Текст книги "Венецианское завещание"

Глава 9
Собственность – это свято

Маурицио Бартолли преподавал итальянский язык на курсе, где училась Дайнека. В университете все знали историю его любви. Влюбившись с первого взгляда в русскую, он, не задумываясь, покинул Италию и воссоединился с предметом своего обожания. Теперь вместе с женой Татьяной они были счастливыми родителями троих детей.

Маурицио был немногим старше Дайнеки, кроме того, среди студентов он слыл демократом. Все эти обстоятельства, а также то, что она имела пятерку по итальянскому, повлияло на их отношения, которые уверенно можно было назвать дружескими.

Дайнека и Маурицио сидели на откидных стульях в коридоре у дверей кафедры иностранных языков. Он вглядывался в развернутый лист.

– Невероятно! Похоже, это действительно купчая на дом в Венеции. Но как документ оказался у тебя?

– Он хранился в архиве моей бабушки.

– Послушай… – Мура (так его звала Дайнека) подозрительно долго изучал документ. – Ничего не понимаю. Ты сказала, что купчая хранилась у твоей бабушки. Получается, что эту ксерокопию сделали сто лет назад?

Дайнека не торопилась с ответом.

– Если не хочешь, не рассказывай, – разочарованно отступился он.

– Документ был похищен до того, как архив попал ко мне. Потом случайно… я нашла этот листок.

– Но кто же его похитил?

– Внук нотариуса, Костик Мачульский. Он тоже юрист, именно в его доме я обнаружила ксерокопию купчей.

– Почему ты не потребуешь, чтобы он вернул подлинник?

– Костик сбежал в Италию.

– Может быть, просто в отпуск?

– Нет, здесь дело посерьезней.

– Ты сообщила об этом в полицию?

– Но что я могу там сказать? Что существовал некий документ, которого я и в глаза-то не видела? К тому же Костика обвиняют в убийстве его подруги. – Дайнека задумалась. – Для чего ему эта купчая?..

– Для того, чтобы стать хозяином палаццо, – сказал Мура. – Неужели как юрист он не понимает, что нет никаких шансов получить наследство. Он не является членом семьи Эйнауди. – Маурицио изумленно уставился на бумагу. – Посмотри, контора поверенного располагалась в том же доме, на Калле Корона 4464!

Она с сомнением взглянула на сероватый лист.

– Как думаешь, купчая потеряла свою силу? Срок действия и все такое…

– О чем ты говоришь?! – воскликнул итальянец. – Это же La Proprieta Privata! Частная собственность! – И, утерев пот со лба, трагически прошептал: – У таких документов не существует срока давности. Это свято!

– Мура, мне нужно срочно ехать в Италию.

– Для чего?

– Я должна отыскать Костика. Ему необходимо вернуться в Россию как можно скорее, пока он не наделал глупостей. Заодно заберу у него подлинник купчей и верну ее кому-нибудь из потомков Екатерины Эйнауди.

– Le buone azioni non vanno mai perdute11
  Добрые дела никогда не пропадают даром (итал.).


[Закрыть]. Я помогу тебе. – Маурицио достал записную книжку, что-то написал, вырвал листок и отдал его Дайнеке. – Срочно вези документы. Здесь все, что требуется для поездки. Завтра же схожу в итальянское посольство и сделаю визу. И учти. – Он внимательно посмотрел ей в глаза. – Официальная цель твоей поездки – изучение итальянского языка во время каникул. Я знаю одну школу в Венеции, сегодня через деканат забронирую для тебя место. Теперь насчет этой купчей. Советую сходить в одно учреждение. Там ты получишь ис-чер-пы-ва-ющу-ю кон-суль-та-ци-ю!

Мура расплылся в довольной улыбке. Он обожал мудреные русские слова и получал огромное удовольствие, когда выговаривал их без единой ошибки.

Глава 10
Исчерпывающая консультация

Не сомневаясь, что это именно тот дом на Садово-Спасской, Дайнека вдавила кнопку звонка, расположенную рядом со входом в подъезд. Из динамика раздался голос охранника:

– Слушаю…

– Мне нужно войти. Агентство «Каза Итальяна».

Раздался механический щелчок, дверь приоткрылась.

– Проходите, второй этаж.

Облицованные «камнем» стены, обычные лестничные марши. У входа на этаж сидел охранник.

– По какому вопросу? – Он посмотрел на нее скорее нейтрально, чем дружелюбно.

– По вопросу… – Дайнека не могла подобрать подходящего слова. – В общем – консультация.

– Проходите, в холле на ресепшене вас направят.

Щелчок – и дверь распахнулась. Войдя в нее, Дайнека удивилась четкости, лаконичности и отлаженности процесса. Еще больше она удивилась, когда, подойдя к стойке, услышала от красивой длинноволосой девушки:

– Здравствуйте. – Последовала милая улыбка. – Консультация какого рода вам нужна?

«Уже все знает», – восхитилась Дайнека, а вслух произнесла первое, что пришло на ум:

– Юридическая.

– Вторая дверь направо.

Дайнека пошла к двери, на которую указала девушка. Она распахнулась, перед Дайнекой стоял улыбающийся мужчина, лысоватый, крепкий и невысокий. Гостеприимным жестом он пригласил ее войти.

– Здравствуйте, – сказала она. – Мне нужно посоветоваться, вернее, чтобы вы мне посоветовали… – И, совсем запутавшись, выпалила: – В общем, мне нужно знать, что вы скажете по поводу одного документа!

– Слушаю вас, рассказывайте… – Мужчина посмотрел ей в глаза и предложил сесть.

Они сели.

Дайнека открыла сумочку, достала ксерокопию купчей и положила на стол. Юрист развернул бумагу и прочитал ее. Потом поднял глаза:

– Откуда это у вас?

– Я бы не хотела говорить. Долго объяснять. Скажите только…

– Понимаю… – нетерпеливо прервал ее мужчина, постукивая пальцами по столешнице. – Вы хотите знать, сможете ли вступить в права собственности?

– Нет. – Дайнека смотрела в его глаза, слегка затемненные стеклами очков. – Нет. Я только хочу выяснить, не утратил ли этот документ своей силы.

– Ах, вот как! – Мужчина откинулся на спинку кресла. Сделав паузу, он вглядывался в Дайнеку, слегка прищурившись, и всем своим видом вопрошал: «Что ты за птица?»

Дайнеке не понравилось это откровенное разглядывание, и она с вызовом спросила:

– Вы можете ответить на мой вопрос?

На смену любопытству пришло удивление, мужчина отвел глаза и, минуту помолчав, спросил:

– Насколько я понимаю, вы унаследовали этот документ?

– Да.

– Должен вас огорчить – это всего лишь копия.

– Я знаю.

– Нет-нет… Вы не поняли меня. Ксерокопия сделана не с подлинной купчей, а уже с ее копии.

– С чего вы это взяли? – растерялась Дайнека.

– А вот, взгляните-ка сюда… – Юрист достал из ящика стола лупу и приблизил ее к бумаге. – Здесь, в углу листа, едва заметные буквы, это факсимильное тиснение.

– В… а… р… гу… – медленно прочитала Дайнека, склонившись над документом.

– Мне встречалась подобная марка бумаги, ее часто использовали юристы дореволюционной России. «Невская фабрика братьев Варгушиных».

– Что это значит?

– Минуточку, я еще не договорил… – Он указал на другой край ксерокопии. – А вот здесь – уголок штампа, какие обычно использовали присяжные поверенные. Российские присяжные поверенные, – со значением уточнил юрист. – И, наконец, почти незаметные цифры. Это дата снятия копии. Видите? Третье февраля тысяча девятьсот семнадцатого года. Как раз перед самой революцией. Думаю, именно это досадное недоразумение, я имею в виду революцию, помешало вашим предкам своевременно вступить в права собственности.

– Вы хотите сказать…

– …что ксерокопия снята не с подлинника, а с копии купчей, которая выполнена в России в тысяча девятьсот семнадцатом году на бумаге, произведенной «Невской фабрикой братьев Варгушиных». Вот что я хочу сказать. И ничего больше.

– Значит…

– …а это значит… – юрист снова перебил ее, – что копия, которую вы унаследовали, не имеет никакой юридической силы. У вас нет никаких шансов. По чести сказать, я весьма скептически отношусь к подобного рода документам. Все это – дела давно минувших дней. Боюсь, ничем не смогу вам помочь. Сожалею…

Когда Дайнека оказалась на улице и услышала за спиной щелчок закрывающегося замка, она испытала странное облегчение.

В машине по дороге домой постаралась собрать воедино все, что произошло после смерти бабушки. В действительности дело не стоило и выеденного яйца. Немного приобрел Костик Мачульский, стащив документ.

От раздумий ее отвлек телефонный звонок.

– Дайнека!

Она узнала голос Вешкина.

– Номера пробил? Подожди, найду на чем записать…

– Машина числится в угоне, так что тю-тю твоя сумочка. Но звоню не за тем. Тамара что-то в архиве раскопала.

– Уже поздно…

– Она ждет тебя в вестибюле. Говорит – настоящая бомба!

Глава 11
Простите, что я сгубил вас

Освещение главного вестибюля было притушено, большинство сотрудников архива уже разошлись по домам. Тамара сидела на стуле рядом с вахтером. Увидев Дайнеку, подбежала и схватила ее за руку.

– Пойдем! Я тебе такое покажу… – Она обернулась к охраннику: – Петрович, мы ненадолго.

– Да по мне хоть до утра, – ответил тот.

Когда они поднялись наверх в уже знакомую темную комнату, Тамара куда-то вышла, а затем вернулась. В ее руках была синяя папка с веревочными завязками.

– Что это? – спросила Дайнека.

– Дело о самоубийстве Николая Михайловича Бережного. Я нашла его в архиве Главного жандармского управления. Там есть интересные документы, например протокол осмотра квартиры, рапорт следователя сыскного отделения и заключение судебной лаборатории.

Она положила папку на стол. Некогда белый лист, наклеенный на картон, был пропечатан черным словом «Дело». Ниже выцветшими чернилами выведено имя Николая Бережного.

Тамара вышла из комнаты и прикрыла за собой дверь. Дайнека даже не заметила ее исчезновения. Она открыла папку…

Из первых страниц дела явствовало, что жандармским управлением было проведено дознание по обнаружению следов преступления.

Дайнека переворачивала листы с отчетами и протоколами. Некоторые документы лишь просматривала, другие тщательно перечитывала.

В протоколе осмотра квартиры нашла упоминание о том самом рояле «Блютнер», от которого остался один сертификат. На нем «при осмотре помещения были обнаружены следы оттисков кожных линий пальцев». Здесь же – фотография судебно-фотографической лаборатории. Снимок оказался удивительно хорошего качества: черный бок рояля с отпечатками пальцев и ладони… Дайнека разволновалась так, что невольно прослезилась. Перенесшись на сто лет назад, она очутилась в доме своих предков.

В верхнем правом углу фотографии виднелся край белой салфетки с цветочным орнаментом. Приглядевшись, она различила рисунок – розы.

На салфетке в рамке стоял портрет темноволосой женщины в меховой горжетке.

Вслед за тем ей попался рапорт на имя начальника сыскного отделения. В нем следователь по фамилии Жулебин писал:

В ходе дознания и в результате осмотра дома художника Бережного вскрылся целый роман, который в существенных чертах заключается в следующем. Будучи пансионером Петербургской Императорской Академии художеств, в 1898 году Николай Бережной отправился сначала в Вену, потом в Париж, Флоренцию и, наконец, в Венецию, где прожил около двух лет. С самого приезда своего в Венецию он сошелся близко с баронессой фон Эйнауди, Екатериной Алексеевной, женой венецианского аристократа, героя Итало-Абиссинской войны, отличившегося в битве при Адуа.

Несмотря на свою молодость, Николаю Бережному удалось завладеть если не сердцем, то, по крайней мере, интимным вниманием баронессы. Когда началось их сближение, неизвестно. В его архиве было найдено письмо, помеченное ноябрем 1901 года, от некой Натальи Петровны Мещерской, в котором она обвиняет Бережного в том, что он погубил Екатерину Алексеевну. Она прямо указывает на баронессу как на женщину, «игравшую цветами супружеской неверности, заставившую недоверчиво глядеть на всю прекрасную половину рода человеческого». «Вы убили душу Екатерины Алексеевны, – пишет Мещерская, – растерзали сердце, помрачили ее мозг – и все-таки вам мало: нужно еще и телу вред причинить!» Кроме страстных словесных обвинений, в том же письме Мещерская сообщает, что баронесса больна.

Родственники погибшего утверждают, что по получении этого письма Бережной был занят одною только мыслью, даже художества не шли на ум.

Свидетели рекомендовали погибшего как человека вспыльчивого, с неустойчивой психикой и способного на крайности.

Принимая во внимание тщательное медицинское освидетельствование тела Николая Бережного, вынесено решение о том, что это самоубийство, и дело следует закрыть в законном порядке.

Вместе с тем стоит отметить, что в показаниях дворника Феофанова фигурировал некий таинственный человек, одетый «по последней европейской моде», который побывал в доме Бережного незадолго до его самоубийства. Подтверждения тому не найдено, личность вышеупомянутого не установлена.

К сему прилагается предсмертная записка, адресованная баронессе Эйнауди.

Дайнека перелистнула рапорт.

Вот что написал Николай Бережной перед смертью:

1901 г. Декабря 19. Москва.

Ежели бы я не написал Вам, то, верно, сошел бы с ума. Стыжусь и каюсь только в одном, что уехал, не простившись и не повидавшись с вами. Повторяю и сейчас – я буду любить Вас вечно.

Никогда еще со мною не случалось такого, как в тот вечер, когда мы объяснились – Вы возражали, а я раздражался. Простите меня! Вспылив, я, кажется, поступил очень дурно.

Как Вы не можете понять простой вещи, что для любви не надобны ни логика, ни правда, а надобно просто любить…

Мне хотелось умереть, когда Вы прогнали меня прочь, хочется умереть и теперь. Надежды на счастье рухнули, не нужно мне жизни ни счастливой, ни несчастной.

Простите, что я сгубил Вас.

Я показался Вам не тем человеком.

А какой я на самом деле, это знаю только я и Бог.

Прощайте. Н. Бережной

Дайнека закрыла папку и вдруг заплакала.

Глава 12
Второе письмо

Автомобиль бесцельно колесил по темным московским улицам. Дайнека не спешила ехать домой.

Теперь она знала – история Николая Бережного и баронессы фон Эйнауди – это драма большой любви. И было грустно оттого, какую трагическую развязку она имела.

Одно непонятно: при чем здесь купчая и как она попала в Россию?

Так или иначе, Костику наверняка стало известно, что это только копия. Возможно, о существовании документа узнал еще кто-то, и этот человек мог ошибаться или не знать, что в руках Костика вовсе не оригинал.

«Так можно додуматься до чего угодно», – остановила себя Дайнека. Однако мысли о купчей не оставляли ее…

Если есть копия документа, то где-то существует оригинал. В семнадцатом году он находился в семейном архиве Бережных, но куда делся потом? Дайнека вспомнила слова пана Стани́слава:

«Это не весь архив. Часть его была утеряна еще во время эвакуации, по-видимому, осталась в брошенном доме».

Дайнека свернула на незнакомую улочку. Она не знала, где находится, но продолжала ехать дальше: хотелось во всем разобраться, отследить цепочку событий.

Итак, после революции купчая хранилась в семейном архиве. Потом была война. Тогда, в сорок первом, в эшелон разрешалось взять только предметы первой необходимости, одежду и постель. Все, что можно было связать в узлы. Именно так рассказывала бабушка об эвакуации.

Дайнека вдруг представила все так ясно, будто видела: маленькая Лиза идет вслед за матерью на чердак. Та что-то прячет в тайник, а когда уходит, девочка кладет туда же свою куклу.

Легко предположить, что куклу не посчитали предметом первой необходимости. Но что прятала ее мать? Напрашивался единственный ответ – память, ту часть архива, которая не могла пригодиться в эвакуации и касалась только одного человека, которого к тому времени не было в живых. Теперь Дайнека была уверена, бумаги Николая Бережного хранились в тайнике на чердаке бабушкиного дома.

И в тот момент, когда она вплотную приблизилась к разгадке, у нее зазвонил телефон. Она неохотно оторвалась от своих мыслей.

– Слушаю, папа.

– Здравствуй, доченька. Свяжись с паном Стани́славом и узнай, не оставил ли я в доме кожаную папку, в ней была моя записная книжка. Я без нее как без рук.

– Его еще не выписали из больницы.

– Тогда поговори с сыном.

– Он в отъезде.

– Какая досада… Ладно, приеду – сам разберусь.

– Когда ты возвращаешься в Москву? – осторожно поинтересовалась Дайнека.

– Через две недели, не раньше. Здесь, в Нижневартовске, сильные морозы. Как там у вас?

– Почти весна…

– Не вздумай одна ехать в Брянск, – сказал отец перед тем, как положить трубку.

Он слишком хорошо знал свою дочь, ведь именно так она и собиралась поступить.

Дорога до Брянска заняла без малого пять часов.

Сначала Дайнека заехала в больницу к старику Мачульскому, там ей категорически отказали в посещении, ссылаясь на то, что она не является близкой родственницей, а лишнее беспокойство больному ни к чему.

С этим трудно было не согласиться. К тому же полученный отказ избавлял ее от необходимости рассказывать старику, что случилось с его внуком.

Из больницы она сразу направилась на улицу Куйбышевскую.

В доме было пусто и холодно. Дайнека не стала проходить дальше кухни. Оставив сумку на подоконнике, поднялась наверх.

В прошлый раз она не разглядела, как сильно захламлен чердак. Хлам имел более позднее, послевоенное происхождение. Здесь хранились коробки из-под телевизоров, колченогие журнальные столики, несметное количество журналов «Наука и жизнь», дырявые ведра и корзины с оторванными ручками.

Теперь ей предстояло найти тайник. Она попыталась представить, какое место выбрала бы сама. Заглянув во все мало-мальски заметные щели перекрытий, она переключила свое внимание на дощатый бордюр, опоясывающий чердак по периметру. Вероятно, это сооружение являлось конструктивной деталью, предназначенной для крепления кровли.

Метр за метром Дайнека продвигалась вдоль невысокого бордюра, ощупывая каждую доску. Состарившаяся темная древесина была сухой и совершенно не подвергалась гниению. Благоприятный температурный режим и хорошая вентиляция сыграли решающую роль в деле ее сохранности.

Иногда ей чудилось, что за досками что-то есть, но всякий раз это оказывалось куском старой газеты или засохшим кленовым листом.

Спустя полтора часа, завершив обследование, Дайнека вернулась на то место, с которого начала. Присев на шероховатый бордюр, она еще раз осмотрела чердак и вдруг обратила внимание на то, что бордюр повсюду примыкает к кровле, не имея горизонтальной поверхности.

«Тогда на чем сижу я?» – спросила она себя и немедленно вскочила на ноги.

У торцевой стены чердака на протяжении двух метров бордюр был другой формы, а именно: имел горизонтальную поверхность из широких досок. Взявшись за ту, на которой только что сидела, Дайнека потянула ее и с легкостью вынула из пазов.

Она обнаружила незаполненное пространство и, ощупав его изнутри, достала небольшой предмет, завернутый в кусок полотна.

Следующим ее трофеем стала старинная жестяная коробка.

Присев на корточки, Дайнека развернула полотно и увидела потемневшую от времени куклу. Ее тряпичное тельце изрядно подгнило. Торчащие сквозь разошедшиеся швы клоки серой ваты взывали к жалости, а потрескавшееся лицо куклы было по-человечески печальным. Дайнека прижала ее к груди. На глаза навернулись слезы. Ей вспомнилась бабушка, которая так и не успела увидеть свое сокровище.

«Если бы я приехала к ней раньше, как обещала, то успела бы достать куклу…»

Когда Дайнека справилась с эмоциями, она бережно завернула находку и взялась за жестяную коробку. За семьдесят лет пребывания на чердаке та неплохо сохранилась. Перламутровая с желтизной краска потрескалась только на закругленных углах.

Дайнека открыла коробку. Внутри увидела пачку бумаг, любовно перевязанную голубой атласной лентой. По всему было видно, что это очень старые письма. Только так и могла выглядеть сокровенная переписка двоих, хранительница большой любви.

Не сразу решившись заглянуть в чужую тайну, она долго сидела на корточках. Потом, убедив себя, что имеет на это право, тихонько потянула за край выцветшей голубой ленты…

Догадка полностью подтвердилась. Эта часть архива действительно принадлежала Николаю Бережному.

Разложенные бумаги притягивали и завораживали, подчиняя себе ее мысли.

Сверху лежал розовый почтовый конверт, похожий на тот, который она уже держала в руках. Отправительницей значилась все та же баронесса Екатерина фон Эйнауди.

Среди писем попадались бумаги, которые ни о чем ей не говорили. Какие-то финансовые документы, написанные от руки. В них повсюду мелькала буква «ять».

Наконец Дайнека увидела плотный лист дорогой бумаги, шелковистой и переливчатой, с золотым тиснением букв. В верхней части был расположен двухглавый российский герб, далее – огромными буквами выдавлено слово «ДИПЛОМЪ».

Из текста следовало, что диплом вручался студенту Петербургской Императорской Академии художеств – Николаю Михайловичу Бережному, вместе с малой золотой медалью за картину «Венецианские видения».

Дайнека взяла в руки розовый конверт и, когда вынимала два сложенных листа бумаги, почувствовала, что там лежит еще что-то. В коробку упал золотой медальон. Тонкая цепочка извилистой змейкой заструилась вслед за ним. Несмотря на внушительный размер, украшение оказалось неожиданно легким. Она нажала на рычажок, и медальон распахнулся, открыв взгляду миниатюрный портрет темноволосой женщины. На внутренней стороне крышечки узорчатой вязью была выгравирована монограмма латинскими буквами – «ЕЕ».

– Екатерина Эйнауди… – прошептала Дайнека, вглядываясь в портрет красавицы.

Вьющиеся, зачесанные назад волосы, грустный взгляд карих глаз.

Несомненно, это была она. Дайнека закрыла медальон и повесила его на шею. Потом развернула письмо.

1901 г. Ноября, 12. Венеция.

Милый Николай Михайлович, чувствую необходимость написать Вам хоть словечко.

Вы, верно, упрекаете меня в жестокости и холодности к Вам. Теперь, когда Вы так далеко и я не опасаюсь Вам навредить своею любовью, мне просто и легко сказать, что я по-прежнему Вас люблю.

Нынче я знаю, что анализировать этого нельзя, потому как невозможно разорвать фантастическую преграду, существующую между нами. Все возможные причины нашего воссоединения проходят перед моим мысленным взором, и ни одна не находит пощады перед ним. Препятствие непреодолимо, мое положение не дает оснований для этого союза.

В последнее время думая о своем чувстве, я стыжусь того, что Вы моложе на десять лет. Дай Бог, чтобы в Вас было то же самое чувство.

Вы спросите меня, отчего я отослала Вас прочь? Извольте: из опасения, что Вашей жизни грозит опасность.

С недавнего времени в нашем доме появился весьма неприятный господин. В Венеции он известен как авантюрист, человек опасный и с покладистой совестью. Однако и это не все из его «добродетелей».

Случайно подслушанный разговор мужа с ним дал мне уверенность в том, что на Вашу жизнь готовилось покушение. Именно поэтому я сделала все, чтобы спасти ее.

Нынче я очень слаба. Не могу не сообщить, что прошлым месяцем разрешилась сыном, которого назвала Николаем. Как Вы можете догадаться – он Ваш. Из опасения за его жизнь мужу сказали, что ребенок умер при родах. Верная мне женщина передала малютку в приют Святого Николая, что на юге Италии в городе Бари. Ах, если бы Вы знали, как я страдаю в разлуке с ним! Возможно, я больше не увижу его никогда…

Для меня так естественно помнить о Вас только хорошее, что я совершенно уверена: если со мной что-то случится, Вы сумеете позаботиться о нашем сыне.

На прошлой неделе была в Вашем доме. В комнате все стоят Ваши картины. Видела свой портрет. Вы, верно, писали его по памяти, так отчего же не показали мне раньше?

Признаюсь, что выше моих сил было видеть, что в этом доме живут люди чужие. Оттого я купила его. Надеюсь, что когда-нибудь там станут жить два самых дорогих для меня существа – Вы и наш сын Николай. Купчую высылаю Вам, Николай Михайлович. К письму прилагаю медальон, Вы все о нем знаете…

Душа моя плачет и рвется туда, где Вы. Мне невыносимо думать, что Вы уехали не простившись.

Бог Вам судья.

Прощайте, Ваша Екатерина Э.

Дайнека поднялась с коленей. Она пыталась осмыслить то, что сейчас узнала.

Первое – у Николая Бережного и баронессы Эйнауди был сын. А это значит, что в Италии живут его потомки.

Второе – по предположению Екатерины Алексеевны, барон Эйнауди замышлял убить Николая Бережного. И счастливо избежав смерти в Венеции, тот сам приговорил себя к ней в Москве.

В коробке оставался еще один конверт. Пробежав глазами адрес и фамилию отправителя, Дайнека поспешила достать небольшой листок, на котором было всего несколько строк:

Сударь, хотя Вы и не заслуживаете того, но вот Вам вся правда – сообщаю, что баронесса Екатерина Алексеевна умерла и похоронена на кладбище Святого Михаила Архангела.

Наталья Петровна Мещерская

Еще не осознанная догадка заставила Дайнеку тщательно осмотреть оба конверта. Согласно почтовым отметкам, оба письма пришли почти одновременно, но уже после гибели Николая Бережного. А это значит…

«А это значит, что он так и не узнал о рождении сына и смерти любимой женщины».

Дайнека не могла совладать со своими чувствами, она готова была зарыдать, как вдруг вспомнила о бумаге, которую нашла в конверте вместе с письмом баронессы.

«Купчую высылаю Вам…» – писала она.

Даже не развернув второй лист, Дайнека знала, что это оригинал купчей. И это действительно был он.

Несмотря на потрясение, которое Дайнека испытала, обнаружив тайник, что-то определенно мешало ей. Прислушиваясь к себе, она пыталась понять, что здесь не так. Несмотря на отсутствие видимых причин, она вдруг почувствовала, что сейчас ею запущен страшный механизм, который невозможно контролировать.

Не отдавая себе отчета, она подошла к чердачному окну и увидела, как к дому подъезжает автомобиль «БМВ». Из него вышел мужчина и направился к крыльцу. Схватив коробку и куклу, Дайнека стремглав кинулась вниз.

В замочной скважине заскрежетал ключ…

У нее хватило времени только на то, чтобы забрать сумку и, распахнув окно, выскочить во внутренний двор. Там она перелезла через забор и бросилась к своей машине, которую, слава богу, оставила немного поодаль. Распахнув дверцу, села и резко повернула ключ.

Отъезжая, чуть не сбила выбежавшего из дома мужчину в круглых очках, который походил на сжатую пружину: собранный и готовый к действию. Было очевидно, этот день ничем хорошим для нее не закончится. И уже сегодня ее ждут крупные неприятности.

Увидав, как мужчина побежал к «БМВ», Дайнека поняла, что предстоит уходить от погони и ей бы очень пригодился вертолет.