Текст книги "Путешествие по Святой Земле в 1835 году"

Глава XII
Страстная неделя

«Той же язвен бысть за грехи наша, и мучен бысть за беззакония наша, наказание мира нашего на Нем, язвою Его мы исцелехом».

(Ис 53:5)

Все поклонники, желающие говеть, заключаются на всю Страстную неделю во храм Святого Гроба. Я возвратился с Иордана во вторник вечером и того же дня переселился в храм. Вся дорога от греческого монастыря и площадь храма были заняты продающими четки, кресты и перламутровые образа; большая часть этих продавцов – жители Вифлеема. Все пространство огромного здания храма было уже наполнено необъятною толпою народа, собранного от четырех ветров. Нил, Тибр, Дунай, Волга, Евфрат – имели своих представителей у Гроба Искупителя мира. Все галереи от купола до низу, все отделения, все ходы, все ступени крылец имели своих разноплеменных жителей всех лет: от грудных младенцев до согбенных летами старцев. Дикие племена заиорданских и дамасских арабов составляли главную часть поклонников; умноженье их, к утешенью христианства, нынешний год было очень заметно. Непривыкший взор европейца оскорбляется множеством чалмоносцев; но это христиане коптские и абиссинские. Все службы совершаются ночью, как во времена гонения христианства. Но это устроено более для того, что при таком стечении народа, живущего во время Страстной недели в храме, благоговенье во время дневной службы было бы беспрестанно нарушаемо людьми, не принадлежащими тому исповеданию, которое совершает церковную службу; а во время ночи – они отдыхают.

Келья, в которой я жил, была над святою Голгофою и примыкала к хорам церквей греческой и армянской. Службы разных исповеданий почти не прекращались во всю ночь и следовали одна за другой. Я засыпал при протяжном пении латинцев или под звуки тимпанов сириан и абиссинцев. Благовест греческого собора в медную доску, висящую на хорах, пробуждал меня на молитвы. Но как торжественны краткие минуты совершенного успокоения всех поклонников! Какие мысли рождаются при виде этой толпы человеков, объятых сном и простертых по всему помосту и по всем ступеням Голгофы, под сенью спасшего их Креста! «Спите прочее и почивайте!» Как трогательны среди этого общего успокоения рыдания отклонившегося из толпы уединенного инока или поклонника и поверженного перед Крестом Голгофы или у Гроба Искупителя! Но настающий слишком рано, для души молящегося, день превращает молебный Дом Отца Небесного в дом купленный! Вся галерея за греческим соборным алтарем до католической церкви делается торжищем съестных и питейных припасов, где с трубками и с кофеем в руках расхаживают при громких беседах, – и это не только стражи мусульманские, но даже и некоторые христиане!

Я имел утешение видеть здесь трех русских иеромонахов и пользоваться их беседами. Первый, старец Паисий, с давних лет переселившийся в Иерусалим, занят хозяйственною частью и угощением русских поклонников; второй, отец Антоний, ведет также уже несколько лет келейную жизнь в самом храме; третий, с которым я познакомился еще в Каире, прибыл сюда с Афонской горы как поклонник. Эти два последние инока служили для меня попеременно обедни у Гроба Господня и на Голгофе – на родном языке. К ним присоединилось несколько русских богомольцев, и они составили небольшой, но довольно стройный хор певчих, и нередко латинские монахи приходили слушать это незнакомое им пение, пленявшее их слух; оно переносило меня мыслями в далекую родину.

В среду, пред обеднею, совершается в храме елеосвящение в память того предсмертного помазания Спасителя, которое так трогательно совершила в Вифании, в доме Лазаря, Мария, сестра Марфы.

В Великий четверг, после обедни совершен был смиренный обряд Умовения ног, на площадке противу храма, в виду стекшихся со всех сторон жителей Иерусалима; толпа покрывала все террасы и даже карнизы соседних зданий. Арабы подымались туда с улицы с необыкновенною ловкостью; некоторые по веревкам, а другие по развитым чалмам, спущенным от тех, которые были наверху. Один из престарелых греческих Епископов, изображавший святое лицо Спасителя, осененный хоругвями, восседал на коврах, на верхней ступени того крыльца, которое пристроено к приделу Св. Елены. Остальное духовенство, изображавшее Апостолов, расположено было но нисходящим ступеням. Несмотря на толпу полудикого народа, обряд совершился с благоговением, и весь народ был окроплен святою водою умовения. Чтение 12-ти страстных Евангелий на утрене в Великий пяток, на Голгофе, на самом месте страданий Спасителя, – повергает в прах молящегося грешника! Я не мог никогда без трепета пройти по Голгофе; даже мраморный помост, покрывающий ее священные камни, кажется слишком свят, чтобы носить наши грешные стопы!

В Великую пятницу, после тихой вечерни греков, во время которой святая Плащаница оставалась в алтаре, по причине толпы, – начались скромные шествия сириян и коптов на Голгофу, а потом пышное шествие армян. Я не имел времени следовать за этими обрядами, тем более, что я был незнаком с языками этих народов; но я находился при службе католиков. Обряд их в этот великий день трогателен. Процессия следует от католической церкви чрез весь храм. Монахи францисканского ордена, по два в ряд, в черных рясах, с местными свечами в руках, следовали за большим распятием и, остановясь на короткое время у алтарей разделения риз и колонны поругания, – шли, теснимые толпою, к подошве Голгофы, при грустном пении Stabat mater dolorosa и покаянного псалма. Медленно и затрудняясь на каждом шагу от тесноты, достигала процессия вершины Голгофы, и несомый крест был водружен на том месте, где некогда возвышался Крест Спасителя! Тут один из братий произнес на италиянском языке простую, но трогательную проповедь о страданиях Спасителя. Каждое слово его, на кровавом поприще искупления нашего, глубоко ложилось на сердце человеческое! Присутствующие всех исповеданий поверглись на колена; невольное безмолвие водворилось на несколько времени… С окончанием проповеди кончается и духовный обряд латинской церкви – и, к сожалению, принимает вид материального зрелища. Тут совершается механический процесс снятия с креста искусственного изображения Иисуса. Руки Спасителя обвязываются прежде белою пеленою; потом один из братий выколачивает молотком и вынимает щипцами гвозди, целуя их, показывая толпе, и, положив на серебряное блюдо, отирает губкою рану; по снятии пелены рука Иисуса падает, как рука мертвого тела. По окончании этого обряда изображение Иисуса, облаченное плащаницею, переносится к католическому алтарю Голгофы и полагается на то место, где возлагали Иисуса на крест. Толпа, забывши внезапно страшное место, на котором она находится, стремится с шумом за зрелищем. Нельзя было воздержаться от негодования на некоторых из зрителей, которые осмелились войти на алтарный амвон самого места распятия Иисуса, чтоб лучше видеть происходивший обряд. Я употребил то влияние, которое мог иметь, чтоб отстранить этих безумных.

От католического алтаря Голгофы нисходит процессия к камню миропомазания; изображение Спасителя окропляется ароматами и переносится в часовню Святого Гроба.

Глава XIII
Великая суббота. – Заутреня и обедня Светлого Христова Воскресения

«Смерть! где твое жало?

Ад! где твоя победа?»

(1 Кор 15:55)

Накануне великого дня Воскресения Христова дошли до нас слухи о неприязненных действиях армян противу греков. Едва ли не горестнее мусульманского ига видеть вражду, царствующую между тремя главными церквами: греческою, латинскою и армянскою – в Иерусалиме, там, где Иисус соединил все человечество единою верою в Него, где неоднократно первою заповедью, после любви к Богу, завещал Он человекам взаимную любовь и где, наконец, ежедневно молятся о соединении всех церквей; и где ж это так давно желанное соединение могло быть совершено, если не здесь?

С давних лет, на основании султанских фирманов, дозволено арабам греческого исповедания исполнять один из их обычаев сообразно их понятиям. Пред начатием великосубботней обедни они выражают радость свою, обегая толпою три раза кругом часовни Гроба Господня, бия в ладоши и восклицая: «Нет другой веры, кроме веры православной!» Завистливые армяне склонили, как мы слышали, пашу сирийского Шерифа, стоявшего тогда лагерем у стен Иерусалима для набора рекрутов, чтобы он запретил арабам их обычное торжество. Дикое племя этого народа, стекшись в великом множестве из пустынь, явно обнаруживало свой ропот, и даже некоторые из них говорили, что они готовы быть мучениками, если найдут сопротивление. Пример беспокойств, происшедших в прошлом году в присутствии Ибрагима-паши, поселял справедливое опасение.

Перед обеднею все духовенство уже собрано было в алтаре греческого собора. Несметная толпа народа всех языков и вер закрывала все помосты, ступени и хоры. Гул толпы подобился дальнему шуму моря. Наружные врата были уже заперты; паша Шериф и муселим Иерусалимский с своими женами занимали одну из аркад ротонды Святого Гроба, и несколько отрядов регулярного египетского войска расставлены были в некоторых частях храма, особенно у Гроба Господня, для отстранения арабов; но арабы устремлялись к соборному греческому алтарю и сколько знаками, столько и словами просили у греческого митрополита защиты и изъявляли свое негодование на притеснение. Беспокойство возрастало… Достопочтенный старец митрополит Мисаил, получив приказание от сирийского паши начать службу, объявил, что, имея положительные опасения в нарушении благочиния церкви, он не может начать служения, если не допустят арабов исполнить обряд, утвержденный им фирманами султанов. Приказание паши было объявлено Митрополиту чрез драгомана армянского монастыря и замысел был слишком очевиден. Вскоре тот же посланный явился вторично в греческий алтарь с подтверждением того же приказания паши и дерзнул возвысить свой голос. Тут один из нас, исполнясь негодованием, принял речь и велел сказать сирийскому паше чрез греческого драгомана, что права, дарованные султанами и нынешним правителем Египта, нам известны, что нарушение этих прав слишком явно и что мы, будучи свидетелями того, что делается, и тех смятений, которые могут произойти, – берем на себя довести все это до сведения Мегмета-Али, и требовать суда виновнику происшествия. Эта речь произвела желаемое действие. Паша отступил от своего обещания армянам, – арабы получили дозволение исполнить свой обряд, но раздраженный паша вывел почти всех стражей, дабы в случае беспорядков обратить всю вину на греков и на нас. Радость и признательность арабов были невыразимы; сквозь решетки алтаря они посылали нам свои изъявления благодарности обычными знаками восточных народов и даже поцелуями. Шумное торжество их и возгласы – совершились; тогда растворились Царские двери греческого алтаря; толпа раздвинулась, открыв путь к Гробу Господню, – и разоблаченный митрополит в одном белом подризнике, со связкою незажженных свечей в руках, для принятия святого огня, направился к часовне Гроба Господня, предшествуемый всем духовенством в белых ризах, блестящих золотом. Митрополит удостоил дать нам место вслед за собою. Толпы диких и бунтовавших арабов пребыли мирны как агнцы, лишь некоторые вырывались иногда из рядов, чтоб поцеловать одежду митрополита или только коснуться ее, несмотря на все воспрещения и угрозы предводившего процессию янычара.

Таким образом мы достигли часовни Гроба Господня среди чудного зрелища народа, волнуемого или нависшего со всех аркад и карнизов. В часовню Гроба Господня вошли за митрополитом только один из греческих Епископов, архиерей армянский (недавно получивший на это право), русский консул, прибывший из Яфы, и мы, трое русских путешественников. За нами затворились двери. Никогда не угасающие лампады над Гробом Господним были уже потушены; одно слабое освещение проходило к нам из храма сквозь небольшие боковые отверстия часовни. Минута эта торжественна: волнение в храме утихло. Все исполнилось ожидания. Мы стояли в приделе Ангела, пред отваленным от вертепа камнем; один только митрополит вошел в пещеру Гроба Господня. Я уже сказал, что вход туда не имеет дверей. Я видел, как престарелый митрополит, склонясь пред узким входом, вошел в Святой вертеп; не прошло минуты, как мрак озарился светом, – и митрополит вышел к нам с пылающим пуком свечей.

Едва только свет огня блеснул сквозь отверстия часовни, как безмолвие толпы заменилось самыми необузданными восклицаниями и буйным волнением. Не довольствуясь огнем, поданным народу чрез боковые отверстия часовни, арабы вломились в запертые двери, сколько для принятия святого огня из первых рук, столько ж и для достижения чести нести митрополита, по обычаю и по необходимости, на плечах до соборного алтаря. Один из арабов, в безумном исступлении, впился зубами в мою руку, чтоб вырвать зажженную свечу. Часовня Гроба Господня, которая едва может вместить в себе несколько более десяти человек, вдруг наполнилась до невозможности толпою и превратилась в одну живую груду с пылающими свечами, – и в довершение смятения двери часовни опять закрылись от вновь нахлынувшей толпы. Тут положение наше сделалось ужасным, и если б оно продолжилось несколько долее, то все б, находящиеся в часовне, погибли. Воздух от огня свечей, то загорающихся, то погасающих, делался уже едва выносим человеку. Столетний митрополит совсем уже изнемогал от духоты дыма и шума; те, которые не совсем потерялись, уговорили его довериться первому арабу и посадили его, почти бесчувственного, на плечо этого араба, но и тут еще не могли растворить дверей от напирающей толпы. Наконец усилия и громкие воззвания сквозь двери к исступленной толпе открыли нам выход; толпа расступилась перед несомым на раменах араба, изнеможенным митрополитом; тогда народ опять сомкнулся и, как быстрый поток, устремился вслед за митрополитом к греческому алтарю. Один из арабов, видя меня почти затертого народом, знаками показал мне, чтоб я обхватил его за шею, и повлек меня среди стремящейся толпы; но скоро я был сорван с его плеч; тогда другой из арабов, с которым мы были уже знакомы, видя мое положение по причине моей раны, оказал мне ту же помощь и довлек меня до алтаря.

Богослужение остановилось… Митрополита оттирали и освежали разными эссенциями в ризнице, куда и мы последовали. Только после получасового отдыха, меж тем как священный огонь все еще переходил из рук в руки и подымался с хоров на хоры, выше и выше, – служба возобновилась. Промежуток между позднею обеднею субботы и воскресною заутренею был весьма малый от утраты времени в продолжение смут. Глубоко трогательные заутреня и обедня совершены были в самом вертепе Гроба Господня. Евангелие было читано на языках греческом и русском.

Таково в Иерусалиме знаменитое торжество, которое предшествует Светлому Христову Воскресению. Торжество это сопряжено всегда с опасностью для некоторых, даже иногда и для митрополита.

После обедни мы разговелись пасхою, яйцами и легким ужином за братскою трапезою у священного старца митрополита.

Глава XIV
Монастыри иерусалимские

«Куда восходят колена, колена Господни, по закону Израилеву славить имя Господне. Там стоят престолы суда, престолы Дома Давидова. Просите мира Иерусалиму!..»

(Пс 121:4–6)

Греческий монастырь уже более сорока лет управляем нынешним вековым старцем Мисаилом, имеющим титул митрополита Петры Аравийской и наместника Иерусалимского. Этот муж, строгого и святого жития, пользуется всею любовью и доверенностью своих единоверцев не только во всей Палестине, но и в далеких пустынях Петры и Пальмиры. Греческий монастырь находится в непосредственной зависимости от Патриарха Иерусалимского, пребывающего всегда в Константинополе. Ежегодно, несколько времени после Пасхи, отправляется туда из Яфы, от греков, корабль с дарами, деньгами и отчетами в издержанных и прибывших суммах. Весь доход монастыря состоит из вольных пожертвований богомольцев и из присылаемых даров греко-российским православием. Греки возобновили храм Гроба Господня после пожара 1810 года единственно на свой счет и оттого вошли в большие долги.

Положение христиан при нынешнем правлении Мегмета-Али гораздо улучшилось. Подати с христиан уничтожены. Прежде каждый монастырь платил большие суммы. Права на все священные процессии были куплены. Сверх того, за день Великой субботы платилось особо. Со всех вывозимых богомольцами из Иерусалима священных изделий, как-то: крестов, образов, четок – платились пошлины. Каждый поклонник платил по 10 пиастров, т. е. 2 рубля 50 копеек всякий раз за вход во храм, и сверх того особую плату за общий конвой к Иордану. Одни паши Дамасский и Акрский собирали до 60000 пиастров от монастырей ежегодно. Теперь они употребляют другой способ; они посещают монастыри и просят у настоятеля денег взаем; настоятели, имея необходимость в их покровительстве, должны часто снисходить на их просьбы, но по крайней мере имеют право торговаться и убавлять требуемую сумму. При мне один паша, ревностный чтитель Магомета, вопреки Корану неоднократно вывозил для себя бочонки лучшего вина, масла и других запасов. Странники терпели всякого рода насилия от бедуинов; теперь они частью отброшены за Мертвое море и строго наблюдаемы. Если правда, что арабы предлагали Мегмету-Али платить большую подать за позволение взымать с христиан, то распоряжения Мегмета-Али приносят ему еще большую честь; но должно сказать, что христиане оказали важную услугу египетскому правительству, когда Ибрагим-паша был осажден в Иерусалиме. Они разносили его повеления в чубуках, в седлах, в подошвах обуви. При первом воспрещении обирать христиан арабы заставляли их иногда класть деньги на землю и потом брали их, говоря, что это не есть уже кража. Храм Гроба Господня был очень душен; теперь проделали несколько окон сверху, для свободного обращения воздуха. Большие ворота были растворяемы для христиан с затруднениями, и то одна половина; теперь дозволено в большие праздники всем трем главным христианским церквам на ровне растворять обе половины. Мегмет-Али определительно положил, издав бурульду, что он не будет делать никаких перемен против того, что постановлено для христианских церквей, и что дозволяются беспошлинно все починки и перестройки, чего прежде не было; даже позволено, как я слышал, поставить на храме крест, но он не поставлен по несогласию церквей, которые не хотят одна другой предоставить на это исключительного права!

Греческий монастырь имеет содержание очень скромное и беднее последнего из наших монастырей. Митрополит разделяет вполне образ жизни с прочею братиею. Кельи, которых единственное украшение составляют образа и диваны, построены кругом нескольких четверосторонних террас, из которых на одной разведен небольшой садик или цветник с несколькими апельсинными и померанцевыми деревьями и бальзамическими растениями, по большой части аптечными – для лечения. Здесь место отдохновения отшельников, которые в этой земле мятежей часто по целым годам не выходят из стен монастырских или из окружности храма Гроба Господня. С одной из вышних террас открывается вид на два купола Святого храма и на часть Иерусалима, по направлению к горе Элеонской. При монастыре есть библиотека, довольно полная по части богословия и греческих классиков, в ней также хранятся несколько рукописей; из них драгоценнейшая – Евангелие, принадлежавшее, как сказывают, первому Епископу Иерусалимскому святому Иакову, и Библия – дар Византии. Библиотека находится под ведением первого секретаря, ученого и любезного иеромонаха Анфимоса; его глубокие сведения наставительны для путешественников; он знает французский язык. Гостиница для путешественников находится против монастыря, через улицу, и состоит из нескольких спокойных комнат; на дворе этой гостиницы есть садик с кедровыми, кипарисовыми и апельсинными деревьями, растущими посреди овощей. Я уже сказал, что гостиница и прием странников поручен почтенному старцу, русскому иеромонаху Паисию, которого добродушие и ласки остаются памятны каждому из наших поклонников. Из монастыря можно, миновав улицы, выйти прямо перед ворота храма Гроба Господня, возле башни, чрез церковь Св. Марии Магдалины; эта церковь считается как бы домашнею монастырскою, где служит в обыкновенные дни митрополит. Всех братий не более сорока, и при них пять архиереев.

Сверх главного монастыря, греки владеют в Иерусалиме еще двенадцатью малыми монастырями, которые обитаемы бывают только во время Святой Пасхи, поклонниками, – иначе они имеют только сторожей и кой-где несколько из братий. Вот имена этих монастырей: 1. Авраама. 2. Святых Архангелов. 3 и 4. Св. Георгия. 5. Св. Николая. 6. Мученика Димитрия. 7. Феодора Тирона. 8. Василия Великого. 9. Великомученика Евфимия. 10 и 11. Введения во храм Превятой Богородицы; эти два монастыря соединены в одном здании. 12. Св. Екатерины. Три последние монастыря женские. Малое число инокинь соединены в монастырях Введения, которые называют: Великая и Малая Панагия.

Монастырь латинский, во Имя Спасителя, населен монахами Францисканского ордена; они по большой части испанцы и сицилийцы. Монастырь этот столько же скромен, как и греческий, и едва ли не беднее. Лучшее украшение его состоит в домовой церкви, построенной с большим вкусом и даже с роскошью. Эта роскошь церкви, сравнительно с бедностью их жилищ, трогает сердце. Их библиотека ничтожна. Я нашел в них менее просвещения, чем в греках. Путеводители их вообще лучше, чем греки, потому что католики следуют указаниям многих хороших латинских творений о Палестине, – я говорю о путеводителях из чреды братской, – но у них нет тех любомудрых Епископов, какие у греков, – у них нет ученого Анфимоса. Я очень желал сойтись с ними дружественно. Беседуя однажды с ними, в душевном прискорбии, о распрях, разделяющих иерусалимские церкви, я слышал жалобы от их настоятеля на греков; он упрекал их, между прочим, за Святой огонь; он прибавил, что относится ко мне в этом, как к европейцу. Я им отвечал, что если они принимают это за обряд, то и в этом случае он освящен столетиями и что Римская церковь не имеет права на таковой упрек; что мне Италия знакома коротко, что и я также отнесусь к ним, как к европейцам, о совершаемом обряде в Неаполе, в церкви Св. Ианнуария, когда хранимая в склянке кровь мученика, будучи вынесена перед народом, начинает кипеть. Тут настоятель воскликнул: ma questò e un vero miracolo! (это настоящее чудо!) и не внимал никаким возражениям; если это так, сказал я ему, то позвольте мне более верить чуду, совершаемому на Гробе Самого Спасителя, чем чуду святого Ианнуария. Этот ответ навлек, может быть, на меня недоброжелательство латинцев в Иерусалиме. Богу известно, как я равно, душевно, расположен ко всему братству христианскому, и как я старался отстранить семена раздора между двумя главными церквами иерусалимскими!

Говорят, что самая беспокойная нация в Иерусалиме есть армянская. Церкви греческая и латинская могли б сродниться; монастырь армянский очень богат и силен подпорою первого министра при Мегмете-Али и дефтердаром при султане в Константинополе; они оба армяне; но министр Мегмета-Али, армянин Богос-Бей, не всегда их оправдывает. Сказывают, что армянская церковь запрещает своим поклонникам под клятвою рассказывать, по возврате на родину, о трудностях пути до Иерусалима – чтобы привлекать более поклонников, приносящих дары. Роскошный и обширный монастырь армян заключает в себе священное место мученичества Иакова Зеведея; на нем построена армянская церковь, она есть одна из первоклассных церквей Палестины по своему зодчеству, богатству и восточному разнообразию украшений. Все стены обложены синею кафелью, а помост устлан богатыми коврами. Церковь освещена сверху сквозь отверстие купола. Множество золотых и серебряных лампад и подсвечников блестят со всех сторон; их огни отражаются в глазури кафелей. В небольшом приделе показывают самое место мученичества святого Апостола. Иаков Зеведей был брат Евангелиста Иоанна; он был особенно любим Спасителем, который и предрек его мученичество (Мф 20:23). Он был казнен Иродом Агриппою в то великое гонение на церковь, о котором говорится в Деяниях Апостольских (Деян 8:1). Повествуют, что страж, приведший Иакова на казнь, был сам внезапно подвигнут благодатью и обратился в христианство в присутствии всего судилища. Он был казнен вместе с Апостолом. Тело святого Иакова Зеведея было скрытно увезено в Испанию и находится теперь в Компостеле.

Обширный двор армянского монастыря обнесен аркадами; там 700 келий открыты для поклонников. Сверх того много других пристроек. Большие караваны приходят к армянам. К монастырю принадлежит сад, замечательный по одному огромному кедру.

Монастырь абиссинцев, во имя Св. Марка, есть укромное жилище малого числа представителей этой нации. Должно сказать к чести армян, что они содержат их на свой счет. Абиссинцы принимают иудейское обрезание и, подобно иаковитам, вместо крещения клеймят на теле горячим железом кресты. При Папе Клименте VII они изъявили желание принадлежать Римской церкви. Копты и сириане находятся также в очень малом числе и питаются своими трудами. Коптский монастырь находится в пристройке к храму Гроба Господня и посвящен имени патриарха Авраама. Сирийцы называют себя первыми христианами, по тому поводу, что святой Апостол Петр прежде своего путешествия в Рим жил семь лет в Антиохии. Иаковиты приняли название от ученика Ариева, Иакова, основателя их ереси. Они, так же как и сириане, считают себя первыми христианами, обращенными святым Апостолом Матфеем.

В Иерусалиме есть также женский армянский монастырь, основанный на очень строгих правилах.