Текст книги "Иней"

Я выдыхаю. Смотрю на проделанную работу с любопытством, моё сердце бьётся быстро, как будто кто-то напугал меня, но я убежала, и теперь могу отдышаться в безопасном месте. Встаю на ноги, облокачиваю картину на окно, отхожу на несколько шагов. Этот мужчина… который тянет её за руки – он в несколько раз мельче её. Почему же она поддаётся?

Я слышу, как тихо закрывается входная дверь. На цыпочках подхожу к порогу спальни. Никита думает, что я могу спать, и боится разбудить меня. Он осторожно копошится в коридоре, пытаясь снять куртку и обувь, пока я молча наблюдаю за ним из приоткрытой двери. Он не знает, что я смотрю на него. Смотрю и не могу сдвинуться с места. Он сейчас какой-то совсем другой. Будто посторонний мне человек. И я вижу только недостатки в его внешности и манере держаться: нелепый рост, сутулые плечи, измученное лицо, круги под глазами, и прочее, прочее, прочее… Только сейчас я не ощущаю того сочувствия к нему, как в нашу первую встречу.

Вот же я идиотка! Сейчас он войдёт и увидит мою картину на окне. Я метнулась к подоконнику, и быстро задёрнула шторы. А как же краски на полу? Я плюхаюсь на паркет, замазываю попытки нарисовать лицо Лёши на моей первой картине. Цвета тут же меняются, смешиваются, всё становится безжизненным и грязным.

– Ты не спишь? – Никита машинально говорит это шёпотом и смотрит на меня с удивлением. Его взгляд скользит вниз, на палитру в моих руках, на холст на полу. – Ты рисуешь? – я слышу в его голосе радость. – Это же здорово! – он делает несколько шагов ко мне. – Можно я…

– Нет, – отрезаю я. – Нельзя смотреть на незаконченные картины.

– Какая ты… злая, – он делает паузу. Смотрит мне в глаза, улыбается по-доброму. – Но я всё равно очень рад за тебя… Я не буду тебе мешать, подожду на кухне. Ты приходи, когда закончишь, хорошо? Мне кажется, я опять простудился. Пойду, сделаю себе чай.

Он шмыгает носом и выходит из комнаты. Такой уязвимый. Такой добрый. Такой жалкий.

Глава 5

Как он может чувствовать себя так расслабленно в чужом доме? Он ведёт себя не то что по-хозяйски, я бы даже сказала по-хамски. Разлёгся на нашей кровати, забрался туда с ногами. Прислонился к стенке плечами, опустил подбородок на грудь и вперился взглядом в экран телевизора. Меня здесь как будто и нет. Потом ему, по-видимому, стало неудобно. Он повертел головой, вытащил из-под пледа подушку и бросил её к стенке, себе под спину.

– А где пульт? – спрашивает Лёша. Началась реклама, и ему стало скучно. – Дай. Пожалуйста, – вежливое слово получилось у него каким-то наигранным. Таким тоном мальчишка просит извинения у сверстника, только потому что учительница приказала.

Подношу ему пульт согнувшись, стараясь не загородить телевизор.

– Чего ты там стоишь, садись рядом, – бросает снисходительно.

Сажусь на краешек и слышу, что он хмыкает. Но больше не говорит ничего. Щёлкает каналами. Я понимаю, что он смотрит в экран, но начинаю гадать: а вдруг на меня, на мою спину, на волосы… вдруг он меня оценивает?

Я не могу поверить, что он здесь, в этот вечер, в нашей комнате. Он привёз к нам Ирину, потому что та хотела что-то обсудить с Никитой. В его законный выходной день, между прочим, который теперь только один – воскресенье. А потом ей приспичило купить шампанского, и они уехали вдвоём, чтобы не тратить время зря и закончить разговор…

А вдруг она специально так подстраивает, чтобы мы с Лёшей оставались одни? Вдруг она хочет, чтобы я влюбилась в него, изменила Никите, и тогда она избавится от меня раз и навсегда? Вот я дура! Что за идиотские мысли?!

Лёша останавливает свой выбор на спортивном канале, где сейчас показывают какой-то бой.

– Это – бокс? – спрашиваю.

Никита не увлекается спортом, и я ничего не понимаю во всех этих делах.

– Ты видишь ни них боксёрские перчатки? – он спрашивает это таким тоном, как будто я сморозила полную глупость.

– Ну… наверное, да. Это же перчатки? – оборачиваюсь на него, он косит на меня глаза и ухмыляется. Переводит взгляд на экран, вздыхает так, будто собирается объяснять глупому ребёнку элементарные вещи.

– Пальцы, видишь? Открытые. Это накладки на руки, для защиты кулаков. Видишь, как они дерутся? Вот, захват делает. Вот, болевой. Как бы он, по-твоему, делал это в боксёрских перчатках?

– А что это за вид спорта?

– MMA, или бои без правил. Вон, смотри, это Артём Костинский, в красных шортах. Самый перспективный в топе российских бойцов.

Молодой человек в просторных, похожих на семейные трусы, шортах, хватает соперника и подбрасывает в воздухе как пушинку – это кажется какой-то постановкой. Артём опрокидывает его спиной на пол с оглушительным грохотом, и начинает дубасить.

– А ведь он мог и не стать миксфайтером, да вообще бойцом. У него вся семья был против того, чтобы он дрался. Отец хотел, чтобы он окончил институт и стал кем-нибудь вроде этого твоего… – Лёша кивает в сторону коридора, как будто Никита там. – Инженером каким-нибудь, или типа того.

Я разглядываю прыгающего по рингу Артёма и пытаюсь представить эту гору мускулов в офисе, за кучей бумаг, старательно выводящим чертежи. Вряд ли у него так же горели бы глаза, как сейчас. Соперник снова схвачен, пытается сопротивляться, обнимая нашего бойца ногами, но Артём подхватывает его, бросается вместе с ним на верёвки, ограничивающие ринг, и снова дубасит.

– И как же он стал спортсменом, если ему все запрещали? – пытаюсь я поддержать разговор.

– Сам. Этот человек всего добился сам. На таких надо равняться. Он работал и охранником, и грузчиком, чтобы платить тренеру и заниматься. Он знал, чего хочет, и шёл к этому. И вот результат.

– А что значит – без правил? – спрашиваю я и снова оборачиваюсь к Лёше. – Они же не до смерти дерутся?

– Ну, «без правил» – просто называют, это так, в народе. Нет, просто у них стратегии из разных видов совмещаются: из бокса, самбо, даже сумо. Очень зрелищно, и много вариантов. По мне это веселее, чем бокс. Хотя там тоже весело, особенно в замедленной съёмке повторы.

– Это когда там пот с кровищей разлетается во все стороны?

– Это когда удары можно повнимательнее разглядеть.

– Ясно, – я снова вперилась в экран.

Соперник Артёма ещё ни разу не взял верх, он только падает под натиском и пытается вырваться, словно мышка из острых когтей кошки. Когда вырывается, не нападает, только защищается, и снова повержен. У Артёма такое лицо, будто ему всё это не стоит никаких усилий. Он как бы специально растягивает удовольствие. Вот, соперник опять на полу.

– Что, нравится? – спрашивает Лёша.

– Не знаю, – пожимаю плечами. – Я люблю, когда всё мирно.

Ага, вспомни, что ты представляла, когда Лёшу обогнали на дороге. Мирно, ага.

– Если всё будет мирно, ровно, одинаково – ничего не добьёшься. Так и будешь всю жизнь стоять на одном месте. Нужно бороться и побеждать, – заявляет Лёша.

– Ну, не все же люди, которые добились чего-то, шли по головам. Можно просто быть трудолюбивым, развивать способности…

– Как кто, например?

– Мой Никита, например.

– «Мой Никита», – передразнивает меня Лёша и корчит недовольную гримасу.

– Нет, правда. Он никогда никому не ставил палки в колёса, никогда никого не подставлял. И вот, ему обещают повышение.

– Спустя сколько? Три года? Да если бы не Ирка, его так и кормили бы завтраками. Если сейчас она перестанет его пинать, он останется на зарплате мальчика на побегушках.

– Неправда, это было ещё до её приезда.

– Ну да, конечно, – Лёша отлипает от подушек, подаётся вперёд, его лицо оказывается совсем близко ко мне. Я сижу к нему в пол-оборота, и мне ужасно некомфортно, я даже не могу отклониться назад. – Такие, как твой Никита, ничего не добиваются в жизни. Он – мелкая сошка. У него нет характера, – Лёша смотрит мне прямо в глаза, и я смущённо опускаю ресницы – на его губах усмешка.

– С чего ты это взял? – протягиваю я. Его слова обидели меня, попали по самому больному. Я чувствую, как к горлу подступают слёзы.

Лёша снова откидывается на подушки и говорит, не сводя глаз с экрана:

– Я же общаюсь с Ирой. А она знает его дольше, чем ты.

Кошмар! Эта стерва обсуждает со своим трахалем моего Никиту! У неё мозги вообще есть?

– Вы не имеете никакого права судить его. Особенно ты, – говорю я тихо.

– Это почему же?

Я ничего не знаю про Лёшу, кроме того, что он способен на преступление. Я могу представить, что он из бедной семьи, у него нет образования, и…и всё. Может, у него есть причины считать себя лучше, чем Никита, но я сильно в этом сомневаюсь.

– Ты его не знаешь, и судишь со слов другого человека.

– Честно говоря, у меня нет никакого желания узнавать его, – хмыкает Лёша. – Всё и так видно.

– Что видно-то? – обида сменяется злобой. Я разворачиваюсь на полкорпуса к нему, и смотрю на него очень пристально. – Когда мы встретились с тобой у кафе, ты думал, что мы с Никитой из другой касты. Ты с чего-то решил, что мы какие-то супербогатые, потому что его сестра ездит на Audi. Ты решил, что Никита зарабатывает столько же, сколько и она, а я – живу за его счёт. Так?

Лёша пожимает плечами. Ну, по крайне мере, он перестал улыбаться.

– Совершенно нас не зная ты вот так про нас подумал, а всё оказалось наоборот, – продолжаю я. – Ты ошибся. Тебя это не смущает?

– Меня ничего не смущает.

– Эта делает так же. Она совсем не знает меня, только то, что я приехала в Москву из другого города. И уже напридумывала там чёрт знает что в своей голове!

– Во-первых, у неё есть имя. А во-вторых, Ирина права насчёт тебя. И своего братца.

– В чём же, простите?

Он молчит.

– В чём же? – мой голос срывается на хрип.

– Вы оба плывёте по течению. Ему изменила тёлка и он утешился у тебя между ног, – я вскакиваю с кровати. А он продолжает раззадорено: – Ты ухватилась за первого попавшегося. А дальше всё пошло по накатанной.

Я смотрю на него с ненавистью.

– Ты – идиот?

Лёша хихикает:

– В общем, вы оба – неудачники.

Мне хочется кинуть в него чем-нибудь тяжёлым, я не свожу с него взгляда. Лихорадочно вспоминаю, что в этой комнате такого есть, чем я могла бы ему врезать как следует.

Лёша хихикает:

– Что ты так завелась? Я шучу, дурочка.

– Ты вообще нормальный?

– Да иди ты, – он продолжает хихикать и смотрит в телевизор. – Просто не нравятся мне такие как твой Никита. На хрена он тебе сдался? Смотри, смотри, сейчас будет нокаут!

Я невольно поворачиваюсь к экрану. Артём бьёт соперника по голове, тот округляет глаза, как будто очень удивлён, потом закатывает их и падает уже без сознания. Прежде чем судья успевает заслонить побеждённого, Артём успевает плюхнуться рядом с ним на колени и наносит ещё несколько ударов по беспомощно болтающейся голове. Это выглядит жестоко.

– Зачем? Зачем он добивает, он же уже упал? – не выдерживаю я.

– Не может остановиться. Азарт, понимаешь? С каждым ударом он понимает, что сильнее. Хочется убеждаться в этом ещё и ещё.

Я снова сажусь на край кровати и смотрю, как Артём носится по рингу, победно вскидывая руки. Он выглядит безумным от радости.

– По-моему, сила в самоконтроле, – тихо говорю я.

– Что?

Я поворачиваюсь к нему:

– Сила – в самоконтроле, мне так кажется.

Он смотрит на меня, и ухмылка снова трогает его губы. Я отворачиваюсь и молча смотрю в экран. Я думаю про Ирину. Я бы так хотела оказаться на её месте хотя бы на несколько часов. Я ненавижу её, но она… она в тысячи раз сильнее меня. Если бы я смогла победить её – вся моя жизнь перевернётся. Только у меня нет никаких надежд на это. Как я смогу доказать, что сильнее её? Больше зарабатывать? Получать больше внимания от мужчин? Увести у неё Лёшу… Даже не знаю, что в этом списке самое несбыточное.

Как же всё это надоело! Я только мечтаю, а делать – не делаю. Нужно переступить через себя.

– Почему всё время надо что-то преодолевать? – я даже удивилась, что задала этот вопрос вслух.

– Да потому что тогда ты живёшь. Это же азарт – узнать, на что ты способен. До какого предела можешь дойти. Вот именно ты сам, конкретно ты. Кому-то зубы почистить очень трудно, потому что у него от рождения рук нет. А у кого-то и руки, и ноги, и хлеб с маслом – а он сидит на месте, старается всё как попроще. Скучно, – заключает Лёша.

В принципе, он попал в точку. Я опять вспоминаю свои мысли по поводу моей будущей жизни. И эта жизнь настолько продумана наперёд, выстроена так ровно, что можно уже отсюда, с моего сегодняшнего дня увидеть свет в конце туннеля. А ведь так хочется что-нибудь такое выкинуть… чтобы всё разом перекрутилось. Делать так, как хочется сейчас, а не чтобы сберечь свои никчёмные планы. Вот захотела поцеловать его – и поцеловала. И не думать о последствиях.

Мы с Лёшей молчим и смотрим друг на друга. Это уже как-то даже неприлично. Но я никак не могу оторваться…

Сверху опять начинают сверлить соседи. Мне кажется, что вибрация расползается по всем стенкам нашего старого дома. Стеклянные вазочки на окне подползают друг к другу и встречаются, бьются, звенят от беспрерывного трения. Звуки раздражают, отвлекают от собственных мыслей. Лёша увеличивает громкость телевизора и снова замирает на нём взглядом. Я отворачиваюсь вслед за ним к экрану. Мне как-то неспокойно на душе. Но не от разнородного шума, а от того, что диалог так внезапно прервался. Мне казалось, что мы нашли общий язык, но то, как быстро он переключился на телевизор, создаёт впечатление, что он ничего особенного не вкладывал в свои слова. Наверное, он мог бы сказать их кому угодно, не обязательно мне.

Внезапно затихает звук сверла, и телевизор, пискнув, гаснет. Комната опрокинута во мрак.

Я слышу, что он садится на край кровати, и наверняка теперь он ближе, чем я могу представить себе. Кровать немного проседает подо мной, но потом снова поднимается.

– Не уходи, – вдруг выпаливаю я.

– В смысле?

– Я…я боюсь темноты, – нагло вру я.

– Я и не собирался. Что, у тебя эта, как её, фобия, или так?

– Не знаю.

– Ну, ты не начнёшь визжать и носиться по комнате в истерике? А то была у меня одна такая. Дурная. Как паука увидит, всё вокруг посшибает, – он смеётся. – Бежит, руками сама себя бьёт, дёргается. Я угорал, не мог удержаться. Эй? Ты ещё здесь?

– Да. Нет, я не такая. Просто будь рядом, они сейчас включат.

– Ладно, – он садится. Кровать снова проседает. Он такой тяжёлый. Мне так хочется прижаться к нему, такому сильному и крепкому, хочется, чтобы он повалил меня на кровать, придавил собой, ощутить тяжесть его тела на себе. Сейчас, в темноте.

– Можно…? Можешь взять меня за руку? – прошу я.

Он нащупывает ладонью мою коленку, я вздрагиваю от неожиданности. Быстрым движением находит мою руку, сжимает её, и кладёт между собой и мной. У меня внутри всё дрожит от незнакомых ощущений. Всё кажется таким новым, как будто я в первый раз держусь за руку с человеком противоположного пола. Пальцы короче, крепче, сильнее, чем у Никиты, кожа на них грубая, с зазубринами у края ногтей. У него невероятно горячие пальцы. Мне хочется немного ослабить его напор, взяться так, как удобно мне, и одновременно изучить его ладонь. Но вспыхивает свет. И он тут же отпускает меня.

Снова укладывается на подушки. Вообще ничего не почувствовал. Как-то обидно даже. Ну и ладно. Мне не хочется шевелить рукой, которая так и осталась в том положении, будто его ладонь ещё обхватывает меня. У меня странное ощущение, что я украла что-то. Хозяин не заметит, для него это пустяк, а для меня бесценное. И мне хочется скорее убежать отсюда, остаться одной, и достать эту вещицу из кармана, и разглядеть её как следует.

– Я пойду выпью чаю, тебе налить? – предлагаю я.

– Нет. Спасибо, – снова вытягивает он вежливое слово.

Выхожу на кухню, включаю чайник. И впадаю в оцепенение. Я чувствую какую-то неудовлетворённость. Какое-то странное желание разворачивается у меня в груди, под самым сердцем; трепыхается, словно мотылёк, вылупившийся из кокона. Он подёргивает крылышками, которые сейчас похожи на маленькие измятые клочки истлевшей бумаги, и вот, прямо на глазах они превращаются в гладкие, блестящие веера. И он делает первый взмах. И ветерок от них проскальзывает в мою кровь, мчится вместе с ней вверх, к моему мозгу. Моё тело скованно, вытянуто, я закрываю глаза от накрывшего меня ощущения. И не могу прочитать собственную мысль, будто вижу её сквозь непромытое стекло. Да что же это? Я думаю о другом мужчине, стоя в Никитиной кухне. И мои чувства от этого настолько отграничены от стыда и моральных принципов, что даже не по себе. И ещё больше не по себе от того, что тот самый мужчина находится в соседней комнате…

У меня от него уже остался шрам. Я провожу рукой от правой ключицы вниз, вдоль саднящего выпуклого пореза, который никак не хочет заживать; веду к груди, пока подушечка пальца не натыкается на взбухший сосок. Если бы не Лёша, этого бы не случилось. Если бы не он, на меня бы не напали. Не он резал меня. Но эта рана будет первым пунктиром после его имени в моей жизни. Так началось к нему моё чувство.

– Твою мать! Какой мудак сюда это поставил?!

Я забегаю в комнату. По паркету растекается мутная вода из опрокинутого таза. Серая тряпка распласталась между Лёшиными ногами. Я поднимаю глаза на его лицо. Он в ярости.

Я совсем забыла убрать таз с водой. Как раз мыла под кроватью. И они приехали. Просто задвинула его к стенке, чтобы не видно было из коридора. Я же не знала, что он останется здесь. Зачем он вообще туда пошёл? Боже, он хотел поближе разглядеть мою картину на стене…

– Прости, – молю я. – Прости меня, пожалуйста.

– У меня все носки мокрые.

– Давай посушим их на батарее.

– Да?! Спасибо! – Лёша отступает на сухой пол.

– Как… как тебе помочь? – я делаю шаг к нему, замираю.

Он начинает с брезгливостью скатывать с себя носки. Подхватывает их большим и средним пальцами за резинку у щиколотки и что-то ищет взглядом.

– На кухне батарея лучше работает. Давай я отнесу их туда, – делаю к нему ещё один робкий шаг.

– Я сам, – рычит он. – Здесь повешу.

Подходит к подоконнику. Раздвигает шторы. Там моя картина. Посмотри на неё. Пожалуйста!

Лёша ничего не замечает. Раскладывает носки на острые рёбра батареи. Небрежно задвигает одну штору.

Я слышу, как открывается входная дверь. Они вернулись. Сейчас я увижу Никиту. Как я посмотрю ему в глаза? У меня такое чувство, что я уже изменила ему.

Никита появляется с пакетами на пороге комнаты.

– Сделай мне чай, пожалуйста. И если тебе не сложно, закинь мёда. Кажется, я опять простудился…

Я даже поднять на него глаза не могу. Но я ведь ничего не сделала!

– Ир, будешь чай? – Никита оборачивается в коридор.

Она выходит из-за угла, с телефоном у уха.

– Он абсолютно некомпетентен. Он не справляется. Во-об-ще. Ты слышишь, о чём я говорю? – Она перекрывает ладонью трубку и, проигнорировав вопрос о чае, говорит: – Я поехала, пока-пока, – и снова исчезает в коридоре, продолжая телефонный разговор уже на повышенных тонах: – Ты что – идиот? Какая мне разница? Этот старый пердун уже непригоден. Кто вообще додумался брать на такую должность человека предпенсионного возраста. Уму непостижимо! Мне нужен новый программист, новый во всех смыслах. И если… – её голос исчезает за входной дверью, как только та захлопнулась. Но в квартире до сих пор стоит какой-то фантомный гул. Воздух будто звенит от этого дребезга.

Лёша так и замер босой в нашей комнате. Его голые короткие пальцы на ногах поджаты. Длинные, золотистые волоски у ногтей больших пальцев стоят дыбом.

Он вдруг вздрагивает, будто только сейчас Ирина хлопнула дверью. Шмыгает в коридор, задев Никиту плечом. Собрался за несколько секунд. Я видела, как его распахнутая куртка развевается, когда он выскакивает во входную дверь. Я закрываю её за ним на ключ и продолжаю стоять.

Никита обнял меня сзади. Я вздрогнула.

– Ты чего? – спрашивает он.

Я понимаю, что мне нужно остаться одной. Уйти от него. Я не люблю его.

– Мне нужно… – я высвобождаюсь из его объятий. Они противны мне. Я не могу понять, как можно будет лечь с ним сегодня в одну кровать. Все наши полтора года будто обрубили. В одну секунду он стал для меня чужим человеком.

– Что случилось? Куда ты?

Я так и не нашла оправдания. Я уже в коридоре, и спешно надеваю пальто.

– Я позвоню тебе, – я вырываюсь из тёплой квартиры на промозглую лестничную клетку, сбегаю по ступенькам и выталкиваю своё тело из подъезда в леденящую улицу. Воздух такой холодный, что кажется плотным, твёрдым, царапающим. Но мне нравится, что простое передвижение вынуждает меня прикладывать больше усилий, чем обычно. Даже дышать трудно. Будто сам воздух в инее, и острые льдинки царапают моё горло, когда я вдыхаю его.

Я бегу к шоссе, перескакивая через промёрзшие за сутки лужицы. Как быстро меняется погода в нашей стране. Как быстро обветшалые панельные дома бедного спального района сменятся стеклянными бизнес-центрами в этом городе. Как быстро может перемениться моя жизнь… Сейчас я чувствую то, что никогда не чувствовала.

Вижу впереди маршрутку у остановки. В куртке вибрирует мобильник. Наверняка Никита. Мог бы побежать за мной, если ему не наплевать. Оборачиваюсь по привычке – нет, его нет. Вот сволочь! Значит, не так уж он меня и любит. Его девушка ничего не объяснила и сбежала из дома, а он сидит себе на жопе ровно и в мобильник пальчиком тыкает.

– Катя! – я оборачиваюсь, и вижу Никиту. Вот идиот! Такой простодушный дебил, зачем он постоянно прогибается под меня? Достало! Такой хороший, что аж тошнит!

Машины мешают мне перебраться на другую сторону. Водителям насрать, что здесь пешеходный переход. Лучше пусть меня собьют, чем он меня догонит. Я напролом мчусь к остановке. Клаксоны гудят, визжат тормоза. Я проскакиваю, стучу по маршрутке, которая начинает движение. Водитель тормозит. И я, наконец, внутри. Я успела. Сбежала. А он – не успел. Даже не смотрю на него в окно.