Текст книги "Скавуль. Мурмуары кота Феликса Эдмундовича Великолепного"

Анна Долгарева
Скавуль. Мурмуары кота Феликса Эдмундовича Великолепного

© А. Долгарева, текст, 2022

© М. Бржезинская, иллюстрации, 2022

© Формаслов, 2022

Дратути! Ето мои Мурмуары, которые записала моя Аничка пресекретарь. Я кот Феликс Эдмундович Добрый кот. Разскажу про себя. У меня виликалепное пузичко жолтеньково цвета. Сам я очинь раскошный, паласатый. Аничка гаварит, «как толстенькая шпрота». Я президент шкафа (и тоже коебочку аннексировал), павилитель Анички, ие соседки Наташыньки и кошички Китти (Наташынькиной). Но ето не первые Аничкины соседи! Уж очинь часто мы с Аничкой питушествовали, с разными чиловеками и котами жили. И придумал я написать про ето Мурмуары.

Разскажу я вам, как я нашол сибе Аничку маленьким котом нибальшим. Разскажу про свое житье-бытье с етой Аничкой. Разскажу, как она шастает. Как мы питушествовали, жили сначала в Луганске, патом в Донецке, патом апять в Луганске, и апять в Донецке, патом в Санкт-Петербурге, патом в Москве стали жить. И пусть тут визде поставят мурмуриальные доски, что я тут жил и властвовал, Феликс Добрый кот. И про моих друзей котов соседей я разскажу. И самое главное! Я раз-скажу, что такое скавуль!

Такие вот будут мои мурмуары.

 
люби, говорю, люби, говорю, не кусь,
спиной шерстяной прижимайся ко мне, люби,
так ночь наступает, а я в любовь облекусь,
и буду гладить, и спрячусь в ее глуби.
 
 
а он отвечает: «Кусь», говорит: «Я есть»,
я, может быть, не любовь, а благая весть,
я, может, вообще не чтобы я сам любить,
а чтобы вот так среди ночи с тобой говорить.
 
 
я есть, говорит, посмотри, я совсем другой,
и нос у меня непохожий на твой, и шерсть,
живот мой роскошен, как поле поздней весной,
и розов мой рот, и уши остры, я есть.
 
 
я есть, я радость небесная, я другой,
так гладь мое горло и уши мои тереби,
учись понимать язык полуночный мой,
люби, говорит, люби, говорит, люби.
 

Разскажу, как я нашол сибе Аничку. Я был маинький кот нибальшой. У миня лиш только открылись глазы, такой я нибальшой был. Я нашелся в коебочке. Она была заклеена скотчем вся. И там я с братиком и сестричкой сидел и громка скавуль. Штобы миня нашли и достали. И одна жэнщина, она бегувала в том лесу, где моя коебочка, услышала мой СКАВУЛЬ. И стала миня искать. Хотя было темно. Но она маладец такая жэнщина. Целый час искала миня по скавулю и нашла!

А в ето время Аничка моя гвупая где-то сидела и очинь пичалилась. Гаварила Аничка: «Как же мне грустно оттого, что у меня котика нет!» И вот ета жэнщина дала ОБЪЯВЛЕНИ. Што я такой кот нибальшой харошый ищю сибе чилавека. Тоже я был очинь ваинственный и гонял своих братика и сестричку. И Аничка увидела, што я такой ваинственный и харошый, и сразу поняла, что ето я, ее кот Феликс Эдмундович Виликалепный. А та жэнщина испугалась, оттовошто Аничка зделалась как сумасошлатая и гаварила: «Пожалуйста, можно я немедленно приеду, я прямо сегодня хочу его забрать». И она думала, што Аничка хочит миня в подарок или В ЖЭРТВУ НА ХЭЛУВИН! Но скрипя сердцем, она согласилась. И Аничка приехала за мной, и засувала миня в куртку. И мы поехали к ней. И стали жыть-пожывать и добрана жевать. Только очинь уж она шастает, я ниодобряю.

Аничка жыстокая жэнщина была и уколы мне колола в лапку тоненькую, в спинку пушыстенькую! Но я уж привык, што она такая! Хотя иногда и кусь! Обизательно жэнщин надо воспитательно кусь, а то што они!

Я очинь кот дикий и апасный. Всигда когда Аничка дверь открывает, я думаю: «Надо мне на свабоду ринуться!». И сразу как ринусь! Побигу нимножычко, а патом думаю: «Как же Аничка без меня будет?» И тогда падаю и нимедлино валяюсь с бочка на бочок.

Такой вот я кот умелый! И кусь умею всячиский! И лизь ниплоха умею! И валяюсь дико, апасно!

Но лучшы всиво я належать умею. И призаснуть тоже.

Вот я разсказал, как я нашолся. А што такое скавуль, я не разсказал. Аднажды к Аничке пришол такой Скрипач. Ево звали Андрей, но все иво звали Скрипач, патамушта он на гитаре играл. И вот етот Скрипач увидел миня. И стал со мной знакомиться. Лег на пол и поползал ко мне знакомиться. Я очинь удивился, што он такой странный. И громко сказал: «Аничка, што ето такое, пачиму он поползает у тебя по полу? Он вапще нормальный, может, он потом съест миня?» А Скрипач стал хохотаться. Он сказал: «Такой большой кот! Я думал у него толстый мяк, а у него такой тоненький скавуль». Скавуль ето был звук, когда я был вазмущенный и негодувающий, и тоже абискураженный иво, Скрипача, паведением. Но мне понравилось ето спициальное слово. Типерь я когда абижен, или вазмущен, или мне страшно или я абиссилился от голода, патамушта мисочка дно показала, я сразу гаварю: «СКАВУЛЬ!» И Аничка все панимает, и нимедлина чисает мне пузичко, и дает кусинькое. Такая у миня харашо васпитанная Аничка.

Шол я такой и на попу сел. Хорошо сел на попу, штобы в окошко посмотреть. Там ездят и жужжат на машынах. Я боюсь, когда жужжат, они котичку съесть могут. Аничка, бывало, миня засувала в машыны, и для чево же? Штобы атвезти миня к витиринар, где витиринар миня мучил.

Так вот, сел я, пасматрел в окошко и стал думать. Думал, как Анечка мне вкусное не дает, штобы с ней такое сделать. Придумал, што надо кусь. Если Анечку кусь, то она улучшается.

А еще думал, почему листья жолтые. Кто их красит. Наверно, когда темно и невидно, ходит и красит. И я сел и стал плотно смотреть, штобы не пропустить. А потом Анечка пришла, и я отвлекся на кусь.

Потому што женщину надо кусь, тогда она будет улучшенная.

Аднажды Аничка очинь меня мучила. Я лежал хароший такой и ногу ее кусь, а она миня посадила в домик и в машыну понесла. Я говорил громко очинь: «АНИЧКА ШТО ТЫ ДЕЛАЕШ НИНАДА АСТАНАВИСЬ». А она сотонински хохотала и гаварила: «Извините, вы бы не могли на дорогу смотреть, а не на кота? Блин, мы на поребрик вылетели!»

Я знал, што мы едем к Юле витиринару, патамушта Аничка меня возила раньше к Юле витиринару на маникюр ужастный, а Юля говорит, што я толстый. Я не хотел к витиринару Юле ехать, патамушта она меня тыкает. И када приехали, я в домик забрался сильно и там сидел. А Аничка меня доставала, но я сильный кот и хорошо сидел. Тогда они вдвоем миня доставали и побидили, патамушта их двое а я, виликалепный, один.

И кололи миня прямо в спинку мою пушыстенькую, а я молчал и даже не кусь, штобы знали, што мужыственный я кот. А они хохотали сотонински и гаварили, што я виликалепный, и толстенький, и шерстка у меня блестит; я сам знаю, они нарошно подольститься хотели, но я их не простил и убежал в домик. В домике потом сильно сидел. А они говорили: «Ну вот и сделали прививку! Надо же, даже царапаться и кусаться не стал!»

Самый я сильный и мужыственный кот. Только машын очинь баюс, когда они рычат, и еще когда колют нелюблю.

Разскажу, как я Феликс кот аднажды переезжал. Када Аничка стала меня утром в домик сувать, я сразу понял, што она меня мучить очень хочет.

Но я не такой кот, каторава мучить можно! Поэтому я решительно и безстрашно выпрыгнул и спряталсо. Под диван сначала. Там я плохо прятался, патамушта Аничка заметила и стала диван двигать, штобы меня, кота, достать и мучить.

И я стримительно тада выскочил и под раковину спряталсо, а Аничка не видела. Аничка стала бегать и кричать: «Где кот?! Я никуда не поеду без кота!», и за дверь побижала, и везде бегала, а я смиялсо под раковиной! И када Аничка за дверь побижала, я подумал, што она меня мучить уже не будет и можно покушать такому харошему коту. Но Аничка вернулась, када я кушал и увидела, где я прятаюсь.

А достать миня все равно не могла хахаха! И палкой тыкала и руки сувала, а я смиялсо. А патом бальшой дядька оторвал деревяшку и тыкнул в миня палкой, и я в ужасе и вазмущении выпрыгнул на него! И дядьки миня ката схватил и в домик засувал. А патом в машыну, и машына рычала очинь громко.

Аничка так говорила: «На электричку уже не успеваем? А до Луганска если ехать, это сколько получится? Сколько? Ничего себе на три тыщи рублей котик в прятки поиграл!» (это она про миня, такова виликалепна спрятанново, говорила).

А потом я стал говорить: «Аничка! Я ничево не вижу в домике, возьми на ручки миня! Аничка, ты што, глухая? Миня не слышиш?» Аничка долго нислышала, но потом взяла на ручки. Но я пугался, как машына рычит, и ещо так говорил: «Аничка! Страшно мне очинь! Ты видиш, как я от тебя страдаю? Гладь мне пузико сильна-сильна, и горлышко мое беленькое чишы! И ухи очинь гладь, патамушта я страдаю от тибя, Аничка». И она чисала, но нидастатачна. Ругал я ее очинь.

Патом в дом приехали, где я жыл в котеночестве. Тогда я маленький котеночек был и мне говорили: «Ну и морда чекистская!» Это патамушта я был бизащитный котенощек и кусь у миня был слабый, немощный. А теперь очинь мощный стал кусь. И чилавек Сеня мне сказал: «Это Феликс? Какой он стал толстый!» И за это я ево потом кусь.

Патом привезли в другой дом и там Аничка меня кормила хорошо вкусиньким.

Цыните сваих котов! Не гаварите, што они чекистские морды! И вкусиньким кормите. Ато кусь.

Безсердечная жэнщина Аничка однажды взяла миня кота и бросила. Уехала далеко в камандировку свою. А я один остался. Поел, потом посидел везде, но Аничка от этово не вернулась. И стал я плакать горько.

От тово нимедлина пришол чилавек Сеня и посадил миня в домик. Отвез миня Сеня в дом, где мы с Аничкой жыли, когда я маинький был. Но по прибытию я в ужасе узнал, што типерь там жывут две кошычки!

Очинь строго я стал кошычкам объяснять, што я самый главный кот, патамушта я большой, а они маинькие. Они правда маинькие. Штобы лучше понимали, я их кусь нимножычко. Но кошычка маинькая Вася стала миня лапами бить, и ушол я такой кот под диван страдать и худеть.

Очинь долго я кошычкам объяснял свою главность и наконец их побидил. Виликадушна стал с ними тогда играться. Но кошычки не игрались а убигали от миня! Очинь нервные у нас с кошычками были отношения, и ищо еда нивкусинькая. От тово я похудел сильна, все мое виликалепнае пузико скукожылось.

И понял я, што я отвержыный кот в этом мире, и никто больше мое пузичко гладить не будет. И стал я курощать всех, кто там жыл, кроме кошычек. И они курощались, асобина рано утром.

Однажды Аничка прихадила. Я сразу стал говорить громко: «Аничка, пошли скорей от этих кошычек!» Побижал к двери показывать ей, как надо уходить, патом в рюкзак к ней побижал.

И Аничка наконецто посадила миня в домик и забрала. Но штожи случилось? Потом она посадилась в большую рычащую машыну и долго-долго миня там везла, и я апасался, што на мучения к витиринару она миня везет. Всю дорогу я плакал, но Аничка была бизжалосная. Только потом, когда высадила, вкусинького мне дала, и я ее виликадушна простил.

Типерь везде за Аничкой хожу. Дажы когда она сидит, я лапу на нее кладу. Мяконькую мою лапу виликалепную. Лизь Аничку очинь сильна и лапами трогаю. Я понял, што жэнщинам ласка нужна, штобы они не убигали. Не только кусь.

Аднажды утром пришла Аничка ко мне коту, утомленному адиночеством, патамушта целую ночь я ждал гулящую эту жэнщину. Када Аничка зашла, я нимог терпеть ее большы и сразу бросился на свободу от Анички такой. А она за мной побижать не могла, патамушта штатив несла, и фотоаппарат, и бронежылет (люблю об нево коготочки точить свои).

Пока по лесницы бижал, то так падумал: а што если бы я виликалепный кот у другого ковото был.

Сразу я понял, што пузичко у миня было бы ни-такое виликалепное. Патамушта Аничка очинь ругаеца, но покупает мне вкусинькую еду. И дает мне ее много, даже если Юля витиринар гаварит, што я толстенький.

Потом ищо моя виликалепность ни так хорошо бы раскрывалась. Патамушта слышал, я што люди нидают котам прыгать по их головам и ищо столам и холодильникам, а только штобы по полу ходили разришают. И кусь тожы ниразришают. Очинь это странно.

И што я был бы? Такой кот, каторый не кусь, не прыгает, ищо и пахудевший?

Поэтому на одну лесницу вниз побижал, а дальше бижать нистал. Упал на бочок и валяца стал. Подождал Аничку. Аничка не сильно спешила за мной таким котом, сначала бронежылет положыла и штатив. Патамушта не первый раз я Аничку мою покинуть думаю. Часто я раздумываю, што она нидастатачна ласковая и заботливая. Но пока по леснице бигу, то передумываю. Люблю я всетаки ету Аничку.

Когда Аничка жэнилась на Скрипаче, то очинь я иво палюбил. Но аднажды уехал мой Скрипач, бросил миня такова кота на разтерзание жыстокой жэнщине Аничке. Сразу я утром почюствовал, што будет миня бросать Скрипач. От вазмущения стал сильно прыгать. Очинь быстро напрыгивал на ноги Скрипачу, ищо бегал по нему и Аничке. Пыталась Аничка миня просить, штобы я успакоился, и вкусиньку еду мне сыпала, но непреклонный я кот был и напрыгивал.

Все равно ушол мой Скрипач, шнурочьки свои игривые завязал и ушол. Типерь грущу я такой кот, пичалюсь. Штобы не так пичалицо, взял у Анички куритсу и сильно ей поиграл. Но даже куритса не развисилила миня, бросил я ее под креслом, нивиселую куритсу.

Думаю я, куда люди деваютса когда от миня кота уходят. Есть они вапще гдето или пропадают. Так я думаю, што пропадают. Нимагу я подумать, што Скрипач гдето есть, но миня негладит, а другова кота гладит! От вазмущения сразу прыгаю. И сильно я думаю, куда же пропадают, они когда уходят. И как так получаеца, што опять потом появляюца. Можыт, в туалете они прячуца сильно? Я туалетов боюс, такой кот. Апасные они, туалеты! Очинь дажы можыт быть так, што когда человек пропадает, то туда он и пропадает.

А когда без миня Скрипач был? Тоже нипанимаю. Долго так палучалос, што я был такой харошый и с пузичком, а гдето нидалеко мой Скрипач был. Дажы незнал Скрипач, што я есть и гладить миня надо.

Аничка нидолго без миня была. И я без Анички был нидолго и нибальшой такой кот. Маинький был кот совсем, когда Аничка у миня стала. Сразу харашо миня гладила (ищо мучила сильно такова кота нибальшова, уколы мне больно колола в спинку пушыстую, патамушта жыстокая у миня Аничка).

А Скрипача моиво я долго не кусь. Дажы не-видел такова Скрипача. Ходил он гдето и негладил миня. Очинь это странно, дажы не понимаю я как это. Как это мог мой Скрипач.

Скрипач мой харошый! Пишу тибе я Феликс такой кот! Если ты в туалете прячишся, то выхади миня гладить! Появляйся на свет нимедлино и не пропадай никагда большы!

Очинь тяжыло жыть, когда ты саблазнитильный! Иду, например по своим делам, и тут внизапно Аничка саблазнилась моим пузичком виликалепным. Тянет руку ко мне и бирет меня за пузичко чисать. Я ни могу отказать жэнщине, поэтому сразу уронился на бочок и пузичко подставил. Потом забыл, куда шол.

Ищо меня тут саблазняют жэнщинами. С жэнщинами я строг. Надо их кусь, а то становятся распущеные, как Аничка. Аничка очинь распустилась, шастает и вкусинькое дает нидастатачна. Што ищо делать с жэнщинами, я низнаю. Я невинный очинь кот.

Если очинь сильно все вокруг мною саблазняются, то я могу побижать в угол и там урониться. И сидеть нищасно, мыть свое пузичко.

Вы-то нитакие саблазнительные! Вас никто за пузичко не берет, када вы по делам идете. А миня ката берут. Паэтому я Аничку вчира наказывал, уронился в углу и там сидел, мыл себя весь вечер. Ночью подумал: штото я очинь строгий с моей Аничкой. И пришел обнять ее хорошо. Всей своей длинностью лег к ней под бочок, а литсо свое абваражытельное прямо носиком в шею положил. И лапами крепенько обнял. Аничка проснулась сразу и гаварит: «Молилась ли ты на ночь, Дездемона?» Я нипонял и крепче еще ее ухватил лапоньками и за лицо кусь. А она наругалась. Поэтому я щитаю, што жэнщины очинь нипонятные.

Так и жыть буду в углу, штобы никто не саблазнялся, ато проблемы одни.

Призаснуть я люблю такой кот замичательный. Призасыпаю а они хохочут демонически. Патамушта не умеют так призаснуть хорошо. Могу играцца сильно с куритсей похищенной, но устать играцца и призаснуть. Лежу призаснувшый, а куритса рядом со мной лежыт, не мешает мне. А Аничка хохотать начинает!

Ищо вот могу себя мыть хорошо такова кота замичательново. И тоже так бывает, што устаю. Как мыл сибе пузичко, так вдруг устал и призаснул. Што такова плохова в этом. Што устал я такой кот измученный. А они хохочут!

Или вот кусь, например Аничку, а в процессе кусь понимаю, што устал. Зубами Аничку держу, а сам призаснул.

Или вот ищо могу устать, когда шол кудато. Шол, а потом устал и уронился. И призаснул нимедлинно. Такой я кот утомленный сильно!

Што в этом вапще такова. Чиво смиются. Нипанимаю я безсердечность такую.

Нидастатачно любят меня мои Аничка и Скрипач. Так я сиводня понял, когда раскинулся весь роскошный и пузичко подставил, а они мимо ходили и негладили пузичко.

Тогда хотел я от них убижать. И когда дверь они открывали, я бросился сильно на лестницу. Но потом хорошо подумал и не стал бежать, уронился.

Так я подумал, что нимогут они меня достаточно любить. Патамушта нищасные они, измученные жызнью.

Штобы достаточно миня кота любить, надо штобы они все время меня мяшкурили, чисали пузичко и ласковые слова говорили. Што я хорошый Феликс виликалепный. Што самылучшый кот. И брюшко у меня раскошное. И ушки самые остренькие. Што кусь у меня меткий и крепкий. Ищо што лапоньки у меня самые мяконькие и горлышко самое белое. А усы поразительные!

И штобы больше неходили никуда и друг друга негладили. Меня только глаили штобы. Ищо вкусинький паштетик штобы мне сували. Я бы можыт и отворачивался. Говорил бы: нет, Аничка и Скрипач, нинада мне паштетик, коту такому утомленному паштетиком. Но надо штобы сували.

Но не будет так, патамушты жызнь сурова к Аничке и Скрипачу. Поэтому никогда меня кота такова чюдесново достаточно любить небудут. Очинь это пичально.

Я Феликс раскошный кот и президент шкафа сиводня подвергся ужасному надругательству!

Аничка сказала: «Собирайся, толстенький, поедем на маникюр». Я незнал, што такойе маникюр, но звучало кабута штото вкусинькое. Как паштетик гурмэ, к каторому я очинь одобрительный. Поэтому я запрыгнул в домик сразу и пашол с Аничкой. Ехал с ней в кролейбусе. Говорит ей мякмякмяк и другие слова любовные. Голову высунул из домика, и все люди в кролейбусе нимедлино сказали, што я васхитительный чюдесный котик. Оттово я стиснялся иногда и прятал свою виликалепность в домик обратно.

Но когда мы пришли, я пачуствовал штота неладное. И увидел, што передо мной ЮЛЯ ВИТИРИНАР БЕЗСЕРДЕЧНАЯ!

Спрятался я в домик и в домике сильно сидел. Но они меня доставали вместе, но я очинь сильно сидел. И тогда они бизжалосно миня вытряхнули! Как так можно. Вообще так с котиками. Нипанимайу.

Тогда Аничка миня держала, а Юля витиринар с сотонинским хохотанием обрезала мне мои коготочки чюдесные. Я не плакал и не кусь, только головой сильно в Аничку прятался. Приуткнулся в Аничку такую изо всех сил. Слов у миня не было от вазмущения.

Потом когда домой ехали, тут я уже громко Аничку поругал. Што безсердечная она и предательница говорил. Што кота миня такова хорошево не любит и не ценит. Што мучительница котиков она.

И когда домой пришли, то я приулегся. Недалеко от Анечки штобы она видела, как я страдаю. И она мне пузичко мяшкурить стала, но я не кусь ее, только лизь слабенько, штобы видела, што я утомленный очинь кот измучинный. И она тогда стала говорить: «Ну Феликс, ну куси меня! Я волнуюсь, когда ты не кусь!»

И ТОГДА Я НАПРЫГНУЛ И КУСЬ.

Думают, што я плохой кот и Аничку не ценю. А я очинь чюдесный, нивироятный кот. И это Аничка меня не ценит.

Вот однажды Аничка уехала с фотоаппаратом своим гвупым и бронежылетом на три дня, а дверь в мой тувалет закрыла. И я очинь старался, но открыть нимог.

Тогда я Аничкину сумку нашол и назначил ее ту-валетом. И только в тувалет ходил. Не гденибудь. Такой виликалепный кот.

Когда Аничка в бронежылете приехала, то увидила. Но не ругалась, а цылувала миня и говорила, што это она плохая, а я очинь умный кот. А сумка ее любимая, но я любимее.

А ищо я кушать прошу очинь интилигентно. Не как другие коты, асобина кошычки. Не мякаю громко. А ласковый становлюсь. Харашо обнимаю мою Аничку, лапками трогаю, мурмурмур ей говорю.

И вот сичас Аничка сказала што я толстенький. И меньше мне вкусиньково давать стала. И што же? Не кусь я Аничку! Обнял ее и приулегся на ногах у нее.

Нидастатачна миня Аничка любит. Такова чюдесново кота надо ищо больше, любить очинь сильно.

Сиводня день котиков, тоисть, праздник у меня кота такова хорошево, чюдесново. Но Аничка миня поздравила нидастатачна. Вапервых Аничка решила пахудеть, хотя пузичко у Анички совсем не виликалепное. Только окорочка у Анички ничевотак. Но я виликалепнее и окорочками и асобина пузичком. Но пахудеть решыла Аничка, оттово она не кушает. А пахудеть одной ей скучно. А Скрипач ниможыт пахудеть патамушта у нево совсем ничево нет. Ни пузичка. Ни окорочков. Ни щок. Такой Скрипач. Он ниможыт кушать меньше патамушта он и так никада не кушает. Если ищо сильнее пахудеет, то винтовку носить нисможыт. И даже меня такова кота раскошново носить нисможыт. И оттово што Скрипач паху-деть ниможыт, Аничка решыла со мной худеть. Так и сказала, што это патамушта я тожы толстинький! А я не толстинький, а раскошный!

И оттово целое утро я мучился очинь сильна. Патом Аничка мне вкусинькое дала. Но не вкусинький паштетик, а другое нитакое вкусинькое, пауч называитца. И за это я ее кусь.

Патом Аничка дверь открывала, и я нимедлино выбижал на лестницу, штобы урониться там и этим показать, што я вазмущен. Аничка сказала: «А если большая собака тоже на лестницу выбежит и тебя кусь?» И тут РАЗДАЛСЯ УЖАСТНЫЙ ГРОМОПАДОБНЫЙ ГОЛОС: «Я УЖЕ ИДУ». И па лестнице стал спускаца дядька в комуфляжэ. Оттово я в ужасе кусь Аничку и убижал под кровать! А Аничка ищо улыбалась тому страшному дядьке и знакомилась с ним безсердечно. Такая Аничка.

Типерь лежу утомленный пережываниями на ногах Аничкиных. Мою свое харошее пузичко. Штобы не так сильно пахудело.