Текст книги "Влюбленный астроном"

* * *

– Что вы делаете, друзья мои?

– Ловим рыбу, сударь, – с широкой улыбкой ответил кок. С тех пор как они покинули берега Франции, этот человек, завязывавший свои белокурые волосы в конский хвост, готовил им мясистую и сочную рыбу, вкусней которой Гийом в жизни не ел.

– Но я не вижу удочек, – заметил Гийом.

– Верно, сударь, их нет, – с еще более широкой улыбкой согласился кок. – У нас вместо них большие сачки. Смотри, упустил! – закричал он одному из матросов.

– Они слишком шустрые, мастер кок, – безвольно опустил руки тот.

– Принесите мне полсотни! И не жалуйтесь! – отрезал тот, на ком лежала ответственность за их обеды и ужины и кого вся команда называла не иначе как «мастер кок». Слово «кок» происходит от латинского глагола coquere, что означает «варить», и не имеет никакого отношения к пышному чубу, какой некоторые модники взбивают у себя над лбом.

– Позвольте, но они… летят! – воскликнул Гийом, глядя на море.

– Ну конечно, господин астроном, они летят – это же летучие рыбы. Сегодня я приготовлю вам фрикасе из летучих рыб с чесноком, а вы скажете мне, понравится вам или нет.

У серебристой рыбины, формой и размерами похожей на макрель, было два плавника, напоминающие крылья. Она быстро плыла под водой, а потом выскакивала на поверхность, пролетала, словно планирующая птица, несколько десятков метров и снова ныряла в волны. И Гийом видел целые стаи этих поразительных созданий. Матросы «Ле Беррье» пытались ловить их с помощью сетчатых сачков на длинной, с хорошую ветку дерева, ручке. Но не только они следили за полетом странных рыб; вокруг корабля били крыльями фрегаты; широко раскрыв хищные клювы, они опускались ниже к воде, чтобы на лету схватить и проглотить очередную жертву. Подручный мастера кока притащил большой мушкетон. Зарядив его опилками и крупной солью, он сделал по фрегатам несколько выстрелов. Задеть ему не удалось ни одного, но птицы, напуганные шумом, на какое-то время разлетелись, и матросы смогли продолжить рыбалку.

– Дайте-ка сюда рыбину! – крикнул кок.

Тотчас же матрос сунул руку в бочку, достал из нее летучую рыбу, положил на деревянный поднос и с почтением протянул астроному.

– Взгляните на нее, сударь, – сказал кок Гийому. – Во Франции вы таких не увидите.

Гийом склонился над рыбиной, рассматривая трепещущие жабры и огромные прозрачные плавники, служившие ей крыльями.

– Еще одно творение Господне, – заметил кок. – Как и железный дождь, про который вы нам рассказали.

– Да, вы правы, мастер кок. Всякая вещь от Бога.

Тут корабль вдруг качнуло, и деревянный поднос выскользнул из рук Гийома. Рыбина, оказавшись на палубе, подпрыгнула, перелетела через борт и исчезла в морских волнах.

– Господь пожелал спасти свое творение, – сказал Гийом.

– Похоже, что так, сударь.

– Спасибо, что показали мне это удивительное создание, мастер кок.

– Такова моя наука, сударь. Я знаю земных и морских тварей и уважаю их.

– Вы добрый человек, мастер кок. А кто такая Мари? – спросил Гийом.

Кок перевел взгляд на свое мощное мускулистое плечо, которое в обхвате было толще, чем нога Гийома.

– Это моя возлюбленная, – взволнованно выдохнул кок.

– По-моему, это очень красиво, – сказал Гийом.

– Что именно, сударь?

– Чернилами на всю жизнь запечатлеть на своем теле имя любимой женщины. Как вы полагаете, не следует ли и мне поступить так же?

– Сударь! – вскричал кок. – Человек вашего положения не носит татуировок!

– Что ж, – кивнул Гийом, – вам виднее, мастер кок.

Тот сунул руку в карман кожаного фартука и извлек из него осколок метеорита:

– Как вы и советовали, я подарю эту частицу звездной пыли своей Мари. Сделаю из нее чудесную заколку, которая украсит ее прическу.

* * *

Гийом Лежантиль не был безвестной личностью. Интернет быстро просветил Ксавье относительно эпичного путешествия астронома, который преодолел множество опасностей, но так и не сумел своими глазами наблюдать транзит Венеры. Судьба как будто смеялась над ученым – с таким упорством и столь изобретательно, что его история, не будь она подлинной, могла бы послужить сюжетом для иронической сказки о фатальном невезении. По итогам своих странствий астроном издал объемистый труд в двух томах, каждый на сотни страниц, под названием «Путешествие по Индийскому океану, предпринятое повелением короля по случаю прохождения Венеры перед диском Солнца». Ксавье заказал себе его через интернет.

Он вернулся на балкон к начищенному телескопу, который теперь сверкал, как новенький. Небо сияло голубизной; за редкими облачками, висящими над крышами домов, пряталось солнце, но луны, как иногда бывает днем, видно не было. Ксавье крутанул колесико треноги, поворачивая окуляр телескопа к себе, чтобы проверить рабочее состояние астрономического инструмента, созданного двести пятьдесят лет назад. Он прижался правым глазом к латунному кружку и зажмурил левый. Первым, что он увидел, были парижские крыши и женщина, стоящая у себя на балконе. Для точной доводки изображения сбоку имелась удобная круглая ручка, и качество картинки оказалось превосходным. Женщина находилась через несколько домов от Ксавье, и невооруженным глазом он в хитросплетении металлических крыш, окон, каминных труб и антенн, какими утыканы городские здания, не рассмотрел бы даже ее силуэта. Телескоп открывал поразительные возможности: Ксавье видел женщину, как видел бы свою соседку по дому, стоящую во дворе в десятке метров от него. Брюнетка, волосы по плечи, овеваемые легким ветерком… Она стояла, облокотившись о парапет железного балкона, словно глубоко о чем-то задумалась. Лет сорока, то есть примерно ровесница Ксавье. В левой руке она держала какой-то белый прямоугольник. Что именно, Ксавье не мог разобрать, но предположил, что это лист бумаги. Она стояла с таким сосредоточенным и одновременно отстраненным видом, какой бывает у курильщиков, когда они, облокотившись о край балкона, затягиваются сигаретой – с взглядом, устремленным куда-то вдаль, и загадочной улыбкой на губах. Правда, она не курила. Но вот она пошевелилась и разорвала надвое листок – очевидно, письмо. Белые половинки улетели, подхваченные ветром. Женщина повернулась, ушла с балкона и закрыла за собой дверь, исчезнув в полумраке. Ксавье еще несколько секунд не двигался, приклеившись глазом к латунному окуляру, но разглядеть фигуру женщины в глубине квартиры так и не смог. Она жила на шестом этаже. Судя по всему, на лестничной площадке располагалось две квартиры, потому что на соседнем балконе, впритык примыкающем к первому, стояли горшки с цветами – геранями и розовой сиренью. Ксавье давно заметил: если парижанин любит цветы, он держит их на всех своих балконах. Но на балконе брюнетки никаких цветов не было. Он чуть опустил телескоп и этажом ниже увидел мужчину лет тридцати в голубой рубашке и галстуке с ослабленным узлом. Тот курил и разговаривал по смартфону. Наверное, мужчина работал удаленно, из дома, и сейчас устроил себе перерыв. Ксавье еще подкрутил линзы и направил объектив на ближайшую крышу: на ней рабочие меняли металлическую кровлю. Похоже, светловолосый коротышка в чем-то не соглашался с высоким бородачом: оба оживленно спорили. Или ссорились? Не сошлись по вопросу о результатах последнего футбольного матча? Блондин вдруг положил на крышу свои инструменты метрах в десяти от коллеги и повернулся к нему спиной. Тот пожал плечами. Ксавье перевел объектив на каминную трубу в нескольких домах дальше. На ней сидел голубь. Он в тот же миг сорвался и улетел, а на его место немедленно опустился другой. Ксавье подкрутил резкость и рассмотрел птицу внимательнее: коричневатая окраска, оперение с голубоватой окантовкой. Птица повертела головой по сторонам и тоже взлетела, раскрыв широкие остроконечные крылья, не имеющие ничего общего с крыльями обычного парижского голубя. Никакой это не голубь. Это пустельга – хищная птица семейства соколов. По большей части они обитают в соборах Нотр-Дам и Сакре-Кёр, отправляясь на охоту в соседние округа.

Ксавье направил объектив на небо, и поле его зрения заполнила сплошная голубизна. Объектов, достойных настоящих астрономических наблюдений, в данный момент не имелось. Он надеялся, что вечером, когда Селина приведет Оливье, они смогут посмотреть на растущую луну и звезды. Его познания в астрономии оставляли желать лучшего. Он помнил, что есть Большая Медведица (созвездие в форме повозки) и еще какие-то звезды, названия которых он забыл. Надо хоть что-то почитать на эту тему, прежде чем показывать сыну телескоп. Ксавье покосился на лежащий на журнальном столике смартфон. Никаких сообщений. Значит, ничего выдающегося в агентстве не произошло.

«Представьте себе, что вы находитесь в приятном для вас месте. Месте, хорошо вам знакомом. Или вообразите его себе.

Рассмотрите его в подробностях. Поверните голову налево. Теперь направо. Теперь посмотрите прямо перед собой».

Ксавье лежал на диване – глаза закрыты, в ушах наушники. Он представил себе картинку, которую скачал из интернета для рабочего стола своего компьютера в агентстве, – песчаный пляж и пальмы… Он понятия не имел, где в действительности находится этот пейзаж. Явно где-то далеко. Уж точно не во Франции. Иногда он посреди рабочего дня мысленно переносился на этот пляж. Сейчас голос именно это и велел ему сделать.

«Ощутите себя в этом месте. Постарайтесь услышать звуки, почувствуйте окружающую температуру и освещенность».

Ксавье медленно двинулся по пляжу.

* * *

Песок был мелким, как мука. Море цветом напоминало бирюзу – ювелир, державший лавку неподалеку от Академии, однажды показывал ему такую. Он снял черные кожаные туфли с серебряными пряжками, стянул носки и почувствовал под ступнями горячий мягкий песок.

«Ле Беррье» причалил накануне. Настала пора проститься с капитаном де Вокуа и его командой. Остров Франции[1]1
  Ныне остров Маврикий. – Примеч. автора.


[Закрыть] стал первой остановкой на пути Гийома к Венере. Здесь ему предстояло дождаться другого корабля, который доставит его в конечный пункт его путешествия – в Пондишери. «Для меня и моего корабля было честью принимать вас у себя на борту, и я желаю вам удачи в ваших наблюдениях за звездами», – сказал капитан. Его скворец сейчас же выдал: «Прохождение Венеры!» Гийом улыбнулся и, в свою очередь, горячо поблагодарил капитана и весь экипаж. Матросы снесли на берег его вещи – главным образом сундуки с одеждой и ящики с инструментами – и перетащили их в жилище, предоставленное ему губернатором острова Франции. Губернатор принял его к концу дня, а его помощник Амедей – худощавый парень с почти наголо бритой головой, не носивший парика и когда-то служивший в королевском флоте – показал ему его апартаменты, расположенные на втором этаже большого дома, выкрашенного в светло-голубой и белый. Вдоль всего фасада шли большие балконы; жилище Гийома представляло собой анфиладу из трех просторных светлых комнат; на всех окнах и даже над кроватью под балдахином были натянуты тонкие тюлевые сетки, предназначенные для защиты от кусачих насекомых. Также астронома ждали корзина экзотических фруктов, ни одного из которых он раньше не пробовал, и клавесин. Амедей познакомил Гийома с крепким смуглокожим мужчиной, отзывавшимся на имя Туссен, и пояснил, что тот будет во всем помогать астроному во время жизни на острове и, как он выразился, «всегда будет поблизости». Гийом склонил голову в знак признательности, и мужчина молча сделал то же.

– Я должен разобрать свои сундуки и разложить вещи.

– О нет, господин академик! – возразил Амедей. – На то есть специальные люди.

Амедей упорно называл его академиком, и Гийом уже пожалел, что он больше не на «Ле Беррье», матросы которого обращались к нему не иначе как «господин астроном».

– Возможно, господин интендант, – ответил он, – но я предпочитаю заняться этим сам. Никто не будет налаживать линзы моих телескопов и никто не будет развешивать мои сорочки и жилеты. В прежней жизни я намеревался стать священником, а служители Церкви, как и солдаты, умеют самостоятельно заботиться о своем имуществе. Я сохранил эту привычку.

– Понимаю, – пробормотал интендант.

– У меня к вам одна просьба, – продолжал Гийом.

– Она будет немедленно исполнена, господин академик.

– Мне хотелось бы посетить один из ваших пляжей. Кажется, они очень красивы, а я до сих пор видел такие только на черно-белых гравюрах.

– Что ж, пора взглянуть на них в цвете, – кивнул Амедей и повернулся к Туссену.

Тот улыбнулся:

– Вы проделали сюда долгий путь, и я отведу вас на очень красивый пляж.

Голубизна и свет. Все вокруг утопало в голубизне, и вода была такой же неподвижной, как небо. Гийом бывал на пляжах Ла-Манша, куда его ребенком и подростком возили родители, и видел подступавшие к безбрежному морю песчаные дюны, по которым ветер гонял клубки сухой травы. Море чаще всего было темно-синего, местами коричневатого цвета и накатывало опасными бурунами, нестрашными только для опытных моряков. В отлив вода отступала на километры, и, чтобы добраться до кромки моря, приходилось долго шагать по влажному песку, то и дело попадая ногой в холодные как лед, тинистые лужицы. Еще через несколько десятков метров вода поднималась до середины бедер. Дальше никто не заходил. Плавать никто не умел. Все осторожничали. Потом задувал ветер, набегали волны, в небе начинали чернеть тучи, и это служило знаком, что пора возвращаться назад.

– Какая красота… – шептал Гийом, ступая по песку.

Все вокруг приводило его в восторг. Странные деревья, какие он видел на гравюрах: их похожие на трубы стволы изгибались, а заостренные на концах листья на вершине раскрывались, образуя нечто вроде зеленого салюта, – их называли пальмами. Они росли вдоль всего побережья, а горячий белый песок так слепил глаза, что Гийом пожалел, что не прихватил с собой очки с темными стеклами. Под теплым ветерком, ласкающим лицо, он повернулся лицом к морю. Цветом оно в точности напоминало драгоценные камни, которые ему показывал старый ювелир. Гийому стало жарко, и он стянул с головы завитой парик. Провел рукой по волосам и приблизился к воде. В ней сновали разноцветные рыбы – желтые, розовые, голубые, белые… У берега лагуны громоздились большие круглые камни, и Гийом вскарабкался на один из них. Его провожатый наблюдал за ним с улыбкой, скрестив на груди руки. Стоя на вершине камня, Гийом старался охватить взглядом небо и море. Прежде подобными пейзажами, неотличимыми от земного рая, он восхищался только на полотнах великих мастеров. Пожалуй, здесь не хватало только животных, часто изображаемых художниками на картинах. Но тут камень как будто пошевелился и вдруг приподнялся. Гийом упал на корточки и схватился за камень. Вытянув вперед голову, он обнаружил, что у камня появились ноги и даже голова, и эта морщинистая голова, наводящая на мысль об очень старой и мудрой змее, поворачивалась к нему и даже как будто улыбалась. Гийом не удержался и навзничь упал на песок, а гигантская черепаха медленно и величаво двинулась прочь, к стоящим поодаль деревьям.

– Вы не ушиблись? – Мужчина, которому поручили заботиться об астрономе, подбежал к нему и опустился рядом с ним на колени.

– Нет, со мной все в порядке, – улыбнулся Гийом, стряхивая с себя песок. – Я раньше думал, что черепахи бывают размером с ладонь.

– О, эти очень старые, – объяснил провожатый, помогая ему подняться. – Им по двести, а то и по триста лет.

– Триста лет… – задумчиво пробормотал Гийом. – Значит, они могут увидеть четыре, даже пять прохождений Венеры… – Он перевел взгляд на море. – Мне очень хотелось бы искупаться.

– Так пойдемте!

– Но я не умею плавать, – вздохнул астроном.

– Это не беда. Я вас научу.

* * *

Телескоп оказался превосходной идеей, чтобы занять вечер. Старинный прибор, словно сошедший со страниц романа Жюля Верна или комикса про находчивого репортера Тинтина, моментально зачаровал Оливье. Пока Ксавье ждал сына, он потратил целый час на поиск нужных сведений о созвездиях. Он уже мог отыскать на ночном небе Кассиопею, Большую Медведицу, Малую Медведицу и, конечно, планету Венеру – самое яркое небесное тело, затмевающее своим блеском все прочие, не считая, конечно, Луны. К счастью, ночью Луна показалась из-за туч, являя Парижу две трети своей сферы и освещая ночные улицы, словно включенная лампочка. Отец с сыном сели ужинать на балконе. Ксавье приготовил для них любимое блюдо Оливье – крок-месье, а на десерт для мальчика еще и крок-банан – тот же крок-месье, но сладкий и с начинкой из банана и мелко нарезанных вишневых цукатов, посыпанный сахарной пудрой. Они поговорили о том, чем Оливье с мамой занимались на минувшей неделе. Оливье рассказал, что ходили в гости к сестре Селины, у которой дочка, пятнадцатилетняя Эмма. Оливье заявил, что Эмма – «уродина и дебилка».

– Нехорошо так говорить о кузине, – упрекнул сына Ксавье. – И потом, никакая она не дебилка.

– Все равно она уродина, – стоял на своем Оливье. – Между прочим, ты сам только что сказал, что она не дебилка. Но ты не сказал, что она не уродина.

Захваченный врасплох, Ксавье не сразу сообразил, что ответить.

– Э-э… У нее сейчас переходный возраст. Наверное, поэтому она выглядит не слишком привлекательно… Ну, насколько я могу судить по фото.

– Да она всегда была уродиной, эта Эмма! – не сдавался Оливье. – Скажешь, нет? – Он поднял голову от десерта и посмотрел на отца.

– Да, пожалуй, – вздохнул тот. – Твоя кузина довольно страшненькая, ничего тут не поделаешь.

– Вот! – торжествующе воскликнул Оливье.

– А у тебя в классе есть красивые девочки? Ты вроде говорил про какую-то Луизу?

– Да, Луиза красивая, – коротко подтвердил Оливье, и Ксавье понял, что больше ничего от сына не добьется.

– Но все-таки… Что для тебя значит – красивая? – предпринял он еще одну попытку.

– Красивая значит красивая, – отрезал Оливье.

Покончив с диспутом на тему эстетики, они завершили ужин традиционным бокалом амаретто с двумя кубиками льда и долькой лайма для Ксавье и столь же традиционным бокалом разведенного миндального сиропа для Оливье – тоже с двумя кубиками льда и ломтиком лимона. Разумеется, спиртного ему никто не давал, но как-то раз отец позволил ему («Только маме ни слова, ладно?») смочить губы ликером янтарного цвета, и мальчику очень понравились вкус и аромат амаретто. Ксавье тогда обегал весь Париж в поисках миндального сиропа, но так ничего и не нашел. К счастью, некий итальянский производитель догадался разместить свою рекламу в Сети, и отныне Ксавье регулярно заказывал у него сироп упаковками по шесть пакетов. По цвету сироп ничем не отличался от настоящего амаретто, к тому же его полагалось разводить водой, так что в результате Оливье, к его радости, доставался большой бокал напитка, а не маленький, как отцу.

– Ну что, давай смотреть в телескоп? – нетерпеливо спросил Оливье, который перед ужином успел только быстренько взглянуть на одну звездочку.

Ксавье рассказал сыну, как к нему попал телескоп, забытый в проданной квартире, а заодно поведал историю его бывшего владельца – астронома.

– И он так и не увидел, как Венера проходит перед Солнцем?

– Нет, не увидел, – сказал Ксавье. – Но он совершил долгое и очень интересное путешествие и повидал много всего – моря, пейзажи, закаты… Он побывал в таких местах, куда в его время мало кто заглядывал. Сегодня у нас есть интернет, журналы и реклама на телевидении, и нам без конца показывают самые разные уголки мира, куда мы, скорее всего, никогда не поедем. А тогда никаких таких картинок не было. Чтобы на что-то посмотреть, надо было туда отправиться своими ногами. Примерно как нам сегодня на Луну, – задумчиво заключил Ксавье.

– Так мы будем смотреть на Луну? – поторопил его Оливье.

– Ну конечно!

Оливье сел на табурет, а Ксавье устроился на раскладном стуле. Он направил телескоп на спутник Земли и настроил объектив. Оливье приложил глаз к окуляру.

– Вау! Да она же совсем рядом!

Ксавье улыбнулся – этот вечер у них удался.

– Там полно кратеров!

– Это следы ударов, – уверенно пояснил Ксавье. – Много лет назад на Луну падали крупные метеориты.

– Они взрывались?

– Конечно, они взрывались. И производили много шума, огня и пыли.

– Гениально… – прошептал Оливье.

– А теперь, если сместишь взгляд чуть вправо, увидишь звезду, которая светит ярче других. Да, молодец, правильно, – похвалил он сына, который старательно выполнял его указания. – Видишь?

– Вижу! Какая яркая! А в середине у нее блестит такой кружок…

– Это Венера, – сказал Ксавье. – Та самая планета, чье прохождение перед Солнцем так и не увидел наш друг Гийом Лежантиль, которому принадлежал этот телескоп.

– И она проходит перед Солнцем каждые сто двадцать лет?

– Да, сначала через восемь лет, а потом через сто пять и сто двадцать.

…Оливье заснул, и Ксавье тихонько прикрыл дверь в его спальню. Как ни странно, ему вдруг захотелось закурить. Когда-то давно он выкуривал по пачке «Бенсона» в день. Чего он только не перепробовал, чтобы избавиться от вредной привычки: носил специальный пластырь, жевал жвачку с никотином, запрещал себе прикасаться к сигаретам (и ни разу не продержался дольше пяти дней), пока не наткнулся на программу медитации, и она поразительным образом сработала. Женский голос помогал ему сосредоточиться на дыхании и собственных мыслях, но главное – напрочь вытеснял желание щелкнуть зажигалкой и затянуться табачным дымом. Голос оказался прав: он испытывал потребность закурить сигарету ровно шесть минут, после чего начинал думать о чем-нибудь другом. Сегодня вечером тяга к курению исчезла уже меньше чем через минуту. Телескоп по-прежнему стоял на балконе, и Ксавье опустил трубу, направив ее на дома. Первым в объектив попал балкон той женщины. Свет в квартире не горел, как и в других окнах. Но вдруг он зажегся, и Ксавье на миг зажмурился. Но закрыть глаза его заставила не вспышка света, а увиденная им картина: посреди комнаты стояла самая настоящая зебра. Голова животного была повернута к окну, и казалось, что оно пристально смотрит прямо на Ксавье. Он отпрянул от телескопа, с минуту посидел в полном замешательстве, а потом снова приложил глаз к окуляру. Зебра никуда не девалась. Вдруг рядом с ней появилась брюнетка, на сей раз без одежды. И свет в квартире погас.