Текст книги "Неравный брак"

Она словно наяву чувствовала запах дыма, которым пропитался Юрин свитер, и прислушивалась, как его сердце бьется у самого ее виска – то тихо и нежно, то торопится, торопится, убегает…

Глава 10

Слово «Мальта» почему-то ассоциировалось у Жени с детской книжкой про Питера Пэна. Что-то вроде острова Гдетотама, на который можно попасть только ребенком. Конечно, это не имело ничего общего с действительностью, но иллюзия была приятная, и развеивать ее не хотелось.

«В самом деле, – мелькало у нее в голове, когда то и дело всплывало в разговорах заманчивое название. – Сколько можно жить в двух измерениях? Сколько можно шарахаться от призраков, замирать на каждом шагу?! Чтобы водки спокойно не выпить, чтобы костюм спокойно не надеть! Нэйви блю… И голос его мерещится, и даже запах…»

Здравый ум, выдержка и рассудительность, способность противостоять обстоятельствам – все в Жениной натуре сопротивлялось тому, что с нею происходило.

«Полгода уже! – думала она. – Полгода… Сколько можно?»

Она не присматривала себе мужа, не боялась, что потеряет свое лучшее время, не торопилась воспользоваться преимуществами молодости, как боятся и торопятся многие женщины на рубеже двадцати пяти лет, когда о возрасте вроде бы думать рановато, но опыта уже достаточно, чтобы не считать жизнь вечным праздником юности.

Женя думала совсем о другом. Не полгода одиночества угнетали ее…

«Ну пусть, – думала она в те редкие минуты, когда все-таки могла думать о Юре более или менее спокойно. – Хорошо, пусть он решил, что мы не сможем быть вместе, что жизни у нас разные, и потребности разные, и все у нас разное… Пусть, в конце концов, решил, что жену бросать нехорошо! Но разве он из тех, кто способен жить по таким вот, в голове родившимся, решениям? Господи, да не о нем это! Да у него сердце изошлось бы, на все бы он плюнул, давно бы уже здесь был, если бы…»

В «если бы» и заключалась причина, это Женя понимала. И каждый новый день, отделяющий ее от недели на берегу залива Мордвинова – всего одной недели, которую они провели вдвоем! – только подтверждал, что все она понимает правильно.

И теперь она тоже хотела принять решение. Ей надоела изматывающая раздвоенность, она хотела наконец совместить контуры двух своих жизней. В одной из которых она была телезвездой, дочкой президента Стивенса, неплохим товарищем, «зверски шикарной и зверски недоступной женщиной», как выразился однажды Ярик Черенок. А в другой… О другой ее жизни не знал никто. Да Жене и самой казалась все более призрачной ее другая жизнь.

Почему она вдруг выдумала, что эти два контура должны совместиться именно на Мальте, – Бог весть. Но Женя все с большим интересом и нетерпением ожидала поездки на телевизионный фестиваль, известие о котором сначала встретила с таким равнодушием. К тому же она не была за границей с институтских лет, со времени студенческого обмена с Англией.

Так почему бы наконец не порадоваться?

Женя сидела на балконе и смотрела, как мерцает на горе над городком абрис старого собора. Это длилось уже часа два, не меньше: легкий ночной ветерок перебирает волосы, рябь идет по поверхности вина в широком бокале, она кутается в белый махровый халат и рассеянно следит за огоньками в горах…

«Как редко… – медленно, так же рассеянно проплывали в ее голове обрывки слов. – И в самом деле… И действительность совпала с ожиданиями… Как редко…»

Этот маленький остров оказался тем самым Гдетотамом, который Женя и ожидала увидеть под пеленой белых облаков, сквозь которые долго не мог пробиться самолет.

Нет, Мальта не была островом-призраком, и силуэты пропащих мальчишек не кружились в небесах над ее каменными пространствами. Этот остров оказался реальным, веселым и доброжелательным.

Мальтийцы привыкли к праздникам и карнавалам, которые летом шли здесь бесконечной чередой, и с явным удовольствием встретили очередной праздник в ноябре – европейский телевизионный фестиваль. Это чувствовалось по всему: по тому, как охотно они отвечали на улыбки и улыбались сами, как любили всевозможные петарды, шутихи и фейерверки. Даже по тому, как приглашающе покачивались на волнах разноцветные яхты у мощных стен древнего форта Валетты. Мальта вообще идеально подходила для праздников: погода даже в ноябре стояла такая, что могла поспорить с московским бабьим летом.

А Женя производила на мальтийцев такое впечатление, что даже для нее, привыкшей к комплиментам, было, пожалуй, слишком. Впрочем, удивляться не приходилось. Какое еще впечатление могла производить на южных мужчин стройная светловолосая женщина, внешность которой наиболее точно определялась словом «блистательная»?

К тому же на этом острове любые дела казались семейными или, по крайней мере, соседскими. Все знали друг друга не только по именам, но даже по уличным прозвищам. В дверях роскошных вилл торчали ключи, а когда Женя поинтересовалась у бармена в отеле, что это значит, тот даже не понял вопроса, несмотря на ее хороший английский. Оказалось, это не значит ничего. Просто удобнее оставлять ключи в дверях, уходя из дому, чем брать с собой: ведь можно где-нибудь их потерять… Ключи были большие и старые, как церкви мальтийских рыцарей.

Таким же домашним делом казалось здесь и телевидение. Во всяком случае, в фестивальную неделю оно занимало умы всех мальтийцев от мала до велика. Через два дня Женя перестала удивляться тому, что ее узнают на улицах.

– Ты смотри, Женька, – сообщил как-то Ярослав, явившись вечером в ее номер на хорошем подпитии, – у них, между прочим, жены ревнивые. Вот я тут сегодня познакомился с одним нормальным парнем по имени Сильвио, так он мне рассказал, как с туристочкой одной роман крутил. Вроде тебя, между прочим, была – блондиночка.

– А я не блондиночка, Ярик, – улыбаясь, заметила Женя. – Я, если ты заметил, русая, а блондиночка – Мэрилин Монро. Да ты, может, минералочки хлебнул бы холодненькой, а? – предложила она. – Или тоника для тонуса?

– Под большим вопросом, – неизвестно почему покачал головой Ярик, извлекая из мини-бара «мерзавчик» джина без всякого тоника. – В общем, сидит себе Сильвио в баре, угощает девушку. А тут супруга законная подваливает. Как положено, полная такая, интересная женщина в расцвете лет. И что ты думаешь?

– И что? – с трудом удерживаясь от смеха, поинтересовалась Женя.

– А то, что, слова лишнего не говоря, хватает она со стойки литровый фугас красненького и пуляет его в блондинку! Сильвио не без удовольствия бросается на девушку, прикрывает своим телом ее грудь. Бутылка ударяется о стенку, разлетается на мелкие осколки и окатывает всех подряд! – живописал Ярослав, одним глотком опустошая «мерзавчик». – И становится бедная красавица уже не блондинка, а почти что брюнетка красного цвета.

– Ладно, красавец красного цвета! – наконец засмеялась Женя. – Ты на рубашку свою лучше посмотри. Этот твой Сильвио – он что, на тебе показывал, как супруга фугас пульнула?

В общем, здесь ей было легко и весело, как и всем остальным ребятам из «ЛОТа», да и из других российских телекомпаний. К тому же многие намекали, что «Лотику» светит приз, может быть, даже главный, так что унывать и вовсе не приходилось.

Да и некогда было здесь унывать или хотя бы просто скучать. Днем активно общались со всеми подряд, отсматривали программы, изредка ходили на какие-нибудь конференции – в основном если предполагался фуршет и, соответственно, мальтийское вино. Каждый вечер интернациональная компания телевизионщиков то гудела в баре огромного, стоящего на берегу моря отеля, то отправлялась пешком по длинной набережной в славный городок Сен-Джулианс, где до утра не закрывались лучшие мальтийские дискотеки.

Предпоследний вечер Женя решила провести в одиночестве. Просто устала от бесконечных гулянок, от общения, веселья, танцев и пьянки. К тому же не все говорили по-английски, и ей то и дело приходилось переводить туда-сюда неразборчивые, но пламенные речи пьяных коллег.

И в первый же свободный вечер, сидя на широком балконе в плетеном кресле-качалке и рассматривая собор на горе, она снова почувствовала отсветы и отзвуки той, другой жизни, о которой с недавних пор решила забыть.

Короткий стук в дверь вывел ее из рассеянного оцепенения.

– Да! – отодвинув штору, с балкона крикнула Женя. – Входите, входите, кто там?

Но тут она вспомнила, что без ключа дверь можно открыть только изнутри, и со вздохом поднялась из кресла.

«Специально же табличку «Не беспокоить» повесила, – сердито подумала она. – Ярослав, наверное, – небось уже и читать разучился спьяну».

Она открыла дверь и невольно отшатнулась: на пороге стоял Несговоров.

– Ты… что? – невпопад произнесла Женя. – Ты как здесь?..

Фестиваль подходил к концу, конкурсный и внеконкурсный показы были окончены, и завтра должно было состояться торжественное закрытие. Никаких новых гостей из России не ожидалось, она сама видела программу.

– Самолетом прилетел, – пожал плечами Несговоров. – Не вплавь же добирался. Мальта – остров, забыла, Женечка?

Пока он объяснял, что Мальта остров, глядя на нее то ли уверенными, то ли просительными глазами, Женя успела прийти в себя. Да и чем, если подумать, так уж должен был ее ошеломить Олег? Ну, явился на Мальту, как в Москве являлся в лотовский особнячок. С той же осточертевшей целью: увидеть ее.

– Сегодня ведь рейса нет, – усмехнулась Женя. – «Аэрофлот» вчера был, «Люфтганза» завтра, «Ал Италия» раз в неделю. Вот только «Эр Мальта» не помню когда. Или ты меня не первый день здесь караулишь?

Она не торопясь перечисляла авиакомпании, ни на шаг не отходя от порога.

– А я не на рейсовом, – широко, как по телевизору, улыбнулся Несговоров. – Босс на своем подбросил. У него вилла здесь, прилетел отдохнуть на уик-энд.

– Ах, да! – воскликнула Женя. – Как я могла забыть о такой простой возможности!

С тех пор как Несговоров прекратил играть в смену имиджа и с новыми силами вернулся к политической журналистике, его жизненные возможности существенно расширились. Правда, за счет не менее существенных жизненных потерь, но на это в силу своего характера он внимания не обращал. Или, по крайней мере, делал вид, будто не обращает.

– Если бы я плохо тебя знал, то подумал бы, что ты завидуешь, – невозмутимо заметил Олег. – Но поскольку я тебя знаю хорошо, то ничего такого не думаю, а только интересуюсь: может, ты все-таки дашь мне войти?

– Зачем? – прищурившись, вопросом на вопрос ответила Женя.

– Хотя бы затем, что я промок. Дождь пошел на вашей Мальте.

Дождя она, сидя на балконе, не заметила, но мелкие капли и вправду блестели на Олеговых темных, падающих на лоб волосах. Он то и дело отбрасывал волосы со лба – казалось, для того, чтобы ни на миг не упускать из виду выражения Жениного лица. Мокрые пятна темнели и на плечах его голубой джинсовой рубашки.

– А что, на такси у твоего босса денег уже не хватило? – по-прежнему стоя на пороге, поинтересовалась Женя. – Или он тебе хоть что-то предоставил решать самому?

– На такси хватило. Но я перепутал отель и шел пешком от самого Сен-Джулианса, – с поразительным терпением объяснил Несговоров. – Ты хочешь спросить, почему я не взял другое такси?

Ничего она не хотела у него спросить и не спросила. Олег сам ответил на свой вопрос:

– Потому что я хотел успокоиться. Я должен был успокоиться, чтобы…

– Скажи лучше, что хотел протрезветь, – поморщилась Женя. – От тебя таким перегаром несет, как будто ты сутки сюда добирался и самогон пил всю дорогу.

Он засмеялся:

– Самогон? Обижаешь, Женечка! Что же ты, вискарь от самогона отличить не можешь?

И вдруг, не переставая смеяться, Несговоров сделал шаг вперед. Жене показалось, что он сейчас оттолкнет ее, и она инстинктивно выставила перед собою руки. Но Олег не оттолкнул ее, а наоборот – обнял за талию, прижал к себе и, не отпуская, оказался вместе с нею в комнате. Дверь сама собою бесшумно прикрылась за ними.

Она попыталась снова открыть дверь, но Олег спиной загораживал дверную ручку. Правда, он послушно выпустил Женю из объятий, как только она уперлась руками ему в грудь.

– Не злись, Женечка, – сказал он, глядя, как она сердито поправляет распахнувшийся на груди махровый халат. – Соскучился по тебе, вот и прилетел.

– А я нисколько не соскучилась, – процедила Женя. – Даже более того… Ладно, прилетел. Тебе что, остановиться негде, один отель на всю Мальту? И в нем все номера заняты?

– Ты одна на всю Мальту, – медленно, глядя ей в глаза, произнес он. – На весь белый свет… Где мне еще места искать, если не с тобой рядом?

Невозможным казалось, чтобы Олег Несговоров мог произнести что-либо подобное! Даже в лучшие их времена, даже в самые горячие моменты он не говорил с Женей так страстно: всегда был слегка насмешлив, не забывал про эффектный надлом брови и держал дистанцию – впрочем, как и она сама. А главное, всегда помнил о том, что женщины любят силу.

Похоже, теперь ему было плевать на все – даже на то, как он выглядит в чужих глазах. А это, зная характер Несговорова, можно было считать колоссальной победой!

Вот только ей не хотелось ни победы над ним, ни его самого. Какого угодно его не хотелось – хоть сильного, хоть слабого.

– Ладно, – сказала Женя: не драться же с ним! – Подожди, я оденусь. Посиди пока на балконе, полюбуйся видами.

Не сказав ни слова, Несговоров вышел на балкон и даже задернул за собою штору.

Женя хлопнула дверцей шкафа, потом дверью ванной. Она готова была взорваться от злости! Одеваться, краситься, ломать себе вечер – ради чего? Ради того, чтобы выдворить из собственного номера бывшего любовника! Можно подумать, больше ей делать нечего.

Она сбросила на пол гостиничный халат, машинально взяла платье, которое ближе висело в шкафу. Платье попалось длинное, вечернее, приготовленное для завтрашнего банкета. Оно отливало лиловым, эффектно струилось по талии и бедрам. Женя подкрасила губы темной, с лиловым отливом помадой и, выйдя из ванной, надела такого же цвета туфли на высоких каблуках. Все это заняло у нее три минуты.

– Пойдем, Несговоров, – позвала она. – И поставь на место мое вино, как это ты всю бутылку ухитрился выпить?

– Я тебе возмещу ущерб, – ответил он, появляясь в балконных дверях и окидывая ее быстрым восхищенным взглядом. – Куда пойдем?

– Это ты меня спрашиваешь? – пожала плечами Женя. – Веди куда-нибудь, раз уж явился. Или ты думал, я тебя здесь оставлю?

– Когда видишь такую женщину, думать невозможно, – торжественно заявил он; Женя поморщилась.

– Только не в ресторан, – предупредила Женя, когда они спустились в огромный нижний холл. – И не в Адмиральский бар. Там все наши сидят, я не хочу.

– Я тоже, – кивнул Олег. – Никого не хочу видеть, кроме тебя.

Он подошел к портье, спросил его о чем-то, кивнул и вернулся к Жене.

– На пятом этаже есть уютный бар, мадам, – подражая учтивому тону портье, сказал он. – В это время там не бывает людно. Пойдем?

Не ответив, Женя пошла к лифту. Она вообще вела себя с Олегом с беспредельной наглостью, притом все усиливала напор, ожидая, когда ему наконец надоест. Но то ли его охватил хмельной кураж, то ли он твердо решил не обращать внимания на любые ее выходки. Не говоря ни слова, Несговоров последовал за нею.

Бар на пятом этаже, о существовании которого Женя не подозревала, действительно оказался уютным. Даже как-то выпадал его стиль из общего стиля роскошного современного отеля. Впрочем, бар был не менее современный, чем все остальное, просто оформлен в старинном мальтийском духе: пол из прохладного гладкого камня, стены из палево-золотистого ракушечника, рыцарские сцены на гобеленах…

И народу здесь действительно было немного: всего одна парочка сидела в дальнем углу. Да и то – кавалер был так пьян, а дама так печальна, что им явно было ни до кого. К тому же они находились в том прекрасном возрасте, когда влюбленные вообще не замечают окружающих.

Парень был таким рыжим, что на него трудно было не обратить внимания: волосы просто горели в неярком свете настенных ламп.

«Надо же, какой! – почти весело подумала Женя. – Вот, наверное, дразнили в детстве! А Полину, Юра рассказывал, никто в детстве не дразнил. Даже не его, не брата, а ее саму боялись: по уху спокойно можно было получить».

И тут же ее охватила такая горькая, такая невыносимая тоска и злость, что она едва не зарыдала!

Да что ж это за наваждение такое?! Что ж это за наказание такое, все к нему возвращается, все! Сидит себе рыжий парень в мальтийском баре – и она, пожалуйста, сразу вспоминает о какой-то Полине, которой в глаза никогда не видала!

– Здесь и посидим, – резко обернувшись к Несговорову, почти выкрикнула Женя. – Здесь очень мило!

Он взглянул слегка удивленно, но провел ее в угол, противоположный одинокой парочке, усадил в гобеленовое кресло за небольшим столом и отошел к стойке.

Когда Олег вернулся с двумя бокалами, Женя уже взяла себя в руки.

– Что это? – поинтересовалась она, глядя, как переливаются в вине золотисто-розовые блики.

– Да то же, что я у тебя выпил, – усмехнулся он. – Обещал же ущерб возместить.

– Лучше бы покрепче чего-нибудь, – неожиданно для себя попросила Женя.

Она до того устала от целодневных попоек, что при одном только виде спиртного спазмы схватывали горло. Потому и пила на балконе легкое розовое вино, стоявшее в номере в качестве презента от хозяев отеля. Но теперь горло сжималось уже не от мыслей о спиртном, и ей захотелось выпить.

– Пожалуйста! – тут же откликнулся Олег. – Джин, виски или…

– «Курвуазье» возьми, – перебила Женя. – Здесь есть, я видела. Только побольше.

Кудрявый бармен налил коньяк из закрепленной над стойкой опрокинутой бутылки, принес две вазочки с фруктовым салатом. Никогда в жизни Женя не пила так торопливо, с таким нетерпеливым ожиданием, с каким выпила этот полный бокал!

– Ты что? – удивленно вскинул бровь Олег. – Так хочешь отключиться поскорее?

Он почти угадал, и все-таки не до конца. Женя и сама не до конца понимала, какое смутное, неясное желание заставляет ее вливать в себя обжигающий коньяк. Она словно торопилась поскорее ступить на твердую дорожку, почувствовать под собою опору и устремиться туда, где не будет раздвоенных контуров и сама она совпадет наконец с собою… Не зря же ей казалось, что это произойдет очень скоро, и произойдет именно здесь, на Мальте! Тоже на острове… В конце концов, Юра сам сказал: «Мне больно думать, что ты к нему вернешься»… Ему больно думать! А ей – не больно так жить?!

– Зачем ты прилетел, Олег? – вздохнув, последний раз спросила она, уже чувствуя, что заветная дорожка совсем близко…

– А разве ты этого не хотела? – помедлив мгновенье, неожиданно произнес Несговоров; пятна света тревожно горели в его близко поставленных глазах. – Хотела, Женя… Тебе самой надоело, я же вижу.

Может быть, он сказал именно то, что минутой раньше мелькало в ее голове, может быть, его слова причудливо преломились в ее взвихренном коньяком сознании, – но Женя опустила глаза и кивнула.

– Хотела, Олег… В Москве еще не хотела, зря ты ходил. А здесь – не зря… Да, мне все это надоело. Чему быть, того не миновать.

Может быть, Несговорову не очень понравилось, что она согласилась с ним так легко: да, все надоело. Но виду он не подал.

– Не пей больше, – сказал он, притянув к себе ее руку, держащую пустой бокал. – Не пей, Женя, я не хочу, чтобы у нас было спьяну. Может, от меня перегаром и несет, но голова ясная.

Он сказал «я не хочу» прежним, знакомым тоном, и так же знакомо дрогнули его губы, быстро перекатились желваки под скулами, струнами напряглись на запястьях сухожилия. Но теперь, когда главное решение было принято, не имело смысла обращать внимание на частности. Да Жене и самой вовсе не хотелось напиться-забыться. Ей нужно было только немного смелости, чтобы сделать последний маленький шажок, который вытекал из всего, о чем она думала в последнее время. Бокала коньяка оказалось достаточно, больше пить не было необходимости.

– Пойдем, – сказал Олег, крепче сжимая ее руку. – Ох и довела ты меня, Женька! Минуты больше ждать не могу.

Выходя из бара, Женя услышала, как подружка рыжего парня сказала с каким-то мрачным отчаянием:

– Все равно ты меня не любишь. И зачем тогда все?

Парень промолчал.

«И правда – зачем тогда?» – как-то вяло подумала Женя.

Несговоров ждал ее у двери.

Проснувшись, она не сразу сообразила, вечер теперь или утро. Плотные, от потолка до пола, светло-зеленые шторы были задвинуты наглухо, в комнате стоял полумрак. Окончательно стряхнув остатки сна, Женя поняла, что находится не в своей комнате: в более просторной, с другой кроватью – широкой, просто бескрайней. Рядом с кроватью стояла нераспакованная сумка с фирменной нашлепкой «Samsoling». Ну конечно, он снял номер, как только приехал, ведь и к ней вошел без вещей.

И на этой бескрайней кровати спал рядом с Женей Олег – раскинувшись, скомкав ногами белую простыню. Пружинистый матрац едва заметно прогибался под ним.

Ей больше не было противно на него смотреть. Ей даже хотелось на него смотреть – на все его большое, сильное обнаженное тело, и на широкие, даже во сне не совсем разжавшиеся ладони, и на губы, тоже приоткрытые почти так же страстно, как ночью.

И сама она не была себе противна. Наоборот: вместе с усталой ломотой во всем теле Женя ощущала глубокое, полное согласие с собою. Это ощущение было таким сильным, что не оставляло места ни для каких других.

Даже стыда она почти не чувствовала – разве что слегка порозовели щеки, когда вспомнила все подробности долгой ночи. Но и этот легкий отзвук стыда был связан не с безудержной откровенностью того, что происходило между ними несколько часов назад. Уж кем-кем, а ханжой Женя не была и прекрасно понимала: мужчина и женщина могут себе позволить в постели все, что доставляет им удовольствие. Да они и раньше ни в чем не ограничивали друг друга. Раньше…

Между тем, что было у нее с Олегом раньше, и тем, что сегодня начиналось снова, лежал совсем короткий промежуток. И этот промежуток она хотела забыть.

Женя села на кровати, обхватила руками колени. То, что происходило в эту ночь, было необычно не страстностью, не откровенностью, не бесстыдством, а только ее собственным чувством…

Она думала, что Несговоров просто сорвет с нее одежду, как только за ними захлопнется дверь, – так он смотрел на нее все время, пока ехали в лифте, так подрагивали его ноздри. Но все произошло совсем по-другому.

– Не-ет… – глухо шептал он уже в комнате, медленно расстегивая «молнию» на Женином платье и так же медленно цедя каждое слово. – Не-ет, пусть теперь подольше, заслужил… Слишком долго ждал, каждую минуту сегодняшнюю я выждал, выходил, Женя, мно-ого минут…

Платье скользнуло наконец по ее бедрам. Олег ногой отодвинул его вместе с бельем, полетевшим на пол минутой позже.

– Не снимай туфли, – сказал он, отступая на два шага. – Так лучше. Постой так.

Он говорил коротко, смотрел прищурившись, и слова его звучали как приказы.

– Перестань, Олег, – попросила было Женя, которую на мгновенье покоробил этот тон. – Я сама могла бы…

Но тут же она почувствовала, что сама уже сделала все, что могла. И теперь ей даже хочется делать то, что скажет он, пусть и приказным тоном. Даже лучше – приказным тоном…

На мгновенье Женя почти ужаснулась тому, что поднимается у нее в груди, захлестывает изнутри; она даже не знала, как это назвать. Может быть, желанием пойти до конца? До конца выполнить все, чего он теперь от нее потребует? А потребует он многого, можно не сомневаться – его сощуренные глаза не оставляют сомнений.

– Нет, – словно подтверждая ее догадку, коротко повторил Олег. – Постой так. Голая ты вообще такая, что скулы сводит. Подожди, я хочу посмотреть. Насмотреться.

Конечно, командная краткость его фраз была связана не с тем, что он хотел ее унизить. Просто горло у него перехватывало, этого невозможно было не заметить. Но Женя поняла вдруг, что сама хочет от него унижения… Эта мысль пронзила ее, заставила вспыхнуть, покраснеть, побледнеть. Никогда в жизни она не испытывала ничего подобного и не думала испытать! Но теперь это было так, и теперь это не могло быть иначе.

– Смотри, – с трудом произнесла Женя, опуская руки и замирая в двух шагах от него. – Смотри сколько хочешь.

И больше она уже не стеснялась ничего.

Теперь, утром, все всплыло в Жениной памяти четко, последовательно – каждая минута бесконечной ночи. А когда это происходило, сознание выхватывало только отдельные мгновенья…

Вот она наконец переворачивается на спину, падает на кровать, задыхаясь. Грудь болит оттого, что долго была вдавлена в край кровати; на спине горят пятна от его ладоней. Блестящие круги плывут перед закрытыми глазами: свешивалась вниз голова, тоже слишком долго… Он падает рядом, тяжело дыша, некоторое время лежит неподвижно, потом снова притягивает ее к себе, а когда она пытается возразить, произносит:

– Ничего, ты лежи теперь, как лежишь. Теперь давай с тобой по-простенькому. Ты только ноги раздвинь…

И она чувствует, как своими бедрами он вжимает в кровать ее бедра, нависает над нею всем телом, потом, коротко выдохнув, делает одно резкое, снизу вверх, движение – и она уже не может понять, больно ей или сладко, только изгибается и стонет, послушно приподнимаясь под ним.

Вот он спрашивает:

– А «шестьдесят девять» ты умеешь? – И смеется, глядя в ее глаза, в которых удивление едва пробивается сквозь пелену еще не прошедшей истомы. – Выходит, не все ты умеешь, а, Женька? А еще самой роскошной женщиной считаешься… Да умеешь, умеешь ты, сам же, помню, тебя учил! Названия только не говорил тогда. Побалуем друг дружку, заодно отдохнем.

И, перевернувшись на кровати, начинает ласкать ее губами, языком – так, что она сначала замирает от острого наслаждения, а потом сама приникает к нему с таким страстным исступлением, так повторяет его движения, что уже через минуту он исходит судорогами, чуть наизнанку не выворачивается, хрипя:

– Как ты… А-ах, ты…

Конечно, все это она умеет.

Вот она сидит на нем, выгнув спину, сжав коленями его бока, и вдруг он проговаривает – между короткими, снизу, ударами бедер, с долгими паузами после каждого слова:

– Не могу… не удержусь… так и хочется тебя… всю сжать, сдавить… всю… чтоб… вся моя…

И в самом деле сжимает ее плечи так сильно, что ей кажется на мгновенье, будто она корчится в стальных тисках. Она вскрикивает, и он тут же опускает руки, шепчет:

– Ну-ну, я больше не буду, не бойся.

Но ей уже самой хочется, чтобы это повторилось: и его короткие слова, и эта боль в плечах, и сразу вслед за болью – сладость во всем теле. И она находит его руки, снова кладет себе на плечи, легонько нажимает на его пальцы.

Он смеется:

– Понравилось? Я ж говорил! Тогда еще и посильнее могу.

Потом вспоминается: что-то тоненько хрустит у нее на груди, надламывается. И, несмотря на охвативший ее угар, она сразу понимает что… Проводит рукой по груди, нащупывает серебряную цепочку с крестиком. Перламутровой ракушки – многолучистой звезды с выбитой океаном дырочкой посередине – на цепочке нет: сломалась, затерялась в складках сбитой постели. Она вздрагивает, на мгновенье замирает, лихорадочно шарит рукой по простыне, но тут же чувствует сильные пальцы на своем запястье, слышит срывающийся голос:

– Сюда, сюда руку положи… Ты что ищешь? Вот он, тут…

Она безропотно задерживает свою руку, чуть сжимает ладонь – и почти сразу же его пальцы снова ложатся ей на плечи, и она забывается, захлебывается в сладкой и тяжелой волне, под его хриплый стон.

… Женя повела глазами, оглядывая свои плечи. Конечно, остались красные полосы, к вечеру посинеют, придется закрытое платье надевать на банкет. И на груди – сине-багровые следы Олеговых губ.

Она усмехнулась: вряд ли эти следы появились оттого, что Несговоров потерял голову. Или, во всяком случае, не только от этого. Ему наверняка доставляло удовольствие все вместе: и то, как долго, до сладости и боли, можно наконец целовать ее грудь, и то, как надолго останутся эти метки его поцелуев на ее теле.

Олег совсем не изменился за полгода, ей ни к чему не придется привыкать. Может быть, только вот к этому своему новому ощущению… Впрочем, и оно не продлится долго: слишком много сегодня было какого-то болезненного исступления по отношению к нему. Уже следующей ночью все вернется на круги своя, войдет в нормальную колею. Он – сильный, знающий, как доставить женщине удовольствие, мужчина. Она – когда надо, умеющая владеть собою, а когда надо умеющая не владеть и этим всегда соблазнительная женщина.

– Выспалась? – услышала Женя. – Как спалось на «кинг сайзе»?

Кровать в самом деле королевская. И номер люкс. Что ж, Олег и раньше любил легкий, без надрыва, понт. И в этом смысле ничего нового.

– Доброе утро. – Женя откинулась назад, легла рядом с ним. – Спасибо, хорошо спалось на «кинг сайзе».

– Ну, за это благодари администрацию, – хмыкнул он, поворачивая Женю к себе и прижимаясь к ней горячим после сна животом. – А меня – за все остальное… Правда, благодарность взаимная, тут уж, как говорится, ни убавить, ни прибавить. Ну чего ты, Женька? Утром же еще слаще!

– Перестань, Несговоров, – вывернулась она. – Не люблю я утром, ты же помнишь. Зубы не чищены…

Он вдруг засмеялся, и лицо его сразу переменилось – расслабились мышцы, радость мелькнула в глазах.

– Ты что? – даже удивилась Женя.

– Да ничего особенного! «Ты же помнишь…» Эх, Женечка, если б ты знала, каково мне теперь это слышать! В смысле, хорошо как… Ладно, красота моя, за одно это до ночи подожду.

Олег взглянул на нее радостно; невозможно было не ответить на такой взгляд улыбкой. Женя и улыбнулась, и даже плеча его коснулась, пальцем провела по загорелым мускулам.

– Где это ты загореть умудрился? – поинтересовалась она. – Неужели солярий посещаешь?

– Отпуск брал, зимнюю неделю. А загораю же я мгновенно. Вот, мотнулся по лучшим местам противоположного полушария. С умом хотел собраться. Теперь жалею: столько времени зря потерял… Надо было сразу сюда махнуть. Зато сил поднакопил, – подмигнул он. – Ты хоть поняла, что я всех женщин игнорировал, к тебе готовился? А каких женщин! Э-эх, одни бразильяночки чего стоят…

Он снова засмеялся, с хрустом потянулся и мгновенно вскочил с кровати.

Пока шумела в ванной вода, Женя перетряхнула всю постель, заглянула под кровать и даже под ковер. Многолучистой звезды не было. Не было даже ее хрупких обломков.

«Значит, судьба, – подумала она. – Или наоборот – не судьба?»

Через пятнадцать минут, выходя из ванной, Олег сказал, вытирая мокрые волосы:

– Знаешь, что сейчас вспомнил, Женька? Как первый раз в жизни в приличный отель попал. В Германии, семь лет назад. А там пробка в раковине заткнута была – и хоть стреляйся, никак ее не вынуть.