Текст книги "Фронтовые разведчики. «Я ходил за линию фронта»"

Чепик Василий Прокофьевич

Интервью – Юрий Трифонов

<…>

Меня направили в мотострелковый батальон 19-й гв. механизированной бригады. И тут подполковник Андриянко, командир разведки 8-го гв. мехкорпуса, перепутал меня с известным чешским писателем Чапеком, я говорю: «Я не Чапек, а Чепик», подполковник кивнул, но все равно меня командование между собой до конца войны называло Чапеком. Но сам Андриянко Александр Васильевич был отличным офицером, очень грамотным. Вообще, у нас в корпусе все командиры были очень хорошими. Меня привезли в батальон к комбату, который сразу определил меня в командиры отделения разведки, хотя я все еще был рядовым. Уже в части я научился стрелять из фаустпатрона. Я с собой 2 штуки стремился постоянно таскать, тяжеловато, конечно, но зато из него можно подбить танк со 100 метров.

Наши части вступили в Польшу, нут. Лодзь нас послали в мою первую разведку добыть «языка». В моем отделении было 10 человек. Мы вышли вечером, прошли километров 10, тревоги не подняли. Уже по темноте вышли на шоссе. И засели там, в надежде, что кто-то будет по этой дороге ехать. Вырыли себе небольшие окопчики. Я посредине находился, а тогда и у нас, и у немцев был приказ, что если едешь по дороге, то туши свет, и где-то примерно в 12 или 1 час ночи мы видим, что что-то мигает. Я догадался, что это мотоцикл едет. Я приказал шепотом: «Этих не стрелять, это передовое охранение!» Так что пропустили мотоциклистов, минут через 10–15 смотрим, еще что-то мигает, побольше. Тут мы уже приготовились, снова проскочил легкий мотоцикл, точно кого-то сопровождают. И тут появились 3 автобуса, в каждом человек по 20–25. Оказалось, что это ехали с совещания офицеры, которые получили задание и возвращались к себе в часть, солдат там не было, и мы видели, что офицеры были подвыпившие. Когда автобусы поравнялись с нами, я отдал команду забросать их гранатами. У меня же был с собой фаустпатрон, я нажимаю на курок и попадаю в первый автобус. После накрыли немцев из автоматов, перебили многих, остальные и не думали о сопротивлении, а сразу тикали в лес кто как мог. В итоге мы взяли в плен несколько офицеров, мне достался офицер из штабного автобуса, в который я из фаустпатрона попал. Мы понимали, что скоро вернутся мотоциклисты, которые поймут, что что-то с офицерами случилось, и быстро отступили. Привели к нам в штаб человек 10 «языков». Из нас ни один не пострадал. Моего «языка» сразу допросили. Это был майор связи, с ним ценные документы. Кстати, я поинтересовался у майора, почему они так испугались, тот ответил: «Мы знали, что можем напороться на партизан в лесу, были подвыпившие и потому так сильно перепугались». За эту операцию мне вручили орден Славы 3-й степени, а моим солдатам медали «За отвагу». И как раз тогда мне присвоили звание «мл. сержант». После операции нам дали немного отдохнуть, и дальше в бой. Наступило время прорыва – нас посадили на танки, хотя мое отделение считалось отделением разведки, но нас все равно использовали как танковый десант. Когда танки нашего корпуса готовились идти на прорыв, их в строй становилось штук 100, это было очень внушительное зрелище. На каждом танке должно сидеть по 6—10 человек. Я был командиром отделения, подчинялся офицеру, который и посадил нас на танки, при этом танкисты были очень довольны, что мы сидели на танках, иначе танки без десанта немцы очень быстро подбивали. Перед наступлением обычно была артподготовка, от 30 минут до 1 часа. Потом передовые части разведывают обстановку, удалось ли выбить противника, только тогда идут вперед танки. Если сильный огонь по танкам, надо спрыгивать и идти пешком. Мы так и делали, но иногда, если немцы не сильно бьют, то оставались на танках. Нашей целью как танкового десанта было в первую очередь бить по позициям и занимать окопы, брать немцев в плен. Надо сказать, что наша артподготовка была очень эффективна, у нас сильно надеялись на артиллерию, это был настоящий «бог войны». Немцы от нашей артиллерии драпали. Мы прорывались к Берлину, но тут нас повернули в Померанию, где мы стали штурмом захватывать немецкие города, в одном из них мы продвигались вперед под сплошным огнем, немцы сильно били. Мы прорывались по улицам, где в обход, где напролом. Один раз там, где я наступал со своим отделением, нужно было взять сильно укрепленный дом. Мы идем на захват, а там немцы сидят, они кое-что изучили по-русски, кричат: «Иван, не стреляй, мы уйдем!» Я знал немецкий, мы договорились, что мы стрелять не будем, а они первый этаж оставят. Мы, отделение, всего 10 человек, туда пробрались, постреливаем, но оказалось, что в доме много немцев было, и не все ушли, часть осталась. Первый этаж наш, там вода, а со второго немецкие позиции начинаются. Повоевали, постреляли, немцы нам кричат: «Рус, дай воды!» Я в ответ: «А вы, фрицы, дайте нам курева!» У них же сигареты были, а не наши самокрутки. Спускают они сверху на веревке свой плоский котелок, заполненный сигаретами. Мы высыпали сигареты, набрали воды, кричим: «Тяните назад». Немцы потянули, поболтали немного, кричим: «Немцы, тикайте, а то стрелять будем!» Те в ответ: «Подождите, нам еще котелок воды нужен!» Снова котелок с сигаретами спустили немцы, мы им водой его заполнили. После немцы из дома ушли, мы вдесятером его полностью заняли, доложили начальству, что объект взят. Это было очень важно, потому что этот дом сильно мешал продвижению наших войск. Наверху такому делу очень обрадовались, за это мне дали орден Славы 2-й степени. Тут нам повезло, а так в других местах немцы обычно очень ожесточенно сопротивлялись. Вообще в городах у нас были большие потери. В моем отделении тоже были потери. Из 10 человек трое куда-то потерялись. Мы ушли вперед, а что с ними, я так и не знаю. Потом нас перебросили под Берлин. Для последней битвы было приготовлено 7 знамен Победы и выдано командирам передовых батальонов, одно из них передали нашему командиру Нестеренко. Мы подошли к какой-то речке, на ней еще стоял лед, но танки ведь по льду не пойдут. Тогда мы положили на лед доски шириной около 1 м. Пустили легкие танки, они прошли, тогда пустили машины потяжелее, снова прошли, а мы, пехота, несколько дальше по льду, а где и по воде перешли речку за одну ночь. И закрепились на плацдарме. После этого еще где-то также перешли речку, и наши войска окончательно закрепились на том берегу. Все время до начала наступления немцы постоянно пытались выбить нас, было жутко. Причем и разбрасывали листовки, и кричали нам, что они дойдут до Сталинграда, ведь они от города Сталина до Берлина отступили, но теперь у них якобы есть секретное оружие (имелась в виду атомная бомба), и они накроют русских. Но нам, несмотря ни на что, удалось сохранить плацдарм.

Затем пришло время штурма, нас поставили напротив Зееловских высот, где нам пришлось очень тяжело, 8 дней мы их брали. Нас на машинах привезли в лес, приказали окопаться и ждать. Началось все ночью в три часа, мы сильно били из пушек, потом «катюши» как зарядили по немцам. Потом пошли в атаку танки с нами как десантниками. Хотя наша разведка очень хорошо определила, где какие немецкие части расположены, все равно в первый раз мы не смогли прорвать оборону. Опять начался сильный обстрел, потом через полчаса пошли в наступление, но пехота снова залегла, не могут взять, и все. Снова подготовка, и опять до рассвета атакуем, но не можем взять, что бы мы ни делали. Тогда где-то слева немецкую оборону прорвали, и туда нашу часть перебросили, там было немного, 5–7 км, 15–20 минут, для танков ерунда, и только так удалось взять высоты.

Въехали мы прямо на танках в Берлин и продвигались по таким разваленным улицам, что я таких нигде не видел, город был весь в развалинах. Стояли одни кирпичные стены от домов. Наша рота, в ней оставалось человек сто, вошла в пригород Берлина по сосновому лесу. Было утро, только чуть свет, встретиться с немцами не ожидали, но разведку надо было послать вперед, и вот моему отделению был отдан приказ: рассыпаться и идти вперед.

Мы идем, оружие держим на изготовку, немцев вроде нет, но местность оказалась такая – взгорок, и оттуда, оказывается, так же, как мы, шли немцы. И как раз на вершине возвышенности мы встретились с точно таким же передовым охранением. Немцы сразу: «Стой, Иван (они нас всегда называли Иванами, а мы их фрицами), сдавайся!» Я в ответ: «Нет, вы, фрицы, сдавайтесь!» А наши еще далеко, и я вижу, что с той стороны немцы так же идут, разбившись на небольшие группки. На взгорке начали собираться наши и немецкие солдаты, напряжение растет, но пока не стреляем, тогда немцы кричат: «Ладно, Иван, вы идите направо, куда вам надо, а мы пойдем налево, куда нам надо». Все понимают, что если сейчас начнется бой, то перебьем друг друга. Я быстренько человека послал к нашей основной группе, командиру доложили, и командир сказал: «Правильно сделали, поворачиваем направо!» Разошлись мирно, конец войны, они ведь пошли куда-то из Берлина, а мы в Берлин, зачем нам с ними драться было.

За парком стоял дом, стены кирпичные, очень большой толщины, в них окна были закрыты железом, в окнах прорези, и немцы оттуда по нам открыли огонь. Позже оказалось, что в доме скрывалось около 400 человек немцев, и наша задача заключалась в том, чтобы этот дом взять. Сколько туда наших ни лезло, ну никак не могли взять этот дом, потом подвезли пушки и с близкого расстояния, может, метров с 300, обстреляли хорошенько этот дом, послали людей подкоп сделать, саперы заложили большие мины, которые вырвали огромные куски металла и кладки. Тогда мы сразу ринулись в пролом, внутри началась борьба, в итоге захватили это здание. Дальше пошли в город, каждый бой за дом похож один на другой, непрерывная череда стычек, и дня за три до конца войны мы подбили немецкий танк. Прорвалось мое отделение в подземелье, где шла в это время городская жизнь, мы шли под землей, одно отделение в 10 человек. И я нашел немца, который знал русский язык, сказал ему: «С нами пойдешь, будешь первым идти, посредине пути, если влево или вправо повернешь, то будем стрелять». А мы знали, что где-то впереди располагался немецкий танк «пантера», который не давал нашей пехоте последний рывок к центру Берлина осуществить. Немец согласился помогать, стоял перед нами, вышел, посмотрел, вернулся к нам и подтвердил, что впереди есть танк. Мы засели в подземном проходе, потом слышим: «тык-тык-тык», это значит, что по улице идет танк, подождали, я приготовил 2 фауста, отделение так расположилось, чтобы по прикрывающей танк пехоте огонь дать. Ждем, прошли немцы, появляется танк, он медленно шел, я на мушку его взял, «пантера» до середины улицы дошла, оставалось до нее метров 30, не больше. И я выстрелил, танк сразу взорвался, пехота немецкая кинулась тикать и прямо к нам в подъезд забежала, мы их сразу всех длинными очередями расстреляли. Кто-то доложил начальству о произошедшем, и меня наградили третьим орденом Славы 1-й степени, но выдали его только через 49 лет. Так что с первого боя до последнего я беспрерывно воевал в течение полугода.

1 мая битва за Берлин закончилась, я расписался на Рейхстаге, когда нас водили к нему на экскурсию, но что там смотреть: обгоревшее здание, кто где мог, там и расписался. И 1 мая, в мой день рождения, мы с командиром батальона случайно встретили командарма-1 Катукова, и, так как у меня был день рождения, он мне в качестве подарка вручил свой танковый шлем, он у меня до сих пор хранится. Так что войну я закончил гвардии мл. сержантом, командиром отделения мотострелкового батальона в составе 19-й гвардейской механизированной Лодзинской ордена Ленина, Краснознаменной ордена Суворова, ордена Богдана Хмельницкого бригаде.

<…>

– Кто входил в ваше отделение?

– Все молодые очень были, особенно мне памятны мой друг по подполью Володя Незгодзинский и Миша Вовк, настоящий хохол, такой высокий. Один раз Мишке пуля по касательной попала в живот, он заорал, схватился за живот, начал кричать, мы его отвели в медчасть, ему там кровь отмыли для перевязки, и оказалось, что пуля по пузу только чуть чиркнула. И не ранило ничего, у него просто болевой шок был. И вот Миша Вовк спас меня в Берлине —

он увидел, как ко мне кто-то сзади подбирался с ножом, и застрелил его.

– Каким было снаряжение разведчиков?

– Строго по уставу каждый солдат имел автомат, 2 диска, побольше патронов и 2 гранаты. У всех нас было такое оружие, я только еще фаустпатроны всегда с собой носил. Если кто носил и другое оружие, то только так, чтобы не видело начальство, а то можно было в штрафники угодить.

<…>

Гершман Матвей Львович

Интервью – Григорий Койфман

<…>

– Как вы попали в разведку?

– В начале сентября 1943 года немцы бомбили район дислокации бригады. Наши пулеметы стояли у штаба. От взрыва на одной из машин пулемет перевернуло. Подбежал к ней, командую бойцам: «Романцов, Чикурашвили, ко мне!»

А штабные руками машут, кричат: «Не стрелять, из-за вас немцы штаб накроют».

Подняли втроем пулемет, поставили на место, и я начал бить по самолетам.

«Юнкере» на меня пикирует, стреляет. Вот, думаю, смерть моя пришла, но я его опередил, видимо, попал в летчика. Самолет «свечку» сделал и рухнул на землю. Кругом раздалось: «Ура!!!» Представили меня за сбитый немецкий самолет к ордену Отечественной войны 2-й степени, согласно статуту ордена. Первый орден в бригаде. Ну а я опять завел свою «шарманку», мол, в разведку обещали отпустить. Махнули они рукой, а я перешел в разведвзвод к другу своему Володе. Евреев в разведку брали охотно, во-первых, знание немецкого языка (поскольку немецкий и идиш весьма схожи), во-вторых, знали, что к немцам еврей не перебежит и в плен не сдастся. Публика у нас подобралась своеобразная. Был солдат по фамилии Байбуш, с довоенной профессией – конокрад. Был уголовник Перфильев, отсидел до войны в общей сложности 10 лет, все нам про Колыму рассказывал. Командовал разведкой лейтенант Владимиров. Ребята в подавляющем большинстве были комсомольцы и патриоты, люди отчаянной смелости. В разведку все шли сознательно, прекрасно понимая, что век разведчика короток и смерть или тяжелое ранение ждет нас всех впереди. Гоняли нас к немцам чуть ли не через каждые три дня. Начинают в штабе обещать, если возьмете немецкого офицера, всех к ордену Боевого Красного Знамени представим. Разок бы сами за линию фронта сходили, посмотрели бы, как германские офицеры толпой стоят и русскую разведку дожидаются, мечтая побыстрей в плен попасть… Разведпоиски готовили основательно, саперы, группа прикрытия и захвата, все, как положено. Успел я сделать 15 выходов, все время в группе захвата. Взяли мы 10 «языков», но все захваченные немцы были рядовые или унтер-офицеры. А вообще, даже после того, как прошло с тех пор 62 года, трудно рассказывать о том, как часовых ножом снимал, или о четырех рукопашных схватках в немецких траншеях за время моей службы в разведке. Это запредельное озверение и жестокость… Не хочу об этом вспоминать.

<…>

Андриевский Сигизмунд Болеславович

Интервью – Юрий Трифонов

<…>

Меня направили в Уральский танковый добровольческий корпус, в 7-й отдельный мотоциклетный разведывательный батальон. Там меня обучили ездить на мотоцикле, мы-то в деревне умели только на конях ездить. Наш батальон получил из Америки «Харлеи», я попал на одиночку, который всегда первым шел в разведку.

Первый бой на фронте для меня произошел в деревне Кляйнкрихен в Германии, мы двигались по дороге, и тут немцы по нам ударили из засады, но наша группа не растерялась, мы открыли сильный ответный огонь и разбили немцев. Нас как разведчиков вообще очень хорошо вооружали, у меня всегда был с собой автомат, гранаты и бутылка с горючей смесью. Мы же идем в разведку, можем столкнуться с танками, поэтому надо иметь возможность их поджечь. Надо сказать, что с танками я не сталкивался, хотя видеть их приходилось. Вскоре я был награжден орденом Славы 3-й степени за разгром немецкой транспортной колонны. Получилось все довольно просто: мы нарвались на отступающих немцев, у нас были пулеметы, выбрали удобную позицию и из засады разбили всю колонну от и до. В числе немцев оказался один власовец, который нам сразу сдался. Этого изменника, казаха по национальности, мы в часть привели, он всю дорогу одно говорил, будто он только на машине ездил. Мы заезжаем в расположение, и тут командир наш идет, спрашивает о пленном: «Кто такой?» Как узнал, что это власовец, сразу приказал: «Расстрелять!» Рядом находилась воронка от бомбы, у меня уже в автомате патронов не было, тогда ребята другие выстрелили, где его, собаку, жалеть, и кинули прямо в эту воронку. Расстреляли, не дали ему жить.

Из Германии нас направили в Венгрию, где мне довелось поджечь танк. Это произошло в г. Дебрецен, я сначала увидел стальную махину, сразу нашел старую яму, вскочил туда. К счастью, яма вся заросла травой, я там укрылся, немцы ничего не разглядели, а я тем временем подготовил им подарок – бутылку с зажигательной смесью. Танк мимо ямы прошел, оставалось до него метров 12, тогда я кинул бутылку и попал прямо в трансмиссию, когда бутылка разбивается, огонь образуется температурой в 1000 градусов. Естественно, танк сразу воспламенился, внутри все разогрелось, экипажу дышать невозможно, поэтому фрицы начали вылезать из люков, тогда я их из автомата всех расстрелял. За танк мне дали орден Красной Звезды. Дальше мы пошли в глубь страны, на границе именно мы, разведчики, перебили пограничников, и путь стал свободен, наши войска подошли сзади, начали брать город за городом. Бои были тяжелые, особенно за Будапешт, я в городских боях участвовал, основная проблема заключалась в том, что немцы по нам из окон стреляли и откуда хочешь. Причем в городе оборонялись в основном немцы, были и венгры, но мало. Мы там долго дрались. Атаковали дома следующим образом: сразу простреляем хорошенько, подавим огневые точки, заставим немцев укрыться, а тем временем хлопцы подлезут поближе. И кто как в дом прорывался, особенно удобно было в двухэтажные забираться, потому что в таких домах немцы очень любили на втором этаже сидеть, сверху же им видно все. После того как мы оказались внутри дома, то все, он уже, считай, наш, мы немцев подушили и побили быстро, и новый дом захватывать надо. Почти все дома в городе мы брали в основном штурмом, и где немцы могли тикать через двери или окна, там обязательно стояли два человека с ножами. Самое главное, во время штурма обязательно надо хранить боепитание, стреляешь по 2–3 патрона, там на автомате переводится на короткие очереди или одиночные. Кстати, переключать на наших автоматах режим стрельбы было очень удобно, к примеру, одного немца убили, хорошо, если еще лезут, то быстро перевел на автоматическую стрельбу и по пять человек скосил очередью. Попадались в городе и эсэсовцы в камуфляжных куртках, мы их в одном доме человек восемь уничтожили, вот они что сопротивлялись, то действительно сопротивлялись сильно. Но мы к тому времени были хорошо вооружены и отлично обучены, потому всегда эсэсовцев побеждали. Больше всего в Венгрии мне запомнилось озеро Балатон, там нас кормили рыбой, до сих пор помню, какая она была костлявая.

Дальше мы опять вернулись в Германию, где 11 марта 1945 г. меня ранило. Я пошел в разведку, а немцы тоже разведку выслали, у нас с ними получился встречный бой, во время которого меня ранило в ногу, пуля в колене сидела. Оттуда я очень быстро попал в госпиталь, привезли в Шепетовку, где я начинал войну, сразу операцию сделали, оказалось, что пуля сидела под чашечкой, ее достали и убрали. Я хоть начал ходить, а то ноги не сгибались, там же было инородное тело. Тогда наркоз не делали, кричи хоть как, видишь, как врач твою рану раздвигает. Но зажило все быстро, я оттуда попал назад в свою часть, сразу же снова сел на мотоцикл.

Вскоре после возвращения в Германию наша часть приняла участие в штурме города Берлина. Мы заранее переправились на один из плацдармов. Попасть на другой берег Одера было весьма не просто, немцы постоянно держали переправу под артиллерийским обстрелом, были у нас раненые и убитые, причем немало. Из-за обстрела понтоны раздвигали на день, мы переправлялись только ночью. Хорошо врезалась в память ночь переправы – понтоны подошли к нашему берегу, и сразу все устремились на тот берег, пехотинцы бросались в воду, кто на досках, кто как, лишь бы поскорее до обстрела переправиться, для танков заранее нашли брод, а вот легкие танки под водой прошли. Представляете, у нас уже были танки, способные преодолевать реки под водой! И все прошло в целом довольно удачно. Нас отправили на Зееловские высоты, дело в том, что там немцы сосредоточили много различных войск, там были аэродромы, большие и хорошо укрытые. На наше счастье, Жуков разоблачил немцев. Поэтому сразу после переправы нас послали в разведку, мотоциклы мы оставили с часовым под деревьями, а сами переправились через реку по веревке, дальше все время ползли. И как раз наша группа была в числе тех, кто разведал всю тайну, я лично наблюдал картину скопления на высотах большого количества немецких войск, в том числе аэродромы. В этой разведке я был ранен, потому что там стояло очень много часовых по периметру, и один из них засек нас, открыл огонь и ранил меня пулями в голову. Кстати сказать, операцию мне сделали только в 1957 г. в институте им. Бурденко в Москве. Атак остался я на фронте, меня хотели отправить в госпиталь, но что-то помешало, и я лечился при части. В то же время 2 мая 1945 г. я вместе со своими однополчанами встретил в Берлине, всем было так хорошо, радостно, мы стреляли в воздух, подбрасывали шапки и пилотки, наконец-то свершилось. Помню, что я в воздух целый автоматный диск выпустил. Наша часть была недалеко от Рейхстага, нам даже показывали какие-то обгоревшие куски, говорили, что это Гитлер.

<…>

– Ваше отношение к замполитам?

– Хорошее, они обязательно нужны были в войсках, ведь среди наших солдат были такие валенки, что они не понимали ничего. А замполит выступит, расскажет, все объяснит, ведь в батальоне людей много, это нужное дело. И вмешательства в нашу работу они никогда не допускали, если плохой разведчик, то командир, который с нами шел, старшина или ст. сержант, он сам докладывал начальству. И на разборе задания обязательно прозвучит, если кто не справляется. Могли и убрать такого человека из разведки.

– Как старались одеваться в разведке?

– Мы надевали маскхалаты только зимой, а в другое время всегда брали с собой плащ-палатки темно-зеленого цвета с капюшоном.

– Как разведчиков вас берегли?

– Очень даже, как пехоту никогда не использовали. Мы сами, если надо, атаку поддержим. Но привилегий у нас никаких не было, там не до привилегий было.

<…>

– Нож обязательно с собой брали?

– Финка всегда с собой. Нам потом с Урала даже прислали «черные» ножи. Они были очень хорошие, заводские, ручка окрашена в черный цвет, стальное лезвие сантиметров 20, вот оно не окрашено было. Вообще, нож очень удобный, когда идешь в атаку, легко его держать было.

– Вас учили рукопашному бою?

– Обязательно. У нас был специальный учитель, майор по фамилии Кодаков. Занятие у нас проходило всегда утром, если только мы не находимся в разведке. Учили по-всякому, и борьбе, и захватам. И через плечи перекидывали, и подножку ставили, и переброску делали, и учили, как надо правильно за морду врага ухватить и свернуть ему шею. Всякие приемы постоянно тренировали, но у меня ссадин и ушибов не было, потому что я был маленький, верткий, всегда выкручивался.

– В чем заключалась задача мотоциклетной разведки?

– Мы идем впереди всех частей как группа разведки, в наш отряд входило два мотоцикла с колясками, на каждом пулемет и три человека, и один мой, одиночный, больше в группу никто не входил. Командовал у нас ст. сержант, его позже отправили на лейтенанта учиться. Хороший парень, и офицеры у нас неплохие были. Моя задача следующая: еду впереди, но в пределах видимости основных сил, как только я вижу врага, то сразу должен просигналить группе, т. е. поднимаю пилотку и с той стороны, откуда вижу немцев, ею размахиваю. Все без звука, ребята уже знают, какой условный знак, они сразу передают информацию дальше по рации. В разведку я всегда с собой брал два диска к автомату и пищу с собой, сухпаек, ведь мы, бывало, шли на неделю, так что с собой консервы, колбаска, сухари. Но все-таки мало у нас было продуктов.

– На какую глубину за передовые линии вы уходили?

– Много, и на 6–8 км в глубь территории врага, бывало, сутки и двое находишься в тылу у немцев.

– Сколько немцев вы убили лично?

– Точно не скажу, но знаю, что за все время войны больше сотни фрицев я положил.

– Как вели себя немцы при захвате?

– Они сразу руки поднимали, и все, только говорили: «Камрад!»

<…>