Текст книги "Канарейка для ястреба. Реальная жизнь"

Глава 11

Я добираюсь до нашей провинциальной глухомани. Сижу в вагоне поезда и по обыкновению тупо пялюсь в окно. Неосознанно верчу мобильник в руках и открываю программы, тыкаю пальцем, пока не ловлю себя на том, что ищу информацию о Тайгере в интернете.

Странно, что несмотря на всю боль, которую он причинил, я не могу его вычеркнуть. Не могу забыть… Он во мне, я отравлена им и его яд струится по моим венам, разъедает кислотой все внутренности.

Информации о Ривзе нигде нет. Хочу уже закрыть браузер, как натыкаюсь на статью в желтой газетенке.

“Наследник империи “Ривз Корпорэйшн” после трагедии принял решение передислоцировать бизнес в Европу. Он с невестой покинул Штаты. Мы выяснили, что после соблюдения траура Тайгер узаконит отношения. Грандиозная свадьба запланирована на следующий год”.

Выключаю телефон, смотрю вдаль. Повторяю, как мантру: “Не думать”. Не хочу чувствовать. Ничего не хочу. Просто уснуть и проснуться в другой, альтернативной реальности, где нет и никогда не было Черного Ястреба.

Смотрю на сменяющийся за окном пейзаж на протяжении часов. Я в какой-то душевной прострации. Мозг вырублен. Может, в этом ледяном спокойствии и мое спасение…

Замечаю, чем ближе приближаюсь к родным пенатам, тем страшнее и ужаснее здания и улицы. Трущобы встречают меня безрадостным серым туманом и дождем, который заползает под ворот плаща, неприятно холодя кожу.

Я медленно ступаю на треснувший перрон, поворачиваюсь, чтобы спустить чемодан, но не успеваю. Мою ладонь накрывает сильная мужская рука с татуировками, набитыми на фалангах пальцев. Я замечаю эту вязь в скудном освещении уходящего солнца.

В трущобах такие тату просто так не делают. Их заслуживают. Хоть я не особо сильна в расшифровке подобных кодов, понимаю, что эта рука принадлежит не самому последнему человеку в местной иерархии.

Мой чемодан с легкостью оказывается в чужой сильной руке:

– Привет, Адик, – раздается позади глубокий голос, оборачиваюсь, вперив удивленный взор в крупного мужчину с вихрастыми волосами, что небрежно торчат во все стороны…

Опасность. Незнакомец стоит непозволительно близко. Я реагирую на его вторжение в свое личное пространство слишком остро, рвано выдыхаю, пытаясь отшатнуться, но мне некуда отступать.

Сероватые глаза рассматривают меня с особым пристрастием, скользят вдоль лица, медленно лаская, и останавливаются на приоткрытых губах. Меня изучают, считывают эмоции, проскальзывающие на моем лице. Ноздри мужчины на грани видимости дергаются, словно ко мне принюхивается животное, или просто его бесит страх, который вспыхивает в моем взгляде.

В трущобах не в фаворе слабость. Слабых давят.

Почуяв мою панику, он делает шаг назад, уступает. Сглатываю, напоровшись взглядом на страшный шрам, пересекающий губы.

Некрасивый, но очень харизматичный мужчина. Энергетика опасная. Сероватые глаза рассматривают меня с интересом. Чисто мужской взгляд и кажется, что он видит насквозь. Позволяет мне чувствовать, что я ему явно пришлась по вкусу.

Улыбается. Может, намеренно пугает, потому что от кривого порезанного оскала Джокера хочется заорать.

Смотрю в графитовые глаза и вдруг тело простреливает импульс. Присматриваюсь к незнакомцу и все-таки узнаю…

– Фил?! – в растерянности шепчу и получаю еще одну порцию страха, вызванного его широкой улыбкой-оскалом.

Мотаю головой в неверии. Мой друг родом из далекого детства вырос и превратился в того, кто идеально вписывается в реалии жизни трущоб. На мгновение останавливаю взгляд на четко очерченных губах с некрасивым рваным шрамом. Когда-то давно, в нашу последнюю встречу, этого шрама не было.

– О, таки признала… – ухмыляется Гринвуд, а я с трудом сдерживаю желание отшатнутся. Он пугает. Шрам сильно кривит мужские губы.

– Эйрин просила тебя встретить, пойдем.

Мы с моим грозным провожатым идем в сторону улицы. Стремительно темнеет и дождь начинает лить как из ведра. Не замечаю, как промокаю до нитки, до ледяных пальцев и волос, что змеями облепляют лицо.

Темнота вокруг слегка разбавляется светом редких уличных фонарей, но мне особо не нужно разглядывать дорогу. Я знаю наизусть каждый ухаб и каждую кочку здесь.

Мужчина идет рядом и молчит. Просто ступает за мной незримой тенью, и я благодарна, что он не начинает ничего незначащих бесед и расспросов. Нет пустого заполнения эфира. Мне сейчас не до этого.

Мое сердце бьется в груди рвано и больно. Я не могу пока осознать всю серьезность ситуации.

Молча доходим до паркинга и Фил открывает передо мной дверцу черного трака, помогает забраться на высокую ступеньку. Закидывает чемодан в кузов и, сев в машину, заводит мотор, который отзывается глухим рычанием.

Едем не особо долго. Вскоре Гринвуд тормозит у здания больницы. Смотрю на это навороченное сине-белое здание, так не вписывающееся в привычную картину трущоб, и сердце пропускает удар.

Неприятные чувства накатывают, опутывают щупальцами страха, волнения и грусти. Я дрожу, не спешу выходить из машины. Боюсь того, что увижу. Страх сковывает по рукам и ногам, становится сложно дышать.

Крупная рука ловит дрожащий подбородок и поворачивает мое лицо, заставляя встретить строгий взгляд сероватых глаз. Знакомый незнакомец выглядят зловеще в полумраке салона.

– Все та же золотая девочка… – говорит словно самому себе.

Вспоминаю свое прозвище из далекого лета нашей дружбы. Фил встречает мой растерянный взгляд. Просто смотрит секунду-другую и в этом молчании я чувствую недосказанность. Ощущаю, как его палец слегка ласкает мою щеку и отстраняюсь. Не люблю прикосновений, не терплю, когда нарушают личное пространство.

Беру себя в руки, открываю дверь и выпрыгиваю из салона.

Дождь уже прекратился. В воздухе пахнет сыростью и затхлостью.

Знакомый мерзкий аромат трущоб. Я иду вперед, к главному входу в здание.

Меня встречает практически пустое белоснежное фойе со стойкой персонала в отдалении. Подхожу к полноватой медсестре с уставшим безразличным взглядом.

– Здравствуйте. Ивет Соммерсье госпитализирована в эту больницу.

Женщина в голубом сестринском халате безразлично проверяет списки по компьютеру, бросая на меня уставший ничего незначащий взгляд.

– Корпус интенсивной терапии. Палата триста пять. Тут пометка, что вам необходимо срочно подойти к лечащему врачу. Его кабинет на том же этаже. Доктор Навин. У пациента проблемы со страховкой. Вы ведь родственница, так?

– Дочь, – коротко поясняю.

В ответ получаю сухой кивок.

– Распишитесь.

Глава 12

Девушка опять утыкается в экран компьютера, теряя интерес ко мне.

Профессиональное ограждение от чужих проблем. Сколько таких нищих и несчастных побывало в стенах этого здания, насквозь пропитавшегося запахами лекарств и антисептика.

Отхожу от стойки и иду к лифтам, створки открываются, прохожу в белоснежное нутро кабины и удивляюсь, когда вслед за мной заходит Фил и нажимает на нужный этаж.

Я думала, что он не потащится со мной. Читая в моем взгляде явное удивление, Гринвуд поясняет:

– Адик, я не оставлю тебя, Эйрин меня просила не спускать с тебя глаз, так что, детка, я доведу тебя до дверей и сдам с рук на руки, так сказать, – сухой ответ и легкая пугающая улыбка.

Молча отворачиваюсь. Двери открываются, и я первая вылетаю на этаж.

Мне наплевать сейчас на все. Ноги несут вперед, пока я не выхватываю дверь с цифрой, которую ищу.

Подхожу к двери и замираю. Сердце пылает в огне, рвется в клочья, когда вижу через маленькое стеклянное окошко кусочек жестокого мира, который погружает меня в новую агонию, стоит только рассмотреть маму, лежащую на койке с подключенной аппаратурой жизнеобеспечения.

Закрываю ладонью рот, чтобы не заорать в голос. Ноги подкашиваются, и я прислоняюсь к двери. Не могу моргнуть, продолжая рассматривать хрупкое тело с растрепавшимися по подушке длинными белоснежными волосами, с кислородной маской на лице в окружении трубок и специальной аппаратуры.

Рядом на стуле прикорнула чернокожая полная женщина с опухшим от слез лицом. Отшатываюсь. Тру ладонями лицо, пытаясь вернуть себе самообладание, но я проигрываю своим чувствам, сердце сжимается в груди в предчувствии неизбежного.

Пока я еще не открыла дверь, эта реальность не обрушивается на меня, не уничтожает своей озверелой мощью. Выдыхаю. Берусь за ручку, распахиваю дверь и получаю сокрушительный удар под дых.

Я бросаюсь к койке, падаю на колени и захлебываюсь слезами. Я не готова видеть то, что вижу, я не готова чувствовать всю ту боль, что разрывает внутренности!

Еще вчера я думала, что испила чашу боли в достаточной степени. Сейчас я четко понимаю, что живо еще мое сердце и открыто для океана бескрайнего страдания.

Я захлебываюсь, я смотрю в родные голубые глаза, которые полны понимания, осознания и скорби. Читаю в бездонных материнских глазах всю бескрайнюю любовь этой сильной и несгибаемой женщины, которая прикована к постели и дышит через маску.

Я хватаю руку с натруженными пальцами и улыбаюсь сквозь слезы, которые застилают все вокруг. Я не позволю своему страху поглотить меня. Я не собираюсь сдаваться. Не сейчас, когда нужна той, которая положила всю свою жизнь на алтарь моего благополучия.

– Я здесь, мамочка, родная моя, все будет хорошо! – шепчут губы банальные фразы, которые сами срываются. Кого я больше успокаиваю этими простыми обещаниями, ее или себя? Я не знаю… – Ма… Мы выкарабкаемся! Я клянусь тебе! Все будет хорошо! Я тебя вытащу!

Целую одеревенелые пальцы, прислоняюсь лбом и пытаюсь собраться. Дышу, заставляю себя выдыхать через рот, выполняю дыхательные упражнения, которым меня так хорошо обучил мистер Уильямс.

Успокаиваю дыхание, заставляю сердце замедлить свой бег. Поднимаюсь и встречаю тревожный взгляд Эйрин, разворачиваюсь и выхожу из палаты. Мне нужен врач. Мне нужно понять, что от меня требуется.

Закрываю за собой дверь. Иду по коридору, ищу. Останавливаюсь, как вкопанная, перед нужным кабинетом, стучусь и вхожу.

При виде смуглого, молодого, необычного мужчины теряюсь.

– Здравствуйте. Мне нужен доктор Навин, я дочь Ивет Соммерсье.

– Проходите, садитесь, – отвечает мне врач с акцентом. Судя по всему, передо мной эмигрант из Индии. Молодой для занимаемой им должности, с аккуратной бородкой и в традиционном головном уборе своей касты.

Я так обескуражена эпатажным видом этого врача, что теряюсь от его добродушной улыбки. Он встречает меня не как нищенку, у которой нет страховки, а с теплотой, словно давнюю знакомую.

В моем нынешнем состоянии я воспринимаю происходящие со стороны. Словно это я и не я…

Смотрю на стену за спиной врача, увешенную множеством грамот и наград в хирургии. С такими регалиями его, наверное, можно считать одним из лучших специалистов в нашем захудалом округе.

– Садитесь, мисс Соммесье, разговор будет сложным, – кивок в сторону стула, и я на деревянных ногах подхожу и выполняю приказ.

– Пациентка, я так понимаю, ваша мать? – взгляд на меня, и я киваю. Врач смотрит в бумаги, лежащие на столе. Бегло читает диагноз:

– Центральный или спастический паралич. Болезнь развивается вследствие нарушений корково-спинномозгового пути.

Взгляд на меня. Не понимаю ни слова. Доктор Навин моргает. Пытается донести до меня смысл сказанного.

– Ситуация сложная, запущенная. Нужна операция. Однако должен вас предупредить. Даже при положительном исходе, соблюдении всех необходимых процедур и учитывая прочие факторы, шансы на положительный результат минимальны. Если нам удастся спасти пациентку, она окажется полностью прикованной к инвалидному креслу. Сожалею.

Из глаз брызгают слезы. Забываю, что должна дышать. Все темнеет. По ощущениям – меня прибивает к земле тяжеленным булыжником, ломает до основания.

С профессиональной холодностью врач расписал мне всю ситуацию.

– Мисс Соммерсье, – все так же спокойно он протягивает мне стопку бумаг, – прошу, подпишите документ, подтверждая, что ознакомлены со всеми обстоятельствами кейса.

Я пробегаюсь по документу, подготовленному в двух экземплярах, и в конце вижу цифру, которая ввергает меня в шок.

– Эта сумма, – проговариваю я пересохшими губами, – сюда входят все затраты на операцию, лечение и последующую реабилитацию, так?

– Совершенно верно, – отвечает врач со свойственным этой профессии равнодушием.

– Благодарю вас, – отвечаю, расписавшись в обоих экземплярах. Один из которых мужчина забирает и кладет в ящик стола.

– Советую не терять времени и решать вопрос с оплатой немедленно.

– Деньги будут, – отвечаю и покидаю кабинет.

Глава 13

В глазах все рябит. Дыхание перехватывает. Мне сложно справляться с эмоциями. Быстро иду по больничным коридорам, направляюсь к лифтам. В какой-то момент перехожу на бег. Мне кажется, что так я смогу убежать от проблемы. Я лечу, не замечая ничего вокруг, вся дрожу и захлебываюсь в своих чувствах.

Взгляд расплывается от слез. Глупая попытка скрыться от реальности, которая излишне жестока. Потеря за потерей. Удар за ударом. Сколько я могу вытерпеть?!

В какой-то момент меня ловят чужие руки и, приподняв мое худосочное тело словно пушинку, обнимают.

– Чшшш, тихо девочка… – горячий шепот в ухо, – ты кросс, небось, на отлично сдавала в своем звездном универе? Вечно за тобой бегать приходится.

Откидываю голову и рассеянно смотрю в сероватые глаза, прихожу в себя, натыкаясь на хмурый, озабоченный взгляд и чувствую неровное дыхание и вздымающуюся каменную мужскую грудь, к которой меня прижало.

– Успокойся! – сухой приказ, на который я реагирую лишь обессиленно закрыв глаза и рвано выдохнув.

Ощущаю, как грубая мужская рука проходится по мокрому лбу, отводит прилипшие к лицу волосы.

Не реагирую. С трудом понимаю происходящее. Я не хочу чужих прикосновений. Пытаюсь оттолкнуть Гринвуда, но мои беспомощные трепыхания не вызывают никакой реакции.

Фил лишь вскидывает в удивлении бровь, наблюдая за моими неудачными попытками отстраниться. Рассматривает меня с каким-то особым вниманием. Явно просек что-то. Не реагирую. Прикрываю глаза. Усталость накатывает тяжестью в конечностях. Хочется уснуть и все.

Но перед глазами проносится воспоминание о моей сильной и боевой матери, беспомощно лежащей на кровати. Эти кадры отпечатались на внутренней стороне век, став клеймом, выжигающим меня насквозь.

Тело трясет и в какой-то момент осознаю, что не могу сделать вдох. Воздух застревает в легких. Судорожно пытаюсь дышать, но не могу даже выдохнуть. Тело ломит во внутренних судорогах. Я не могу издать ни звука, хотя внутри поднимается вой раненой волчицы. Где-то глубоко внутри подыхает старая Адель, изливая в крике всю ту неподъемную боль, которую чувствует, и которая разрывает ее в клочья.

Взгляд теряет фокусировку и наплывает вязкая чернота, затягивающая на глубину. Уплываю туда, желая спрятаться от невыносимой боли, которая все пульсирует и увеличивается, становясь неподъемным грузом для моей психики.

– Твою мать… – с рычанием и грубое ругательство.

Гринвуд меня встряхивает с такой силой, что зубы клацают. Сильные пальцы впиваются в скулы в жесткой хватке.

“Как же больно” – проносится в мозгу, но веки ощущаются свинцовой тяжестью. Продолжаю уплывать в спасительную черноту.

– Глаза открыла! Быстро! Дыши! – рвано приказывает.

Меня встряхивают еще раз и вдруг чувствую, как мужская рука опускается на грудь, нагло лапая и сжимая, нащупывает сосок и щипает.

Током прошибает. Заторможенность исчезает. Распахиваю глаза и встречаюсь с напряженным, тяжелым взглядом.

Гринвуд с бешенством смотрит на меня. Страшный. Действительно жуткий он. На лбу вена вздулась и пульсирует. А чужие пальцы все продолжают играть с соском, даже через плотную ткань одежды чувствую его жар.

Не могу отстраниться, пока сам не отпустит. Кладу слабые пальцы на его татуированную руку, пытаясь отцепить от себя, но Фил не реагирует.

Мы стоим в полупустом коридоре у самых лифтов, и я уже готовлюсь кричать и звать на помощь, но вдруг он приходит в себя, взгляд перестает быть безумным. Гринвуд ставит меня на пол. Отстраняется, убирает свою клешню, и мое тело простреливает непонятным импульсом. Обнимаю себя руками, закрываюсь, делаю шаг назад.

– Пришлось применять экстренные меры, – отвечает на мой немой вопрос. – Шокотерапия в действии, Адик, – криво ухмыляется.

Останавливаю взгляд на губах, кажется, они перестали вызывать у меня панический ужас. Действительно шокотерапия.

Гринвуд стоит, широко расставив ноги, такое впечатление, что дичь загоняет, заполняет собою пространство, чтобы не убежала.

Наглый до жути. Самоуверенный. В глазах проскальзывают эмоции, ловлю лишь отголоски и уже становится страшно. Я чем-то зацепила этого мужчину. Он смотрит с какой-то жаждой и голодом. От него веет первобытностью и силой. В трущобах выживают, и чем старше ты становишься, тем больше тебе приходится сталкиваться с понятиями и законами стаи.

Гринвуд явно в теме. Такие, как он, не могут оставаться в тени. Резвый. Борзый. Жестокий. Рассматриваю его во все глаза, заново узнавая. Замечаю еще одну татуировку на шее с левой стороны. Похоже на черную метку. Круг. Ужас понимания опутывает сознание.

Этот человек убивал. Особый знак принадлежности. Отшатываюсь.

Молниеносно вскидывает руку. Пресекает мой маневр, фиксирует локоть в своей крупной ладони.

– Адик. Хорош. Бесить, – четко, с расстановкой.

Тяжелый взгляд. Гринвуд видел, куда именно я смотрела. Явно сигнализирует, что не одобряет моего страха. Подобные метки в этом мире – знак уважения, а я его оскорбила разглядыванием и проскользнувшей неприязнью.

Молчит. Изучает. Верхняя губа приподнялась в хищном оскале, демонстрируя крупные белые зубы. Кажется, что охотится. Прикидывает, как именно собирается меня трахать и не скрывает этого.

В трущобах свои правила общения. Прикрываю глаза, теряюсь. Фил резко тянет меня на себя.

– Дуреха… – обдает лицо горячим дыханием. – Успокойся ты уже.

Открываю глаза и встречаюсь с почти черным взглядом из-за расширенных зрачков.

– Меня даже от твоего взгляда вставляет, Адик…

Напрягаюсь, готовая защищаться, но Фил продолжает:

– Я не трахаю баб насильно, – тяжелый взгляд. Фил приподнимает бровь, словно спрашивая, въехала ли я в суть его фразы. – Заруби это на своем тоненьком носике, и хорош дрожать.

Вспышка.

Характерный щелчок камеры, поворачиваю голову на звук и вижу долговязого крупного пацана с мобильником в руках, направленным в мою сторону.

– Гринвуд! Ты что, меня сфоткал?! – смеюсь, пытаясь выглядеть грозно.

Серые глаза смеются в ответ.

– Все путем, звездная девочка. Не удержался…

Возвращаюсь из своего воспоминания. Упираю взгляд в знакомого незнакомца.

– Мне нужно домой, – рвано выталкиваю слова из сухого горла.

Короткая пауза и Гринвуд отстраняется. Ударяет по кнопке, вызывает лифт.

– Поехали, – скупой ответ и, кажется, он забывает о моем существовании, остановив взгляд на створках лифта.

Глава 14

Пока сижу на пассажирском сиденье трака, наблюдаю за непроглядными сумерками за окном. Мысли летят со скоростью света. И все упирается лишь в одну навязчивую идею…

Меня мучают сомнения.

По любому сделку, которую я планирую, мне одной не провернуть. Нужна помощь. Вздыхаю и поворачиваю лицо к Филу. Рассматриваю своего водителя, прикидываю, смогу ли просить его о помощи…

Этот мужчина прожил целую жизнь в аду трущоб. Он должен знать нужных людей, которые за свой процент возьмутся мне помочь. Тут главное, чтобы не обманули и не ликвидировали, а это возможно лишь в том случае, если тебя знают и уважают.

Рассматриваю парня из прошлого. Орлиный профиль. Острый взгляд серых глаз. Есть в нем что-то хищное… Некрасивое лицо с отпечатком тяжелой жизни.

– Адик, ты так на меня смотришь, что мне кажется, я слышу, как в твоей красивой блондинистой головке работают шестеренки, – иронизирует Фил, бросая на меня цепкий взгляд. Вроде и пошутил, но в интонациях различаю предупреждение.

В трущобах не принято разглядывать людей. Не особо приветствуются игры в гляделки. Прямой взгляд – всегда вызов, или же призыв…

Прокол с моей стороны. Он может не так понять и посчитать меня голодной на мужское внимание. Черт.

Быстро отворачиваюсь. Однако успеваю заметить отголоски знакомого чувства на дне его глаз. Мужской интерес. Фил и не собирается от меня скрывать, что мысленно уже поимел меня во всех позах. Это пугает не на шутку. Я, как затравленный зверек, шарахаюсь в сторону. Подобная реакция не остается незамеченной, выгляжу глупо, наверное, но мне плевать.

Гринвуд усмехается. Разворачивается ко мне корпусом, пока стоим на светофоре, и изучает мой профиль. Наглый. Отворачиваюсь сильнее. Боюсь подобной заинтересованности.

Ничего хорошего мне не светит. Мужикам нельзя верить. К ним нельзя относиться серьезно. Себе дороже.

Слышу, как Гринвуд усмехается. Я его забавляю чем-то.

Мы подъезжаем к моему дому. Фил выходит из машины, берет чемодан и молча идет по направлению к подъезду. Не собирается ждать приглашения. Он вообще, судя по всему, не особо разговорчив.

Иду рядом, сохраняя дистанцию в метр. Мне так спокойнее. Есть люди, от которых лучше держаться подальше. Энергетика у них бешенная, опасная. Вот и от Гринвуда меня током сшибает, предупреждая об угрозе.

Поднимаемся по обшарпанным грязным лестницам со специфическим неприятным запахом сырости и нечистоплотности жильцов.

Доходим до старой двери с облупившейся краской. Привычным движением тянусь к сумке, нащупываю и вытаскиваю связку ключей со старым брелоком – мультяшкой. Чувствую, что Фил внимательно наблюдает за моими действиями.

Пока вставляю ключ в замочную скважину, на миг кажется, что все сон, кошмар, в котором я пребываю. Чудится, что я застряла в воронке, которая все затягивает, погружает в болото реального мира. Захожу в квартирку, на автомате нащупываю и щелкаю выключателем, осветив коридор электрическим светом.

Здесь прошло все детство и ничего не изменилось. Быстро устремляюсь в квартиру, скинув мокрую обувь. Забываю о Гринвуде, который заполнил своей огромной фигурой все пространство узенького коридора. Захожу в свою комнату, закрываю за собой дверь. Хиленькая защита от сильного мужика, что подпирает стенку плечом. Но так спокойнее.

Прохожу к шкафу с вещами, открываю скрипучие дверцы. В мозгу всплывает мысль, что мы так их и не протерли маслом, сейчас меньше бы раздражал звук ржавых петель.

Выдвигаю третий ящик слева, где лежит мое сокровище. Отодвигаю вещи и просовываю руку в глубину. Выхватываю старого друга – мягкого пушистого монстра – помесь тигренка с носорогом.

В глазах щиплет и жжет, стоит приглядеться к странной морде плюшевой животинки.

– Возьми тигренка, Адель, не оставляй свои подарки на скамейках в парке…

Слышу бархатный баритон, и кажется, что Тай рядом, нависает и поддерживает. Не дает рухнуть под гнетом невзгод.

Оборачиваюсь, рвано выдохнув. Так и сходят с ума…

Я одна в комнате, хотя секундой ранее казалось, что Ривз стоит за спиной. Показалось, что я его дыхание слышу.

Трясу головой. Отгоняю мысли. Сжимаю зверушку в руках. Кажется, что клубок ядовитых змей пригрелся в пальцах. Еще одна моя боль и воспоминание, которое убрала с глаз долой, потому что не смогла выбросить.

Сжимаю игрушку с силой, а ощущение, будто руку в чан с кипящим маслом засунула, и зараза распространяется от кончиков пальцев к запястьям, струится по локтям и предплечьям, ударяет ровно по центру грудной клетки, обжигая внутренности.

Проклятые воспоминания! Все бы отдала, чтобы забыть.

Беру игрушку и выхожу из спальни. Застываю, встретившись со сканирующим взглядом Фила.

Наглый тип. Хотя, это понятно. В трущобах выживают только борзые. Мужчина все так же стоит, облокотившись плечом о дверной косяк, что отделяет коридор от маленькой гостиной. Свет из коридора бьет со спины, и фигура Гринвуда выглядит устрашающе. Резкие черты скрыты полутьмой.

Незнакомец расслаблен, спокоен. Мне знаком подобный взгляд. Так смотрят хищники, уверенные в своей силе. Этот мужик чувствует себя хозяином в чужом доме и заставляет смущаться меня.

– Адик, сделай мне кофе, – спокойная просьба и он, развернувшись, идет на мою кухню, отодвигает табуретку, которая неприятно трещит, приняв на себя нехилый вес этого огромного мужика.

Маленькое пространство нашей кухоньки сразу становится неуютным. Первый шок начинает проходить.

Внезапно ясно ощущаю, что оказалась наедине с крупным и, по сути, не очень знакомым мужчиной, который живет по жестким законам трущоб.

Паника накатывает волнами и заставляет отступить к стене.

– Кофе, – спокойно повторяет Гринвуд, слегка приподняв бровь. Его голос немного сорванный или же прокуренный. Интересный тембр, мой музыкальный слух сразу улавливает определенные нотки, придающие хрипловатый сексуальный окрас каждой его фразе.

Когда прохожу в непосредственной близости от мужчины, неосознанно задерживаю дыхание и молча достаю чашки.

Поворачиваюсь спиной к зверю и чувствую его взгляд затылком. Пока мозг работает в каком-то непонятном темпе, пальцы привычно пробегаются по полкам. Ничего не ищу. В нашей кухне все неизменно лежит по своим местам. Мать у меня педантичная аккуратистка. Все банки стоят с выверенным расстоянием.

Занимаю руки приготовлением пойла, которое лишь отдаленно напоминает по вкусу настоящий ароматный кофе. Отгоняю ненужные воспоминания и ставлю выцветшую кружку с кофе перед знакомым незнакомцем с некрасивым шрамом поперек губ. Ощущение такое, что его порезали ножом и косорукий врач наложил швы абы как, просто, чтобы от него отстали.

В наших реалиях так вполне могло быть…