Текст книги "Дождливые комнаты"

Анна Зорина
Дождливые комнаты

© Зорина А., 2023

© «Издание книг ком», о-макет, 2023

Часть 1
Недопитая амброзия

Недопитая амброзия

Он сидел среди кучи бумаг, теребя тугой узел галстука, и напряженно думал: «Мне нужно сосредоточиться! Срочно нужно сосредоточиться!»

Перед ним стояла чашка с цветочным узором, в ней дымилась ароматная жидкость. Он прижал пальцы к вискам и закрыл глаза: «Так много мыслей! Так много идей! Но я не успеваю за ними. Надо записывать, а то память уже не та. Так много нужно сделать. Да, как оно там… Новый источник энергии, как раз такой, о каком все мечтают, – экологичный и дешевый… Нет! Не дешевый, бесплатный! Я даже сделал кое-какие наброски. Кстати, где они?.. Ну да ладно, найдутся еще».

Он открыл глаза, глотнул из чашки. Ослабил узел галстука и с сожалением вздохнул: «Время так быстро идет. Сколько уже прошло от начала мира? Я не помню. Как жаль, что я не могу воскликнуть «О боже! Как я устал!». Это освежило бы меня, но мне некому пожаловаться».

За окном было солнечно, на подоконнике ворковали голуби и с любопытством заглядывали в полумрак офиса. Он отвернулся, чтобы не отвлекаться: «Потом надо создать лекарство от рака. Да, просто необходимо. Мне больно смотреть на то, что было создано как благо, что казалось идеальным инструментом для чистки генетических ошибок. Но… не срослось. Увы, команда медиков занята сейчас проблемой вечной молодости. Что поделать, народу важнее вечная молодость. Если верить опросам общественного мнения».

Голуби с шумом вспорхнули и улетели. «Что-то еще… Крутится в голове… ах да! Уже давно в листе ожидания счастье – такой механический нейтрализатор скорби, простейший приборчик типа маятника, чтобы у всех всё было хорошо. Но сколько препятствий на моем пути, сколько бюрократии: всё нужно начертить, оформить, согласовать…»

Он схватил ручку, чтобы записать, но рука застыла в воздухе, остановленная новой мыслью: «А вот еще я задумал стимулятор творческой деятельности, чтобы каждый, каждый смертный мог самовыражаться. Правда, на это уйдут баснословные средства. Даже на создание письменности было потрачено в разы меньше. Потянет ли такие серьезные проекты моя обветшалая психика? Может, не стоит даже замахиваться, а лучше пощадить организм? А эти совещания, голосования. всё надо взвешивать, проверять на степень мудрости. Я этого не вынесу. Спасу человечество от пары смертных грехов, и хватит».

Он расстроился. Слеза уже была готова скатиться по его щеке – да, боги не боятся плакать, ведь они не мужчины и даже не женщины, – но он победил приступ малодушия и сказал себе: «Нет, прочь уныние! Я Бог, и для меня нет ничего невозможного…»

– Перерыв окончен, – грубо оборвал ход его мыслей Гавриил. – В твоем ящике на сегодня еще пятьдесят тысяч непочатых сообщений.

Бог, унесшийся в своих фантазиях так далеко, что для возвращения в реальность потребовалось усилие, наивно вопросил:

– Так мало верующих в миру?

– Верующих полно – почтовых ящиков не хватает, – саркастически заметил архангел и нехотя добавил: – Просто СПАМ11
  СПАМ: Письма от верующих богу примерно следующего содержания:
  «СПА-сибо заранее, М-ожно мне получить…»


[Закрыть] мы обработали сами.

Бог отодвинул недопитую амброзию и принялся за работу.

Пятилистник сирени

1

Я стала программистом из-за Арчи. Только так я могла спасти его. С самого начала он был не таким, как все. И сейчас это чувствуется всё больше. В последнее время он редко выходит на связь. Его приходится вызванивать, выискивать в сети.

Коммуникатор пискнул. Я рванулась к экрану в надежде увидеть Арчи, но это была мама:

– Привет, Кэсси!

Теперь в моде имена, созвучные с названиями галактик и звездных систем. Меня назвали Кассиопея. Моего брата – Арчибальд в честь загадочной, слабо изученной системы, в которую еще не проникал ни один созданный человеком звездолет, и известна она была лишь по изображениям с телескопов.

– Привет, мам! Прекрасно выглядишь! Ты сделала сегодня свой инфоснимок?

– Да, милая. С утра, как обычно. А ты свой?

– Да, конечно.

Мать – с лучистыми морщинками вокруг глаз и аккуратно уложенными завитками серебристых волос. И дочь – в маленьких, почти невесомых очках с линзами «минус три», наспех перехваченные в хвостик пряди выбиваются тут и там «петухами». Мы улыбались и смотрели друг на друга. Точнее смотрели на экран, каждый в своей точке Вселенной. Ученые говорят, семьдесят процентов информации человек получает через глаза. В этом смысле общение по коммуникатору было на семьдесят процентов полноценным.

Сегодня каждая из нас стала на день старше, и сканер зафиксировал срез личностной активности – события за прошедший день, колебания психики, мысли, едва уловимые изменения внешности, новые жесты, движения глаз, уголков губ. Это резервная копия личности – на непредвиденный случай.

Перед мамой на столе дымилась кружка с чаем. На кружке фотография: я и Арчи, щека к щеке, у обоих рот до ушей. Он – уже болезненно худой, а я – еще по-юношески пухленькая. Я помню этот снимок. Арчи делал его с руки, направив объектив на нас. Лица вышли засвеченными, носы крупноватыми, но в целом снимок был замечательный, потому что это был момент счастья. «Улыбайся шире! – командовал Арчи. – Прямо чтоб скулы сводило!»

– Как дела на Виге? – Мать сделала глоток чая, и ее интонация изменилась. Голос чуть дрогнул, обозначилась морщинка между бровей.

– Всё хорошо. – Я бодро улыбнулась и затараторила о мелочах, стремясь увести ее в сторону. – Погода отличная, воздух свежий, не то что на Земле. Жаль, зона засекречена, и ты не можешь сюда приехать.

Я стараюсь чаще улыбаться. И шире, как велел Арчи. Ученые говорят, от этого улучшается настроение. Надеюсь и маму заразить своей улыбкой, но она всё грустнее:

– Жаль… А у меня чай с малиной. Вкусны-ы-ый! – И сложила руки умоляющим жестом. – Кэсси, ты уже пять лет не была дома. Приезжай! Скоро у Арчи день рождения.

Я заныла:

– Мам, ну что ты опять… Ты же знаешь, у меня работа… Отметим виртуально, как обычно. Я сделаю «комнату», всё будет как в жизни. Хочешь, как на нашей старой квартире? Или нет, на даче! Ты помнишь: старый вяз, терраса с облезлой балюстрадой, кривые ступеньки…

– …с резиновыми полосками, прибитыми, чтобы не поскользнуться, и кусты сирени вокруг, – подхватила мать. – Шикарная у нас была сирень… И всё же… может, ты приедешь? Я так хочу обнять тебя.

«Какая же она живая!» – думала я, глядя на мать. Морщинки, добрые морщинки вокруг глаз увеличивались с каждым годом и делали ее лицо все нежнее, все живее, красивее. Ее движения, мимика – такие привычные и все же каждый раз неуловимо иные. Наклон головы, когда она прячет слезы; улыбка – один уголок рта чуть выше другого; как она держит сигарету, элегантно изогнув кисть. Родная наша мама.

Чертовы девяносто процентов! Ведь это просто фотокарточка! Как же через нее можно передавать любовь и нежность? Но я не могу! Не могу приехать!

– Может… в следующий раз, – пробормотала я.

2

– Кэсси! – Он возникал каждый раз, словно из небытия. «К» почти не было слышно, а «И» уже громко врывалось прямо в ухо.

– Фу ты, напугал, – фыркнула я и сразу набросилась: – Почему я вызваниваю тебя сутками? Тебе что, сложно выйти на связь, поболтать с родной сестрой?

Ему нравилось появляться с фокусами. Раньше он приходил в виде птицы Феникс или Барта Симпсона. Но его чувство юмора давно зачерствело. Теперь Арчи оборачивался то Терминатором, то огнедышащим вулканом, пожирающим жизнь вокруг. Сегодня он явился этаким ядерным джинном – взрыв, а в ядер– ном грибе угадываются контуры его лица.

– Хех, звонила?.. – с равнодушной ухмылкой бросил он, преображаясь в человека. – Что хотела?

– Побыть с тобой. Поболтать, пообщаться.

За его спиной на экране коммуникатора колыхалось синее море: он давно уже облюбовал обои с видами подводных глубин – справа кит, слева коралловый риф. На фоне моря его худощавое лицо казалось бледным, в темные волосы будто закрадывалась седина.

– Понятно. – Он закурил. – Не надоело тебе это?

– Опять в плохом настроении…

– У меня нет настроения, – раздраженно перебил он.

– А вот это что тогда за рожа недовольная? – Я ткнула пальцем в монитор. – Дай-ка я тебе в носу поковыряюсь. – Я начала крутить пальцем дырку в мониторе и невольно захихикала. – Что-то из него торчит. Ах, да это же огромный кусок плохого настроения!

Арчи тоже не выдержал, рассмеялся. Он часто так надо мной измывался, когда я капризничала в детстве.

– Помнишь, как ты за мной на пустырь бегала?

Помню. На пустыре у Арчи были сходки с другими мальчишками. Они называли друг друга древнегреческими именами и дрались на деревянных мечах. Мама не разрешала ему бегать на пустырь – слишком далеко от дома. Я обижалась, что Арчи не брал меня с собой. Кралась за ним тайком, а потом маме жаловалась, ябеда.

– Помнишь, ты перелезала через забор и свалилась с него? Порвала платье и коленку поцарапала… – Голос его потеплел. – Коленку даже не заметила, а из– за платья ревела. У тебя и правда тогда из носа ручьи плохого настроения текли.

– Платье было важнее коленок, – улыбнулась я. – А помнишь, как я тебя крапивой отхлестала? Ты из моей клумбы цветы повыдирал для девчонки какой-то.

– Хех, не меня…

Это «хех» – глухое и нервное, словно резкий выдох или спазм от недостатка воздуха, не смешок вовсе. Раньше Арчи любил похохотать. Куда всё это делось?

Он помолчал немного, принялся крутить в руках чётки, которые я ему когда-то подарила. Собрался с мыслями. А потом начал тихо, сквозь зубы, зловеще растягивая слова, говорить:

– Не меня ты крапивой отхлестала. Меня нет. Есть только чертов инфоснимок и пара дорогих микросхем. Я для тебя всего лишь фотокарточка. Тебе хочется пообщаться, вспомнить былое. А мне хочется жить в реальном мире.

В наступившей тишине море ритмично отмеряло время всплесками воды.

– Послушай, ученые работают над этим. Через несколько лет разработают искусственные тела…

– Искусственные! – взорвался он. – Я не хочу больше слышать это слово! У меня уже есть протезы, так что я могу здороваться с людьми и даже чувствовать тепло их потных ладошек. У меня есть искусственные рецепторы, которыми я могу ощущать вкус картошки! Но ты знаешь, твои ладошки – это полная лажа. А виртуальная картошка – ну, как бы тебе это объяснить – это намного-намного-намного хуже, чем вонючее порошковое картофельное пюре!

Арчи уже орал во весь голос, вскочив со стула и потрясая кулаками в воздухе. С последней фразой чётки полетели в экран и с треском ударились об него.

Кит невозмутимо помахивал хвостом, разноцветные рыбки мягко покачивались над кораллами. Я тоже могла бы разораться под стать ему, но так с ним не сладишь. Спокойствие и улыбка на лице.

– Надеюсь, ты мне не в лицо попал, – невозмутимо произнесла я. – Так и очки разбить можно.

Он приблизил лицо к экрану – его большие черные глаза горели огнем:

– Вот, Кэсси! – с придыханием сказал он, подняв указательный палец вверх. – Вот! Разбить очки! Прочувствуй это! Здесь нельзя разбить очки – это всё не по-настоящему. Я это осознаю! И поэтому медленно схожу здесь с ума. Ведь я – просто компьютерная игрушка! Электронный питомец вам на потеху! Вам хорошо, а обо мне вы подумали?

Он хотел сказать что-то еще, но я перебила:

– Мы думаем о тебе, Арчи! Я и мама! Мы думаем о тебе каждый день! – Я была спокойна, но голос предал меня и зазвенел от слез.

3

Арчи умер много лет назад. Он только закончил филологический факультет, поступил в аспирантуру и вдруг – саркома мозга. Сначала это казалось мелочью жизни: доктора говорили, вероятность излечения высока – девяносто процентов. Арчи со смехом рассказывал мне о непутевом Аиде, повелителе царства мертвых:

– Прикинь, Кэсси. Геракл спёр у него собаку, Орфей запудрил ему мозг своими песнями, а Сизиф просто отпросился на минуточку якобы на разборки с женой. И чего мне бояться такого придуря?

Я согласно кивала и верила, что Аид нас не возьмет. Я тогда была еще школьницей, увлекалась ботаникой, готовилась идти на биологический. Приносила ему в больницу цветы и листья, которым потом предстояло попасть в мой гербарий. Он загадывал, что принести в следующий раз. Для меня это была занимательная игра.

На третьем году его болезни, когда мне пришло время поступать, я решила пойти в Кибернетический. Арчи уже не был таким веселым. Я смотрела, как иссохшими пальцами он перелистывает страницы моего гербария, и оставшиеся десять процентов казались мне чертовски крупной цифрой. Нужно было застраховать от нее свою семью. В Кибернетическом институте базировался проект по цифровому бессмертию, и я решила во что бы то ни стало попасть в него. Я окончила институт экстерном, меня взяли в проект, и я добилась, чтобы Арчи вошел в экспериментальную группу пациентов.

– Кэсси, – Арчи взял себя в руки, виновато наморщил лоб, – пойми, мне хочется курить настоящие сигареты, чувствовать настоящий ветер на настоящей коже… А искусственное – я не хочу. Не жизнь это. – Он уронил голову на грудь и замолчал.

Весной N-го года, когда он проходил в больнице очередной сеанс химии, я привозила ему с дачи цветущие ветки сирени. Мама говорила, если ломать ветки, она пышнее цвести будет. Вот какая у сирени воля к жизни.

Ее сладкий аромат навевал мечты, заставлял нас строить планы на будущее. Арчи хотелось научиться нырять с аквалангом и попасть в Древнюю Грецию. Я мечтала отправиться в звездную систему Арчибальд, чтобы изучать ее флору. На Древнюю Грецию я тоже была согласна. И мы радовались, находя в соцветиях сирени пятилистники, – ведь это к счастью. К тому, что мечты сбываются…

Теперь сирень не такая, как раньше. Сердцевидные листья идеальной формы без единой червоточинки, соцветия чисто лиловые, строго конусообразной формы. Постарались селекционеры и для аллергиков – теперь сирень не пахнет. И ни одного пятилистника не найдешь.

– Дурак ты! – разозлилась я. – Ты осознаёшь себя, значит, ты есть! И тебе не нужно заботиться о еде или крове! Ты не заболеешь! Ты не должен вставать в семь утра и, с трудом продирая глаза, идти на работу. Помнишь, как тебя бесила такая перспектива? Ты – чистая мысль! Летаешь, где хочешь! Разве это не прекрасно? Я создам тебе любой виртуальный мир – катайся на машинах, путешествуй, узнавай новое! Декарт бы тебе позавидовал.

– Хех, ничего действительно нового я узнать не могу. Ведь я могу попасть лишь в ту виртуальную копию реальности, которая уже известна человеку, настоящему человеку. И, кстати, о Декарте… – Арчи снова усмехнулся и напустил на себя глубокомысленный вид.

– Разовью его мысль. Я мыслю, значит, я существую. Но существую не значит живу. Вывод: иди в жопу, Декарт!

Мне больно это слышать, Арчи. Говорят, я неплохой ученый, у меня много научных статей, на моем счету многие открытия в области цифрового бессмертия.

На собственные деньги я нанимала программистов, и мы работали по ночам, чтобы мои идеи претворялись в жизнь быстрее. Знаешь, мне бы хотелось вывести сорт сирени, где все цветки были бы пятилистниками. Но пришлось стать программистом. Всё ради тебя! А ты не оценил, что я для тебя сделала.

– Ты просишь подумать о себе, а о нас ты подумал? Захочет ли мама жить без тебя? Смогу ли я жить без тебя?

У меня в запасе много аргументов, я каждый день прокручиваю их в голове.

– Вы же хоронили мое тело. Так что самое худшее для вас позади. А вообще… – Он ласково улыбнулся и провел рукой по экрану, словно коснулся моего лица. – …ты такая эгоистка…

В палате Арчи надолго поселилась хитрая аппаратура, он часами лежал, опутанный проводами и электродами. Я говорила ему, что мы тестируем новую технологию лечения. Если бы он узнал тогда, что происходит на самом деле, он бы убил меня. Так и слышу, как он говорит: спасибо, сестренка, что заранее меня похоронила. Но я никогда не хоронила его. Просто однажды я представила, что он умер, и чуть не умерла сама. Падая в обморок, головой зацепила хрустальную вазу и угол стола. Голову зашили, а страх потерять его остался.

И вообще, я не врала ему. Оцифровка личности – действительно лекарство от всех болезней. Той весной мы успели описать характер Арчи, модель поведенческих реакций, снять копию с его памяти, сделать детальный визуальный образ. Я верила, что смогу создать для него вторую жизнь, хотя и без тела. Со временем мы разработали для цифровых бессмертных – этернитов – тактильные ощущения, виртуальные города, в которых они могли жить. С помощью специальных виртуализационных капсул обычные люди могли оказываться в искусственном пространстве и общаться с этернитами.

Наш проект взорвал мир. Газеты восторженно трубили о победе над смертью, люди стояли в очереди за инфоснимками, капсулы были нарасхват. Правда, пока это могли себе позволить только богачи и малая доля онкобольных, поступающих к нам по государственной программе.

Я тоже поначалу увлеклась капсулами, зачастила в гости к брату, а потом перестала: мне было там немного не по себе. Я боялась, что однажды перепутаю виртуальный мир с реальным. Нет, конечно, Арчи был прав, ощущения в виртуальном мире менее яркие, чем в жизни. Но и в жизни иногда, как посмотришь вокруг, – блёклое всё, безжизненное. Люди в немаркой одежде, вжав головы в плечи, спешат на работу, проводят там в механических действиях целый день, вечером торопливо поглощают безвкусные полуфабрикаты, потом пару часов бессмысленных телепередач, не оставляющих ни малейшего следа в памяти, – и спать до нового бесцветного трудового дня. А виртуальный мир можно раскрасить по своему вкусу и заниматься там, чем хочется. Так что неизвестно еще, где лучше.

Другие этерниты никогда не жаловались на недостаток ощущений. Человеку, которому подарена вторая жизнь, не свойственно капризничать. Но Арчи не был обычным человеком. Он слишком хорошо помнил себя живого.

На моем столе в цветочном горшке рдели алые орхидеи – редкий вид. Интересно, растут они на Арчибальде? Лучше бы это была сирень, но для нее не сезон. Я устала с ним спорить. Сняла очки, протерла идеально чистые стекла:

– Ты не ценишь то, что у тебя есть. Просто подумай об альтернативе…

Он отозвался голосом еще более усталым, чем у меня:

– Я думаю о ней каждый день.

4

Я помню тот день, когда тело Арчи умерло, и я впервые вступила в контакт с его инфоснимком. Мама стояла позади меня и плакала, а я объясняла Арчи, что теперь он цифровой бессмертный, и рисовала его дальнейшие перспективы. Мои щеки горели от волнения, руки дрожали. Он, бледный как полотно, недоверчиво смотрел на нас с экрана коммуникатора и слушал. Когда я закончила, он лишь улыбнулся уголком рта и сказал:

– Прикольно!

Поначалу Арчибальду нравилась его новая сущность. У него захватило дух от открывшихся перед ним возможностей. Человек, которому не нужно ни есть, ни спать, который не стареет! Каких интеллектуальных высот он мог достичь! Он мог заниматься творчеством, наукой, бизнесом, и все это без ограничений по времени. Он был на вершине пирамиды Маслоу. А то, чего он не мог, казалось просто физиологическими потребностями. Рудиментом, от которого организму, перешедшему на следующую ступень, давно следовало избавиться.

Наш проект получил безоговорочную поддержку правительства. Все необходимые законы для уравнивания прав этернитов с обычными людьми были приняты без проволочек. У Арчи был паспорт, карта социального страхования и вполне реальный банковский счет, на который работодатель мог перечислять зарплату.

Арчи быстро освоился со своим новым статусом. Через программы-адаптеры он мог подключаться к электронным библиотекам, общаться с людьми, писать курсовые работы, сдавать экзамены, управлять своими деньгами в банке – в общем, вести вполне полноценную социальную жизнь.

Я была в эйфории от того, что у меня всё получилось. Целыми днями мы с Арчи ныряли в виртуальные морские глубины и путешествовали по Древней Греции, над которой я кропотливо работала во время его болезни. Мне казалось, что и Арчи счастлив. Он улыбался и хохотал, как прежде. Он бился на мечах с самим Гектором и воочию видел Трою.

Мама долго не могла привыкнуть. Ей всё казалось, что вместо сына ей подсовывают суррогат. И когда она в виртуальной комнате обнимала Арчи, гладила его по щеке, ее не покидало ощущение какого-то дурного сна, полусумасшествия. Она все мучила его расспросами о нашем прошлом:

– Ты помнишь, что ты сказал после первого дня школы мне на ушко?

– Ты помнишь, какой велосипед мы тебе на семь лет подарили?

Это превратилось в какую-то непрекращающуюся болезненную викторину, в которую включилась и я. «Ты помнишь?..» – спрашивали мы то и дело, словно проверяли друг друга на настоящесть.

За полгода Арчи проглотил программу трехлетней аспирантуры и начал преподавать древнегреческую литературу. Он появлялся перед студентами на большом мониторе с поворотным механизмом, которым сам управлял. Студентам это было не в новинку – телемосты и видеоконференции существовали еще в двадцатом веке. Многие даже не знали, что Арчи – этернит. Деньги он тратил на нас с мамой или вкладывал в мои изыскания. Вслед за мной увлекся кибернетикой, потом принялся за философию, потом бог знает за что еще…

Однажды мы с Арчи прогуливались по нашему дачному поселку, точнее, его виртуальной копии. Все было как в жизни: белый гравий мягко хрустел под ногами, с обочины тянул к дорожке настырные лапки клевер, ветер доносил едва заметный аромат цветущей сирени. Только георгины на клумбах цвели чересчур пышно. Арчи в тот день больше молчал. Небритый, в потертом твидовом пиджаке, на голове дурацкая вязаная шапочка – прямо сумасшедший ученый на пороге открытия. При каждом шаге Арчи зарывался носком кеда в гравий и выбрасывал вперед маленький залп камешков.

– Ну хватит! – прикрикнула я, раздраженная шаркающим звуком.

Арчи снял с ноги кед и внимательно осмотрел его.

– Хех, царапины от гравия – почти как настоящие, – ухмыльнулся он. – И как это вам удается всё так детально проработать? Боги вы, что ли…

В последней фразе звучала издевка. Он потряс кедом над моей головой и добавил:

– Представь на минуточку, что какую-то частичку меня вы все-таки упустили… И моя, скажем, «душа» сейчас уже бродит по царству Аида, а я и не знаю…

Ты понимаешь, какого удовольствия ты меня лишила? – Он состроил огорченную гримасу и зашвырнул кед далеко в кусты.

С этого момента Арчи словно подменили. Внезапно ему захотелось власти, и за пару лет он вытеснил из кресла старого ректора. Потом занялся политикой и даже начал предвыборную кампанию в одном округе, но ему это быстро наскучило. Он подсел на компьютерные игры, стал спускать деньги на казино и виртуальные наркотики, которые подпольно разработали какие-то негодяи.

В университете свои часы по Древней Греции он сбагрил другому преподавателю, а сам начал читать собственный курс лекций «Философия смерти». Я была на одной из них. С бледным лицом и бегающими глазами Арчи скороговоркой произносил отрывистые фразы, потом надолго замолкал и взрывался речью снова. Руки его то энергично взвивались в воздух, то повисали плетьми. В конце, с трудом выговаривая слова, он простонал:

– Всё! Я больше не могу. Я сдаюсь. – И упал лицом вниз на свой виртуальный лекторский стол.

…Экран коммуникатора все еще горел передо мной. Арчи не отключился. Кит за его спиной тихо вздыхал, плеск и мерцание воды убаюкивали.

– Ты помнишь Терцию? – спросил он.

Я насторожилась. Конечно же, я помню Терцию. Она была этерниткой, как и Арчи. Попала к нам по правительственной программе. Девушка считалась подающей надежды поэтессой, и ее необходимо было спасти ради будущего вклада в искусство. Арчи познакомился с ней на каком-то интернет-форуме. Через пару дней прогулок по виртуальным паркам он написал мне: «Как бы мне трахнуть Терцию?» – и перевел на мой счет крупную сумму.

Моя ночная лаборатория заработала с удвоенной силой. Через год мы смогли дать Арчи то, что он хотел. И он отправился покорять океаны виртуального секса с безудержностью капитана Блада. Одной Терцией он, конечно, не ограничился, хотя и брюзжал постоянно, что это совсем не то, что в жизни. И все же на время Арчи утешился новой игрушкой.

– Я говорил тебе, что мы расстались с ней. Но это неправда. – Арчи снова был спокоен и перебирал тонкими пальцами бусины чёток. – Терция умерла.

За секунду до этой фразы я поняла, что случилось с Терцией. Я сорвала соцветие орхидеи со стебля и уткнулась в него носом, чтобы спрятать смятение. Но мои глаза все равно выдали, что я поняла. Орхидея ничем не пахла.

– Да-да. Она отключилась. Стерла свой инфосни– мок. Покончила с собой. – Он буднично и жестко чеканил фразы. – И, как ты понимаешь, вовсе не из-за того, что я ей изменял.

Значит, вклада в искусство не получилось. Хорошо, что я оформила над Арчи опекунство и заблокировала возможность отключиться самому. А он, наивный, думал: не скажет мне про Терцию, я и не замечу, куда он двигает свою жизнь. Я уже давно не младшая сестра. А он… Он просто не успел толком побыть взрослым. Поэтому и чувствует эту разницу между жизнью и виртуальным миром так сильно.

Арчи бросил чётки и снова закурил. Глаза его болезненно блестели, и я подумала: те чувства, которые он испытывает сейчас, он никогда не испытывал в жизни… поправка, в предыдущей жизни… то есть жизни с телом… что-то я начинаю путаться… И, может быть, компьютерная модель не в силах правильно отразить то, что он сейчас чувствует. Ей приходится экстраполировать, додумывать за него. Если бы при жизни – снова поправка, жизни с телом – Арчи помыслил о смерти, возможно, его лицо исказила бы гримаса ненависти, и он крушил бы все вокруг, кричал, размахивал руками. Да, так, скорее всего, и было бы, ведь я знаю его, а компьютерная модель лишь рассчитывает. От этой мысли мне стало страшно. Очевидно, то, что сейчас передо мной, – это уже не совсем Арчи.

– Отгадай, почему она это сделала.

Я рванула из вазы второй цветок – он тоже был без запаха. В сердцах я бросила орхидею на пол и выпалила:

– Потому что дура и слабачка! Просрать столько государственных денег только из-за того, что у нее была депрессия, а ее богатый душевный мир никто, блин, не смог оценить.

Арчи всегда можно было взять на слабо. Но на этот раз он не поддался. Усмехнулся криво – это «хех» доведет меня до белого каления.

– Да нет, все гораздо проще. – Постепенно он растворялся в плотных клубах дыма. – Я не буду грузить тебя таким сентенциями, как «жизнь без конца теряет всякий смысл» или «первейшее право бессмертного – это право на смерть». Это всё банальности… А Терция просто хотела ребенка.

5

Арчи давно уже не работал в университете. Если ему нужен был доступ к какому-то платному ресурсу – казино, девочки, компьютерные игры, – он брал деньги у меня.

– Ты не находишь, что созвучие слов «робот» и «работать» неслучайно? Хоть я и робот, но все-таки мне бы хотелось быть больше похожим на человека, – так объяснял он свое безделье.

Я контролировала его расходы, отсекала сомнительные покупки, если подозревала, что это наркотики, заставляла работать на нашем проекте.

– Мне некогда, я пишу вторую часть книги, – ныл он, когда я в очередной раз подсовывала кусок программного кода, который нужно было протестировать.

– Какой еще книги?

– «Философия смерти», – напыщенно декламировал он.

– Покажешь?

– Закончу – покажу.

В честь дня рождения Арчи мы с мамой по памяти воссоздали нашу старую квартиру – ту, в которой прошло наше детство. Протёртый синтетический палас, куцые коричневые занавески на окнах, мебельный гарнитур с резными узорами. Эти узоры все время отваливались, и отец регулярно подклеивал их. Он тогда еще был жив. Детская – одна на двоих; над моей кроватью – пыльный балдахин, а у Арчиной – изголовье с набалдашниками в виде лошадок. Арчи откручивал их ради забавы, прятал, а я искала. Убожество, а не квартира, но какая же она была уютная, живая! И снова:

– Кэсси, ты помнишь, кто отбил кусок зеркала в коридоре?

– Да, мам. Мне не терпелось надеть новые ролики, и я врезалась на них в зеркало. А Арчи взял вину на себя…

В центре виртуальной гостиной был накрыт роскошный стол: все наши старые семейные рецепты, некоторые – еще бабушкины. Салат «Оливье», закуска «Гранатовый браслет», на горячее – утка в яблоках, на десерт – торт «Наполеон медовый». Именно так – «Наполеон медовый», а не «Медовый Наполеон», потому что так звучнее, ностальгичнее, нежнее. Произносить нараспев, с легкой грустинкой в голосе.

– Знаете, а я ведь испекла сегодня наш любимый «Наполеон медовый»… – Мама виновато приложила руку к груди. – Кэсси, тот, что здесь, тоже очень похож, но чего-то неуловимо не хватает.

Мать прикрыла глаза, подбирая слово. «Нежности? Нет, не то. Аромата? Да вроде всё есть – и ваниль, и коньячная эссенция, – всё на месте. Насыщенности? Натуральности? Нет, Кэсси обидится, хотя что здесь обижаться. Ведь в жизни то же самое – продукты стали не те, что раньше. Яблоки напичканы удобрениями, курица – антибиотиками, мороженое – синтетическими добавками. Где им быть вкусными? А, может быть, просто с возрастом у нас грубеют вкусовые рецепторы, так же как слабеют обоняние, глаза, накал чувств. Может быть, только поэтому тот «Наполеон медовый», который готовила бабушка в моем детстве, казался вкуснее того, что стоит сейчас одиноко в моей маленькой кухне. А тот, что стоит на кухне, всего лишь немногим лучше тщательной подделки, которая красуется сейчас перед нами на старинной фарфоровой тарелочке. Всего лишь немногим лучше, тогда в чем разница?»

Эх, мама, есть небольшая разница. Всё, что мы делаем в обычном мире, – лишь еще один шаг на пути к смерти. А здесь – в виртуальном мире – смерти нет. Тонкий фарфор матово поблескивает потемневшей якобы от времени позолотой. И времени здесь нет. Есть только безграничные возможности иллюзий, только безграничность эта навевает смертельную тоску.

– Души не хватает, – подсказал Арчи, хитро поглядывая на меня.

Мама вздрогнула и открыла глаза. Морщинка между ее бровей углубилась. Я сдвинула очки на лоб и укоризненно посмотрела на брата – ну хотя бы сегодня можно не… Загадочная, черт возьми, звездная система Арчибальд! Ну почему все этерниты как этерниты, а ему души не хватает! Он сделал невинные глаза и невозмутимо продолжал:

– «Души» в кавычках, если вам не нравятся теологические термины. Секретного ингредиента, синтезировать который не может даже Кэсси. Ингредиента, который связывает мысль и тело в живое существо.

– Это из твоего нового курса лекций? – перебила я.

– Нет, это другая работа – «Наличие отсутствия смысла жизни у этернита», – язвительно в тон мне ответил Арчи.

Мама ласково потрепала сына по голове.

– Милый, если ты о смысле, то посмотри вокруг. Разве наша жизнь чем-то отличается от твоей? Кэсси с утра до вечера на работе, у нее нет ни мужа, ни детей. Миллионы людей живут без смысла, не испытывают эмоций, не имеют желаний. Годами не видят родных, потому что заняты, заняты.