Текст книги "Баттерфляй"

Глава 2. Концентрация

Бывают страны, в которых хочется двигаться вверх по карьерной лестнице, мечтая работать в крупных компаниях. Другие же хотят покорить своей многогранностью и разнообразием традиций, буквально кричат: «Амиго, ты обязан заехать даже в самый дальний уголок, чтобы ощутить первозданную атмосферу». Есть еще такие, которые дают тебе белый песочек, шикарные отели, разнообразие кухни и всевозможные блаженства. Но в такой близкой к нам Европе существует маленькая Италия, которая на фоне всего этого колорита смотрится как старый и родной дедушка, всегда ждущий к себе в гости. Он призывает всем своим видом отвлечься от вечной суеты и отдохнуть на сиесте за чашечкой настоящего кофе с легкой кислинкой. Увы, езжу я навестить своего старого мудрого друга чрезвычайно редко из-за вечной работы в пасмурном Петербурге. Поэтому напоминать о столь прекрасном месте мне здесь может только кофе с долькой терпкого лимона, искусственно воссоздающей первозданный вкус.

Нет, сидя в своем, хоть и просторном, но не таком родном и домашнем, как те места, кабинете, мысли обязаны быть направлены исключительно на работу. Даже атмосфера тут была соответствующая: молочные стены, бережно окутывающие пространство, панорамные окна, открывающие на удивление солнечный вид на город, рядом с ними дубовый стол в компании светло-серого кожаного кресла. Справа от рабочего места стоит деревянный стеллаж с парой вазочек, семейной фотографией, книгами и несколькими важными грамотами. Напротив него находилась лаундж-зона для встречи с важными клиентами, представляющая собой аналогичный рабочему стол, только с четырьмя стульями по периметру. В свою очередь в кабинете было несколько картин знаменитого Цуй Жучжо, яркие настольные лампы и несколько дизайнерских скульптур от Ливио Скарпеллы из мрамора и кварца. Все эти вещички стоило большого труда отыскать на всевозможных аукционах, а потом еще и легально провезти в страну. Искусство требует жертв, ведь цена наслаждения будет всегда высока.

– Привет, Вася, – вырвал меня из мыслей голос Раевского, зашедшего в мой кабинет без малейшего стука.

– Иванушки Интернэшнл, ты опоздал сегодня, – проговорила я, не ответив на приветствие парня, а лишь кинула взгляд на настенные часы. – На целых шесть минут и одиннадцать секунд.

– На всего лишь шесть минут и десять секунд, – передразнил меня Ваня, поправив мягкие волосы.

– Одиннадцать вообще-то, – переправила парня я под его закатывание глаз. Хоть его образу типичного московского мажора полностью соответствовала эта привычка, но вот флегматичную петербуржскую натуру могло взбесить малейшее действие, еще больше оголяющее его самовлюбленность.

– Какая ты принципиальная все же, – вздохнул Ванек, пока я сделала маленький глоток из кружки, поставив ее обратно на дубовый стол. – Надо бы тебя как-то развлечь, что ли, а то завянет такой красивый цветочек.

– О боже, ты пересидел в подростковых группах с дешевыми подкатами? – устало поинтересовалась я, но, тут же сообразив, чем могу в ответ «подбодрить парня», почувствовала неожиданный прилив сил. – Хотя ты прав, меня надо развлечь, и я даже знаю, каким способом.

– Видишь, я плохого не посоветую, – радостно сверкнул глазами белобрысый, пока я, поправив свое шелковое платьице, вышла из помещения.

Раевский проследовал за мной, стараясь держать некую дистанцию, как будто для того, чтобы еще раз рассмотреть меня со спины, исследуя взглядом каждый сантиметр тела, задерживаясь на интересующих местах. К сожалению, счастье Вани прекратилось быстро, ведь остановилась я возле пары офисных столов неподалеку от кабинета.

– Мы пришли, дорогой, – взяла манеру своего новоиспеченного коллеги я и, поправив локоны, указала Раевскому на свободное рабочее место по соседству с пухлым, по натуре добродушным парнем Костей Белогорьевым.

– Какие-то искаженные понятия веселья у тебя, – хмыкнул Ваня, осматриваясь по сторонам. Его окружала самая обычная офисная атмосфера, не похожая на ту, что он видел в остальном крыле: пара длинных рабочих столов, поверхность которых на зоны делило одно большое ничего. Лишь наличие компьютеров и черных кресел давало понять, что здесь работает не один пухляш. – Может быть, ты все-таки расскажешь, зачем ты меня сюда привела?

– Я совсем забыла сказать, – сделала максимально удивленный вид я, облокотившись на кресло, соседствующее с Белогорьевым. – Это твое новое рабочее место, а это твой сосед Костик.

– Привет, – улыбнувшись, сказал Белогорьев и поправил свои очки, вечно норовящие упасть с него.

– Какое еще новое рабочее место? Проще убиться, честно слово, – пришел в некое бешенство белокурый, напрочь не заметив приветствие Кости. – Тебе не кажется, что если мы делаем одну работу, то должны работать вдвоем?

– Ванька, я знаю, что мы, увы, будем работать вместе, – проговорила я, чем вызвала у парня недопонимание. – Но ведь каждый из нас может делать свою часть проекта на обособленной территории.

– Ключевое слово – «обособленной», – прошипел Раевский, пока его желваки заиграли, выражая возмущение – первую стадию бешенства Вани. – Где ты здесь видишь личное пространство?

– Извините, барин московский, что не уготовила для вас собственный терем с вайфаем, – парировала я, а Белогорьев, внимательно слушавший наш разговор, издал смешок.

– Рабинович, мы так не договаривались, – возмущался Иванушка, явно привыкший к личному кабинету в комплекте с длинноногой, но тупой, как пробка, секретаршей.

– Я с тобой вообще никак не договаривалась, ты находишься здесь исключительно благодаря моему опьянению и хорошей памяти Мишки, – усмехнулась я, наслаждаясь беспомощностью парня, как он это делал вчера со мной. Отойдя от стола, я похлопала Раевского по плечу и хотела добавить саркастичную фразу, но была прервана звонком своего мобильного телефона. – Секунду, Иван-царевич.

– Милая моя, я надеюсь, ты помнишь о сегодняшнем вечере? – раздался встревоженный голос Полякова, когда я взяла трубку.

– О вечере? – спросила я, перебирая в голове все свое расписание, но найдя на сегодняшний вечер только один большой план – выпить бутылку красного вина под играющий на экране фильм в духе Америки шестидесятых.

– Не узнаю тебя, это так на твою память новый помощник действует? – задал риторический вопрос Миша, на что я закатила глаза. – Сегодня мы с тобой идем в Wine World на одно мероприятие.

– Почему я узнаю об этом только сейчас? – прикрикнула я и развела руками, как будто передо мной стоял не вслушивающийся в разговор Ваня, а сам Поляков.

– Да конечно, – саркастично проговорил Миша и вздохнул, явно потерев глаза на том конце провода. – Я к тебе вчера подошел и сказал: «Вася, нас с тобой пригласил Коля Гришняков на свой день рождения, к семи часам».

Одними губами я чертыхнулась и, поправив волосы, громко выдохнула, пытаясь понять, как пройти квест «Сборы на светский выход в условиях зомби-апокалипсиса за ограниченное время». Если бы у меня, как обычно, были хотя бы сутки, то все это звучало бы более-менее реально, но из-за вчерашней суматохи, созданной Ваней, все напрочь вылетело из моей головы – даже не додумалась сразу же записать слова Полякова в ежедневник или передать секретарше.

– Ах да, точно, я вспомнила, – закивала головой я, нагло соврав парню. – Я буду, можешь не переживать.

– С твоим преобладающим сумасшествием и не переживать? – ответил Миша, и я уже хотела сбросить звонок, но друг добавил греющую душу фразу: – Приглашение «плюс один», поэтому, думаю, ты понимаешь, кого взять с собой.

– Все будет сделано, – улыбнулась я и, наконец-то закончив разговор с Поляковым, помчалась разбираться с упавшим мне на голову праздником, не обратив внимание на Раевского, так желавшего узнать подробнее о моих планах на вечер.

– Сегодня такая погода хорошая, – вырвал из круговорота мыслей Ваню небезызвестный нам Костик и смущенно поправил очки. – Конечно, сегодня же…

– Слушай, будь другом – не мешайся, без тебя проблемок хватает, – раздраженно перебил Белогорьева Ваня и, совершенно не обращая внимания на пухлого, побежал в сторону крыла программистов.

– …день рождения Гришнякова, он в интервью для одного популярного издания говорил, что в этот день всегда тепло, – пробормотал себе под нос Костик, провожая взглядом удаляющегося Раевского. Сейчас московский индюк хотел лишь побольше разузнать обо мне или же куда я направляюсь вечером, но по своей тупости или даже глупости он упустил такой прекрасный шанс, как Костик. Ведь Белогорьев – находка для шпиона, не иначе. У парнишки феноменальная память на всевозможные мелочи, сказанные или сделанные людьми, а еще к тому же чрезвычайная любовь к медиаличностям, делающая из него буквально незаменимого человека в креативном бюро.

Откуда же это мог знать нетерпеливый Ванька, который на всех парах залетал в кабинет Манаряна. Здесь работал не один Арам, а еще человек пять программистов, каждый из которых, уткнувшись в свой ноутбук, что-то быстро печатал. На стенах висели различные доски, исписанные компьютерными кодами, повсюду разбросаны бумаги, пустые стаканчики из-под кофе – здесь было ощущение вечного хаоса, творческого беспорядка, королем которого был именно армянин.

– Арам, утро доброе, – отсалютовал Раевский, подходя к парню, но из-за толстой мембраны накладных наушников он даже не заметил появления новоиспеченного коллеги. Тогда Ваня пощелкал пальцами между экраном и лицом Манаряна, привлекая его внимание, и повторил свою фразу.

– Иван-джан!11
  Иван-джан! (армянское обращение) – Иван-дорогой.


[Закрыть] – сказал Ара, радостно пожал руку москвичу и жестом предложил присесть на стул, но, заметив на нем крошки, быстро стряхнул их. Ванька, хоть и с недоверием, присел рядом, пока программист вернулся к работе и, не отвлекаясь от экрана, продолжил: – Что хотел? Рассказывай.

– Если коротко, то мне уж очень ваша Василиса понравилась, – решил прямо сказать Раевский, чем вызвал истерический смешок у Манаряна. – Что такого?

– Удачи тебе, Ванька, – ответил Арам, отпив кофе из картонного стаканчика, тут же скривившись. – Боже, какая кислятина! Вот кофе, варящийся в джезве22
  Джезва – посуда в виде ковша для приготовления кофе по-турецки.


[Закрыть], – другое дело, а это – жалкая пародия.

– Арам, погоди, – перебил размышление армянина о напитке Ваня. – Я же к ней приблизиться хочу, узнать, что Васе нравится, все дела.

– Как работник сети могу сказать, что личных данных пользователей я не имею права разглашать, – отчеканил отрепетированную годами речь армянин, слегка шмыгнув носом. – А как ее друг могу сказать, что там чисто физически что-то серьезное без вариантов.

– Просто она ждала одного-единственного меня и поэтому с остальными были проблемки, – самоуверенно проговорил Раевский, чем заставил самого Манаряна отвлечься от напряженной работы и кинуть взгляд на белокурого, пытаясь просканировать его своими черными глазами.

– Ладно, так уж и быть, один раз помогу, а дальше сам, – вздохнул Арам под радостную реакцию Вани и, взяв маленький стикер, написал на нем адрес и время. – Миша сказал, что сегодня Васька будет здесь, но это закрытая вечеринка, так что с попаданием туда разбирайся сам. Там вы можете спокойно поболтать и узнать друг друга.

– Арам, ты просто мое спасение! – сказал Раевский с улыбкой на лице и взял бумажку. – С меня причитается.

– Дерзай, влюбленный! – крикнул Ара вслед улетающему «на крыльях любви» Вани, который спешил на трудные поиски приглашения на неизвестное для него торжество.

***

Что вам приходит в голову, когда вы слышите словосочетание «бандитский Петербург»? Конечно же, перестрелки на каждом углу, погони за преступниками, ограбления в банках и полицейские – настоящие супергерои, выполняющие свой долг перед Родиной. Но, увы, выглядит данная часть города совсем иначе: молодые ребята, раскидывающие закладки, чтобы заработать хоть немного денег, алкаши, называющие себя чьими-то родителями, и карманные воришки, живущие по законам улиц. Никакой романтики, сплошная типичная русская картина, убивающая всякое желание народа к процветанию. Здесь, в Калининском районе, на Светлановском проспекте, 66, находилась знакомая двухкомнатная квартира.

Заходишь в подъезд – пахнет табаком и какой-то травой, которую варят соседи из коммуналки на первом. Запах не приносит неудобства, ноги сами быстро тебя проводят на второй этаж к самой обыкновенной светло-серой железной двери, сегодня оказавшейся незапертой. Когда проходишь внутрь, взору предстает привычная картина: старое трюмо, сверху которого лежат монетки да ключи, напротив него висит вешалка для одежды, ныне пустующая из-за летнего сезона, и, конечно же, красный узорчатый ковер, украшавший старый пол.

В коридоре долго задерживаться не пришлось, ведь в гостиной слышался шепот владельца квартиры. Здесь уже в разы больше пространства, вовсе не перегруженного темно-коричневой шведской стенкой, овальным столом напротив, стоявшим исключительно для красоты, и скрипучим диваном, из которого буквально можно выбивать пыль. Да, в квартире был какой-то особый и завораживающий запах старины, дерева и ковров. Аромат детства и спокойствия, юности и сумасшествия, молодости и побега из этой реальности, о которой напоминали лишь мои визиты сюда.

Наконец взгляд наткнулся на хозяина сего великолепия, стоявшего спиной и занимавшегося пересчетом пачек денег в светло-коричневой сумке.

– Егор Алексеевич Зорин, вы обвиняетесь в распространении и хранении наркотических веществ, – проговорила я, слегка изменив тон голоса и приставив к практически лысой голове друга ненастоящий пистолет, заранее взятый мной ради того, чтобы взбодрить Егорика.

– Я имею право на телефонный звонок, – поднял руки и неуверенно произнес парень, совсем не узнав человека позади себя.

– Ты кому звонить собрался, коли я здесь? – засмеялась я, введя этим Зорина в некий ступор, но, сообразив, он быстро обернулся, и его яркие глаза выражали все недовольство.

– Рабинович, белка ты чернобыльская! – прикрикнул голубоглазый, жестикулируя руками. – Так откинуться же можно! И вообще, как ты зашла, на кой черт тебе ствол?

– Во-первых, дверь надо закрывать, а во-вторых, это подарок тебе, – протянула пистолет Егору я, на что он удивленно вскинул бровь, смотря на меня сверху вниз из-за большой разницы в росте. – Мы не так давно рекламу новую снимали, нужна была качественная копия ствола, сделали на заказ, а сейчас он уже никуда не нужен, а тебе здесь пригодится.

– Какие-то у тебя не ахти представления о родном районе, – цокнул Зорин, но с детской искоркой в глазах принял презент. Да, Егор хоть и был человеком, в принципе закрытым в себе, но с головой его могли выдать как раз глаза, отражавшие состояние души. Они умело показывали подлинную детскую непосредственность, которую нельзя было разглядеть под призмой внешнего вида обычного гопника. Заря, как его называли некоторые знакомые, был высоким парнем, имевшим неплохое телосложение при своей худобе, что удивляло его спутниц. Быть честной, описать его можно даже одним словом – ушастый. Если присмотреться, то можно заметить и другие отличительные черты в виде веснушек или немаленького прямого носа. Стиль был однообразен: потертая отцовская олимпийка, бессменная белая кепка на голове, кроссовки, не отличавшиеся брендом, и удобные синие джинсы. Да, человека с такой характерной внешностью для данного места проживания надо еще поискать. Хотя вряд ли вы найдете человека, хоть немного похожего на Егорика.

– Кофе закончился, так что ограничишься чайком, – проговорил Заря, с которым мы успели перекочевать на маленькую деревянную кухню, где постоянно стоял запах сгоревших сырников.

– Точнее, это чифирь обыкновенный, – принюхавшись к кружке, огласила вердикт я и сморщилась. – Как ты это пьешь?

– Легко и непринужденно, – забрал себе мою чашку Егорка, пригубив, как он выражается, целительного напитка. – Ты че сегодня так рано, кстати? Работу свою же еще работать должна.

– А, я забыла сказать, мы с тобой через полчаса должны быть на дне рождения Гришнякова, причем при полном параде, – постучала по циферблату швейцарских часов я, пока Заря обратил внимание на мой праздничный вид – белое обтягивающее платье и золотые каблучки. – Кстати, у тебя осталось пять минут на сборы, потому что ехать нам ровно двадцать три минуты.

– Еп твою душеньку, Василиса! – подскочил с шаткого стула парень, как электровеник, и поспешил на поиски вечернего костюма.

***

Wine World – одно из популярных мест среди гурманов, ведь именно здесь можно попробовать уникальные сорта различных вин, игристых или даже коньяка, а также множество дорогих закусок.

Сей же час Егор, увидевший все это великолепие, принялся за дегустацию не спиртного, а именно тарталеток с черной икрой. Вот человек, только еда на уме. То ли дело Мишкинс, который уже успел охмурить какую-то светскую львицу и, кажется, вскоре вместе с ней покинет сие прекрасное торжество, виновник которого как раз появился перед нами.

– Коля, с днем рождения, дорогой! – подняла бокал вверх я, привлекая внимание именинника.

– Спасибо, Василиса. Рад тебя видеть, – улыбнулся мне Гришняков, поправив свои рыжее кудри. – Но, знаешь, не похоже это на тебя.

– То, что она выбухала всего лишь бокал какой-то бодяги, а не целый бар? – чуть не поперхнувшись своим лакомством, уточнил Зорин, на что получил усмешку от Коли.

– Знакомься, это мой друг детства – Егор, – прикрыла глаза рукой я, пока парни пожали руки. – Он не очень знаком с нормами приличия, но зато является первоклассным пожирателем всевозможной еды.

– Ха-ха, очень смешно, едрид-мадрид, – саркастично ответил Зорин, закатив глаза.

– Я старалась, – лучезарно улыбнулась я, а вот Николай пытался уловить между нашим дружеским тандемом какую-то искру. – Так все же, что на меня не похоже?

– Твоя краткость в поздравлении, может быть, через пару минут ты скажешь слова со сцены? – заманчиво предложил мне Гришняков, поправив свои круглые очки. – Ты ведь это любишь.

– Тебе я отказать не могу, – кивнула имениннику я, пока он предлагал Егору составить ему компанию в исследовании винной карты. Что ж, пока меня все покинули, есть время совместить приятное с полезным – выпить и рассмотреть петербургскую богему. Аристократия, как оказывается, не ахти, с годами ничего не поменялось, ведь здесь присутствовали почти бессменные актеры кинолент, их пассии с далеко не натуральной внешностью, нестареющие режиссеры, опять же с дамами, не отличающимися друг от друга, и такая редко встречающаяся здесь категория – бизнесмены. Грустно, мы почти исчезающий вид на этом празднике, с каждой минутой все более редеющий. Как я и говорила, Миша уже уходил с дня рождения вместе с какой-то дамой, держа ее под руку. Сейчас бы я с радостью последовала его примеру, выбрав себе какого-нибудь актеришку, каких здесь было хоть отбавляй, если бы не появившийся рядом со мной человек. Светлые волосы, стеклянные карие глаза, узкая улыбка и чертовы ямочки.

– Это похоже на преследование, Раевский, – четко сказала я, выпив все содержимое бокала залпом и продолжив сверлить блондина взглядом.

– Кто кого преследует еще, Рабинович, – усмехнулся Ваня, смакуя свое красное сухое вино и наслаждаясь всей нашей встречей. – Знаешь, я краем уха слышал, тебя попросили сказать слова со сцены?

– Случайно услышать и намеренно подслушать – это разные вещи, – мило улыбнулась Раевскому я, тая в надежде поскорей разойтись с ним разными дорогами на сегодня.

– Но все же ты же запросто это сделаешь? Даже перед толпой уважаемых людей? – никак не унимался Ваня, начав стрелять своими глазами по моему платью.

– Поверь, тебя это явно не касается, – ответила я, наконец поставив пустой бокал на фуршетный столик и слегка исправив положения своих локонов освободившейся рукой.

– Сейчас будет, милая, – явно усмехнулся белобрысый, на что я хотела возмутиться, но тут на мое белое платье неожиданно вылилось все содержимое бокала Иванушки-дурачка. Хоть наряд и был недешевым, но это не помешало напитку проникнуть во все его слои, все больше и больше окрашивая. Платье приобрело огромное темно-красное пятно, напоминавшее кровяной след, распределившийся вовсе не равномерно.

– Раевский, ты страх потерял? – прикрикнула на Ивана я, отрясая руки от липнущей жидкости и приходя в себя после фонтана.

– Нет, это всего лишь 1:1, ничья, – засмеялся москвич и поправил воротник рубашки.

– Ты объявил войну? Мне? – издала истерический смешок я, на что Ваня кивнул.

– А теперь я хотел бы дать пару слов моей подруге Василисе Рабинович, основательнице социальной сети Login да и просто шикарной девушке, – перебил меня Коля, огласив приговор и жестом подозвав меня к себе, стоя на невысокой сцене.

– Беги, тебя именинник ждет и фотографии во всех завтрашних новостях, – похлопал меня по плечу Раевский, уходя куда-то в глубь зала.

Громкие аплодисменты, свет софитов, штук пять камер, еще столько же ведущих и я, по уши в вине, захожу на сцену. В какой бы ты ситуации ни оказался, надо вести себя, как будто ничего не произошло. Все как обычно, я просто сейчас выйду, поздравлю, заулыбаюсь и пойду под аплодисменты восвояси. Это ж надо было так попасть, в белом платье, перед выходом на сцену, и быть полностью в липком вине.

– Здравствуйте, дорогие друзья, – начала говорить я, слыша частички перешептываний в зале. – Сегодня мы все собрались, чтобы поздравить нашего Колю с самым важным праздником, ведь тридцать лет бывает лишь раз в жизни. Такой яркой, прекрасной, многогранной жизни, как у Николая. Знаете, именно эти слова крутились у меня в голове при выборе наряда – алое пятно является олицетворением жизни нашего друга, а самое важное – ее необыкновенностью на фоне остального мироздания.

В зале послышались вздохи и комментарии про мою креативность, заложенный тайный смысл в создании даже вещи, что подчеркивало важность Николы для меня. Конечно же, Егор понял все еще в начале речи, а сейчас просто находился в приступе смеха, наблюдая за проявлением моего главного таланта – выйти целой и невредимой из любой задницы. Сам же именинник остался в неведении о моей маленькой афере, не обратив внимания на платье до этого, и поэтому был поражен моим отношением к нему. Все-таки самая интересная для меня реакция пряталась где-то в зале, осознавая собственное поражение. Быть честной, мне было до безумия любопытно увидеть сейчас мордашку Раевского, поэтому, пока я говорю затянувшуюся речь в честь Гришнякова, параллельно рыскаю взглядом по залу. Встречались то платиновые блондинки, немолодые брюнеты или же снующий в разных направлениях ушастик, недалеко от которого появилась незамеченная Егором русая голова, которая напомнила что-то из прошлого. Точнее, самые живые и настоящие воспоминания, заставляющие потухшее сердце биться чаще, но в то же время ныть от боли, прожигающей все тело. От одного понимания, что ничего этого больше никогда не будет, душа, если она вообще есть, начинает еще больше опустошаться – цветы, растущие в ней, чернеют и вянут, унося с собой самые важные человеческие чувства. Без них внутри люди начинают медленно рассыпаться и еще не придумали ни одного лекарства, которое помогло бы излечиться от этого, остановить процесс. Если душе суждено больше не цвести, то свет внутри нее погаснет, не оставляя шанса на будущее.