Текст книги "Волшебство не вызывает привыкания. Книга 3"

Глава 44

– И откуда она здесь?

– Вот как раз оттуда! – Горький ткнул татуированным пальцем в пол. – Смотрю, ты оклемался малеха, раз на этот баклажан рогатый пялишься? Хотя сам еще, как огурчик, хе-хе…

Я прислушался к собственным ощущениям и вынужден был согласиться. Сон мне явно пошел на пользу, да и дикого голода почти не ощущалось. Что очень кстати, ведь обещанной дополнительной порции мне никто так и не выдал. Раздатчица под присмотром двух надзирателей сразу же направилась к следующей камере. Я не стал орать ей вслед и послушно сложил пустую посуду на поднос. Наверняка одним допросом дело не ограничится, завтра у меня обязательно захотят что-нибудь уточнить. Вот тогда и отъемся.

– Так че расскажешь? – продолжал выпытывать у меня любопытный однокамерник.

Звали кстати, Александр Белочук, но кличка шла ему как нельзя лучше. Всю правду выкладывать я не стал, ограничившись тем, что якобы прибыл сюда из Нижегородской области в поисках семьи. Что было не так уж и далеко от истины.

Почему меня посадили в камеру? Так, на всякий случай, пока мою личность не подтвердят работники Комиссара.

При упоминании Николая Терещенко лицо моего собеседника перекосилось, как от острой зубной боли. Да и остальные большой любви к нему не выражали. Тут он многим успел крепко насолить, частенько перегибая палку. Те же выпивохи с одной фамилией на двоих просто развлекались после очередного бухалова. Как оказалось, это были действительно братья, просто двоюродные. Степан Самохвалов мог изменять пластичность различных предметов, а Михаил Самохвалов обладал зачаточным телекинезом импульсного типа. Вдвоем они смеха ради запускали в прохожих всякий мусор, при этом никому особо не навредив. Ведь даже стеклянная бутылка после магической обработки пружинила почище резинового мячика. Недолго, но на один выстрел хватало.

Злобный изверг Терещенко подобных фокусов не оценил, заперев обоих в изоляторе. Горький загремел сюда же просто по тому что «рожей не вышел». Но я не сомневался, что этот тип совсем не такой невинно репрессированный, каким он себя описывал. Его навязчивые предложения перекинуться в картишки наверняка имели под собой желание оставить меня без последних штанов. Я неизменно отказывался, стараясь повернуть разговор в другое русло.

Что касается лысого верзилы по имени Анатолий Чугуй, то все дружно старались к нему не приближаться и лишний раз не беспокоить, из чего напрашивался очевидный вывод, что это самый опасный человек в камере. Хотя он только и делал, что валялся на кровати, безучастно уставившись глазами в одну точку. Я полностью разделял такое поведение, ведь как только еда провалилась в опустевший желудок, меня снова резко потянуло в сон. И чем больше проходило времени после приема пищи, тем сильней хотелось спать.

Да уж, с этими непонятными «букашками» у меня обмен веществ стал, как у младенца.

Напоследок лишь спросил про демонессу и получил исчерпывающий ответ – она тут уже три дня, и никто не знает, почему ее до сих пор еще не казнили. Обычные пули демонов особо не берут, но станичники научились отливать их из церковной утвари, либо же освящать уже готовые боеприпасы. Урон у них был куда выше, так что даже самые серьезные твари предпочитали отступить, получив несколько ранений. А то и вовсе дохли прямо на месте.

Также неплохо показала себя святая вода. Теперь появился стопроцентный метод определения «настоящей» от «ненастоящей» – достаточно полить ею какое-нибудь исчадие Хаоса. Для них это сродни контакту с сильной кислотой. Если же эффект отсутствует, то у вас в бутылке обычная вода из-под крана, над которой для вида поколдовал ряженый священник. Сейчас все «божьи слуги» оказались разделены на два непримиримых лагеря; те, для кого вера была лишь средством обогащения, пребывали не в почете. Большая их часть и вовсе не дожила до моего возвращения. Желая вернуть паству и былое влияние, они творили всякую дичь, которая ничем хорошим обычно не заканчивалась.

Один местный поп, который очень любил освящать дорогие машины, так и вовсе оказался одержим демоном. В итоге пострадали несколько прихожан, а казакам пришлось в срочном порядке проводить принудительный экзорцизм. Чаще всего при этом сами перерожденные погибали, так что мне в свое время очень повезло нарваться на светлого заклинателя среди девиантов. Та шарахнула прямиком по Билли, выбив его напрочь из моего тела.

Переваривать новую информацию я решил прямо в кровати. За время моего отсутствия многое изменилось – теперь магия совершенно не пугала людей. К ней окончательно привыкли и даже научились использовать ее во благо. Не без огрехов, конечно. А вот ортодоксы, вроде Плотникова, закончились сами собой. Уж очень тяжело воевать против магии исключительно обычными средствами, особенно, если под угрозой жизнь мирного населения, воевать в большей своей массе не обученного.

Остался главный вопрос – что делать с разрастающимся Хаосом. Еще, конечно же, неплохо бы узнать технологию возрождения, но с этим пока придется повременить.

Сколько бы Гея не строила из себя всемогущую богиню, она не воскресила ни одного павшего. Включая собственную паству. Значит, там не все так просто. Нужно искать выход к Свету, ведь именно его представитель вернул меня к жизни заново. А синеволосая к нему вряд ли относилась. Там было что-то ближе к Природе, хоть у нас такого пантеона и нет в наличии.

Единственное, что я уяснил из разговора с ней – Хаос нужно сдерживать. Как именно, пока непонятно, но точно не ядерными боеголовками. Взрыв – это его родная стихия, тут же нужно строго наоборот. Как-то упорядочивать, что ли? С другой стороны, нельзя забывать, что абсолютный порядок – это стазис. То есть, то самое Забвение, погубившее центральные миры Паутины и едва не уничтожившее Валтарсию. И все-таки, нам оно необходимо…

Тут меня окончательно сморило, оборвав нить рассуждения. На этот раз даже что-то снилось, но из всей мешанины образов как всегда запомнилась одна лишь Пелагея. При одной мысли о ней у меня начинало щемить в груди, так что я нарочно старался себя не накручивать. Даже во сне. Терещенко прав – Настя вряд ли бы стала сидеть в осажденном городе. Она далеко не дура, всегда держала нос по ветру. Шансы есть…

Тут меня самым бессовестным образом разбудили, сильно толкнув кровать. Я свесился на бок, чтобы высказать в лицо нахалу все, что о нем думаю, но рядом с нарами никого не оказалось. Спящий на нижнем ярусе Степан Самохвалов также ничего не понимая вертел головой. На улице царила кромешная темень, но в камере тускло горели лампы, в четверть мощности. Будто я в поезде куда-то ехал.

Остальные тоже проснулись, тут нас всех тряхнуло снова, куда сильнее прежнего. А затем в станице протяжно завыла сирена, не предвещая ничего хорошего. А вот в самом здании МВД пока что царила подозрительная тишина. Слышались лишь перепуганные голоса заключенных, сливающиеся в один неразборчивый гомон.

– Ну, вот и приехали, – сквозь зевок произнес верзила, потягиваясь со сна.

– Куда? – хором спросили братья Самохваловы.

– На конечную!

– Толян, ты бы сплюнул, что ли, – максимально вежливо посоветовал Горький. – У меня и так седых волос девать уже некуда.

– Об этом можешь больше не париться.

С этим многозначительным пророчеством он перевернулся на другой бок и мирно засопел. Хотя тьма за окном постепенно вытеснялась дрожащим светом, а подземные толчки только набирали обороты. Да и в самом здании что-то периодически начало бабахать, сотрясая его до основания.

Больше ни у кого лежать желания не осталось. Мы наспех оделись, не понимая, чего нам ждать, и принялись напряженно вслушиваться в звуки боя. Ничем другим вся эта свистопляска быть не могла – на станицу явно напали. Но обычно все набеги удавалось останавливать на окраине, а сейчас заварушка происходила прямо в центре, как в смутные первые месяцы прихода Волшебства.

Прошло минут десять тревожного ожидания, когда про нас, наконец-то, вспомнили. И лучше бы мы продолжали просто сидеть, теряясь в догадках.

Громко лязгнули металлические двери тамбура, ведущего в общий коридор, разговоры разом стихли. Установилась зыбкая, нервная тишина, которую спустя несколько секунд порвали в клочья частые выстрелы. В изоляторе поднялся такой дикий вой, что на некоторое время я перестал что-либо различать. Некоторые в ужасе трясли прутья, либо прятались под нары, но вскоре большая часть людей умолкла. Кое-кто уже навсегда, ведь частый треск не прекращался, постепенно приближаясь к нашей камере.

Я едва подавил нестерпимое желание метаться в клетке загнанным зверем. Никуда отсюда не денешься, а ближайшие растения находятся во дворе и до них никак не дотянуться. Западня…

Решетки нарочно располагались чуть утопленными внутрь камеры, чтобы обзор заключенных был минимальным. Но сохранивший рассудок Горький быстро нашел решение, взяв с полки над раковиной небольшое зеркальце в пластиковой оправе. Высунув его наружу сквозь прутья, он прикусил до крови нижнюю губу:

– Это «мусора»! Они там всех гасят!

– Ну вот, а ты о седине переживал, – усмехнулся невозмутимый здоровяк.

Нам же было совсем не до веселья. Ни мольбы, ни уговоры на стрелков не действовали – те продолжали методично выкашивать камеры, хоть и как-то нарочито не спеша. Будто наслаждаясь тем беспросветным ужасом, что испытывали запертые люди. Я прекрасно понимал – когда стрелки доберутся и до нашей камеры, мне останется только задрать лапки кверху. Мой класс здесь абсолютно бесполезен, но ведь другие на что-то, да способны?

– Степан, ты можешь выдавить оконные решетки? Эй, прием!

Я потряс икающего мужика за грудки, но тот лишь пугливо мотал головой. Его брат находился не в лучшем состоянии, а вот Горький пусть и пребывал на гране истерики, но еще сохранил остатки разума. Ругался, на чем свет стоит, и кусал себе губы, но держался.

– Что у тебя за способности? – быстро спросил я у него.

– Да какая разница! – он указал на расписной металлический кубик, закрепленный между ламп. – Вот эта хрень стопорит всю магию-шмагию.

Теперь стало ясно, почему руководство так спокойно держит различных волшебников в обычном загоне. Кубик являлся артефактом, самым настоящим. На всякий случай я попробовал сколдовать вхолостую, но тут же получил предупреждение от интерфейса.

Способности блокированы.

Для восстановления покиньте антимагическую зону.

Но эта неожиданная информация меня не расстроила, а наоборот – подарила надежду. Пока спятившая расстрельная команда продвигалась по коридору, у нас оставалась парочка минут в запасе. Нужно только разобраться в устройстве блокиратора, а точнее – сломать его. Это всяко легче, чем починить.

– Надо сбить его на пол, – для начала решил я. – Давай, подсади меня.

– Отдохни, каратист, – отмахнулся сокамерник и подтащил в качестве стремянки упиравшегося Михаила Самохвалова. – А ты стой тут и не пыхти. Маслины тебя и под нарами достанут!

Увы, но даже жилистым рукам Горького крепеж в виде металлической скобы на анкерах не поддался. Пропыхтев с полминуты, татуированный спрыгнул на пол и подскочил к кровати здоровяка:

– Толян, выручай! Без тебя никак!

– Не-а.

– Христом-богом тебя прошу! Тебе это там по-любасу зачтется. Ну, че те стоит?!

Верзила задумчиво нахмурился, а Горький продолжил напирать:

– Тут же не только мы чалимся! Бабы вон по соседству, у них верняк семьи есть. А?

– Ладно, только не зуди над ухом.

С ворчанием, будто поднятый из берлоги медведь, Анатолий Чугуй встал с кровати и выпрямился во весь свой богатырский рост. А было в нем никак не меньше двух метров. Недаром его пятки торчали наружу, когда он просто лежал на стандартной кровати.

Подсаживать такого атлета было не нужно. Оттолкнувшись от пола, он одним ударом выбил артефакт из крепления, да так, что тот со звоном отлетел до самой стены. После чего наш помощник преспокойно улегся обратно, слизывая кровь с рассеченного кулака. Мы же сгрудились вокруг упавшего кубика, силясь понять, как он работает.

– Наверняка это какие-то руны, – указал я на переливающийся рисунок.

– И че? – пожал плечами Степан Самохвалов.

– Капчо через плечо! – огрызнулся Горький. – Каратист прав, гравюра тут намалевана неспроста. Надо ее покоцать хорошенько.

С этим не возникло больших проблем – судя по весу, кубик внутри являлся полым, а вокруг хватало твердых металлических предметов. Пусть и острые углы отсутствовали, втроем мы быстро довели артефакт до состояния консервной банки, которую пытались открыть ломиком. Колошматили обо все подряд, пока металл вдруг резко не поддался, став на ощупь каким-то пластилиновым.

– Работает! – радостно оскалился Степан, окончательно сминая его в подобие шара.

– Все, дай сюда! – Горький бесцеремонно забрал заготовку и отдал ее кузену. – Миха, целься промеж решеток, со всей дури, ясно?!

– Да, – кивнул собравшийся кинетик.

На этом наши лихорадочные приготовления подошли к концу. Выстрелы трещали уже за соседней стенкой, обрывая истеричные вопли и мольбы, так что времени больше не осталось. Степан еще пытался оторвать прикрученный к полу одиночный табурет, но я прекрасно видел, что он не успевает.

Через несколько мгновений в поле зрения показалась расстрельщики, облаченные в заляпанную кровью полицейскую форму, поверх которой были небрежно накинуты разгрузки. Всего двое человек – мужчина и женщина, передвигающиеся странными, шаркающими шагами. Да и остальные их движения были далеки от совершенства. Все стало на свои места, когда я увидел повернувшегося к нам мужчину. Его глаза настолько закатились, что видно было только одни белки, порозовевшие от лопнувших сосудов, а из приоткрытого рта на пол капала слюна.

Женщина в точно таком же состоянии ковыляла чуть позади, работая по другой стороне коридора. Нет, так даже с дикого перепоя не двигаются. Видимо, ими все же кто-то управляет. Или что-то…

В руках оба подконтрольных стража закона держали небольшие пистолеты-пулеметы со складным прикладом. Детские игрушки для воинственных мальчиков чаще всего и то солидней выглядят, но зато эти угловатые штуки плевались самыми настоящими пулями. Мужчина неестественно дернулся, повернувшись к нам всем корпусом сразу, и тут нервы Михаила не выдержали. Спрессованный металлический шар резко вылетел из его рук, как из пушки, врезавшись прямо в грудь человеческой марионетки.

Стрелка сбило с ног, едва не прокрутив его в воздухе, больше он подняться не пытался. Даже несмотря на то, что разгрузка погасила часть импульса, удар все равно вышел сокрушительным. Как минимум, ребра вдребезги, а то и позвоночник. Обессиленный кинетик плюхнулся на пол, где его подхватил двоюродный брат.

Женщина на потерю напарника отреагировала странно – отвернувшись от противоположной камеры, она выпустила длинную очередь в лежащее перед ней тело, пока сухой щелчок не ознаменовал конец боеприпасов. Они и раньше на патроны не скупились, поливая беспомощных людей пулями, как водой из шлангов. Поклацав еще немного спусковой скобой, одержимая отщелкнула прямоугольный магазин и принялась копаться в разгрузке в поисках нового.

У нас тоже закончились снаряды, да и само орудие пребывало далеко не в лучшем состоянии. Но тут к решетке подскочил Горький, оскалившись, словно дикий зверь.

– Врешь, сучка, я тут не подохну!

В его татуированных пальцах оказались зажаты обычные игральные карты, в которые он предлагал мне перекинуться накануне. Только теперь по их ободкам пробегали ярко-алые искры. Наш сокамерник от души размахнулся и запустил карты прямо в женщину, словно фокусник в цирке. Только каждая оставила после себя отчетливый инверсионный след в воздухе, прежде чем попасть в цель. Мимо неуклюжей женской фигуры пролетела всего лишь одна, глубоко вонзившись в кирпичную стену коридора, словно это не картонка, а какой-то японский сюрикен.

Хрупкому человеческому телу пришлось еще хуже, чем стене. Карты перебили руку, что уже почти вставила новый магазин, излохматили в лоскуты разгрузку, а последняя распорола горло, хотя и остальные раны были никак не совместимы с жизнью. Качнувшись, женщина повалилась рядом со своим расстрелянным напарником.

– Интересно, а у них есть при себе ключи? – тихо пробормотал я себе под нос.

Сидеть взаперти, когда вокруг творится черт знает что, не было никакого желания. Тем более, что здание то и дело снова потряхивало. Один только Анатолий Чугуй отнесся к нашей победе с уже привычным пофигизмом. Даже не знаю, что должно еще случиться, чтобы он наконец встал с кровати.

Массовая культура невольно приучила меня к мысли, что для успешного побега обязателен ключ или на худой конец – отмычка, но современная реальность диктовала другие условия. Наш пример вышел очень показательным, как отсутствие одного магического артефакта позволяет вытереть ноги обо все старые нормы содержания заключенных.

– Навались, братва!

Как известно, мокрая ткань рвется куда хуже, чем сухая. Связав две простыни, мы получили отличный канат, с помощью которого отогнули эластичные прутья в стороны. Степан вымотался не хуже кузена, но его странная способность позволяла даже крепкую сталь сделать резиновой. Когда сопротивление вещества резко возвращалось на место, вещи оставались в той же форме, в какой были до этого момента. Поэтому самый обычный на вид выпивоха мог при желании раскатать обычную монету в блин и слепить из нее пельмешек. Или затянуть бантиком тонкую арматуру.

Через пару минут прутья разошлись настолько, что между ними можно было спокойно вылезти в коридор. Чем мы незамедлительно воспользовались, оставив флегматичного здоровяка в одиночестве зализывать раненую руку. Оба стража закона оказались бесповоротно мертвы и грозили вот-вот рассыпаться пеплом. Мы с Горьким первым делом обыскали тела на предмет полезных вещей, а вот побледневшие братья Самохваловы сразу отошли подальше, стараясь не наступать на многочисленные потеки крови. Видать, им подобные картины были в новинку.

Здание трясло все реже, а вот гул вдалеке и не думал затихать. Это для нас происходящее растянулось в часы, а снаружи прошло всего лишь несколько минут.

Коридор до самого тамбура был чист, приоткрытая дверь так и манила проверить, что там за ней. Тем более, что кое-где в расстрелянных камерах еще доносились стоны людей, которые упрямо не желали умирать. Я сразу же вспомнил про медсестру, которая располагалась совсем рядом, и ее рабочий чемоданчик. Может, получится хоть кого-нибудь спасти? Вряд ли одержимые вели прицельную стрельбу, они больше на кучность полагались.

Но Горький оказался другого мнения о дальнейших действиях. Разжившись оружием – тем самым пистолетом-пулеметом, что не дозарядила женщина, – он окончательно почувствовал себя хозяином положения:

– Так, Каратист, сиди тут на стреме, а я к соседям в гости метнусь. Эй, Степашка, подь сюды! Надо еще чутка поработать.

Ключей у погибших при себе все же не оказалось. Видимо, выпускать кого-то отсюда живым не планировалось. А без них попасть в остальные камеры можно было только тем способом, каким мы выбрались сами. То есть, при помощи очередного надругательства над «сопроматом».

Интересующая Горького клетка вычислялась без особого труда. Там, совершенно не боясь развеивающихся трупов, стояла давешняя демонесса в соблазнительном облачении из выделанной кожи, изобиловавшем ремешками и заклепками. В комплекте шли наплечники с наручами, высокие сапоги, юбка из все тех же кожаных полос, а на груди что-то вроде топика. Само собой, с декольте.

Экипировка так себе, больше подходит для ролевых игр, которые практикуют уставшие от долгой семейной жизни. Выглядит откровенно и вызывающе, однако в реальном бою польза от всего этого крайне сомнительная. Сейчас же она и вовсе сыграла отрицательную роль.

С мерзкой ухмылкой Горький подошел к решетчатой двери, демонстративно поигрывая трофейным оружием.

– Ну привет, телочка! Не ожидала такого поворота?

– Удивил, – признала синекожая девушка с рогами. – Думала, вас всех тут как жертвенный скот забьют.

– Ага, сейчас ты еще больше удивишься!

– Горький, стой.

– А?

– Не смей ее выпускать.

Мои слова заставили замереть его притормозить и обернуться. Ведь я тоже стал счастливым обладателем пистолета-пулемета, полностью заряженного и готового к работе. И сейчас оружие смотрело дулом точно в сторону недавнего сокамерника. У меня и раньше никаких иллюзий на его счет не имелось, но сейчас он опасно близко подошел к черте, переступать которую нельзя. Если не хочешь иметь проблемы со мной.

– Каратист, тебе че, моча в голову ударила?! – с плохо скрываемой яростью поинтересовался он. – Проблем захотел?

– У меня к тебе ровно тот же вопрос.

– Не боись, я ее выпускать не собираюсь, – пояснил свои действия Горький. – Сам уж как-нибудь… Войду, хе-хе.

– А что, если это она контролировала этих двух?

– «Мусоров»? Не, там внутри точно такая же приблуда висит. Не хлопни мы их, они бы и ее тоже нафаршировали, вместе с остальными.

– То есть, ты решил просто поразвлечься?

– В точку! Если у тебя там обет безбрачия висит, то не ломай кайф другим…

Но я его уже не слушал, присматриваясь к тому, что творится чуть дальше по коридору. И в тот момент мог вполне безнаказанно получить пулей по лицу, но Горький при всей своей напускной простоте глупцом не был и верно истолковал мой взгляд:

– У меня что-то за спиной, да?

Братья Самохваловы дружно покачали головами, а вот я уверенно кивнул. Лампы в коридоре изолятора работали через одну, порождая причудливые тени. Которых точно не должно быть при люминесцентном освещении. Слишком темные, да и двигались они совсем не в такт движениям татуированного любителя экзотических удовольствий.

– Беги, – без всякой иронии посоветовала ему демонесса, уставившаяся в том же направлении.

Большинство на месте Горького сочли бы это обычной провокацией, на которых ловят только доверчивых идиотов, но видимо опытный сиделец и сам успел что-то почувствовать. Но вместо того, чтобы побежать к нам, он резко прыгнул вбок и перекатился до ближайшей стены, где до сих пор торчала брошенная им карта. А уже там вскинул оружие и принялся выискивать притаившуюся опасность. Но все тени в коридоре теперь вели себя, как полагается. Кроме той, что была у него за спиной.

В какой-то момент ей надоело копировать все движения хозяина, она стала отклеиваться от стены, обретая собственный объем. Я и глазом не успел моргнуть, как из груди Горького с влажным хрустом вырвалась угольно-черная рука, пробив его тело насквозь, вместе с одеждой. Заключенный захрипел, судорожно пытаясь вырваться, но вторая рука одним взмахом отсекла ему голову.

Самохваловы завизжали так, что у меня временно заложило уши, после чего галопом рванули прочь по коридору, в сторону тамбура. Тень же вновь втянулась обратно в стену и черной молнией метнулась им куда-то под ноги. Движение было столь стремительным, что мой взгляд за ним едва поспевал. Чего уж говорить про то, чтобы прицельно стрелять.

– Стойте!

Но они меня не слушали, пока внезапно вспучившаяся тень не отсекла Михаилу правую ногу под колено. Если до этого он орал, то теперь издаваемый им звук был похож на верещание животного на скотобойне. Правда он очень быстро сменился на хрипящее бульканье, а вот второй Самохвалов продолжал нестись вперед, не сбивая дыхания. В сторону кузена он даже не повернулся. Но у меня были серьезные сомнения в том, что он успеет добраться до тамбура. На нас открыла охоту тварь куда опаснее, чем целый десяток сомнамбулических марионеток с пулеметами. И еще непонятно, навредят ли ей пули даже при удачном попадании.

Но другого выхода отсюда не было. Нужно как-то сражаться прямо здесь, прежде чем мне тоже сделают не задокументированное отверстие в организме.

Я уже хотел было отступать в камеру, где продолжал валяться здоровяк, когда меня окликнул звонкий голос демонессы:

– Эй, друид без палочки! Жить хочешь?

– Желательно, лет до девяноста, – кивнул я, присматриваясь к теням вокруг себя.

– Столько не обещаю, но сегодняшнюю ночь ты точно переживешь. Только меня освободи!