Это мне мама Лены сказала. Она звонила Кате – номер у дочери в мобильнике нашла, но к телефону подошли ее родители. Ну вот и сказали, что дочка не сможет прийти. Очень извинялись.

– Да она небось все равно бы не пришла! Она ведь даже в воскресенье с Ленкой в «Казус Конус» не пошла, а Зайцева вначале очень хотела привести ее – похвастаться, какая арт-звезда у нее в подружках ходит.

– Ну зачем вы так, – вступилась та, которая с «Вогом». – Может, у Кати просто уже в воскресенье проблемы начались.

Парни, все это время молча курившие и обменивавшиеся выразительными взглядами, которые, должно быть, означали «ох, уж эти женщины!», наконец затушили окурки.

– Ну, на посошок? – предложил один из них и открыл дверь в квартиру, куда тут же потянулись все Ленкины одноклассники.

Митя к тому моменту, как показалось Люсе, уже начал зеленеть от курева.

– Бросай ты это дело, Безбородов. Рак, одышка, неприятный запах – оно тебе надо? – пожалела его г-жа Можаева.

– Я придумал, что делать, – как будто не заметив предыдущей фразы г-жи Можаевой, сказал Митя. – Я поеду к больнице и попытаюсь выяснить, кому подарили Ленку по кусочку.

– Да как ты это выяснишь? В Москве, наверное, десяток больниц занимаются пересадкой органов.

– Я знаю метод. Думаю, круг поисков достаточно узок.

– Но… ты знаешь больше, чем я? – не слишком-то ловко попыталась «расколоть» Безбородова г-жа Можаева.

– Расскажу потом как-нибудь. Если захочу, – мрачно ответил Митька, с усилием нажав кнопку вызова лифта. – Не скучай, Можаева! – помахал рукой он и шагнул в подъехавшую кабинку.

– Фи! Не называй меня по фамилии! У меня имя есть, между прочим! – кричала вслед уезжающему Безбородову Люся. Она прислушалась к шуму в подъезде, поняла, что Митя уже спустился, и фыркнула: – Ну если не нравится имя Люся, можно же назвать уважительно – Людмила, ну или Людочка… Хам…

Люсенька вернулась в квартиру Зайцевых. Там матушка покойницы уже рассказывала очередную историю про свою бедную девочку. Кажется, на этот раз речь шла о ее романтических увлечениях. Звучало имя Андрей. Зайцева-старшая пальцем выводила на клеенчатой скатерти «галочку» и дважды с усилием тыкала между рожками V-образной фигуры.

– И две вот такие точки! – повторяла она. – Две!

* * *

В субботу Люська проснулась почти счастливой – последний рабочий день на неделе! На этой кошмарной, под завязку набитой странностями неделе! Да и работать сегодня предстояло всего лишь до трех часов дня! Можно считать, что день почти выходной.

К тому же, выглянув за окно, Люся поняла, что наступило самое настоящее бабье лето. Утро выдалось таким солнечным, что ни о чем плохом думать не хотелось. И Люся так хорошо выспалась! (Еще бы, ведь вчера она приехала с поминок в три часа дня, тут же завалилась в кровать и продрыхла до самого утра.)

Мама, отказавшаяся «бросать дочку в такой сложный момент» и собиравшаяся пожить в Москве еще до воскресенья, приготовила блинчики с вареньем. Папа, оставшийся, «чтобы поддержать маму в такой сложный момент», слопал уже почти все, что мать успела наготовить. Люсе досталась всего парочка блинков, но она только обрадовалась – фигура целее будет!

В конторе сегодня наблюдался небывалый аншлаг: парочки так и шли косяками, желая как можно скорей улететь в теплые страны. Что на фоне мертвого штиля предыдущих дней этой недели несказанно удивляло. Накануне клиенты как будто чувствовали тучу, нависшую над офисом «Попутного ветра», и обходили его стороной.

– Я так и думала, – торжествующе заявляла Надежда Петровна. – Я знала, что так будет! Вот теперь, когда почти все нашли себе пару, самое время отправиться в романтическое путешествие. То ли еще будет через месяц, когда они в загсы потянутся! Девчонки, не забывайте предлагать экскурсии! – наставляла она Люсю и Галину Сергеевну, а сама уже вывешивала на сайте job.ru объявление о поиске нового бухгалтера.

– Темнота всегда сильнее всего сгущается перед рассветом, – поддержала г-жу Безбородову Люся.

– Ага! А перед смертью у тяжелых больных часто наблюдается видимое улучшение и просветление, – поддержал беседу Овсиенко.

– Тьфу ты, господи! Ну что ты мелешь? – набросилась на него Надежда Петровна, а остальные тихо заржали.

– Виноват, виноват! Больше так не буду! – затараторил Владимир Викторович. – В качестве наказания готов выпить сколько угодно чешского пива и даже сам за ним сходить!

– Хорош хохмить, – подобрела г-жа Безбородова, очевидно только сейчас вспомнив о том, насколько специфическим чувством юмора обладает Овсиенко.

Митя сегодня не пришел – как объяснила Надежда Петровна, он себя неважно почувствовал с утра. Люся совершенно этому не удивилась – еще бы, так перенервничал парень! Также г-жа Можаева уже совершенно не удивлялась тому, что из-под рукавов почти у всех путешественников выглядывают знаки. И у большинства парочек они одинаковые. (Исключение составила лишь однополая троица дайверов, отправлявшихся в Египет.) Поэтому, когда перед бравой продавщицей отдыха возникли двое с абсолютно доисторическими, то есть чистыми руками, она буквально остолбенела. Люся заторможено принялась листать каталог, но парень и девушка точно знали куда хотят: Шарм-эль-Шейх, отель «Radisson SAS». Действия г-жи Можаевой свелись к распечатыванию квитанции. Парень пошел оплачивать ее к Надежде Петровне, временно исполняющей обязанности бухгалтера-кассира, а девушка осталась сидеть перед Люсенькой, внимательно изучая настенные надписи.

– Вы, должно быть, уже очень давно знакомы? – осторожно спросила г-жа Можаева.

– О да! Столько не живут, – томно проговорила красотка, тряхнув роскошными волосами, и демонически рассмеялась. – Целых семь дней, считая сегодняшний! Ха-ха-ха!

– И вот так сразу вместе отдыхать поехали? – изумилась Люся и тут же попыталась исправить свою бестактность. – Извините, конечно, что спрашиваю. Мне, право, неудобно, но очень интересно, где вы познакомились, у меня, видите ли, такая ситуация…

Мадам оторвала взгляд от стены и со специфической ласковостью посмотрела на г-жу Можаеву:

– На вечеринке «Пусто: пусто». Слышали про такую? Для тех, кого на небе метками обделили.

– Нет, – встрепенулась Люся и прошептала: – Но очень хотела бы туда попасть, – и г-жа Можаева выразительно посмотрела на свою руку.

Девушка рассмеялась:

– О! Да вы ловко маскируетесь! По вам и не скажешь, что вы такая самостоятельная девушка, которой не нужны советы даже от Небесной канцелярии. На вид вы совершенная тихоня, – девушка вынула из стакана карандаш, пошарила по столу в поисках бумаги и записала на желтом стикере: «Малая Ордынка, 37. Jet Set. Воскресенье с 18.00». – В сущности, это не клуб, а клубный день «Пусто: пусто» в «Джет сет», который полностью отдан таким, как мы, – пояснила девушка. – Туда пускают по предъявлению руки. Довольно дорого, зато все свои.