Текст книги "Записки учителя"

Записки учителя
Анна Николаевна Рождественская

© Анна Николаевна Рождественская, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Записки учителя – мои воспоминания, размышления, зарисовки из учительской практики. Быть может, они пригодятся молодым педагогам, воспитателям, да и вообще всем, кто не сочтёт за труд прочитать эту книжонку.

Автор.

Учите с интересом!

В этой книжице мне хотелось бы поговорить прежде всего с теми, кто всерьёз собирается стать школьными учителями, репетиторами, кого просто попросили позаниматься («подогнать по русскому») с соседским ребёнком, одним словом, с теми, кто вступает в ряды нашей непростой, но нужной работы учителя русского языка.

Но прежде я хочу сказать о моей любимой учительнице Анне Ивановне.

Она была моей учительницей, когда я училась во втором классе школы №9.

Анна Ивановна – замечательный педагог, педагог от бога. Она к нам, второклашкам, относилась с таким искренним интересом, с таким терпением и доброжелательностью!

К моему стыду, я не знаю как она, как её здоровье, её дела, но от всей души хочу, чтобы у неё всё было хорошо.

После у меня было много хороших учителей, но Анна Ивановна…, милая Анна Ивановна, – одна.

Именно она нас научила бережно и с уважением относиться друг к другу, и именно она открыла нам истину: «Учиться – это интересно!»

Дорогая Анна Ивановна! Прошла целая жизнь, но я помню Ваши слова: «У тебя всё получится!». В самые трудные моменты они помогали мне выстоять.

Спасибо Вам за всё то, что Вы нам дали!

Первое знакомство: советы начинающим репетиторам

Первое знакомство с учеником и с его окружением (с домочадцами) – очень важный момент для репетитора.

Помните знаменитую акварель «Приезд гувернантки в купеческий дом»? Как стоит худенькая девушка, нанимающаяся в гувернантки, напротив неё – хозяин-купец, смотрит нагло, оценивающе, как на овцу или корову. Стоит, выпятив вперёд большой, как бы сейчас сказали «пивной» живот, прислуга тоже пакостно-враждебно, с охотничьим любопытством выглядывает из-за спины хозяина.

Тут же барчук, такой же гадкий и наглый, как отец, переминается в предвкушении своих маленьких злодейств – будущее горе для бедной гувернантки…

Нетрудно представить, какая жизнь ожидает бедную, скромную девушку в этом доме…

Сейчас, конечно, другие времена, другие нравы, но и в наше время нужны определённые постулаты для того, чтобы произвести соответствующее впечатление на ваших работодателей и на объект ваших стараний (а не страданий).

С первых же минут нужно дать понять, что Вы пришли работать, с Вами нужно считаться, и ученику волей-неволей придётся Вас слушаться.

При этом не следует «лезть из кожи вон», чтобы сразу все узнали, какой вы умный (умная). Не старайтесь сразу же показать свою эрудицию, не будьте как «на экзамене». Со мной однажды был такой случай:

Пригласили меня к «новым русским» – я так называю эту категорию людей, независимо от национальности, а исключительно в смысле материального достатка, – в одну зажиточную татарскую семью.

Первое, что меня поразило и утомило, – это двери: несметное количество тамбуров, а в них – двери, двери, двери, добротные, железные, толстые деревянные, красные, золотистые… Мы шли и шли. Впереди – хозяева, сзади – охрана. Наконец мы добрались и до квартирной двери…

Огромная квартира, пронзительный, какой-то аж звенящий, парализующий порядок… и чистота, какая бывает только в татарских семьях (моя хорошая знакомая, татарочка Фаечка часто говаривала, что татарская женщина должна соблюдать чистоту, обихаживая себя и всё, что её окружает, и это, между прочим, записано в Коране), где-то внутри – комната моего потенциального ученика.

Видели бы Вы эту комнату! Она больше походила на лабораторию видного учёного, да этот учёный, наверное, позавидовал бы такой роскоши: «самооткрывающиеся» дверцы шкафов, подвесные лампы немыслимой, какой-то космической конструкции, два или три компьютера, ещё какие-то экраны, мониторы, блестящие рамки, пружины, «самовыдвигающиеся» ящики столов… И среди всего этого научного изобилия – маленький черноголовый человечек, смотрит серьёзными чёрными глазками, молча маленьким пальчиком нажимает на кнопочки и рычаги и тут же, как по мановению волшебной палочки выезжают ящики столов, покорно склоняют головы настольные лампы…

И все молчат…

Я тоже молчу.

Тут я прервала всеобщее молчание:

– Здравствуй! Как тебя зовут?

– Артур.

– О! Какое у тебя знаменитое имя, ты как Овод (герой известного литературного произведения)11
  Произведение Войнич «Овод».


[Закрыть]…

При этом слове мама с бабушкой вдруг мгновенно переглянулись и стали взволновано переговариваться между собой на татарском языке, временами по очереди кивая головами в мою сторону…

Я поняла, что не сидеть мне здесь среди этого технического изобилия, не сеять разумное, доброе, вечное на русском языке в эту милую чёрненькую головку… Слово «овод» – то они поняли, только в абсолютно прямом смысле…

Получилось, что это слово решило мою судьбу, вот уж поистине – «горе от ума». Кончилось тем, что мне выдали мой паспорт, который заблаговременно забрали перед входом в это благополучие, и вежливо распростились…

Ещё один немаловажный вопрос – это вопрос оплаты. Его нужно решить сразу, без обиняков и недоговорок типа: «да потом мы решим», «посмотрим сначала», «это неважно», «что Вы! что Вы! пока об этом не будем…». Бывает так, что репетитор сначала назначает меньшую плату. Ночь он думает, зачем же он так «продешевил», в это время «жаба», которая, как говорится, «душит», видимо, «подсказывает» ему другую цифру. Наутро он звонит будущим работодателям:

– Вы знаете, тут я поговорил (а) со своими коллегами, они, «оказывается, берут больше….»; «я давно репетиторством не занимался (не занималась), а тут, оказывается, цены «возросли», и другие варианты – «шаг вперёд, два шага назад».

Так делать не надо.

Я поступаю следующим образом: за первый урок денег не беру. Выясняю: что за семья, какой доход, да это, впрочем, можно и самому увидеть с первого взгляда.

Если человек хочет серьёзно заниматься, а денег немного, можно пойти на уступки. Ничего не беру с сирот, с людей, которые подобрали с улицы, спасли животных, беру за урок вполовину меньше, также вполовину меньше беру, если дома инвалид.

Вопрос оплаты каждый должен решить для себя сам. Но здесь тоже своя тонкая психология.

Допустим, Вы нашли клиента и боитесь его потерять, поэтому назначаете цену за урок меньше, как на рынке бабушка боится, что так и простоит до вечера со стаканом смородины и продаёт его дешевле на рубль.

Но если у бабушки смородину, скорей всего, купят, то Вам в данном случае могут и отказать: «Почему это он (она) берёт меньше, она, что – плохо знает свой предмет, что-то странно как-то…». Но как поведут себя работодатели, предугадать трудно. В такой ситуации Вас или возьмут сразу, обрадовавшись, что Вы меньше берёте, или откажут (о чём мы только что говорили).

Одним словом, нужно иметь совесть, не «зарываться», но и не «прогибаться под изменчивый мир», подходить дифференцированно к каждому, кто будет Вам платить за Ваши знания.

Учите с удовольствием…

Основное условие – вам должно быть самому (самой) интересно учить.

Если вам не интересно, Вы ни какими потугами не сможете показать обратное.

Увлекайтесь, узнавайте новое о русском языке, изучайте старое – историю языка, этимологию слов, понятий.

И не успокаивайтесь, не УДОСТОВЕРИВШИСЬ, что ученик ПОНЯЛ!

Русский язык это необъятный мир, сколько его не изучай, всегда находится то, что ты не знаешь!

Постарайтесь свой интерес передать ученику, и тогда Ваше с ним сотрудничество будет залогом его (и Ваших) успехов.

«А судьи кто?»

В данном случае я имею в виду не судей, а нас, – учителей.

На нас возложена миссия обучения, ответственность за нашу учительскую деятельность. Пусть это сказано громко, но это на самом деле так.

Очень важно правильно требовать.

Сейчас поясню: не придираться к пустякам, а «зрить в корень», как сказал Кузьма Прутков.

У нас в университете была преподаватель, которая приходила в бешенство от того, что студенты употребляют односложные понятия: «существительное», «прилагательное» «местоимение»…

Любой ответ с этими понятиями прерывался криком:

– Ответьте мне немедленно! (как будто речь шла о жизни и смерти). – У Вас имя есть?!

Скорость ответа на её вопрос зависел от быстроты реакции, привычки пугаться студента, от степени недоверчивости к окружающим (не подвох ли?).

Стрессоустойчивый студент мгновенно называл своё имя, а потом думал:

«А зачем оно ей?»

Иногда проходило несколько минут, прежде чем другой студент наконец-то сознавался, что у него действительно есть имя.

Преподаватель во время этих мучительных раздумий сверлила его глазами, то здесь, то там на её лицо вспыхивали пятна…

После допроса с пристрастием следовало торжествующе-злорадное:

– Вот видите! У Вас имя есть. Так извольте говорить «ИМЯ» существительное, «ИМЯ» числительное и т. д.…

Тот, кто уже знал эту её особенность, предупреждал других (студенческая солидарность), а те уже вставляли «имя» даже куда и не надо, один студент, например, со страху скороговоркой отрапортовал:

– «Имя глагол», «имя союз», «имя междометие»…

У врачей есть заповедь «не навреди».

Думаю, что такая заповедь должна быть и у учителей.

Как-то я по своей второй специальности художника работала учителем рисования. У меня были ученики с первого по третий класс.

Их учительницы (учителя младших классов) к моим урокам относились слишком серьёзно, чем бы хотелось: то есть они слишком рьяно поддерживали дисциплину на моих уроках, поминутно стуча карандашом по столу, делая страшный глаза, и свистящим шёпотом, плавно переходящим в крик предостерегали:

– Тихо! Тихо, я сказала!!! Анна Николаевна им объясняет!!! Они НИЧЕГО не понимают!!!

Учительницы мгновенно оказывались в разных концах класса, они с завидной скоростью подбегали к кому-нибудь из учеников, выхватывали из его ручонки карандаш и резко, решительно в его альбоме черкали какие-то только им самим понятные жирные линии, безжалостно и неисправимо портя детскую работу, при этом повторяя при каждом штрихе:

– Про-пор-ции!!! Ты слышал, что Анна Николаевна сказала? Про-пор-ции!..

Нам было хорошо без Тамар Васильевн и Любовей Петровн на пленере (на занятиях рисованием на природе).

Я садила ребят в автобус и везла за город, на «вольный выпас», который назывался важным французским словом пленер. Деревянная дощечка, которая был у каждого под мышкой, с прикреплёнными к ней кнопками листками бумаги тоже назывались важным словом – этюдник.

Детвора, как горох, высыпала из автобуса и тут же принималась радостно бегать по поляне кругами, повизгивая, как бегают маленькие козлятки или щенки. Любо было смотреть на эту буколическую картинку.

Как-то по телевизору я слышала выступление Виталия Соломина, он тогда сказал, что козлята, котята, щенки, дети, – все они похожи, одинаково резвятся и радуются жизни.

Это так и есть.

Было начало сентября – бабье лето. Природа милостиво дарила свою благодать: солнце отдавало тепло, деревья нарядились в свои самые красивые платья.

Я смотрела на раскрасневшиеся, радостные лица ребятишек и думала: «Вот оно – «пластилиновое тесто». Делай из него что хочешь! Научи их сейчас бить собак палками, убивать птиц, мучить кошек – вырастут садистами, преступниками, потом будут убивать не только животных, но и людей. Доказано, что все серийные убийцы начинали с животных. Знаменитый своими злодействами фашист Кох в детстве разными способами, мученически убивал кошек.

Я смотрела, щурясь от червонного золота солнца, на ребятишек и думала: «Научи их сегодня заботиться о котёнке или щеночке, завтра будут заботиться о людях – больных, стареньких – вырастут нормальными людьми, с ними всем будет хорошо…»…

Набегавшись, «отведя душу», ребятня садилась за работу.

И какие интересные получались работы! Сколько фантазии, творчества с детских сердцах, познающих мир!

Особенно легко усваивался ребятками постулат: «не бывает одинаковых листиков» (мы рисовали осенние листочки), природа настолько разнообразна, настолько многогранна, что нет у этой многогранности границ…

Потом ученики просили в классе рисовать то, что видели на пленере. И мы рисовали в разной манере и разными способами. Например, «по-мокрому»: сначала мочили листочек бумаги и тут же проводили по нему кисточкой с краской – мокрый дождь замочил деревья и кусты и т. д.

…На втором или на третьем уроке в классе я заметила мальчика на задней парте. У него не было ни альбома, ни карандаша, ни красок. Был только листочек бумаги в клеточку, их которого он отрывал маленькие квадратики и складывал из них фигурки наподобие маленьких птичек:

– А ты почему не рисуешь? Как тебя зовут?

Конец моего вопроса был заглушён мощным низко поставленным голосом Тамары Васильевны:

– Не спрашивайте его, Анна Николаевна! Это же Беклемышев! Он у нас дурак! – По классу зашелестел злорадный смешок соучеников. – Вот в марте комиссия будет – определят его в умственно-отсталую школу. Не обращайте на него внимание.

«Как так? Он же тоже ученик этого класса»…

Все мои попытки приобщить Беклемышева к урокам купировались Тамарой Васильевной. В конце концов она стала раздражаться:

– Зачем вам его имя? Я же вам сказала, – это БЕКЛЕМЫШЕВ! Он – ДУРАК!

…Не буду говорить, сколько усилий стоило добиться справедливости.

Казалось, что дело идёт к победе. Но в марте, во время опроса Беклемышева Серёжи на комиссии, он меня подвёл.

Члены комиссии – все дородные дамы из ГорОНО22
  Городской Отдел Народного Образования.


[Закрыть], все в кримпленовых костюмах одинакового фасона, с мелкими стеклянными пуговками через всё мешковатое тело, с неизменной «химией» на головах, одна за другой засыпали на Серёжу вопросами. И он успешно парировал им всем.

Я уже готова была бить в ладоши, но тут очередь дошла до дамы, которая поминутно громко сморкалась в носовой платок, размером с портянку, а после этого очень внимательно рассматривала его содержимое?

Эта дама, на Серёжину беду, прогнусавила:

– Скажи Беклемышев, зачем человеку нос?

– Чтоб сморкаться, – не задумываясь, ответил Серёжа.

Так и хотелось крикнуть через весь зал этой «вершительнице судеб»:

– Вопрос-то провокационный!..

…И опять комиссию переназначили на следующий год! Потянулся год ожиданий и надежд…

Не буду подробно рассказывать обо всех мытарствах, которые пришлось пережить ребёнку в начале его учёбы, скажу одно: Серёжа Беклемышев оказался впоследствии очень талантливым, окончил школу с медалью и поступил на биологический факультет пермского университета (нашей Альма-матер, тогда это назывался университет им. М. Горького)…

Хочу ещё рассказать о том, какую серьёзнейшую, непростительную ошибку допустила я. Да нет, это нельзя назвать ошибкой. Неоказание помощи – это не ошибка. Это преступление и одновременно это считается, по-христиански, грехом…

Лет десять-пятнадцать назад был у меня ученик Алёшенька, ученик выпускного класса школы.

Алёшенька был худенький-худенький и весь какой-то блёклый, как трава, выросшая под заборной доской или под перевёрнутой лодкой. У него были большие светло-серые глаза, почти такого же цвета волосы, крупными кудрями обрамляющие его бледное лицо.

У Алёшеньки был тихий голос, он всегда старался не шуметь, осторожно двигаясь, осторожно перелистывая странички, всегда сутулился, как-то весь сжимался, втягивая голову в худенькие плечи, казалось, что он всё время хочет спрятаться от этого мира, но спрятаться некуда.

У Алёшеньки был стабильный «трояк» по русскому.

Я сразу поняла по-своему, что к моему предмету у него не было никакого интереса: Алёшенька терпеливо выдерживал уроки, старательно записывая всё, что я вещаю, но успехи не торопились появляться: во время опроса Алешенька краснел, бледнел, путался в ответах, поминутно кивая головой – соглашаясь с неправильными ответами, которые я ему нарочно «подсказывала» (есть такой подлый «педагогический» приём).

У Алешеньки была какая-то странная – блуждающая улыбка. Она «скользила» по лицу: чуть касалась губ потом – кончиков глаз, но уже через секунду глаза опять становились грустными. В них постоянно стояло выражение страдания, как в глубоком колодце стоит вода…

Казалось, он так ничего по русскому языку и не понимает, как и не понимал.

Одним словом, дело которую неделю стояло на мёртвой точке…

Из наших уроков Алёшеньке нравились перемены, когда он мог бесшумно проскользнуть на кухню, чтобы сделать мне бутерброды к чаю. Надо сказать, что делал он это виртуозно, проявляя чудеса оригинальности: то изображал на сэндвиче мини-пейзаж из зелени, то – бутерброд в виде смешной рожицы с нарисованным кетчупом смеющимся ртом, или бутерброд в виде лодки с парусом – кусочком сыра. Всю эту красоту он так же красиво подавал, сдабривая её самой доброй улыбкой, на мгновение озарявшей его печальное бледное лицо. Так бывает в холодный пасмурный осенний день, когда вдруг боязливо выглянет бледноликое солнышко, обнимет ласково стволы деревьев, пробежится по жухлой, бурой траве – быстро-быстро, как ребёнок босыми ножками по холодному полу, погладит по тёмным мшистым буграм засыпающую, мерно дышащую холодком матушку-землю… и спрячется, исчезнет.

…Меня угнетало то, что, занимаясь, Алёшенька хоть и старался как мог, но делал это только для того, чтобы не огорчать меня, своим неожиданным маленьким успехам он не радовался, а относился к ним равнодушно, и даже как-то со страхом…

Нередко в самый разгар занятий в комнату, как снаряд, врывалась Алёшина мама, сильная, властная женщина, владелица нескольких бутиков. Она, как револьвер, нацеливала на сына указательный палец и голосом, от которого, казалось, пугалось всё живое вокруг, вопрошала:

– Ну как он, Анна Николаевна?!. – И, не дожидаясь ответа, в том же порыве продолжала: Ты смотри у меня!!! Времени у тебя совсем мало осталось! Март на носу! У тебя только два пути – или институт, – тут мама на мгновенье замолкала (ораторы называют этот приём психологической паузой) и голосом, от которого у меня пробегали мурашки по всему телу, заканчивала: …Или Армия!!! (в её устах это слово звучало, как «гильотина»)…

После этого шторма мы с Алёшенькой минут десять приходили в себя.

Когда шум от мамы, как от откатившейся обратно в море волны, затихал, продуктивность (и без того хиленькая) оставшейся части занятия страстно желала быть лучше…

Так прошло три или четыре недели. Я была недовольна своей работой.

«Что он всё пишет и пишет, а за очередной диктант опять получил двойку.

У Алёшеньки развита моторика, а на слух он меня не воспринимает: он слушается только приказов, – фраз приказного порядка, вздрагивая при этом».

Мне стало его жаль: «Сколько душевных сил у него уходит на общение со мной, ему нужно стараться быть хорошим учеником, и ничего не получается. Алёшенька напряжён, нервничает, делает ошибки одну за другой, похоже, что его постоянно мучают, тяжёлые мысли».

Я стала давать Алёше письменные задания, стараясь не дёргать и не торопить его, – и «лёд тронулся».

Я дала Алёшеньке задание написать сочинение.

…И он написал. Замечательное сочинение.

Удивительно и то, что сочинение было написано без единой ошибки. Алёша, умный, необычайно способный мальчик, не мог проявить свои знания, свой талант, поскольку постоянно находился в таком зверином напряжении, именно в зверином, – в состоянии пойманного зверька, над которым склонились живодёры.

Наверное, не наверное, а точно, на занятиях со мной он думал: «Скоро занятия окончатся, пройдёт вечер, а он обязательно пройдёт, пройдёт ночь… и вот стрелки неумолимо приближаются к восьми, а это значит – нужно идти в ШКОЛУ! В ШКОЛУ – на очередные мучения, унижения и боль….

Сочинение было написанное живым, образным языком излияние мыслей и чувств не ребёнка, а человека много пережившего человека, знающего, что такое страдание и боль.

…И это, оказывается, было действительно так.

Однажды я пришла на урок и увидела Алёшеньку с огромным коричневато-зелёным синяком на лице, который он, как мог, старался скрыть. Но чего уж тут скроешь, если почти всё лицо «раскрашено», а один глаз заплыл…

Алёшу били в школе.

…Это далеко нередкое явление, – когда бьют таких, как Алёшенька, бьют, потому что они «такие», добрые, в них нет злобы, нет агрессии… Бьют, чтобы утвердиться среди таких же отморозков, бьют «просто так», «потому что не такой».

Тут, прервав мои размышления, ворвалась Наталья Павловна, Алёшина мама:

– Видали красавца, Анна Николаевна?! Разве ж это мужик?! Взял бы вье… простите, Анна Николаевна, врезал бы… как следует, чтоб неповадно было!!! … И в кого ты такой?! Горе моё!

…Мы порой не понимаем, как тяжело нашим детям. Что может сделать Алёшенька против кодлы отморозков, которые ждут его каждый день у школы как жертву?

Что бы сделали мы, окажись в такой ситуации? Учителя не вмешиваются, «сами разберутся», «что мы няньки им, они взрослые ребята», «нам за это не доплачивают»… Вот и калечатся души таких, как Алёшенька, калечатся на всю жизнь… Навсегда остаются обиды «не за что», как раны на сердце, даже если потом жизнь войдёт в спокойное русло…

На все мои расспросы Алёшенька только один раз тихо сказал, низко опустив голову:

– За что они так, Анна Николаевна?

…Почему я тогда не помогла Алёшеньке: не пошла ни в школу, ни в милицию?..

Для успокоения совести всегда моно найти отговорки: «у него есть своя родная мать», «у меня своих проблем хватает» и т. п.

Проще всего всё бросить и уйти.

Правильно сказал кто-то из великих: «Не бойтесь врагов, в худшем случае они убьют Вас; не бойтесь друзей, в худшем случае они предадут Вас, а бойтесь безразличных, это с их молчаливого согласия совершаются преступления и предательства»…

Не знаю, как сложилась его судьба. Если всё же его забрали в армию, то армия и Алёшенька – вещи не совместимые, может, даже не совместимые с жизнью…

У меня до сих пор лежит то Алёшино сочинение, а ещё он нарисовал мне картину: на фоне кровавого, рваного от ветра заката, на взгорье – рябина, огненно – красная, на сильном ветру её гнёт, она изгибается под тяжестью ветра, стараясь защититься от него, как человек простирает руки —ветви… Но как скрыться – она во власти расходившейся не на шутке стихии, и ей нет спасения…