Текст книги "Как я стала бандиткой"

Ася Гусева
Как я стала бандиткой

Настоящей бандиткой я стала довольно для себя неожиданно. То есть я ею уже была, а сама еще об этом ничего и не подозревала.

Некоторые тенденции к этому я, конечно, проявляла с раннего детства.

Например, когда мне было года четыре, меня постигла первая любовь – бескомпромиссная, отчаянная, полная самоотречения и жертвенности. Полюбила я участкового милиционера по имени Андрей. Мне очень хотелось помогать ему во всем, а особенно в отлавливании преступников. Я даже готова была сама стать преступницей, а потом помочь ему меня отловить. Однажды я оборвала все листья с куста сирени у подъезда и понесла их любимому, спрятав в кулаках за спиной. «А что, – начала я издалека, – посадят ли в тюрьму тех, кто обрывает листья у беззащитных растений?» – «Конечно, – подтвердил мои надежды милиционер Андрей. – Обязательно посадят». – «А вот! – выпалила я и выставила перед собой руки с листьями, как, наверное, смелый ковбой выхватывает пистолет из-за пазухи. – Вот доказательство преступления!» А потом уже интригующе добавила: «Я могу вам и преступника показать, я ведь знаю, кто это…»

Но до преступников дело не дошло. Милиционера Андрея перевели на другой участок, и больше мы никогда не виделись.

Так вот, однажды меня вызвали перед всем классом первым «Б» французской школы номер 33 и потребовали немедленно извиниться перед какой-то девочкой за то, что я побила ее в туалете.

Как я не помню имени этой девочки, так я не помню и того, что ее побила.

Более того, подозреваю, что этого и не было вовсе.

Думаю, она попросту придумала, что я ее побила. Например, для того, чтобы обратить на себя внимание. Такое бывает. Или для того, чтобы оправдаться. Например, накатила на нее вдруг неимоверная тоска, как на князя Гвидона, и она расплакалась посреди класса. И вместо того, чтобы честно признаться, что плачет без всякого реального повода, испугалась и придумала тут же это бессмысленное вранье – что ее побили. «Кто?! Кто тебя побил, бедное дитя?!» – заголосила наверняка учительница. И девочка, имени которой я не помню так же, как не помню и ее лица – только коричневые банты на куцых косичках, подняла неуверенно руку и указала пальцем на меня.

А я в этот момент ничего и не знала. Даже, может быть, стояла к ней спиной. И думала совсем о другом…

Тем не менее по свойственному мне с детства миролюбию, я подошла к ней и прощения попросила. Но добавила, конечно, что ничего вообще-то плохого не делала. Учительница разволновалась и запричитала, что я мало того, что бью детей, так еще и вру как сивый мерин. Сравнение с сивым мерином меня даже и не обидело, но вот то, что мне не поверили, сильно смутило. Учительница потребовала еще раз, уже погромче попросить прощения у девочки, чтобы все слышали. Я попросила его еще раз погромче, так, что теперь уже слышали все наверняка, даже и в соседних классах. А может быть, и на Пантелеевской улице. И я опять повторила, что не била никого.

Учительница от этого окончательно расстроилась, сокрушенно прошептала: «Настоящая бан

...

конец ознакомительного фрагмента