Текст книги "Страсти Евы"

«Дамы и господа, добро пожаловать в рай проклятых!» − переступаю я порог обители вседозволенности без каких-либо стеснений и запретов. По случаю дня Всех Святых к моему идеально скроенному черному костюму и снежно-белой рубашке подобран алый шелковый галстук и золотые запонки с рубинами. Мой внешний вид на миллион долларов, но сам я мрачнее тучи: настолько зол, что готов послать ко всем чертям хэллоуинскую вечеринку. Однако два последних месяца я вкалываю на работе и днем и ночью. Мне необходимо снять с себя напряжение, иначе бесконечные проблемы поглотят меня целиком.

Традиционное выходное времяпровождение не добавляет мне положительных эмоций. Без настроения я поднимаюсь к себе в «штаб-квартиру» − фешенебельную вип-комнату на втором этаже за зеркальным отражением. С обратной стороны кривое зеркало служит иллюминатором в ночной мир нескромно трясущих телесами обитателей Клуба.

Моя свита давно прибыла по месту требования. «Взбодренная» коксом Белинда и две проплаченные элитные близняшки потягивают из соломок напитки. Поддатая секретарша Крестовичей забавляется групповым сексом с шефами на двуспальном горизонтальном рабочем месте. Изнанка женской половины свиты весьма примечательная. Адепт Ольга Петрова держится сама по себе и не вступает в контакт ни с кем, кроме покровителей. Адепт Белинда Моро презирает всех, включая мой женский конвейер, но потакает любой моей прихоти. Она не гнушается одноразовыми жрицами любви, поскольку поставила перед собой четкую задачу: слияние с правящей династией. Для осуществления своего глобального замысла по обретению статуса жены мироправителя Белинда не побрезгует ничем. Вся в свою мать. Веками род Моро рождает коварных женщин.

Поступью главнокомандующего я вхожу в вип-комнату. Согласно избитому сценарию я пожимаю руку бармену и посвящаю заготовленную обезоруживающую улыбку рыжеволосому дуэту, желающему ломануться наперегонки за денежным мешком. Откровенно говоря, влажными взглядами и раболепием со стороны слабого пола я в определенной мере пресыщен, и не мои проблемы, что меркантильные создания легкомысленно относятся к нутру идола. Увы и ах, чистая поверхность прикрывает жирные слои уродства и грязи.

Другая прописная истина − условные единицы снимают любые ограничения в продажном мире. Товарно-денежные отношения сводятся к взаимовыгодному обмену: щедрое финансовое вознаграждение за качественные сексуальные услуги. Коль скоро моральная сторона вопроса никого из присутствующих не волнует, так к чему разыгрывать сентиментальные прелюдии. К чему все это ненужное лицемерное ханжество грешнику, который в своих беспробудных любовных похождениях бесчинствует денно и нощно из раза в раз с новой доступной женщиной, чье имя он даже не удосуживается узнать. Воистину не стоит сотрясать воздух пустой демагогией. Голое совокупление без эмоций способно удовлетворить лишь телесный голод.

Вследствие всего вышесказанного большинство благонравных отцов семейств непременно ринулось бы порицать меня за развращение института брака, их примерные благочестивые женушки принялись бы уличать в циничном полигамном воззрении и растлении несчастной добродетели. Лично для меня в «исконно праведном» образе жизни нет ничего противоправного и противоестественного. Траханьем со шлюхами я всего лишь избавил себя от обязательств и другой розовой мишуры, от которой рябит в глазах, когда кто-нибудь начинает требовать от меня клятвы в вечной любви. Ритм моего сердца функционирует в штатном режиме: частота шестьдесят − восемьдесят ударов в минуту. Спрашивается, ради кого нести на себе крест образцового семьянина? Ради кого отрекаться от «исконно праведного» образа жизни?

При виде меня Белинда вызывающе намекает на доступ к телу отточенным годами рафинированным взглядом киноактрис.

− Где ты п'ропадал? − проливается ее тонкий голосок смесью меда с мальтийским ядом. − Я заждалась тебя.

Я тянусь к графину с водкой, оставаясь безразличным ко всем ее высказываниям. Никогда и не перед кем я не отчитываюсь. Чертовски раздражает, что эта честолюбивая женщина никак не вдолбит в свою пустую голову наказ: держать рот закрытым и открывать по щелчку. Роль Белинды в моем контракте максимально подробно прописана − она получила все, что хотела. Но в случае ослушания вернется к исходной позиции. Воистину было неудачной идеей притащиться на эту долбаную вечеринку.

− У тебя неп'риятности? − ненавязчиво предполагает Белинда.

Дамы и господа, делаем ставки: ее рот заткнется раньше, чем истечет запас терпения? Моя стопка снова пополняется водкой. Я выпиваю без закуски и разминаю шею круговыми движениями.

− Дело в долговом обязательстве? − никак не угомонится Белинда.

Воистину эта расчетливая женщина повредилась умом, коль скоро возомнила, что я сяду с ней за круглый стол переговоров, чтобы обсудить истекающее время выполнения моего долгового обязательства… Отринувшая правосудие, незнающая помилования, всенаказующая память − вот кто мертвый свидетель и бесхребетный судья моего несчастья. Снедающие изнутри голоса сковали мою изглоданную душу кандалами бессонных ночей, где есть только боль. День за днем гнойная язва все глубже и глубже въедается в мою кожу, но не смыть и не излечить склизкую проказу ни одним святым источником. Зловонная плесень объедает мне органы и кости, но не изобретены те лекарства, чтобы извести паразитирующую гниль. Поселившуюся во мне дьявольскую тварь не изгнать никакими распятиями мира. Мерзкая падаль отравляет мой организм, как чума, как удушливая вонь разлагающегося трупа, и не успокоится, пока не уничтожит всего меня целиком.

Отречься от долгового обязательства нельзя!

Я невольно рассчитываю количество дней до уплаты очередного кровного долга, и неизбежность загоняет меня в угол. В душе я места себе не нахожу, мечусь степным волком в неволе. Полыхающий внутри гнев не отображается на лице − внешне я сдержан и бесстрастен. Но гробовое спокойствие расползается по комнате и наводит на всех ужас. Мое время идет. Осталось совсем немного. И все же «немного времени» − лучше, чем ничего. Шанс найти выход из адова круга остается. Для меня не все кончено.

Занимаясь самоуспокоением, я опускаюсь в кресло и прикрываю веки, но моя мучительница пристраивается в ногах, ее проворная рука сально ползет по моей брючине прямо к пряжке ремня. Греховная сторона души жирным мазком перечеркивает во мне остатки морали. Огонь вожделения пожирает мою плоть и кровь. Раб собственных страстей от своей природы не убежит.

Да здравствует Госпожа Похоть! Извольте смиренно заголяться, дамы и господа, ибо против сжигаемой изнутри грязной похоти нет лекарств!

− Ты уже такой тве'рдый, − елейным голоском мурлычет Белинда, сжимая в ладони мой покорно пробудившийся член.

− Так займись делом, − резко скидываю я ее руку. − Ртом. Используй свой болтливый рот.

− Я все сделаю, как ты любишь, только не то'ропи меня, − блудливо ластится она передо мной и так и сяк. − Позволь 'расслабить тебя п'релюдией?

− Какая еще на х** прелюдия?! − раздраженно закатываю я глаза. − Завязывай с наркотой, не то растеряешь последние мозги.

У барной стойки топчется притихший «заказ».

− В чем дело, дамы? Я плачу вам бешеные деньги не для того, чтобы вы ломались, как рабыни на невольничьем рынке. Раздевайтесь и ласкайте друг друга. Вперед.

С полуприкрытыми глазами я расслаблено откидываю голову на спинку кресла, освобождаясь от всех терзающих мою зачерствевшую душу мыслей. Из-под опущенных ресниц я неотрывно наблюдаю за тем, как смело трогают друг друга отборные девочки из эскорта. Горячо − другое дело… Рефлекторно беря за волосы ублажающую меня Белинду, я склоняю ее ниже к своим бедрам. Она старается изо всех сил, со знанием дела обрабатывает мой член. Болтливый рот молчит − то, что надо… Я перехожу к иррумации и сам направляю ее голову, как мне больше нравится. Отвратно, что должного результата разрядка так и не приносит. Напряжение в теле не перестает давить на ребра. Будь проклята беспозвоночная гнида, что завелась во мне и сосет и сосет из меня кровь, изъедая все мое нутро! Воистину придет тот день и тот час, когда я слечу с катушек!

Паршивое настроение мне окончательно портит Белинда − она лезет с лаской к моему рубцу на скуле. По лицу у меня прокатывается такая волна отвращения, что я резко отстраняю ее от себя и пресекаю неуместную ласку стальным хватом за запястье:

− Какого черта ты творишь?!

Извивающиеся вокруг шеста близняшки сбавляют обороты, но Белинда заискивающе улыбается им − мол, небольшая семейная размолвка.

Играть на публику я не настроен, в моем прищуре возгорается опасное огненное свечение:

− Не смей дотрагиваться до моего лица!

− Но я только…

− Ш-ш! − велю я ей замолкнуть, продолжая сжимать ее белеющее на глазах запястье. − Ты забылась. Я не терплю диалоги и пререкания. Ясно тебе?

− Ясно, − исправляется Белинда с ложной эмансипированной стойкостью, на ее щеках появляются пятна скрытой агрессии.

Я выпрямляюсь во весь рост и закладываю руки в карманы брюк. Размеренность жестов, что неизменно мне сопутствует, непреднамеренно усиливает заложенную в мои поступки подачу: придает мне как благородства, так и налет самой настоящей бесчеловечности. Смотря на Белинду сверху вниз, поскольку она все еще стоит на коленях, я прицениваюсь к ее возможным действиям. Следующий промах обернется для нее полнейшим крахом. Любые мои забавы, какими бы безобидными они ни казались вначале, длятся до поры до времени. В итоге дело принимает крутой оборот: начали за здравие, кончили за упокой. «Зверь» − за глаза окрестили меня в Ордене, но Белинда прекрасно знает, что наречение «Зверь» отражает лишь одну микрогранулу сути того, с кем она подписала контракт.

− У нас гости, − вмешивается в мои мысли таинственное сообщение Влада. − Зацени, Гавриил, кто пожаловал на бал.

«Разорви меня черти, кареглазый запретный плод!» − с треском свалившаяся на мою голову порция сложностей вызывает у меня краткий приступ немоты. Ева… девочка моя, зачем ты здесь? Воистину не хватало, чтобы апофеозом моего личного ада стал показной пафос Никиты. С Евой нам не суждено быть вместе, точно так же, как не суждено быть вместе непорочному ангелу со жгучими карими глазами, живущему на небесах, с падшим ангелом, обитающим в проклятом раю.

В прошлый раз я совершил самое настоящее святотатство, затеяв крайней степени сомнительную мистерию на столе, которая в конечном итоге чуть не подвела меня под монастырь. До сих пор я затрудняюсь ответить, что за демоны вселились в мою голову, коль скоро я дошел до того, что распял Еву прямо на обеденном столе. Балансируя на грани добра и зла, я всерьез намеревался провести с ней воспитательную иррумацию, которая, надо прямо сказать, кардинально отличается от кормления из ложки. Мой рассудок окончательно помутился, когда я, словно сорвавшийся с цепи одичалый зверь, накинулся на беззащитное робкое создание и грубо изнасиловал ее невинный рот своим грешным языком. Другой вопрос, Ева беспрекословно подчинялась. Мне думается, она не меньше моего хотела, чтобы я полноправно владел ею. «Владеть Евой» − в контексте настоящего времени словосочетание звучит гораздо лучше.

«Что за ересь у тебя в голове, Гробовой?» − гневаюсь я на себя, ощущая воскрешение сексуального голода. Брюки у меня в промежности уже натянулись до предела, грозятся лопнуть по швам вслед за цепями мечущегося по клетке подкожного цербера. Как специально, бегунок на молнии безжалостно врезается в уздечку моего раздувшегося тяжелого члена. Грязная похоть злит и дразнит сочным куском мяса истекающего голодной слюной исчадия ада. Простреливающие все мое тело импульсы отдаются аж в голове, прямо как какая-нибудь ноющая зубная боль.

«Разрази меня гром, рассудок близок к краю!» − до боли скрежетнув зубами, я топлю стопкой водки стучащие в голове вереницы отягчающих грязных мыслей, где я бессовестно вкушаю кареглазый запретный плод. Воистину горбатого могила исправит. Необузданное либидо и так доставило своему покорному слуге массу проблем. Растление сестры Никиты увенчается тем, что нагроможденная проблемами жизнь полетит ко всем чертям.

К черту, история с Лизой Андерсен ни в коем веке не повторится. Безвинная жертва больше не захлебнется собственной кровью в кровавой мясорубке. Адская машина не пощадит никого. Слепоглухонемой комбайн дробит кости богачам и нищим. Кровавый шлейф тянется по дорогам городов и стран. Безродная кровь кровавыми слезами умывает стонущую землю. Всюду одно сплошное кровавое месиво.

Воистину такими темпами прислужники Тьмы заколотят последний гвоздь в гроб моего тонущего в крови рассудка.

Клуб братьев Крестовичей. Настоящее время

В приглушенном красном свете золоченых люстр я вижу Гавриила Германовича. С величием короля на троне он восседает на черном стеганом кресле из лака у забитого яствами стола. По беспокойным глазам я определяю, что его душевное состояние близко к критической отметке. На приличном расстоянии от него пируют и просматривают биржевые сводки бородатые братья Крестовичи. Еще дальше, около подиума с пилоном, томно зовет на оргию видная кованая кровать с помятыми простынями.

Гавриил Германович прослеживает мой взгляд, и кромешная тьма его зрачков полностью затапливает синюю радужную оболочку. Вне всяких сомнений, мы сейчас думаем об одном и том же − о мистерии на кровати.

− Не бойся, Ева, без твоего согласия кормить из ложки не буду, − здоровается он фривольным комментарием и с дворянской выучкой делает пригласительный жест рукой в сторону лакированного дивана.

− Спасибо за гостеприимство, − учтиво отвечаю я за нас с Юлей.

− Но вызывающая к доске школьная форма вынуждает оставить нимфетку после уроков, − заканчивает приветствие Гавриил Германович, напряженным взором нескромно прогуливаясь по моей фигуре. − Воистину, Ева, ты вырядилась, прям как мой любимый персонаж из документального фильма про любовь.

− Старалась специально для вас, Гавриил Германович, − скованно сглатываю я по завершении прямого репортажа с моего тела.

Ни с того ни с сего на лицо Гавриила Германовича ложится маска гнева.

− Надо бы тебя хорошенько высечь за «евротур», − срывается резкое замечание у него с языка. − Чтобы ты знала, в стенах Клуба взыскательные клиенты удовлетворяют сексуальные прихоти. Маленьким девочкам здесь не место. Ты еще совсем ребенок, Ева. Тебе давно пора на горшок и в люльку.

− Я не трехлетний ребенок, которого надо кормить из ложки, − стойко защищаю я себя, нервно теребя дужку очков. − Вы уже забыли, в какие «добродетельные игры» играли со мной на кухонном столе? Во время мистерии на столе вас не заботил мой возраст.

С минуту-другую в вип-комнате витает предгрозовое затишье, во время которого Гавриил Германович, не расставаясь с сумрачным настроением, опустошает рюмку водки.

− Давайте не будем портить друг другу праздник, − сознательно иду я на компромисс, пригубляя кисло-сладкий мартини. − Я приехала в Клуб веселиться, а не ругаться.

Гавриил Германович отчего-то злится пуще прежнего и, опуская локти на колени, подается вперед вместе с леденящим сообщением:

− Заинтересовалась наемником, которого я казнил в лесу, не так ли?

От прямого попадания в десятку я теряю все ориентиры и мысленно сползаю под стол к его шикарным черным туфлям.

− Не ваше дело, − смело бросаю я, то ли от перенапряжения, то ли от безрассудства.

− Предлагаю информацию в обмен на твою компанию до конца вечера? − Гавриил Германович несокрушим, он невозмутимо откидывается на спинку кресла, но его поза не выглядит расслабленной, скорее депрессивно напряженной.

Что изменится, если я соглашусь? Не то чтобы я не мечтаю вновь ощутить вкус его мягких губ, просто я не тешу себя надеждой, что он будет вздыхать по мне, как влюбленный Ромео по Джульетте.

− Ева, чем я тебя напугал? − хмурится он, по-видимому, за отсутствием возможности растолковать причину, по которой я не скачу в щенячьем восторге от его заманчивого предложения. − Отчего ты смотришь на меня взглядом забившегося под диван запуганного котенка? Тебе нечего бояться. Я просто хочу провести с тобой вечер, но удерживать силой не стану.

Под тяжелым прессом синих глаз, сулящих мне беду, я ерзаю на скользкой обивке дивана, чувствуя себя прочно скованной по рукам и ногам.

− И не надо, я хочу того же, Гавриил Германович, − сознаюсь я всем бедам вопреки.

− Гавриил, можно тебя на пару слов, − разрывает наш диалог Станислав, указывая через стекло на какую-то движущуюся мишень у сцены.

Выражение лица Гавриила Германовича резко меняется, и я догадываюсь почему. На танцполе в компании поддатого псевдогосподаря Валахии пошловато крутит бедрами Белинда, выдающая себя за графиню Батори.

− Увези ее домой, Станислав, − понукает он своего товарища. − И остальных отправь по домам.

Не проходит и минуты, как из-за бархатных занавесей выползает «фан-клуб шлюх доктора Гробового»: обдолбанная Белинда, с ней две девицы легкого поведения и секретарша Крестовичей в наряде черлидерши. В пьяном угаре она панибратски виснет на Станиславе и дергает корпусом в ритме продолжающегося танца. Все меркнет, когда меня замечает Белинда. Ее болотные глаза покрываются тиной пузырящегося яда, из которого того гляди вылетят ядовитые стрелы-камыши.

− Гав'риил, почему бы нам не уехать вместе? − подражая тону пустых кукол из мыльных опер, обращается она к стоящему спиной у стеклянной стены Гавриилу Германовичу.

Все в вип-комнате, включая меня, поворачивают головы за ее голосом − мы будто стали свидетелем теннисного сета первых ракеток мира.

− Забирай вещи и езжай домой, − сдержано отбивает он ее подачу, не считая надобностью разворачиваться к народу. − Дважды не повторяю.

Белинда забирает свою трендовую сумочку и, мстительно цокая по кафелю острыми шпильками, выходит из вип-комнаты. За внешними стенами мы еще долго слышим эхо от пары каблучков за тысячу долларов, пока его не смягчает общий шум первого этажа.

− Идем со мной, Ева, − властно берет меня за руку исполненный внешнего спокойствия Гавриил Германович. Его мужественные пальцы покровительственно оплетают мои тоненькие пальчики, и сердце у меня в груди подпрыгивает вверх с таким напором, что в ушах начинает гудеть от сильного притока крови.

По винтовой лестнице мы поднимаемся на открытую мансарду с крылатыми статуями и качелями для отдыха в стиле современного барокко. Я облокачиваюсь на декорированный фигурными балясинами парапет и оглядываю доступные взору окрестности. Вид ночной жизни Пражского Града с его духом Средневековья околдовывает. Прохладный воздух приносит с реки Влтавы запах водорослей.

− Прага как на ладони, − восхищаюсь я, переводя взгляд на строгий профиль разглядывающего небесные дали Гавриила Германовича. − Часто тут бываете?

− Когда хочу побыть один, − не отрываясь от темного горизонта, вздыхает он и зачем-то начинает считать до пяти в обратном порядке.

С заключительной цифрой прямо из реки в воздух выстреливают сотни разноцветных струй. Брызги поющего цветомузыкального фонтана волнами заливают тихую гавань. Беспрерывный танец сказочно прорисовывается в темной синеве вод. К пляшущему душу присоединяются светодиодные прожекторы. С нижней смотровой площадки раздаются восторженные возгласы почетных клиентов Клуба, вышедших посмотреть водно-световое шоу.

«Золушка попала на бал к принцу!» − растекается по моему лицу беспечная улыбка.

Стараясь не разрушить романтичную атмосферу, я украдкой кошусь на Гавриила Германовича. В его беспокойных глазах отражаются светодиодные вспышки. Радужные блики играют на светлых волосах и лице, обращая Гавриила Германовича то в красного властелина подземного царства, то в беззаботного загорелого пастушка, то в загадочного ангела, окутанного перламутровой синевой северного сияния. Он замечает мое внимание и с неподдельным интересом склоняет голову на бок, отчего острые концы его волос покорно скользят по подчеркнутым тенью скулам.

− О чем ты сейчас думаешь, Ева?

Я не думаю − я мечтаю кинуться в омут его неудержимых поцелуев. Тяжело притворяться и лгать себе, что меня не посещают мысли о нем каждый божий день. Я засыпаю и просыпаюсь с именем «Гавриил», но, как ни прискорбно, у меня не хватит духу заключить самый долгожданный поцелуй на его губах. Последствия будут катастрофическими. Гавриил Германович своими щедрыми ласками растопит мое тело, словно вишневую карамельную конфету, запахам и вкусом которой он будет наслаждаться всю ночь до рассвета. С приходом нового дня вишневый аромат исчезнет с его тела, я − из его жизни. Мне не стать его принцессой. Сказочная ночь закончится, карета обратится в тыкву, я − в замухрышку.

− О вашей части нашей сделки, − с привкусом горьких слез во рту выговариваю я.

Слабое свечение во взгляде Гавриила Германовича затухает.

− Что ж, если это все чего ты хочешь…

− А чего хотите вы? − вопросом на вопрос отвечаю я, не придавая голосу красок.

− Выпить, − вставляет он с тем же окрасом и вызывает на крышу бармена с едой и напитками.

Со своей стороны я глупо понадеялась на что-то большее. В моем животе завязывается узел. Ногтями я больно поражаю ни в чем неповинную ладонь.

− Вернемся к нашей сделке, − новым бокалом мартини Гавриил Германович отвлекает меня от зацикленного вождения ногтем по сколам парапета. − Обычно я о себе не распространяюсь, но раз уж мы договорились, то лучше начать с самого начала. В десять лет на меня было совершено первое покушение. Мне повезло, что я остался жив. Заговорщиком оказался архонт из команды моего отца. Третья фигура по значимости. Всех причастных к заговору ждал смертный приговор. Время прошло, но волею судеб на кону снова оказалась моя голова, коль скоро за ней прислали натренированного наемника.

Заслушавшись тяжелым фрагментом из его детства, оказывается, далеко небезоблачного, я поздно замечаю, что регулярно потираю продрогшие голые плечи.

− Ты замерзла и молчишь, − наполняется его голос наставленческими оттенками. − Давай-ка, запрыгивай с ногами на качели.

Я забираюсь на раскачивающийся диван и подгибаю ноги под себя. С излишней тщательностью Гавриил Германович укрывает меня мягким меховым пледом, затем присаживается рядом и удобно вытягивает руку вдоль спинки качели. Платиновый корпус его эксклюзивных швейцарских часов «Луи Муане», инкрустированный осколком с планеты Луны, как и полагается, вызывающе сверкает в лунном свете.

− На сей раз заказчик не вхож в круг приближенных моего отца, − возвращается он к изложению, проворно обвивая мой длинный локон вокруг указательного пальца.

− Что вы имеете в виду? − изумляюсь я, мысленно следуя за бездумными брождениями его пальцев у себя за спиной.

Гавриил Германович кидает на меня эфемерный взор:

− Наемник поджидал меня на территории Академии по одной из двух причин: моя голова или моя кровь. Он упомянул некое давнишнее пророчество, которое гуляет по Ордену из века в век и не дает никому покоя. Пророчество гласит, что в каждой эре обязательно рождается уникум, в ДНК которого содержаться антитела, устойчивые к влиянию Стражей. По пророчеству носитель такой ДНК получает власть над миром, равносильную власти Стражей. У людей суть пророчества идет под разными именами: египетский жезл Анкх, древнегреческий Кадуцей, христианское Копье Судьбы и тому подобное. В Ордене пророчество именуется проще − Вирус Фортуны или сокращенно F-вирус. Носитель ДНК зовется Индивидом. В общем-то, миф о судьбоносной ДНК передается из уст в уста, поэтому неизвестно, правдоподобен ли он.

− Разве земные мифы − не выдумки Ордена?

− Не совсем. Все пророчества, а так же мифы и легенды основаны на реальных событиях. Искажены лишь имена героев и частично сюжеты. Совет в летописях иногда указывает на достоверность некоторых событий, происходивших в те или иные века, только в целях предосторожности скрывает их причину и следствие. Люди по своей природе умны, но слабы. Им необходима защита. Они нуждаются в вере и ярких героях. И Орден дает человечеству то, в чем оно нуждается.

От своей полной неосведомленности я меланхолично вздыхаю:

− Зачем же Орден скрывает реальные события от самих себя?

− Орден давно прогнил, − безрадостно отмечает Гавриил Германович. − Совет инфицирован коррупцией. Бюрократическая машина дышит на ладан. Каждый архонт гребет под себя. Все жаждут власти. За долгие века многие перешли черту. Бессмертия в новой эре им не видать. Коль скоро умирать никто не хочет, то в ход идут пророчества. Выдумщики вымерли, но послания ждут великих свершений.

Свиток с фрагментом из сборника «Кодекс Буранус» − ключ к пророчеству F-вируса. Час от часу нелегче!

− Хм, пророчества… − потерянно повторяю я со смешком, но в груди больно колет. − Почему вы считаете, что наемник не вхож в круг приближенных вашего отца? У вас есть неопровержимые доказательства?

− К несчастью, моя девочка, у меня есть лишь неопровержимые домыслы.

«Воронцова, ты не его девочка, не обольщайся и не принимай близко к сердцу своеобразную манеру речи!» − большим глотком мартини я запиваю огорчение, и мужественно терпящая травмы ладонь принимает новую атаку.

− Ева, ты снова это сделала.

− Э-э… что сделала?

Гавриил Германович наклоняется ко мне так стремительно и так близко, что побуждает меня замереть с мыслью о поцелуе и уже открытым для этого ртом.

− Ты восхитительно обсасываешь свой вечно распахнутый рот и сглатываешь, чем вызываешь во мне самые низменные желания.

Я густо краснею и плотно поджимаю губы.

− Осуществите ваши низменные желания с той, которая ждет вас дома в вашей постели.

Лицо Гавриила Германовича обдает арктическим холодом.

− Я не имею привычки предоставлять свою постель для ночлега.

− Но Белинда же ваша… − начинаю я, но вовремя спохватываюсь и виновато вжимаю голову в плечи, избегая его взгляда. − Извините, это не мое дело. Просто я думала, вы живете вместе.

Гавриил Германович вновь склоняется ко мне и за подбородок бережно разворачивает мое лицо к себе, для чего-то опять до невозможности близко.

− Ева, взгляни на меня! − настойчиво требует он.

За беспринципным требованием мною не на шутку завладевает предположение − втайне он получает от моих мучений психологическое удовольствие.

− Не мучайте меня, − с тихим всхлипом послушно заглядываю я ему в глаза.

Гавриил Германович отшатывается, словно от пощечины, и мгновенно убирает руку с моего лица:

− Прости. Я не хотел причинять тебе боль.

− Нет-нет, я это про вашу недосказанность в ответе, − спешу я с покаянием, чувствуя ужасную неловкость из-за того, что он воспринял мои слова в буквальном смысле.

− Что ж… я живу один, равно как и сплю в своей постели, − пустым голосом обозначает он. − Скажи прямо, коль скоро хочешь поговорить о моих отношениях с Белиндой. Я просто не понимаю, зачем тебе все это нужно?

Из-за волнения я кашляю, но когда говорю наполовину правдивые слова, те все равно обдирают мое горло:

− Про вас много судачат в Академии. Обмусоливают всякую грязь. Я считаю неправильным обвинять кого-то без доказательств. Я хотела убедиться в этом лично.

Долгое мгновение Гавриил Германович оторопело глядит мне в глаза и, наконец, уничижительным тоном произносит:

− Убедилась?.. Признаться, я не ожидал, что ты притащилась сюда, чтобы вынюхивать о моей личной жизни. Мои поздравления, вещдоков ты насобирала с избытком. Очень надеюсь, у тебя хватит ума не трепать о наемнике.

Каждое его слово щелкает меня по лицу хлыстом, в глазах начинает щипать от слез. Сейчас я должна орать до хрипоты, доказывая с пеной у рта, что он все понял с точностью до наоборот. В Клуб я приехала, чтобы убедиться в его порядочности, но в результате выставила себя на посмешище. И какой смыл теперь защищаться? В его глазах я уже упала на дно выгребной ямы.

− Можете не волноваться, я не полощу грязное белье, − мой голос срывается в конце предложения, но больше я ничем себя не выдаю. − Предлагаю перейти к вашей части сделки. Кто такие наемники?

Гавриил Германович опрокидывает стопку водки и берет из корзины с фруктами гроздь черного винограда.

− Воистину сегодня твое слово для меня закон, − с легким налетом иронии произносит он, но степенно продолжает: − Коль скоро ближайшие полтора года все архонты будут смертными, то нельзя спать с закрытыми глазами. Враг не спит вовсе. Не стоит недооценивать завистливых членов Ордена. Для грязной работы и создаются наемные убийцы. Наемники − это поднятые из могил с помощью некромантии люди-воины. Колдуны называют их нзамби или зомби. Мы зовем их фантомами, поскольку трудно разобраться, кто перед тобой: мертвец или прибывающий в здравии человек. Благодаря химическим разработкам, ожившие мертвецы со стороны не выглядят разваливающимися на куски трупами. Возможно восстановление тела до натурального вида. Способность чувствовать смерть редко встречается среди архонтов и адептов. Лишь единицы могут отличить фантома от живого человека.

Чувствовать смерть − чтобы это значило? Вероятнее всего, редкое влияние у членов Ордена, в чьих венах течет кровь Стража Смерти.

− В чьих интересах действуют наемники? − назревает у меня следующий вопрос.

− За каждым наемником стоит «серый кардинал». И в том случае, если фантом не пытался дезориентировать меня басней об F-вирусе, что вероятнее всего, изначально он был натаскан на мою голову. Кто-то очень сильно рвется во власть, раз желает мне смерти.

− Кто же может подсидеть вас?

Гавриил Германович поднимает на меня серьезный взгляд:

− В случае смерти Наследника бразды правления переходят к следующему члену его рода. В случае отсутствия прямых родственников, как у меня, Наследник выбирается методом голосования в Совете. Родственные связи во многих правящих родах весьма обширные… Кем бы ни был «серый кардинал», он будет мертв.

У меня кровь стынет в жилах. В немом изумлении я таращусь на проклевывающийся в утреннем зареве огненный круг. Снизу доносится музыкальный фон: заглушенные басы, задорные крики ди-джея и вопли разогретой убойным зельем публики. С реки поднимаются туман и сырость. Рассвет наплывает на город, расширяя видимые границы горизонта. Из мрачного ночного величия рождается туманное утро. Зловещие бронзовые скульптуры мифических существ на черепичных крышах приобретают безобидные очертания. Концы старинных арочных мостов утопают в молочной зефирообразной субстанции. По улицам просыпающегося города тянутся одинокие автомобили и редкие силуэты бредущих на работу людей. На набережной в экипаже девятнадцатого века, запряженном четверкой гнедых лошадей, прикорнул извозчик, ожидая требующих продолжения банкета романтиков.