Текст книги "Лабиринт Химеры"

20. Нежданные встречи

Чудный теплый вечер, светлое небо подступающих белых ночей, покой и тишина. Не найти лучшего часа, чтобы пройтись по 4-й Оранской улице. По чести сказать, осматривать на ней было нечего. Дома одинаковые, как близнецы. Сразу виден современный подход: оборотистый господин купил у города участок и натыкал одинаковых домиков с верандами. Никакого изыска и воображения. Одна прибыль на уме. Никакой заботы о городской красоте.

Соображения эти мало беспокоили усатого господина непримечательного вида, который шел неторопливо и осматривал каждый дом. Так должен поступать неопытный дачник, опоздавший с выбором. Он еще надеется, что за несколько дней до сезона сможет найти что-нибудь путное по разумной цене.

Каждому жителю Павловска известен этот наивный тип отца семейства. Никак не мог собраться, а когда собрался, уже все разобрано. Так ведь еще, непутевый, забрел на улицу, где дачи не сдаются. Откуда ему знать такие тонкости. Вот пусть теперь помучается. Обитатели 4-й Оранской улицы, по причине чудесной погоды проводившие вечер на веранде и в саду, с сожалением провожали коренастую фигуру.

Господину и дела не было до чужих мнений. Он шел и знай себе посматривал. А его взгляду было что примечать.

Так, около одного дома худощавый господин в сорочке и жилетке жестким и визгливым голосом считал вслух, хлопая по голенищу сапога хлыстом. Под его счет совершала гимнастические упражнения девочка не старше двенадцати лет в легком трико с голыми руками. Она посинела от холода, но за каждое неправильное движение получала короткий удар хлыста. Девочка морщилась, но не смела остановиться, закусывала губу, продолжая взмахивать руками и приседать. Прохожий не вызвал у господина с хлыстом никакого интереса. Впрочем, как и у владельца соседнего дома, который большим ножом остругивал ветки и складывал их аккуратной стопкой. Зато дама цветущих лет с модной прической и платьем, сидевшая за чайным столиком, проводила его долгим взглядом. Пока ее не отвлек молодой человек, который принес на подносе рюмку коньяку.

Наконец прохожий остановился около дома в дальнем конце улицы. На веранде, закутавшись в шаль, сидела барышня. Дом чем-то глянулся ему. Он снял шляпу и, пользуясь отсутствием калитки, поднялся на ступеньку.

– Дача не сдается, – сказали ему громко.

Господин кивнул в знак согласия и вошел на веранду.

– Я же сказала вам…

– Прошу меня простить, госпожа Вольцева?

В полутьме веранды барышня казалась совершенно непохожей на свой снимок двухлетней давности. Женское лицо любит сумрак. Небольшие изъяны скрадываются, достоинства кажутся совершенными, а фантазия усиливает эффект. Быть может потому, что женщина и есть сумрак?

– Кто вы такой? – последовал резкий неласковый вопрос.

– Ванзаров, сыскная полиция, – господин постарался особо подчеркнуть слово «сыскная».

– Что вам надо?

– С вашего позволения, я бы хотел задать несколько вопросов о вашей сестре, Надире Валерьяновне. Это не допрос, протокола не будет. Считайте сугубо частным разговором.

Агния не шевельнулась.

– Спрашивайте, раз пришли.

– Я бы просил разрешения пройти в дом. Время тихое, слышно далеко. Нежелательно, чтобы детали нашего разговора стали известны соседям.

Барышню не пришлось уговаривать. Она молча встала, поправив на плечах шаль, и вошла в дом, оставив дверь открытой. Полицию здесь явно не жаловали.

Незадернутые шторы пропускали в комнату вечерний свет. Агния не зажгла лампу, села за стол посреди гостиной, закинув ногу на ногу, и не предложила гостю стул. Ванзаров осмотрелся. Вещей и мебели было ровно столько, чтобы удовлетворить самые скромные потребности. Обстановка у барышни была спартанская.

– Зря хитрили, сказали бы, что хотите осмотр сделать. Только все пустое. Оружия или типографии у меня нет. Я мирный обыватель. Вам это известно.

Она говорила с вызовом, не скрывая неприязни.

– Госпожа Вольцева, я чиновник сыскной полиции, – сказал Ванзаров, стараясь не отводить взгляда от глазок, что сияли в темноте магическим светом, от которого иголочками царапало душу. Что было совсем не ко времени. Хорошо, что в глазках этих ничего, кроме ненависти, нельзя было разглядеть. Хотя как сказать: порой ненависть бывает куда притягательнее. – Мне дела нет до вашего революционного прошлого…

Агния плотнее закуталась в шаль, забросив ее концы себе за спину и сжавшись, точно встревоженная птица.

– Тогда зачем вы здесь?

– Позвольте вопросы задавать мне. Когда вы последний раз видели вашу сестру?

– Она приехала вчера, утренним поездом.

– И до сих пор ее нет?

Агния поежилась.

– Что тут такого?

– Разве вас не беспокоит, что вашей сестры нет почти двое суток?

– Она взрослый человек, сама распоряжается собой. Вероятно, уехала в столицу.

– У вас приняты такие отношения с сестрой?

– У нас нет никаких отношений, – сказала Агния наконец, опустив глаза, словно признавая поражение в дуэли взглядов. – Мы не виделись, кажется, два или три года.

– Зачем же она приехала?

Не отвечая, Агния подошла к серванту и вернулась с бумажкой, сложенной вдвое. Телеграмма была отправлена позавчера. В ней была всего одна строчка, читаемая даже в темноте:

«Должна срочно приехать ТЧК Прошу встретить».

Дата и печать Павловской телеграфной конторы были на месте. Ванзаров вернул послание.

– Не указан поезд, каким ваша сестра должна приехать, – заметил он.

– Я не прислуга бегать по вокзалу, если ей так захотелось, – ответила Агния. – Прекрасно добралась на извозчике.

– Какое же дело было у Надиры Валерьяновны?

– Понятия не имею, – резко ответила Агния.

Ее глазки пытались взять реванш. Ванзаров не дал им ни единого шанса.

– Простите, я отказываюсь понимать.

– Надира примчалась в нервном возбуждении, в каком пребывает обычно. Заявила, что ей нужно подождать у меня в доме, чтобы ее никто не видел, она же восходящая звезда балета… – последовал смешок. – А вечером она должна встретиться с одним человеком. От этой встречи будет зависеть ее судьба…

– Можете назвать этого человека? – спросил Ванзаров.

– Не знаю и знать не хочу. Пусть сама разбирается со своими любовниками… Господин полицейский, это все?

– К сожалению, нет… – Ванзаров выдержал паузу, на какую был способен под осадой глазок из тьмы. – Сегодня ночью ваша сестра была убита.

Ванзаров знал, что подобные известия люди встречают довольно схоже, особенно барышни. Вот только Агния сделала то, чего трудно было ожидать: она кивнула и улыбнулась. Иного выражения горя не последовало.

– Мне очень жаль, – сказала она, словно речь шла о чужом человеке, некролог о котором напечатан в газете.

– Вас это не удивляет? – спросил Ванзаров, старательно отгоняя выводы, которые так и лезли сами собой в голову.

– Если бы вы знали мою жизнь… Я хотела сказать: наши отношения с Надирой, вы бы так не удивились.

– Она предала вас ради карьеры в балете?

Вот теперь в темных глазках проскользнул не только вызов.

– Откуда вам это известно?

– Это только психо… Только логика, не более того.

– При чем тут логика?

– В полиции мне показали ваше надзорное дело. Да, я видел его. Карьера вашей сестры и ваш переезд на поселение в Павловск совпали. Наверняка это было решение семьи: одна сестра должна расплатиться за свои глупости, пожертвовав ради карьеры другой. Простите, что сделал вам больно…

Агния прикрыла глаза ладонью.

– Мне нельзя сделать больно… Но благодарю вас.

– За что?

– Вы честный человек, не такой, как… они. Я вижу это…

Она встала, сделав движение, словно хотела подойти к Ванзарову, но развернулась и обошла стол, укрывшись за ним, как за преградой.

– Надо опознать тело? – спросила она.

– К сожалению, это необходимо.

– Понимаю… Когда?

– Вас вызовут, Агния Валерьяновна.

– Не называйте меня по отчеству, я ненавижу его.

– С удовольствием… Агния.

– Я не знаю, как вас зовут.

Ванзаров просил, чтобы к нему тоже обращались по имени.

– Родион, – повторила Агния как-то так особенно, что Ванзаров готов был слушать свое имя бесконечно. – Красиво…

– Кто мог убить вашу сестру? – все-таки совладав с собой, спросил он.

– Думаю, для полицейского это очевидно.

– Я бы не мучил вас расспросами.

– Это совсем не муки. Ее убил тот, к кому она шла на свидание.

– Зачем?

– Вероятно, чтобы избавиться от капризной, надоедливой, дорогостоящей бездарной дуры и любовницы…

Трудно дать более точную рецензию восходящей звезде императорского балета. В чем-то Ванзаров был с ней согласен. Только характер балерины и отсутствие таланта никак не объясняли причину ее смерти. И торчащие из тела ветки.

– Во что она была одета?

– Платье светлое… Я не разбираюсь в моде. Накидка дорожная до самого пола с капюшоном. Все боялась, что ее узнают…

– Благодарю. Постараюсь не вызывать вас в участок, – сказал Ванзаров. – Если позволите, загляну к вам.

– Приходите… – ответила Агния. – Приходите, когда захотите. Вы не такой…

Ванзаров заставил себя поклониться и уйти.

…Улица окончательно опустела. Окна в соседних дачах зажглись вечерним светом. Ванзаров шел в одиночестве. Навстречу попалась дама в глубоком трауре, по виду богомолка. Не взглянув на незнакомца, она торопливо поднялась на веранду и исчезла в темном доме. Ванзаров посмотрел на часы: последний поезд ушел без него.

Придется обогащать извозчика.

21. Под крыльями ночи

Тем же вечером.

Аполлон Григорьевич не знал, как отступать перед трудностями. И потому трудности сдавались ему. В своей лаборатории он мог работать сутками, пока не находил решение. Чем больше накапливал он криминалистического опыта, тем реже встречались в лабораторном гроссбухе пустые строчки и вопросительные знаки. Вернее сказать, они не встречались никогда. До этого вечера. Великий криминалист настолько был поглощен битвой с неизвестностью, что не обратил внимания на явление позднего гостя. Зная привычки друга, Ванзаров не стал кашлять или требовать к себе внимания. Напротив, выбрал высокую табуретку о трех ногах и разместился на ней, тихонько ожидая, когда к нему обратятся.

И это, наконец, произошло.

Потушив спиртовую горелку, которая усердно коптила что-то на лабораторном стеклышке, Лебедев сбросил резиновые перчатки и повернулся к Ванзарову, скрестив руки на груди. Вид его не предвещал ничего хорошего.

– Вы чего тут делаете? – строго спросил он.

– Поставил эксперимент, – мирно ответил Ванзаров.

– Да? Эксперимент? И какого рода?

– Важный для практики сыска: сколько возьмет извозчик от Павловска до Департамента полиции.

– Ну-ну, веселитесь, – Лебедев мрачно оглядел кабинет. – Нашли время.

– Десять рублей! Хотел двадцать, но сторговались…

– Напишите доклад на имя Зволянского, может, орден дадут.

– Орден мне ни к чему, мне бы узнать, что же вы нашли в мертво-живой девице, – сказал Ванзаров.

Ответом ему стало мрачное молчание.

– Благодарю, Аполлон Григорьевич, более чем красноречиво…

Невинная плошка полетела в стену и брызнула фонтаном осколков. Что говорило о высшей степени раздражения гения.

– Да не в том дело! – прорычал Лебедев. – Все, что было у нее в крови и мышечной ткани, я определил без труда, вот полюбуйтесь… – Ванзарову кинули блокнот, махнувший, как крыльями, исписанными в столбик страницами. – Видите хоть одно незнакомое вещество?

– Насколько хватает моих скромных познаний в химии…

– Вот именно… Дайте сюда… – Лебедев грубо вырвал блокнот из рук друга. – Две дюжины простейших веществ, в любой аптеке продаются, никаких изысков, никаких алкалоидов и тому подобного. А в результате?

– Вы не знаете, что за вещество было введено, – не сдержался Ванзаров и пожалел.

Лебедев выразился столь крепко и громогласно, что будь поблизости хоть рота барышень, все они, как одна, полегли бы в обмороке. К счастью, это был последний натиск урагана. Аполлон Григорьевич погрузился в мрачную печаль и принялся раскуривать омерзительно пахнущую сигарку.

– Хитрость в том, что, зная состав и надеясь, что ни одно вещество не упущено, ни одно не разложилось бесследно, я за всю жизнь не успею перебрать все возможные варианты и все пропорции.

– Кто же мог намешать такой компот?

– Большой мастер своего дела.

– Ну, этому горю я смогу помочь, – сказал Ванзаров, на всякий случай отодвигаясь подальше. Мало ли какая реакция может последовать.

– Это как же? – мрачно спросил Лебедев.

– Нам с вами не так важен состав вещества, как последствия его применения.

– Они известны: изрезанная девица прожила дольше, чем можно вообразить.

– Как вещество было введено?

– Наверняка – уколами. Это видно в сравнении наличия компонентов в крови и кишечнике.

– Но следов от уколов вы не нашли.

Аполлон Григорьевич в печали пожевал кончик сигарки.

– Как вы это объясните, умник? – спросил он.

– В места уколов были вставлены ветки, – ответил Ванзаров.

– Глупости… Точнее, не глупости, это я вполне допускаю. Но зачем так прятать следы от иглы? Кому это надо?

– Убийца и не думал столь замысловато прятать следы уколов.

– А что же?

– Его задача была проще и очевидней: дырявить живого человека и вставлять в отверстия ветки. При этом жертва оставалась жива и ничего не чувствовала. Даже была счастлива по-своему. Танцевала…

– Какое-то извращенное безумие, настоящий грех, – сказал Аполлон Григорьевич, не отличавшийся примерным поведением.

– Скорее точный и аккуратный расчет, – ответил Ванзаров.

– Почему?

– Давайте пройдемся по цепочке событий.

– Ну, давайте, коллега, – согласился Лебедев. – Давно не видал фокусы психологики, даже соскучился.

– Благодарю вас, – Ванзаров поклонился. – Итак, рано утром в Павловск приезжает балерина Императорского театра, восходящая звезда, Надира Вольцева…

– Откуда знаете? Как личность установили? По икрам, как я сказал?

– Именно ваша догадка помогла, – сказал Ванзаров, чтобы немного поддержать друга. – Она останавливается у сестры и не хочет, чтобы ее заметили. Поэтому надевает дорожный плащ-накидку с капюшоном. До вечера отсиживается в доме сестры, после чего идет на встречу.

– С кем?

– Известно, что в Павловске находится ее покровитель, так сказать…

– Кто таков?

Ванзаров не поленился подойти и шепнуть на ухо. Некоторые имена в Департаменте полиции лучше произносить исключительно осторожно. Имя произвело нужное впечатление, Лебедев присвистнул.

– Ох уж эти балерины. Нет, однозначно голосую за актрисок частных театров! Ну, и что же?

– Дальше психологика…

– Не стесняйтесь, – разрешили Ванзарову.

– Вольцева идет на встречу, идет не боясь. В каком-то месте, нам пока неизвестном, она добровольно снимает одежду.

– Это верно, – согласился Лебедев. – На одежде, которую мне передали, пуговицы не сорваны, ткань цела. Ну, а физического насилия над телом не было. Могу подписаться.

– Она позволяет сделать себе уколы. После чего наблюдает, как ее бесчувственное тело дырявят и в него вставляют ветки, вырезают на груди знак. Вам ничего не кажется в этом странным?

– Могу предположить, что вещество оказывает еще и действие на мозги. Причем не только жертвы.

– На мои мозги действует другое вещество, – сказал Ванзаров. – Повторю вопрос, который задавал вам в Павловске: зачем ее отпустили?

Аполлон Григорьевич ответил не сразу.

– Я раздумывал над этим, – наконец сказал он. – Действительно, странное поведение для убийцы. Не припомню другого такого случая.

– Благодарю.

– Вы же говорили, что предполагаете исполнение какого-то ритуала?

– Предполагал, пока не осмотрел храм Аполлона.

– И что вас смутило?

– Что должно быть высшей точкой игры в мистику или нечто подобное?

– Никогда подобным не увлекался…

– Это очевидно: девушку должны были прикончить. Принести в жертву. А потом избавиться от тела.

– Вы жестокий человек, Ванзаров.

– Не я, только психологика…

– Страшная вещь, – без шутки заметил Лебедев.

– Вместо того чтобы полоснуть ножом по горлу…

– Такая беспощадность?

– Опять-таки логика: для того, кто может вставлять в живого человека ветки, перерезать горло – сущий пустяк.

– Ну, допустим…

– Мог убийца быть уверен, что Вольцева не придет в себя и не назовет его?

– Если только рассчитывать на болевой шок…

– Время его наступления можно высчитать точно?

– Сомневаюсь…

– Тогда убийца чрезвычайно рискует, отпуская барышню. И снова все то же простой вопрос: зачем?

– Узнаю ваши простые вопросы, – сказал Лебедев.

– Это вопрос ключевой, это вопрос, ответ на который указывает на убийцу. И причину, почему убийца не боится разоблачения.

– А он все же боится?

– Иначе для нас не была бы устроена игра в мистический ритуал, – сказал Ванзаров. – За эту игру убийцу надо благодарить.

– Это почему же?

– Есть о чем докладывать Ратаеву.

Аполлон Григорьевич не нашелся, что сказать, только погрозил пальцем.

– Ох, жулик… Ох… Ну, ладно… И что из это следует?

– Аполлон Григорьевич, вы точно не упустили какой-нибудь крохотной детали при осмотре тела?

В любой другой ситуации подобная вольность, повторенная за день дважды, вызвала бы бурю, какой еще не видывали стены Департамента. Повторить такое великому Лебедеву… Но бури не случилась. Криминалист покорно вздохнул.

– Как прикажете, завтра покопаюсь еще… Друг мой, как вам возвращение в сыск? Не жалеете? Опять эти трупы, кошмары, грязь…

– Скажу только вам, Аполлон Григорьевич: как же я скучал по этим кошмарам.

Ответ Лебедеву понравился. Был он настолько честным, насколько вообще можно ожидать откровение от обычно непроницаемого друга.

– Раз так, отметим возвращение блудного сыщика? С актрисками! Живыми и веселыми. У меня как раз парочка в «Аквариуме» дожидается таких молодцов, как мы с вами!

Поблагодарив, Ванзаров отказался: смертельно хочет спать, устал до изнеможения, и вообще ему с утра пораньше надо бежать в Императорскую библиотеку. Чем привел Аполлона Григорьевича в немое изумление.

…Он вышел на свежий ветерок, веявший по набережной реки Фонтанки, и пошел пешком. Денег на извозчика все равно не осталось. В темноте виднелась афишная тумба. Ванзаров не поленился разглядеть новости театрального мира. Афиша сегодняшнего спектакля была заклеена полосой, сообщавшей о замене солистки в балетном спектакле. Олимп не терпит пустоты. Сегодня взошла другая звезда. Как это ни печально. Сами собой, без спроса, из полумрака перед взором Ванзарова возникли те самые глазки, что смотрели на него. Смотрели упрямо и нагло, словно проверяя: на сколько хватит чиновника для особых поручений.

Ванзаров подумал, что заснуть ему будет трудно.

Глава
(оказалась совсем без №)

Проницательный читатель имеет счастливую возможность прямо сейчас узнать имя убийцы, если ему лень пробираться дальше. Что имеет положительную сторону: можно сделать приятную гадость знакомым.

Поступаем следующим образом:

1. Расшифровываем простенький шифр: ERIODHWERI. JQWORG

2. Записываем имя убийцы сюда:

УБИЙЦА – ЭТО…………………………………………………………………

3. Отрываем данную страницу.

4. Незаметно вставляем в книжечку читающего знакомого.

5. Наблюдаем всю гамму эмоций, когда в середине книжки все открылось.

Приятных гадостей!

Ну, а мы, пожалуй, продолжим.

22. Гори, гори ясно

Счастье в одиночку не ходит. Мало того, что жители Павловска были избавлены от разбоев и прочих преступлений, так ведь и пожары в городке случались исключительно редко. Пожарная команда при павловской полиции была набрана из мужчин спокойных, но вида героического. Таких, что не стыдно в оркестр посадить. Оркестр пожарных был гордостью городка и показывал столичным дачникам, что и в провинции не чужды достойных развлечений. Музыканты, блестя не столько умением, сколько начищенными шлемами, развлекали публику как могли. Это и было основным их занятием.

Если где загорался сарай или полыхал склад, пожарная команда бросалась его тушить с таким жаром, что у огня не было никаких шансов. Пожарные ездили на большой телеге, запряженной тройкой, на которой размещалась гигантская дубовая бочка с помпой. Помпу качала пара пожарных, двое других поливали из шланга, а еще четверо боролись с огнем ломом и лопатой. Командовал павловскими огнеборцами брандмейстер Булаковский.

Петр Парфенович был мужчина видный. Форма сидела на нем как влитая. Все-таки брандмейстер – лицо пожарной команды. Не имеет он права быть толстым увальнем, каким изображают брандмейстеров в либеральных карикатурах. Булаковский не только тщательно следил за блеском форменных пуговиц, но требовал неукоснительного соблюдения порядка от подчиненных. Можно сказать, что его стараниями городок, в общем, мог спать спокойно, не боясь сгореть дотла.

Этим вечером Булаковский лично проверил дежуривших в ночь по пожарной части, дав, как всегда, наказ посматривать и послушивать, где что творится. Некоторая смутная тревога копошилась в душе брандмейстера. Он видел, что друг его и начальник Сыровяткин весь день носится как угорелый, вся полиция на ногах с раннего утра, а в чем дело – непонятно, Сыровяткин молчит. Уж так и эдак пытался Булаковский разузнать причину скрытой тревоги. На него только махали, шипели и просили не лезть, куда не следует. Что, в общем, было обидно. Все-таки приятели, сколько заседаний Комитета во славу народной трезвости осилили, да и прочие случаи не вычеркнешь. А тут – такое отношение.

Булаковский понял, что дело выходит нешуточное, а раз так, надо держать ухо востро. Он решил прогуляться для очистки совести. Неторопливо идя по пустым улицам, Булаковский, к некоторому удивлению, не повстречал ни одного городового, которые обязаны были заступить на ночное дежурство. Что могло помешать постовым выполнять свои прямые обязанности, его воображения не хватало. Брандмейстер прекрасно знал, что покладистость Сыровяткина только кажущаяся. Своих подчиненных полицмейстер держит в мягком, но кулаке. Чтоб городовой не вышел на ночной пост – такое и помыслить невозможно. Однако что ни говори, а городовых не было. Булаковский нарочно дал кружок и обошел центральные улицы. Опять – никого. Объяснением такому чуду могло быть одно: приказ Сыровяткина. Что толкнуло полицмейстера на должностное преступление, было выше понимания брандмейстера и заодно подлило масло в огонек тревоги. Булаковский намерился провести тщательный обход города.

Ничто не нарушало тишины засыпающего Павловска. Брандмейстер неторопливо обходил улицы, везде царило умиротворение. Он уже начал подумывать, что беспокойство излишне, когда ноги вынесли его к градской больнице. Вернее, к улочке, которая выходила на больничный двор. Булаковский и сам бы не смог объяснить, что заставило его вглядываться в темень. Ему показалось, что у больничного флигеля происходит неясное движение. Что было довольно странно в такой час. Брандмейстер счел за лучшее подождать, не выдавая своего присутствия. И правда, в ночной тишине раздались тихие звуки, как будто кто-то спотыкался в темноте о дворовый мусор.

Булаковский сощурился, чтобы лучше разглядеть происходящее. Как вдруг вспыхнул огонек, как от серной спички. Огонек исчез, а вместо него взвились язычки пламени крохотного факела. Дальше случилось невероятное: факел взметнулся вверх и полетел. Раздался звон разбитого стекла, пламя исчезло. Где-то внутри флигеля раздался хлопок, настала тишина. Булаковский не верил, что это происходит наяву, а не во сне.

За больничным оконцем, выкрашенным белой краской, заплясали первые всполохи пожара. Булаковский не заметил, куда исчез тот, кто бросил факел. Брандмейстеру было не до того. Он думал только об одном: как быстрее, короткой дорогой, добежать до пожарной части, поднять всех по тревоге и потушить зачинавшийся пожар. В эту ночь Булаковский бежал так быстро, как никогда не бегал в жизни.