Текст книги "Звонок с неизвестного номера"

Таня сдвинула брови – как можно вести подобные разговоры при ребенке?

Однако Богатов всегда считал: с детьми надо как с равными. Сейчас тоже не отступил от правила. Серьезно ответил:

– Я из врачей душу вытряс. Клянутся: причина смерти естественная. Он умер у себя дома. На кухне. Но у отца, как сегодня выяснилось, имелась в Абрикосовке приятельница. На двадцать пять лет моложе. И она из поселка исчезла. Плюс-минус в день его смерти. Почему, куда отправилась – никто не знает. Причем уехала спешно. Подозрительное совпадение.

– Но что она могла сделать?

– Довести его до инфаркта. Или выдать свое преступление за сердечный приступ.

– А что полиция говорит? – с умным видом спросил Митя.

– Соседи сказали: полиция даже не приезжала, хотя обязаны, если человек дома умер. Но скорая констатировала смерть от естественных причин, поэтому не утрудились.

Таня и хотела продолжать злиться, но в глазах Дениса столько горя, что слова безжалостные с языка не шли. Пробормотала:

– А деньги на дом – они где были?

– У отца. На счету в банке. Я ему месяц назад перевел.

– И где эти деньги сейчас?

– В том-то и дело, что узнать это невозможно. Тайна вклада.

– Но ты ведь наследник?

– Стану им через шесть месяцев. Тогда и скажут. Если все по закону.

– А как узнать раньше?

– Никак. Только если уголовное дело возбудят. Или нотариус запрос в банк отправит и скажет мне – по дружбе или за денежку.

– Ничего себе! То есть эта решительная дама могла твоего отца убить… деньги украсть… но никто ее даже искать не пытается?

– Не исключаю. Поэтому надо ехать и проверять.

– Твоя Настенька именно так бы и поступила, – все-таки не удержалась от шпильки Садовникова.

– Я умею признавать ошибки. И больше их не совершать, – отозвался Денис.

Митя снова встрял:

– А что с твоей Настенькой, дядь-Денис, случилось? Чего ты бросил ее? Силикон в груди лопнул?

Таня не удержалась от улыбки.

– Она друга предала, – ответил тихо Денис. Уточнил: – Не меня. И давайте больше о ней говорить не будем.

Взглянул жалобно на Садовникову:

– Таня, пожалуйста. Я понимаю, что веду себя как последний подлец. Но поехали вместе, а? Я один просто не выдержу.

* * *

На пляж Полина Матвеевна, как и все местные, ходить не любила, но сын выкрутил руки: «Без свежего видео не приезжай». Смешной он, с недавних времен столичный житель. Полжизни потратил, чтобы из родной Абрикосовки в Москву перебраться, а теперь по морю скучает. Но воля потомка – закон. Придется исполнять просьбу.

Сын, когда изредка навещал родные края, всегда ездил на отдаленный пляж в трех километрах от поселка. Добираться, если без машины, муторно, зато народу поменьше, чем на центральном. Плюс вода чище, музыка не орет и дельфины иногда показывались. Понятно, что видео надо здесь снимать.

Полина Матвеевна дождалась, когда будет солнечный денек, отыскала в шкафу заброшенный купальник и отправилась. Летом, по жаре, пешком сюда тяжко, но по приятной осенней прохладе дотопала с удовольствием. На центральном пляже народу полно, пусть и сентябрь, а здесь красота, тишина. Приезжих почти нет – сплошные знакомые лица. Местный, так сказать, истеблишмент – все на машинах, приезжают освежиться после трудов праведных. Полина Матвеевна и до воды не дошла – то с директором овощебазы поболтать, то с врачихой участковой посплетничать. Пока языком чесала, солнце начало стремительно клониться к закату. Пришлось срочно заканчивать общение, вспоминать, зачем пришла. Подошла вплотную к морю, начала снимать видео. Чтобы обязательно в кадр пирс попал (сколько с него сыном напрыгано) и мыс, за который мальчишки ходили жечь костры и искать клады.

Когда краешек заходящего солнца коснулся кромки моря, еще и с дельфинами повезло – выпрыгнули два, друг за другом. Очень эффектно получилось, мальчик ее будет доволен.

Поручение, ф-фух, выполнено, неужели теперь купаться? А может, и не надо – осень, небо стремительно сереет, холодный ветер задул. Но все-таки скинула платье, осталась в купальнике – зря, что ли, тащилась в такую даль?

Хотела, как молодежь, в воду с разбега, но едва сосчитала про себя до трех и собралась, услышала:

– Добрый вечер!

Очередной знакомый из местных на пляже припозднился. Обернулась – ба, так это миллионеры новоиспеченные, немолодая пара. По именам Полина Матвеевна их не помнила, только фамилию общую (Плужины). Что они делают тут – могли бы с такими деньгами под солнцем Майами греться? Ну или на Кубе точно.

– Не отпускают родные пенаты? – весело обратилась.

Супруги переглянулись. Она продолжала:

– Я б и минуты в вашем положении в Абрикосовке не осталась.

– А куда нам деваться-то? – спросил в удивлении муж.

– Под пальмы! В настоящее лето! Пина-коладу пить!

– Так у нас вроде своя пальма есть, – сказала жена.

– В смысле? Вы ведь дом продали?

– Хотели продать. Но не вышло.

– Как не вышло?!

– Не успели. Михалыч умер, а сын сказал: ему не надо.

Полина Матвеевна замерла.

Только что серое небо стремительно окрашивалось в темные краски ночи, на воде поднималась рябь.

– Вы купаться собирались? Идите скорее, а то совсем холодно будет, – заботливо сказала Плужина.

Полина Матвеевна побледнела.

– Нет. Наверно, не пойду. Что-то нехорошо.

– Может, валидол? У меня есть! – засуетился ее супруг.

– Нет, нет. Ничего не надо.

Полина Матвеевна отвернулась от пожилой четы, быстро надела платье и двинулась прочь. Сердце сковало ледяным холодом. Что она натворила?!

* * *

Юрий Михайлович как родился в Абрисовке – семьдесят шесть лет назад, – так в ней и умер. Никогда не тянуло в другие края. А если все-таки уезжал по делам или в отпуск, на второй день начинал скучать – по родной улочке, небу над своим домом, пышнозеленым горам, что окружали поселок.

Даже когда поступил в техникум – недалеко, в краевом центре, – быстро стал киснуть, перевелся на заочное и вернулся домой.

Жена – тоже из местных – его восторгов не разделяла и Абрикосовку величала дырой. Постоянно пыталась сманить – в Питер, Москву, Германию или хотя бы в Ессентуки. В итоге сбежала одна. Просто собрала чемодан, когда Юрий Михайлович был на работе, и исчезла. Сын, маленький Дениска, напрасно ждал, что мама заберет его из садика. Когда к шести вечера всех детей разобрали, мама не пришла и на звонок не ответила, воспитательница вызвала отца. Юрий Михайлович примчался, посадил плачущего мальчика к себе на мопед – слезки сразу высохли.

– Поехали саслыцок кусать! – попросил Дениска.

– Вот еще глупости. Дома супа поедим, мама обещала сварить.

Но застали тишину и записку на столе: «Юра, прощай, я ухожу. Делить ничего не будем, Дениса оставляю тебе».

Холодное краткое послание Юрия Михайловича просто убило.

Денис читать умел. Проглядел записку, серьезно спросил:

– Ты будесь ее искать?

– Зачем нам с тобой нужны предатели? – пожал плечами отец. И попросил сына: – Кулинарную книгу из шкафа достань. Будем учиться сами кашеварить.

Соседки ахали: «Как будете одни, без женской руки?»

Но справлялись неплохо. Юрий Михайлович вполне преуспел в приготовлении каш, лечении детских простуд и даже штопать научился. Книг по педагогике не читал – воспитывал сына по собственному разумению. С малых лет – уметь убрать в доме, постоять за себя и принять собственное решение. Денису нравилась техника – пожалуйста, учил младшеклассника обращаться с болгаркой, за штурвал своего катера сажал. Захотел котенка? Не вопрос. Но ухаживать и едой обеспечивать – из собственных средств, на спасательной станции как раз нужен подсобник на подработку.

Денис мечтал стать то капитаном, то владельцем автосервиса, и Юрий Михайлович никогда не подрезал крылья. Сын с десяти лет сам выходил в море и перебирал движок у мопеда.

Одно его в ребенке огорчало: рано стали проявляться материнские гены. Тоже скучно ему в тихой Абрикосовке. Идут на катере, и Денис вздыхает мечтательно: «Вот бы в Турцию махнуть!» А когда со школой на экскурсию ездили в пещеры Адыгеи, отбился от коллектива, самостоятельно отправился подземелье исследовать. Учительницу чуть удар не хватил, искали почти два часа.

И трудовая экономная жизнь Дениса тоже не привлекала. С ранних подростковых лет начал упрекать отца, что «унизительно жить на прожиточный минимум».

– Так учись. Институт заканчивай, карьеру строй, – вразумлял отец.

– Чтоб я стал офисной крысой? Да ни в жисть! – усмехался Диня.

И постоянно «мутил бизнес». Сигаретками в школе приторговывал поштучно. Мастерскую подпольную дома устроил – на футболки модные лейблы крепили.

А в шестнадцать лет материнские гены окончательно взыграли. После девятого класса самовольно забрал документы из школы, заявил:

– Учиться больше не буду.

Прежде отец подобные разговоры жестко пресекал – иногда с помощью ремня. Но сейчас на дворе середина девяностых. В стране бардак, на спасательной станции зарплату задерживали по три месяца. Юрий Михайлович без особых успехов пытался прокормить себя и сына с огорода.

А Денис не уставал повторять:

– Болото наша Абрисовка. Поехали, бать, в Москву.

– И что там делать будем?

– Да что угодно! В «Луже» торговать. На курсе доллара химичить.

Безумные мальчишеские планы. Но предложить альтернативу – чтоб сына заинтересовало – Юрий Михайлович не смог.

И в семнадцать лет Диня скопировал предательство матери. Даже записку оставил почти такую: «Пап, уехал. Не ищи».

По идее, можно было написать заявление, вернуть парня домой – все-таки несовершеннолетний. Но Юрий Михайлович сам учил сына, чтоб самостоятельно отвечал за свои поступки. Пусть пробует. Набивает шишки.

В отличие от жены Диня с концами не исчез. Присылал иногда открытки, пару раз денег перевел – приличные суммы.

А в девяносто девятом в дом к Юрию Михайловичу пришла милиция. Сын – который уверял, что занимается исключительно честным бизнесом, – стал фигурантом уголовного дела по фальшивым авизо. Следствие предполагало, что отец прямо или косвенно тоже замешан. Предъявили ордер, обыскали дом. Соседи с любопытством глазели на милицейские машины во дворе и у калитки.

Когда уехали, – естественно, ни с чем, – у Юрия Михайловича и случился первый инфаркт. Он успел вызвать скорую, надолго попал в больницу. А сын не то что не приехал – даже не позвонил. И появился только через несколько лет.

На порог его отец не пустил.

* * *

Самолет набрал высоту. Митя устал разглядывать небо над пеленой туч и задремал у иллюминатора. Таня старалась держаться холодно, но рассказ Дениса ее захватил. Прежде тот почти не рассказывал о себе, а подноготную симпатичного мужчины узнать всегда интересно – даже если твердо решила, что ничего общего у тебя с ним не будет.

– Авизо тогда были – золотое дно. Но, конечно, дело опасное. Многие коллеги вообще бесславно полегли, так что в тюрьму пойти был не худший вариант, – продолжал Богатов. – Туда, впрочем, тоже не хотелось. Подсуетился, кого надо подмазал – в итоге проходил свидетелем. Но ледок тонкий, того и гляди в полынью ухнешь. Едва аннулировали подписку о невыезде, адвокат сказал: «Вали-ка ты отсюда. Как можно дальше». Я послушался. Из России сбежал. Устроился на круизный лайнер. Больше года колесил по Карибам, работал дилером в казино. Завязывал заодно полезные связи – на кораблях много интересного народу, а дилерам с игроками болтать не запрещается. Когда контракт истек, задержался в Санто-Доминго. Вел там кое-какой бизнес. Отцу пару раз писал. Он не отвечал, и я думал: злится просто. Адвокат говорил: его тоже хорошо потрясли. Ладно, думал, вернусь в Россию, сразу поеду в Абрикосовку, куплю бате катер новый, извинюсь-покаюсь. А про инфаркт и не знал ничего. Когда смог появиться в стране, первым делом к нему. Специально нагрянул без предупреждения, хотел сюрприз сделать. Но отец меня не простил. Сколько ни пытался объясниться, одно талдычил: «Ты мне не сын. Не имею дела с ворами». Бился, бился, так и плюнул, уехал ни с чем. Несколько раз деньги ему высылал – всегда возвращал, гордец. Сначала я хотел отношения наладить, голову ломал, как к нему подкатить. Но потом подумал: а может, и правильно, что батя знать меня не хочет? С моей тогдашней работой лучше было никаких привязанностей не иметь. Чтобы по больному не ударили.

Таня оглянулась на Митю – мальчик сладко спал. Тогда попросила:

– Расскажи про что-нибудь интересное. Из твоей практики.

– Зачем дела давно минувших дней ворошить?

– Ой, тоже мне, агент секретной службы! Ты давно под колпаком. Забыл, кто у меня отчим?

– Я в курсе, что нахожусь у ведомства Валерия Петровича на заметке. Но раз до сих пор на свободе, значит, во всех их досье – исключительно домыслы с подозрениями. Иначе бы глубокоуважаемый полковник Ходасевич мне первый не позволил наслаждаться обществом прекрасной дамы. Еще шампанского, Танюша?

Летели они по ее настоянию в экономклассе, – желание Дениса шикануть и взять бизнес Садовникова решительно пресекла. Свои деньги на роскошь тратить жаль, у Богатова одалживаться – тем более неохота. Но тот и здесь сумел подсуетиться-подмазать. Сидели в итоге в самом удобном первом ряду, еду-напитки им из бизнес-класса носили.

– Не хочу я шампанского. Лучше скажи, «Бассейн в Гареме[1]1
  Картина Жана Жероме «Бассейн в Гареме» стоимостью один миллион долларов похищена из Эрмитажа 22 марта 2001 года.


[Закрыть]» за сколько надеялся продать?

– Не понимаю, о чем ты говоришь, – улыбнулся невинно.

– А с пермским инкассатором деньги как поделили?[2]2
  29 июня 2009 года в Дзержинском районе Перми произошло одно из самых крупных в истории России ограблений. Инкассатор Сбербанка Александр Шурман похитил 250 миллионов рублей. По некоторым данным, у него имелся сообщник, которого так и не установили, часть денег вернуть не удалось.


[Закрыть] В равных долях?

– Таня! Я никогда в Перми даже не был!

– Но все равно ты не просто авантюрист, а наглый вор. Понятно, почему тебя отец знать не хотел!

– Танюш! Я бате в пятнадцать лет сам сказал: клерком не буду. Не тот характер. Но воровать – особенно у людей честных – тоже не мое. Иное дело у мошенника часть прибыли изъять. Да, изредка зарывался. Но в целом – если на суде перед людьми и Богом – в жизни никого не убил. Не предал. Так что батя, в конце концов, меня понял. Простил. И в последние лет пять я к нему в Абрикосовку ездил каждое лето. Вместе на катере ходили, я ему огород вскапывал, ремонт помогал делать. А однажды спросил: «Пап, у тебя есть мечта?» Думал, ответит банальность: что внуков хочет. Но он мне про дом рассказал, о котором, оказывается, грезил с самого детства. Я, конечно, немедленно разбираться: кому сейчас принадлежит, не хотят ли продать. Но хозяева встали насмерть – ни за какие деньги. Больше года к ним клинья подбивал, а потом – очень для меня кстати – жить в России стало немодно. И они согласились. Как батя обрадовался! Мечтали вместе: коптильню оборудуем для ставриды, будем на террасе пивком баловаться со своей рыбкой, на море смотреть.

Глаза Дениса повлажнели. Таня еле удержалась, чтоб не прижаться к нему, не шепнуть на ухо слова утешения. Но нет, нельзя давать себе раскисать. Хотя Дениса реально жаль. И его отца тоже.

* * *

К москвичам Василиса Петровна относилась, как и многие в Абрикосовке, настороженно. Но Денис, хотя давно столичный житель, – все-таки свой, из местных, сопляком еще помнила. Любил, озорник, подглядывать, как она, тогда совсем молодая, в огороде с пацанами целуется. Да и нынешний деловой подход Богатова-младшего Василисе пришелся по душе. Сказал ей прямо: работай. Чем больше полезной информации добудешь, тем существеннее скидку на батино имущество дам. Вот и решила постараться – для себя в первую очередь.

Задание было: разузнать про Наташку максимально. Кто, откуда, увлечения, родственники, в шкафу скелетики. Сначала Василисе казалось: исполнит легко. С ее-то связями, когда в поселке с десятью тысячами населения знает по имени минимум каждого третьего! Но почти сразу натолкнулась на препятствие. Поболтала с одной кумушкой, перемолвилась словечком с другой – из тех, кто тоже Наташку знал. И выяснилось: никто даже ее фамилии назвать не может.

Василиса Петровна стала искать способы выяснить. На Зеленой улице, где пришлая проживала, знакомых нет. Но вспомнила: мазанка, которую Наташка десять лет назад купила, раньше принадлежала деду Хасану (досталась тому в наследство от тетушки). У Хасана собственное жилье имелось, поэтому немедленно выставил на продажу. И быстро удалось сбагрить с рук – как раз Наташке продал.

Хасан квартировал неподалеку от родной улицы Удалова Щель – в десяти минутах ходьбы, на Вуланской. Разводил кроликов – Василиса Петровна у него пару раз покупала. И сейчас тоже отправилась вроде как за мясом, а заодно поболтать. Сторговала крольчатину по дешевке, набилась на чай и, когда смаковали, завела разговор. Про Михалыча почившего, про то, что Наташка даже на похороны не пришла.

– Они любовь крутили? – заинтересовался Хасан.

– Любовь не любовь, но Наташка у него околачивалась.

– Вот странно! Мне казалось, она по другой части.

– Ты это о чем?

– Ну сама посуди. Вечно в штанах. Волосы стриженые. Никакой тебе косметики. И опять же, годков ей сколько?

– Черт знает. Лет пятьдесят.

– Да, вроде того. Сюда приехала, получается, в сорок. Я, конечно, спросил: муж, дети есть? Она в ответ: «Нету. Сама по себе». Но разве бабе нормально, когда в сороковник – и без мужика до сих пор?

– Я тоже двадцать лет одна. С тех пор как мой Петенька умер.

– Ну ты-то типичная баба. Очень еще видная. – Хасан подбоченился, потянулся через стол ущипнуть за щечку.

Василиса ловко увернулась, продолжила тему:

– Так, может, у нее тоже был – да умер? Или развелись?

– Не. Мне сказала: мужчины не интересуют ее.

– Сказала после того, когда ты ее навещать предложил? – улыбнулась Василиса.

– Пытался к ней подкатить. Не без этого, – признал Хасан. – Но я-то сразу вижу: когда бабе просто не нравлюсь или недотрога она, вроде тебя. А эта – прямо как отрезала. Холодом обдала. Вот я и подумал: может, из извращенок?

– Не зна-аю, – задумалась Василиса. – Сколько живет у нас – не говорили про нее такого.

– Да я тоже не слышал, – согласился хозяин. – Но тетка странная.

– Откуда она приехала-то к нам?

– Сказала, из столицы. Устала от шума-гама.

– А в паспорте у нее что написано? Ты ведь документ видел, раз ей дом продавал?

– Ха. В паспорте у ней было написано Лукерья какая-то. Из города Норильска, – усмехнулся Хасан.

– Почему Лукерья-то? – озадачилась Василиса Петровна.

– Дом она захотела оформить на свою матерь.

– Зачем?

– С банками, сказала, проблема. Кредит просрочила, боялась, что на личное имущество арест наложат.

– Она преступница, что ли? – округлила глаза Василиса.

– Не. На преступницу не похожа, – покачал головой Хасан. – Но банки – они, правда, могут. Мне, вон, кредитную карту навязали, я про нее и забыл. А через год – бац, с пенсионного счета десять тысяч списали. За обслуживание и пени какие-то.

– А эту ее мать, Лукерью, ты видел?

– Нет. Только паспорт.

– Разве нотариус сделку может зарегистрировать, если нет человека?

– Не знаю, как Наташка сделала. Договор мы вроде как с Лукерьей заключили, в простой письменной форме. А регистрировать, она сказала, сама будет.

– А договор кто подписывал?

– Наташка. Сказала, за мать распишется.

– Темная история.

– Мне-то что? Деньги сполна заплатила.

– Можешь договор показать?

– Тебе зачем?

Улыбнулся лукаво и снова тянется за щеку щипать.

Василиса на сей раз уворачиваться не стала, вытерпела. Сказала серьезно:

– Расследование провожу.

– Это какое? – подтянул стул поближе, руку положил на коленку.

Ладонь мужскую стряхнула, деловито сказала:

– Сам подумай. Михалыч дом должен был покупать. Дорогущий. Уже задаток внес. И вдруг за месяц до сделки умер, а Наташка из поселка исчезла. Может, она и прикончила? А сама смылась с деньгами?

– У Михалыча, что ли, деньги пропали?

– Неизвестно. Но что она ровно в момент его смерти куда-то делась – подозрительно. Соседи говорят, с тех пор дома не появляется. Даже белье не убрала со двора – до сих пор на веревке, после норд-оста все перекручено.

– Так ты в полицию сходи! Мой кум у нас опер! Попрошу, чтоб по всей вежливости приняли.

– Может, и попрошу. Но пока в полицию не с чем. Надо прежде предварительную информацию собрать. Покажи договор, а?

– Ох, Василиска, опасная ты штучка! – вздохнул Хасан.

Встал, пошаркал к шифоньеру, вынул шкатулку, порылся в бумагах, с самого дна извлек пожелтевший договор. Василиса нацепила очки, аккуратно переписала в блокнотик: Лукерья Антоновна Филиппова, одна тысяча девятьсот тридцать пятого года рождения, проживающая в Норильске, улица, дом, квартира такая-то. Тоже старуха. Может, и померла уже.

Уточнила:

– У Наташки прямо ее паспорт был?

– Ну… вроде да, – смутился.

– Или по ксерокопии продал? – проницательно спросила она.

– Не помню. Давно дело было.

Глаза забегали.

«Вот Хасан дает! Ни человека не видел, ни, скорее всего, даже паспорта его! – поразилась Василиса Петровна. – А дом продал!»

Но, с другой стороны: Хасану-то дело какое? Деньги получил, а на чье имя теперь жилье – ему без разницы.

Однако Наташка теперь представлялась все более интересной фигурой. Василиса даже забыла, что расследование по поручению Дениса ведет – сама увлеклась. Стала думать дальше: какие еще источники информации к делу привлечь?

С почтальоншей, что ли, поговорить? Хотя пенсию Наташка вроде еще по возрасту не должна получать, если только письма с посылками. Но она дама, как казалось Василисе, современная – скорее всего, по электронной почте переписывается, а не по старинке.

В пункты выдачи интернет-магазинов сходить? Так там паспорт не спрашивают, любой фамилией можно назваться.

И тут ее осенило. Ну конечно! В поликлинику! Там без документа и разговаривать не станут. Как раз и связи есть – золовка, Петечкина сестра младшая, в регистратуре работает. Сначала хотела к родственнице домой наведаться, но потом сообразила: лучше на службу. Чтоб, если получится, и на карту Наташкину взглянуть.

Поликлиника у них в поселке – будто специально для немощных – на самой горе. От автобуса, что по центральной улице идет, топать по крутейшему уклону метров триста. Для облегчения участи совсем болящих у остановки всегда таксисты дежурили – предлагали всего-то за полтинник к порогу домчать. Но Василиса тратиться не стала. В память о Михалыче, который наставлял сердечную мышцу тренировать, дотопала сама.

Время обеденное, врачи у них в основном до часу, и народу в поликлинике никого. Но золовка в регистратуре сидела. Увидела Василису, сначала испугалась:

– Что красная такая? Случилось чего?

Когда услышала в ответ, что поболтать просто, обрадовалась:

– Пошли чайку выпьем.

Установила на окошко табличку, что технический перерыв, достала из закромов конфеты (точно такие, какими и Хасан угощал – их весь поселок скупал, потому что в магазине на распродаже).

Повздыхали привычно по Петеньке, ушедшем безвременно. Потом золовка спросила:

– Что надо-то? Талон к ортодонту?

– Не. Следствие я веду.

И изложила ту же версию, что и Хасану.

Золовка заинтересовалась, вспомнила:

– А ведь права ты! Клеилась Наташка к Михалычу! Я сама видела!

– Где?

– Да тут, в поликлинике. Он к кардиологу приходил, а эта с ним. Просто так. Чтобы, – передразнила, – поддержать. Там очередь на два часа, но ничего, терпела. Сидела рядышком.

– Обнимались?

– Нет, – вздохнула с сожалением. – Беседовали просто.

– Есть с Наташкой одна загадка, – доверительно сказала Василиса. – Никто ее фамилии не знает.

– Ой, тоже мне, проблема! – усмехнулась золовка.

Шустро подскочила, отправилась к стойке, где медицинские карты.

– Она у нас с Зеленой, а дом какой?

– Тридцать семь.

– Ага, вот. Летунова Наталья Андреевна. Одна тысяча семьдесят третьего.

Василиса быстро вспомнила, что у матери фамилия другая. Интересно почему, если Наташка вроде замужем не была? Но выдавать лишнюю информацию не стала. Спросила:

– А в карте ведь должна ксерокопия паспорта быть? И номер полиса?

– Ну да.

– Можно, я посмотрю?

– Зачем тебе?

– Так, может, она у Михалыча деньги украла? И ее в какой-нибудь стоп-лист надо ставить?

– Ты у нас, смотрю, прям как полиция, – сыронизировала золовка.

Но медицинскую карту протянула:

– На. Исследуй.

Василиса Петровна приладила очки, мимоходом увидела, что посещений врача у Наташки – раз, два и обчелся. Флюорография, осмотр гинеколога.

– А где паспорт-то? – спросила.

– Да вот здесь, на первом развороте! – ткнула золовка.

– Нету, – растерянно отозвалась Василиса.

– Не может быть, что нету! – рассердилась родственница.

Выхватила карту, уставилась в недоумении. Пробормотала:

– Как ее обслуживали-то без документов?

Тоже надела очки, прочитала:

– Паспорт, со слов пациентки, серия, номер такие-то. Полис тоже забыла. Принести документы обязалась при следующем посещении.

Гневно добавила:

– Это сменщица моя писала, ее почерк. И дата-то, дата! Почти два года назад!

– А в поликлинике Наташка когда была?

Золовка пролистала карту:

– Да тогда и была. Сдала кровь, терапевта прошла, гинеколога, флюшку сняли. И больше не появлялась.

– Как ее принять могли, без документов-то? У нас ведь медицина теперь страховая! – продемонстрировала осведомленность Василиса.

– Бомжей мы обязаны. Или пьяных без документов. Но чтоб обычный человек, а в карте ксерокопий паспорта-полиса нет – вообще вопиющий случай! Ну я сменщице устрою!

– Так она при чем? Один раз исключение по-человечески сделала, а больше Наташка не пришла просто, – примирительно сказала Василиса Петровна.

– Все равно непорядок! Надо было ей звонить, требовать, чтоб принесла! – продолжала бушевать золовка.

Потом успокоилась. Добавила:

– Но вообще странно. Как можно, если в поликлинику идешь, с собой паспорт с полисом не взять?

– Могла забыть, – спокойно сказала Василиса.

Однако подумала: очень вероятно, тут, как и в случае с домом, конкретный злой умысел. Но обсуждать с болтливой родственницей Наташку больше не стала.

Она была очень довольна собой. Молодайка с Зеленой, видать, та еще штучка! Даже страшно представить, как обрадуется Денис информации. И какую скидку ей даст за отцовскую мебель. Может, и вообще даром получится. Он парень щедрый и честный.

* * *

Таня предлагала оставить Митиного джек-рассела Арчи в Москве, на попечении Валерия Петровича. Но сын упросил, чтобы любимая собака отправилась с ними. Надо отдать псу должное: в путешествии вел себя идеально. Зато, когда наконец добрались до места, разбушевался, начал носиться, как сумасшедший. Митя, хотя обещал, что немедленно по приезде ляжет спать, позволить псу беситься одному не смог – убежали гонять по участку вместе.

– Не упадет он? Темно уже, – забеспокоилась Таня.

Денис вскинул бровь, и она поспешно добавила:

– Ладно, если что, йодовый карандаш с собой.

– У папы тоже аптечка солидная, – кивнул Богатов. – Пошли в дом?

На пороге задержался, рука, когда отпирал дверь, дрогнула. «Будто надеялся: отец здесь. И только сейчас осознал, что дом пуст», – сочувственно подумала Садовникова.

Встретили их идеальная чистота и букет свежих астр на столе.

– Соседка к нашему приезду постаралась, – объяснил Денис.

Домик оказался компактным, и пахло здесь совсем не так, как в Москве, а сыростью, старой древесиной, морем. Атрибуты прошлого вроде советских ковров на полу перемежались современными светильниками, в кухне мирно соседствовали древний тостер и навороченная микроволновая печь, в устаревшей «стенке» красовался телевизор последней модели.

– Как у Валерочки, – улыбнулась Татьяна. – Он тоже горой стоит за свой хлам. Хотя и от новинок современности не отказывается.

Денис остановился у кресла, взял с него плед. Пробормотал:

– Отцовский.

Таня боязливо спросила:

– А… где он умер?

– На кухне, – помрачнел тот.

Со двора донесся воинственный клич:

– Арчи! Камон! В атаку!

– С кем они там воюют? – улыбнулась Татьяна.

– Древесные лягушки. Богомолы. Бражники. Ежи на участок приходят.

– А змей нет?

– Удавы. Питоны. Кобры.

Правильно он делает, что посмеивается над ней. Спокойно ответила:

– Я поняла. Митя справится, – попросила: – А покажи свою комнату? Где ты вырос?

– Только не пугайся, – предупредил. – Папа сохранил весь ее колорит. Кроме свалки носков в углу.

Типичное мальчишечье логово. На этажерке заботливо разложены ножички – от перочинного до почти настоящей финки, модель парусника, автомобильчик, собранный из советского стального конструктора. Как у самой Тани когда-то, на стенке красовался плакат с Цоем, а на полках «макулатурные» Дюма с Дрюоном, кубик Рубика и глобус.

– Будто в детство вернулась, – прошептала она. – Как хорошо, что вы не стали ничего переделывать.

– Папа всегда говорил: здесь ты снова пацан. Под моей защитой, – сказал печально Денис. – Но теперь я остался один.

А она в страхе подумала: ведь и Валерочка, наверно, уйдет раньше нее. И ей тоже придется, как Денису сейчас, заходить в его пустой дом. Богатов прав. Легче в такой ситуации не страдать, а занять себя делом. Искать виновника.

Прошлись по дому. Все аккуратно, ладно, но без особого уюта. Таня заметила:

– Женской руки не чувствуется.

Он кивнул:

– Согласен. Наталья явно здесь не жила. Да папа про нее и не упоминал даже.

– А почему?

– Не знаю. Может, стеснялся, что она существенно младше. Но скорее всего не было у них ничего серьезного. Просто дружили. Общались.

– Да ладно, – не удержалась Татьяна. – Мужчины обычно этим гордятся – даже если с юницами только общаются. Твоей Насте сколько? Двадцать пять?

– Тань, ну не добивай. И так тяжело.

Совсем не хотела ссориться, но не удержалась:

– Твой отец хотя бы свободный человек, сам себе хозяин. А мы-то с Митькой тебя семьей своей считали.

Денис опустил голову.

Таня ледяным тоном добавила:

– Даже не надейся все склеить. Я приехала сюда только ради Мити. Завтра пойдем с ним на море. А ты – ищи Наталью. Веди следствие. Что угодно делай.

– Спасибо, что ты здесь, – сказал тихо Богатов. И позвал: – Пойдем покажу тебе участок. И посмотрим, как там наш индеец.

Вышли во двор. Ночь совсем другая, чем в Москве, – черно-бархатная, теплая. Сверчки пиликают. Лай Арчи слышался где-то совсем в отдалении.

– Они, что ли, не на территории? – встрепенулась Татьяна.

– На гору, видать полезли, – отозвался Денис. – Видишь, лестница? Тридцать четыре ступеньки, а наверху дуб, если забраться, с него море видно. Это мы прирезали. В аренду у лесничества взяли. Но наверху там забор. Никуда не денутся.

– Арчи, – раздался из темноты призыв Мити, – за мной!

– Эй, Мить! – выкрикнул Денис. – Там кактусы растут! Не врежься!

– Я уже весь обкололся! – с восторгом доложил мальчик.

Арчи, слышали они, с шумом продирался сквозь заросли, Митя, похоже, не отставал.

– А еще там у соседа ульи! – порадовал Богатов. – Сейчас пчел разбудите, загрызут!

– Ой! – вдруг раздался Митин вскрик.

– Что? – перепугалась Таня.

– Я упал! Арчи, стой!

– Пойдем посмотрим, – предложила Садовникова.

– Теть-Тань! – завопил вдруг. – Тут что-то дохлое!!!

Она оттолкнула Дениса, первой бросилась вверх по лестнице. А пес надсадно и тоненько завыл.