Текст книги "Лытдыбр. Дневники, диалоги, проза"

Последнее слово в суде

[03.10.2016. “Открытая Россия”]

Уважаемый суд, уважаемые присутствующие,

хочу рассказать об одном случае из советской истории, который в своё время произвёл на меня очень сильное впечатление, когда я прочёл о нём в мемуарах писателя Ильи Эренбурга.

Экономист Николай Николаевич Иванов работал до декабря 1940 года советским поверенным в делах во Франции. Вскоре после возвращения в Москву он был арестован за “антигерманские настроения”. Арест случился в те времена, когда ещё действовал пакт Молотова-Риббентропа, по которому стороны обязались прекратить враждебную пропаганду по отношению друг к другу. Чтобы доказать Гитлеру, что обязательства соблюдаются, Сталин распорядился обеспечить в СССР аресты и посадки за “антигерманскую пропаганду”. Но советский дипломат Николай Иванов приговор Особого совещания – пять лет лагерей – получил в сентябре 1941 года. В Москву он смог вернуться лишь через 13 лет после вынесения приговора.

“Трудно себе это представить: гитлеровцы рвались к Москве, газеты писали о «псах-рыцарях», а какой-то чиновник ГБ спокойно оформлял дело, затеянное ещё во времена германо-советского пакта; поставил номер и положил в папку, чтобы всё сохранилось для потомства”, – напишет об этом деле Илья Эренбург в своих воспоминаниях.

Трудно не вспомнить эту историю в связи с моим сегодняшним делом. Ни для кого не секрет, что происходит сегодня в сирийском городе Алеппо. Город с населением в полмиллиона взят в осаду войсками правительства Сирии и Корпусом Стражей Исламской революции при поддержке российской авиации. Бомбардировке с воздуха подвергаются больницы, жилые кварталы, гуманитарные транспорты ООН. В городе нет электричества, перекрыты все пути доставки продовольствия, воды, лекарств. Официальный ультиматум властей Сирии гласит: блокада жителей Алеппо будет снята лишь после того, как боевики сложат оружие и покинут восточные кварталы города.

И в то самое время, как российские войска активно участвуют в штурме Алеппо, в столице России меня судят за поддержку действий этих самых войск. В моём уголовном деле можно прочитать заключение некоего эксперта Управления по защите конституционного строя ФСБ о том, что бомбардировки Сирии, которые я поддержал больше года тому назад, являются преступлением экстремистской и террористической направленности.

И в это же самое время в городе Тюмени с июня сидит в СИЗО мой коллега, блогер Алексей Кунгуров. То же самое Управление по защите конституционного строя ФСБ возбудило против него уголовное дело за пост в ЖЖ “Кого на самом деле бомбят путинские соколы”, опубликованный тоже в октябре 2015 года. В отличие от меня, Кунгуров не поддерживал, а критиковал действия ВКС РФ в Сирии. И если я за свою поддержку обвиняюсь по “мягкой” 282-й статье, то Кунгурову шьют “террористическую” часть 1 статьи 205.2 УК РФ: публичные призывы к осуществлению террористической деятельности или публичное оправдание терроризма. Хотя он ни к чему такому не призывал, а всего лишь заметил, что города Хама и Хомс, которые бомбит наша авиация, расположены в сотнях километров от позиций ИГИЛ.[11]11
  Организация запрещена в РФ.


[Закрыть]

Впрочем, мы здесь так долго уже обсуждаем Сирию, что пришла пора поговорить про Россию.

И мне, и моим коллегам, пришедшим сегодня освещать процесс, хочется думать, что приговор по этому делу будет вынесен именно сегодня и что аргументы из моего последнего слова будут в нём как-нибудь учтены. Но если посмотреть сюжеты, вышедшие на федеральных телеканалах “Россия-24” и “Россия-1” за прошедшую пару недель, то там телезрителям успели сообщить, в передачах от 20 и 27 сентября, что вопрос о моей виновности судом уже решён. И даже рассказали, как именно он решён. “Антон Носик признан судом виновным в экстремизме”, – сообщила зрителям корреспондент “России-24” Анастасия Ефимова в вечернем выпуске новостей от 27 сентября. А неделей ранее в эфире программы “Вечер с Владимиром Соловьёвым” гости передачи, большие гуманисты, сошлись во мнении, что совершенно зря меня приговаривают к двум годам лишения свободы, когда можно было бы ограничиться штрафом, условным сроком, исправительными и обязательными работами.

Формально коллеги, конечно, погорячились. И я, наверное, мог бы напомнить им про 49-ю статью Конституции, где сказаны хорошие слова про презумпцию невиновности. Но если посмотреть на статистику судебного департамента Верховного суда РФ, то их забывчивость станет понятна. В целом по России судами первой инстанции выносится не более 0,2 % оправдательных приговоров. И каждый третий из таких приговоров отменяется по апелляции обвинения. За весь 2015 год, по всем статьям, входящим в 29-ю главу Уголовного кодекса (“Преступления против основ конституционного строя и безопасности государства”), вынесено не 2 промилле, а ровным счётом ноль оправдательных приговоров. На ноль, как известно, делить нельзя.

Обвинительный уклон российского правосудия – тенденция не новая, пресса пишет об этом давно. Я очень хорошо помню, как однажды президентом России стал юрист-теоретик Дмитрий Медведев, и он собрал по этому вопросу целое совещание, на котором спросил экспертов, какой процент оправдательных приговоров выносится судами. Ему ответили: 0,7 % (на дворе стояли гуманные нулевые годы). “Это не может быть правдой!” – воскликнул президент нашей великой страны.

Всякий раз, когда я задавал людям, близким к правоохранительной системе, вопрос о причине такого перекоса в судебной практике, слышал один и тот же ответ. Мне рассказывали, что у нас очень тщательно ведётся предварительное следствие. Так что в суд попадают только стопроцентно доказанные обвинения.

Раньше мне трудно было проверить состоятельность этого утверждения. Зато сегодня у меня появился личный опыт, о котором стоит рассказать.

Обвинение в моём деле не предприняло ни малейшей попытки доказать, что я имел преступный умысел, как сказано в первых строках обвинительного заключения. Откуда им известно об этом умысле? Может, они представили свидетелей, с которыми я этим умыслом делился? Или перехватили какие-то мои сообщения, письма, черновики, на которых основано суждение о моём намерении подорвать основы конституционного строя России? А может, в расследовании дела участвовал опытный телепат, который залез в мою голову и прочёл там преступные мысли? Я готов допустить и такое, но почему-то в двух томах моего уголовного дела нет заключения от этого ценного специалиста. Так что отмечу: субъективную сторону преступления обвинение вообще не сочло нужным доказывать. Ни в этом зале, ни на этапе предварительного следствия такой вопрос вообще не поднимался.

В статье 14 действующего УК РФ сказано, что для квалификации любого действия как уголовного преступления необходимо, чтобы оно носило характер общественно опасного деяния. В чём состоит общественная опасность поста в моем ЖЖ или моей беседы с коллегами в эфире “Эха Москвы”? На 420 листах своего уголовного дела я не нашёл ни ответа на этот вопрос, ни самого вопроса. В ходе судебного следствия и прений обвинение тоже обошло его молчанием. Где те читатели и радиослушатели, в душах которых я возбудил ненависть либо вражду к национально-территориальной группе “сирийцы”? Где те “сирийцы”, жизнь которых изменилась к худшему после моего поста и выступления на радио? Почему обвинение их не пригласило для дачи показаний – ни в зале суда, ни на стадии предварительного следствия? Может быть, потому что их не существует в природе? Хочу напомнить, что бремя доказывания общественной опасности моих деяний лежит на стороне обвинения. И это бремя, как все мы видели, оказалось для неё непосильным.

Меня обвиняют в том, что я опубликовал пост экстремистской направленности. Пытаются уверить суд в том, что само размещение этого поста угрожает основам конституционного строя и безопасности российского государства. Лично я так не думаю, но допустим, что сторона обвинения в это верит. Так почему же за целый год, прошедший со времени публикации моего поста и его перепечатки в целом ряде СМИ, ни один защитник основ конституционного строя не предложил убрать этот материал из открытого доступа? Об этом можно было попросить меня, можно было обратиться с таким требованием в администрацию “Живого Журнала”, в Роскомнадзор, в те российские издания, где текст перепечатан. Можно было бы войти в суд с иском о признании моего поста экстремистским. Точно так же можно было потребовать от видеохостинга YouTube или от Роскомнадзора заблокировать все копии видеозаписи с “Эха Москвы”, если кто-то считает, что они представляют угрозу для основ конституционного строя и безопасности РФ. Как мы знаем, ничего подобного сделано не было. Ни прокуратурой, ни Следственным комитетом, ни Департаментом по защите конституционного строя, офицеры которого ещё год назад отметились в расследовании этого дела.

Думаю, я достаточно тут сказал о качестве доказательной базы, представленной обвинением. Но один эпизод просто вынужден вспомнить, раз уж заговорил про обвинительный уклон и о презумпции невиновности. Когда уголовное дело было возбуждено, и я был ещё в статусе подозреваемого, следствие заказало комплексную психолого-лингвистическую экспертизу и моего поста, и моего выступления на радио. Её делали больше месяца, в ней участвовали трое экспертов Московского исследовательского центра, в тексте их заключения больше 40 страниц. Эта экспертиза есть в моём деле, выводы её даже оглашались здесь прокурором.

Все три эксперта МИЦ единогласно заключили, что признаки экстремизма в моих высказываниях отсутствуют начисто. Они разобрали и пост, и эфир “Эха Москвы” по пунктам, привели развёрнутую аргументацию, ссылались на использованную специальную литературу. Когда я ознакомился с выводами этого исследования, то был воодушевлён наглядным свидетельством беспристрастности экспертов. Но радоваться мне пришлось недолго. Следственный комитет подшил акт экспертизы к делу и пошёл искать каких-нибудь других экспертов, которые на те же самые вопросы дадут другие ответы. Я до сих пор не понимаю, в свете 49-й статьи Конституции РФ, как такое вообще возможно. Следствие само выбрало экспертов Московского исследовательского центра. Само поставило им вопросы. Оплатило, надо думать, их труды. И отказалось верить акту той экспертизы, которую само же и заказало. Мне кажется, для этого нужны были какие-нибудь весомые основания, но в деле я их не нашёл. Следователь не стал спорить с данными экспертизы, он их просто проигнорировал. Хотя, казалось бы, они составляли то самое неустранимое сомнение в моей виновности, о котором сказано в Конституции.

Я уже почти всё сказал, что собирался, осталось две вещи: один анекдот и одна просьба. Анекдот – потому что сегодня мои соотечественники и единоверцы во всем мире поздравляют друг друга с новым еврейским годом, с новым еврейским счастьем, и куда уж тут без еврейского юмора.

Этот анекдот мне рассказали в 1980-х годах, когда трое моих учителей иврита отправились по приговору валить в Мордовии лес. Итак, разговаривают два советских судьи. Один спрашивает другого:

– Коллега, вы могли бы отправить за решётку невиновного?

– Ну что вы, ни в коем случае, я осудил бы его условно.

Из анекдота прямо вытекает моя просьба. Я прошу вас отнестись к вопросу о мере наказания со всей серьёзностью. Если вы считаете, что я своей жизнью, трудом, общественной деятельностью не заслужил на шестом десятке лет клеймо уголовника – то просто оправдайте меня. А если считаете, что заслужил, – не идите на поводу у Вовы Соловьёва и его гостей, требовавших каких-то символических полумер. Мы же взрослые и серьёзные люди, не боимся ни начальства, ни друг друга, ни Мосгорсуда. Назначьте, пожалуйста, реальный срок, пусть и у Катерины Сергеевны сегодня будет праздник, не только у евреев.[12]12
  Прокурор Е.С. Фролова.


[Закрыть]

Разумеется, ваша честь, я рассчитываю на беспристрастное рассмотрение моего дела. Но, с учётом статистики, о которой уже сказал раньше, оцениваю свои шансы реалистично и сумку с тёплыми вещами уже собрал. В любом случае, благодарен и вам, и моей защите, и стороне обвинения за долгое время, потраченное на рассмотрение этого простого, как мне кажется, дела.

О жлобстве

[02.03.2017. ЖЖ]

Лично я считаю, что заклеивать или снимать номера со своего автомобиля – это жлобство.

Такое же, как парковаться на тротуаре, не пропускать карету скорой помощи или пешеходов на зебре.

Такое же, как лезть без очереди к кассовому окошку, атлетично расталкивая людей плечом.

Такое же, как тырить из кафе сахар, соль, перец, салфетки, и что там ещё бесплатно лежит – не по бедности, а потому что можно.

Такое же, как выбрасывать мусор себе под ноги.

Жлобство – это любое поведение, отрицающее общественный договор в пользу сиюминутной личной выгоды, удобства, прихоти или понтов.

Существование в пространстве общих правил, одинаково соблюдаемых всеми, облегчает жизнь и каждому отдельному человеку, и любому коллективу.

Конкретно для проезжей части общественный договор называется ПДД. И в ПДД требование держать номера в читаемом виде прямым текстом записано. А за несоблюдение этого требования предусмотрена ответственность.

Тут вы меня можете спросить: а твоё-то какое дело? У жлоба свои отношения с государством, и ты в них не сторона. Он если хочет – соблюдает правила, не хочет – подставляется под штраф.

И сахар/соль, которые он тырит из кафе, – не твоя забота, не ты ж их туда покупал.

Это его территория свободы и куража, не лезь туда.

Я, в общем-то, туда и не лезу, но отношусь к жлобству однозначно негативно. И вот почему.

Очень важная особенность жлоба состоит в том, что его поведение вовсе не спонтанно. Оно предельно прагматично и расчётливо.

Там, где за выбрасывание мусора в неположенном месте бьют палками по пяткам, жлоб прекрасненько донесёт свою обёртку до урны.

Там, где машину без номеров могут тупо эвакуировать на штрафстоянку, жлоб как миленький оставит номера на месте и проследит, чтобы они были видимы.

Если в очереди к кассовому окошку стоит детина валуевской комплекции, жлоб не будет пытаться оттолкнуть его плечом.

Он жлобствует ровно постольку, поскольку верит в безнаказанность.

А при виде дубинки любого рода становится законопослушнейшим из граждан.

На то он и жлоб, что зона свободы для него – территория безнаказанности.

Где пахнет наказанием – там прощай, его жлобья свобода.

Когда люди в массе своей добровольно и сознательно исполняют коллективный договор, когда его соблюдение является нормой, а нарушение – ЧП, отпадает нужда в дубинках.

Может быть, она никогда не отпадёт до конца, потому что в семье не без урода, и всегда есть приезжие, которые не чувствуют себя связанными общественным договором данной местности, потому что просто не знают его условий.

На такой случай можно иметь какой-то патруль, следящий за порядком.

Например, меня на арендованной машине однажды в сумерках остановила дорожная полиция в центре Висбадена.

– У вас включены противотуманные фары, – сказал мне полицейский по-английски.

– Ну да, – сказал я. – И что?

– По нашим законам их можно зажигать только во время тумана. Сейчас тумана нет.

– А, окей, извините, – сказал я и выключил фары.

– Всего доброго, – сказал мне полицейский.

У него не было задачи ни наказать меня, ни воспитать, ни доставить в участок.

У него была задача, чтобы правила соблюдались. И понимание, что для этого достаточно сказать две фразы по-английски. Он их сказал – и воцарился заветный Ordnung.

Но там, где нормой жизни является жлобство, дубинка нужна для исполнения вообще любого правила.

И все эти люди с дубинками на каждом шагу создают лишние неудобства – обществу, мне, себе.

И их служба стоит денег – обществу и каждому его члену в отдельности.

А виноват в этих неудобствах и тратах – жлоб, который без дубинки не понимает.

Всё же вернусь напоследок к заклеенным/снятым номерам.

Это, конечно, жлобство.

Но устраивать по всему городу платные парковки, не начав решать проблему с общественным транспортом, – жлобство ничуть не меньшее.

Мэрия – такая же сторона в общественном договоре, как горожане. Взять с нас налоги она ни разу не забыла, её очередь показать результаты за эти деньги.

Если мэрия закрывает перегон метро – она обязана предоставить автобусное сообщение между станциями.

Если она делает часть города недоступной для личного автотранспорта, то обязана подогнать общественный, вместимостью на такое же количество пассажиров.

А не делает она этого по самой жлобской на свете причине.

От безнаказанности.

Пираты выпустили фальшивую книгу от моего имени

[23.03.2017. ЖЖ]

Мне с утра пораньше сообщили, что я являюсь автором книги.

Книга называется “Изгои. За что нас не любит режим”, имеет объём 208 страниц, в твёрдой обложке, на газетной бумаге. Издана в феврале 2017 года издательством “Алгоритм”. На обложке – моё имя и фотография. Под обложкой – случайное собрание постов, надёрганных из этого блога за 2016 и предшествующие годы (в основном – по тегу 282). В выходных данных указано два копирайта: мой и издательства “Алгоритм”.

Спешу предупредить всех, кто наткнётся на это издание в книжных магазинах, что сам я этой книги не читал, не писал, никаких отношений с её издателем не имею – ни договорных, ни личных. Знаю только, что издательство “Алгоритм” много лет специализируется на выпуске книг от имени авторов, которые их никогда в жизни не писали. Например, от имени Тухачевского они выпустили книгу “Как мы предавали Сталина”: в неё включены статьи, речи и лекции будущего маршала за 1919–1934 годы, а затем выбитые под пытками показания на процессе, по результатам которого Тухачевский был расстрелян. От имени московского корреспондента Guardian Люка Хардинга они выпустили книгу “Никто кроме Путина”, о которой он впервые услыхал после её выхода. В той же серии “Проект Путин” было выпущено в общей сложности 24 книги – от имени Киссинджера, Лимонова, Удальцова, Александра Рара, Бориса Немцова и нескольких других авторов.

Что делать с этой пиратской конторой, я пока не решил. Юридически там всё очень чисто: стопроцентное воровство, контрафакт, часть 3 статьи 146 УК РФ, лишение свободы до 6 лет, штраф до 500 000 рублей. Если предъявят договор с моей подписью – прицепом пойдёт часть 2 статьи 327 УК РФ, там до 4 лет лишения свободы. В Арбитражном суде тоже можно отсудить какие-то суммы. Но чует моё сердце, что юрлицо, от имени которого выпускаются все эти издания, зарегистрировано на какого-нибудь бомжа в Кемеровской области, а конечным бенефициаром является кипрский офшор с акциями на предъявителя. Такие случаи в практике российских книжных пиратов достаточно часты. Конечно, буква закона допускает предъявление исков не только к издателю, но и ко всем тем магазинам, где книга сейчас продаётся, потому что de jure и de facto они занимаются сбытом контрафакта. Но концепт “безвиновной ответственности” мне не близок, так что с меня достаточно будет, если они просто уберут это палево из ассортимента.

[ноябрь-декабрь 1976. Записано В. Мочаловой]

– Я всё время страдаю от проблем доброго человека.

А остановиться, перестать быть добрым – не могу: ведь это так приятно.

О вере и смысле жизни

[24.04.2012. iForum-2012 в Киеве]

В чём смысл жизни? Любить ближнего, быть инструментом Господней любви. Ощущать в себе Господа. Понимать, что Господь создал тебя по Своему образу и подобию.

Осознать, что ты являешься богом, что нет на свете вещи, которую ты не мог бы сделать, что тебе достаточно только понять, чего ты хочешь, что ты любишь всех людей, что ты пришёл на свет для того, чтобы всем людям на Земле стало лучше, что нет большего счастья, чем помочь кому-то, – в этом смысл жизни! Не надо ничего выдумывать, никакого евроремонта, никаких дуплексов.

То, как жил, проповедовал и умер Христос – это путь верующего. А то, как живёт патриарх Кирилл, – это путь сатанистов, поклонников мамоны. Это путь людей, которые – пока Моисей на горе общался с Господом – сделали золотого тельца и поклонялись ему. Вот их потомок – патриарх Кирилл. Человек, который жил для денег. Для стяжательства. Для земной коры. Как объяснял его пресс-секретарь Всеволод Чаплин, “патриарх должен иметь самый крутой автомобиль, самые дорогие часы, самые дорогие бриллиантовые цацки”.[13]13
  Всеволод Чаплин (1968–2020) – священник, протоиерей. В 2012 году был председателем Синодального отдела по взаимодействию Церкви и общества.


[Закрыть]

Что общего этот человек имеет с православием? Православие учит следовать Христу, который говорил, что проще пройти через игольное ушко, чем богатому попасть в Царствие Небесное. Который говорил: “Нельзя служить двум государям: Мне и мамоне, ибо одного из хозяев будешь ненавидеть и не радеть”. В иудаизме такого нет, что плохо быть богатым. В иудаизме – чем больше у тебя бабок, тем больше ты можешь пользы принести.

Бог создал нас для того, чтобы мы творили добро. Ему не всё равно, творим ли мы добро или зло, – Он хочет, чтобы мы выбрали добро. Творим ли мы это добро в тюрбане, в ермолке, в будёновке, в папахе, в пыжиковой шапке, в кроликовой шапке или лысые с непокрытой головой, – Ему насрать. Как мы одеты, Ему насрать. На чём мы ездим, Ему насрать. На форму насрать – значение имеет содержание.

Если не сам себе – то кто? Если всё только себе – то зачем?