Текст книги "Без Надежды"

«На все плевать! Пусть будет что будет…»

Она не ошиблась. Крокодил предпочел сесть назад. Коротко буркнул водиле:

– Поехали, Миха. – Сунул в рот сигаретину и повернулся к Ольге: – Не попала на пляж? И ништяк! Один хрен, обещали сегодня грозу. А вместо залива свожу тебя в зоопарк… Так где ты сыскала этого доходягу?

Она ничего не ответила. И промолчала весь обратный путь в Питер, точнее, на Петроградскую сторону, наверное, удивив Славу тем, что не задала ни единого вопроса, пока «Ауди» ни оставила слева здание бывшего Планетария и ни въехала за простенькие некрашеные ворота на территорию зоопарка. Иномарка миновала несколько невзрачных сараев и остановилась возле двухэтажного кирпичного домика.

– Прибыли, – пропыхтел Крокодил и выбрался из машины. И даже галантно подал Ольге руку. – Чего как неживая?

– Да нет, все нормально. – Ольга обвела взглядом то, что, насколько она поняла, являлось хоздвором зоопарка. И подумала: «Как здесь пустынно! Хотя, ничего удивительного. Выходной, большинство сотрудников сидят по домам, а те, что сегодня и заняты на работе, находятся сейчас ближе к торным дорогам, где между клетками и вольерами бродят праздные посетители. А в этом глухом углу ни рабочим, ни научным сотрудникам сегодня делать нечего». – Куда дальше? Мы здесь надолго?

– Тебя ждет сюрприз, – вместо прямого ответа пообещал Крокодил и радушно протянул руку к крыльцу. – Прошу, пани. Добро пожаловать на нашу тихую пристань.

Этой «тихой пристани» в ближайшем будущем явно суждено было разместить на своих площадях либо какие-нибудь лаборатории, либо простенький, далеко не шикарный офис. Как снаружи, так и внутри этот дом не блистал изысканной роскошью. Недорогие стеновые в фойе, дешевый линолеум на полу в комнате, куда Слава проводил Ольгу. Из помещений еще не выветрился запах недавно закончившегося ремонта, везде бросались в глаза признаки незавершенки: не прибитые, а просто положенные вдоль стен плинтуса; грязные, со следами краски оконные стекла.

– Присаживайся, – кивнул Крокодил на старый диванчик – единственный, если не считать заставленного банками с краской стола, предмет мебели, который Ольга увидела в этом доме. – Извини за бардак, – виновато развел ручищами Слава. И не удержался, чтобы не похвастаться: – Видишь, какой коттеджик отгрохал себе под контору? На народные денежки, – цинично заметил он. – Размещу здесь свою скромную фирмочку, займусь мирным промыслом, реализацией населению всяких экзотических гадов. Ты не в курсах, а ведь я, пока не сменил амплуа, всю свою молодость угробил на этих проклятых рептилий. Три года проработал здесь зоотехником. Отсюда, кстати, и погонялово Крокодил… Ты не смотри, что здесь сейчас так убого, – еще раз оправдался Слава. – Ремонт еще не закончили, мебель не завезли. Но через месяц тут будет, как в царских апартаментах.

«Царь», – поморщилась Ольга и, присев на краешек дивана, принялась обуваться. А то неудобно: уже давно вернулась в город, зашла, если можно так сказать, в гости, а все босиком, будто пейзанка. – И где ж твой сюрприз?»

– Сейчас. Сиди пока здесь. – Крокодил двумя пальцами снял с переносицы очки, состроил многозначительную гримассу, отступил к двери и повторил: – Сейчас. Не боись, Оля. Будет сюрприз, какой тебе и не снился. Я отвечаю.

И он не обманул. Ольга такого и представить себе не могла: перед ней собственной персоной предстал Костоправ. Загорелый. Немного осунувшийся с того дня, когда она видела его последний раз. Даже отпустивший бородку.

Впрочем, изменился Костя – или Денис? – не только внешне.

***

– Здравствуй. – Я встал напротив Ольги и окинул взглядом хрупкую фигурку, сжавшуюся на краю изгвазданного краской дивана. Новенькие красные босоножки. Остренькие, совершенно незагорелые коленки. Легкое платьице, край которого нервно теребят тонкие пальчики. На одном из них – перстенек из белого золота, который я купил ей в декабре на Невском проспекте. И там же я выбрал сережки, которые у нее сейчас вдеты в мочки ушей. Она тогда, незадолго до Нового Года, со счастливым блеском в зеленых глазах при виде подарка заметила, что придется теперь, чтобы они были заметны, стягивать волосы в хвост. – Что скажешь? Если есть вопросы, то спрашивай.

Я стоял и терпеливо ждал, когда Ольга выйдет из оцепенения. И вот наконец она нашла в себе силы разомкнуть побледневшие губы и прошептать:

– А у тебя… у тебя есть вопросы?

– Нет, – покачал я головой. – Если раньше и были, то с января у меня появилось слишком много свободного времени, чтобы все спокойно обдумать. И найти на эти вопросы ответы. Теперь для меня все решено.

– Что решено?

– Не торопись, Оля. Узнаешь попозже, – скривил я губы в некоем подобии улыбки. И с удивлением отметил, что не испытываю к Ольге ни ненависти, ни отвращения. Ни жалости. А ведь как я опасался этой встречи! Как боялся, что лишь только взгляну на свою бывшую подругу – и сразу раскисну, изойду соплями, слезами и эмоциями. И моя трясущаяся ручонка потянется к перу, чтобы подписать акт о помиловании мусорской суки, легко и непринужденно продавшей меня в самое настоящее рабство.

Все оказалось иначе. Спокойно разглядывая ее, испуганную и жалкую, я не ощущал никакого удовлетворения от того, что, как она ни старалась, я опять на коне. А Ольга… вот она, в пыли у меня под ногами. Кусок протоплазмы, ни на что не пригодный. И только. Даже в Лине перед тем, как отправить ее в ссылку к бедуинам, я продолжал видеть женщину. Даже в Леониде я разглядел мужика, способного с грехом пополам выполнить наше задание, подсыпать отраву Хопину, иначе я никогда не дал бы добро Гробу на то, чтобы отпустить своего младшего братца восвояси. А с каким превеликим трудом я заставил себя избавиться от законченной наркоманки Кристины!

Странно, но в отличие от тех, предыдущих, на Ольгу мне было глубоко наплевать. Она просто напрочь стерлась из моей памяти, из той ячейки в мозгу, которая заведует чувствами. И желаниями. Потому, что самым большим желанием в этот момент у меня было убраться из этой комнаты в компанию к Крокодилу, Комалю и Михе Ворсистому, которые сейчас на втором этаже скромненько попивали пивко, предоставив мне одному разбираться с Ольгой. Делать с ней все, что захочу.

Вот только мне ничего не хотелось с ней делать. Мне не хотелось с ней разбираться. Мне было до лампочки, что с ней произойдет дальше. Она стала для меня совершенно чужим человеком.

– Я люблю тебя, Костя.

Я ей не верил. И точно знал, что я для нее тоже совершенно чужой человек. Иначе она так легко не обменяла бы меня на… Уж не знаю, на что такое она меня обменяла. Спросить? Нет. Наплевать. Какое это теперь имеет значение?

– Я никого никогда не любила. – Не шевелясь, она продолжала сидеть на краю дивана. Лишь тонкие пальчики по-прежнему теребили краешек юбки. И чуть заметно двигались губы, когда Ольга шептала – не говорила, а именно тихо шептала мне эти признания, утратившие всякий смысл еще в конце прошлого года: – Ты единственный в моей жизни. Если бы все можно было начать сначала…

– Если бы все можно было начать сначала, я бежал бы от тебя так, что за мной, наверное, горела б земля, – холодно заметил я. – Смени тему, Оля, если тебе, конечно, есть что сказать, кроме голимой брехни о любви. А уж это, поверь, в настоящий момент совершенно неактуально. Ну? У тебя есть что еще?

– Хочешь, я тебе расскажу, почему тогда так поступила?

– Нет, не хочу. Я уже ничего не хочу, если честно. Сам не знаю, что мне сейчас надо. – Я медленно прошелся по комнате, подошел к столу с красками, зачем-то измазал палец белой эмалью. – Не пойму, какого черта мне вообще понадобилось с тобой сегодня встречаться. Чего я ждал от этой встречи? – пожал я плечами. – Может, я мазохист? Может, мне захотелось проверить себя, посмотреть, как себя поведу, вновь увидев тебя? Что испытаю при этом? А, Оля, как думаешь?

Она молчала.

– Вообразил себя психологом-практиком? Решил, что раз обучен реанимировать тело, то смогу и душу реанимировать? А оказалось, что реанимировать-то и нечего. Все давно умерло, разложилось. Какие радикальные меры ни принимай – бесполезняк. Ничего не спасти. Остается лишь зафиксировать смерть и вызывать эспэбэо.[4]4
  СПБО – специализированная бригада по транспортировке трупов.


[Закрыть] – Я грустно ухмыльнулся и открыл дверь, но задержался на пару секунд на пороге, еще раз попробовал вызвать в себе хоть какие-то чувства к этой девице, которую раньше любил. Да, без ложной скромности надо признать: я ее когда-то любил. Когда-то… Давным-давно… Но сейчас – все! Вернее – ничего. Пустота. Миллионы световых лет между нами. – Прощай.

– Нет!

– Прощай!

– Костя… Денис… О Господи! Я даже не могу сейчас сообразить, как к тебе обращаться. Подожди секунду. Не уходи. Дай собраться с мыслями. Мне очень многое надо тебе сказать. Пожалуйста, подожди!

– Прощай! – Я решительно шагнул за порог и плотно закрыл за собой дверь. Кивнул двоим быкам, которые дожидались меня в коридоре: – Приступайте. – И стал тяжело подниматься на второй этаж, где Крокодил, Комаль и Ворсистый скромно попивали пивко.

Все. Прощай, Ольга. Я тебя больше никогда не увижу. Я даже не буду сейчас наблюдать по монитору за тем, как ты умираешь.

Ну Крокодил! Ну садюга! Ну извращенец! И сумел же придумать такое!!!

***

– Пошли. – В комнату вразвалочку вплыл дюжий детина, смерил Ольгу оценивающим взглядом и плотоядно провел языком по губам. – Пошли, – еще раз процедил он сквозь зубы и кивнул на распахнутую дверь.

– Куда? – Ольга безропотно встала с дивана, совершенно не в тему подумала о том, что проклятая босоножка продолжает натирать ногу, и, хромая, пошагала из комнаты. Детина ухмыльнулся и лениво поплелся следом. – Так куда мы? – задержалась Ольга в дверях.

– В другую комнату. – Детина слегка подтолкнул ее в спину. – Сюда сейчас припрутся рабочие. Чего ты им будешь мешать?

«И правда, чего им мешать? – Ольга мельком глянула на еще одного бугая, присоединившегося к ним в коридоре. На вытянутых руках бугай осторожно держал картонную коробку из-под видеомагнитофона. Так осторожно, что это просто не могло не бросаться в глаза. Будто эта коробка была под завязку набита бесценным антикварным фарфором. Или склянками с нитроглицерином. – В той комнате, куда меня сейчас отведут, наверное, уже закончен ремонт. Она уже обставлена мебелью. Там уютно. Там меня сподручнее насиловать. А может, даже и убивать». – Она подумала об этом совсем равнодушно и, повинуясь кивку одного из бандитов, начала подниматься по лестнице.

Насчет того, что там будет мебель и что там гораздо уютнее, Ольга ошиблась. Маленькую коморку без окон, куда ее проводили, изначально планировали, скорее всего, сделать кладовкой. Или как камера для содержания узников? В таком случае, Ольга удостоилась чести стать первой ее обитательницей. Она обвела взглядом оклеенные виниловыми обоями стены, покрытый серым линолеумом пол. Ни стула. Ни какого-то подобия нар. Ничего на площади примерно в восемь квадратных метров. Разве что только… Ольга задержала взгляд на миниатюрной видеокамере, установленной в верхнем углу комнатушки: – «Будь я сантиметров на тридцать повыше, будь я при этом профессиональной баскетболисткой, тогда еще можно было бы попробовать допрыгнуть до этой заразы, попытаться свернуть ее к дьяволу. Впрочем, даже тогда я не стала бы этого делать. А смысл?»

Ольга уже давно смирилась с мыслью, что в этом недостроенном доме ей сейчас уготовано искупить свою вину перед Костей. Или Денисом?

«На все уже наплевать!»

– Что дальше? – обернулась она к своим конвоирам, застывшим в дверях. Один из них – с таинственной картонной коробкой в руках. – Уютная комнатушка, не правда ли?

– Отойди в дальний угол.

Ольга сделала три шага – больше при всем желании не получилось бы – по направлению к видеокамере.

– А теперь слушай, что Знахарь просил передать тебе на словах, – с некоторой долей торжественности в голосе произнес тот бугай, что с коробкой. – Ты, наверное, забыла, но он-то отлично помнит, как однажды в аэропорту Минеральных Вод обещал тебе, что ты подохнешь. Как назвал тебя змеюкой. Сама знаешь, за что. А змеюке – змеиная смерть! – напыщенно подвел черту под своей краткой речью бандит, на шаг отступил от двери и вдруг совершенно неожиданно для Ольги выпустил свою драгоценную ношу и, словно футбольный вратарь, выносящий мяч в поле, от души зазвездячил по ней ногой.

Вращаясь в воздухе, коробка пролетела через комнатушку, ударилась о стену и упала.

Дверь резко захлопнулась, заскрежетал наружный замок.

Ольга автоматически шарахнулась от коробки, присела на корточки, обхватила руками голову, ожидая взрыва.

Но ничего не произошло. Картонка казалась совсем безобидной. Валялась себе на полу, и валялась. Не горела. Не взрывалась. Не выделяла ядовитый газ. И все-таки – что-то в ней было не то. Ведь недаром же тот бандит так аккуратно держал эту гадость. А потом столь непочтительно поддал ее ногой? Ничего не понятно. Что за коробка?

Ольга растерянно смотрела на нее. Медленно-медленно, скользя спиной по стене, распрямилась. Перевела взгляд на видеокамеру.

«Это что, какой-нибудь розыгрыш? – Передо мной разыграли спектакль я и купилась. А в этот момент в соседней комнате несколько дураков уткнулись рожами в монитор и давятся со смеху, наблюдая за тем, как я шарахаюсь от обычной картонки? И выгляжу при этом, как последняя идиотка? Вот уж хрен вам, пьяные мальчики! Я готова смириться с тем, что сегодня умру. Но не с тем, что при этом буду выглядеть смешной. И это увидит Денис… Или Костя?… Ну, нет!»

Ольга подняла взгляд на камеру, презрительно усмехнулась и неумело, но от души вмазала ногой по продолжавшей выглядеть совсем безобидно картонке.

Та подлетела вверх.

Вот тогда-то Ольга, пожалуй, впервые в жизни ощутила, что значит леденящий душу ужас. Когда ты не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Когда ты не в состоянии даже взвизгнуть, даже вздохнуть. Ужас пропитывает все тело. Сковывает все движения, все мысли. В этот момент он хозяин, он волен делать с тобой, что пожелает. А он желает, чтобы ты, замерев, округлившимися глазами наблюдала за тем, как…

…из коробки вывалилась змея! Песочного цвета. Длиной более метра. Толщиной, пожалуй, с Ольгину руку. На протяжении какой-то секунды она лежала, свернувшись на сером линолеуме, потом резко, как мощная пружина, распрямилась и стремительно – так, что это движение мог с трудом зафиксировать человеческий глаз – приняла позу, так хорошо знакомую Ольге по фильму о Рики-Тики-Тави. Вновь свернув хвост в кольцо, змея приподнялась чуть ли не на метр над полом и, слегка покачиваясь, не сводя с Ольги немигающего взгляда, распустила нарядный воротник, украшенный, скорее, не изображением очков, как принято обычно это описывать, а символом бесконечности. И зашипела, приоткрыв страшную пасть. Несколько раз мелькнул длинный раздвоенный язычок.

«Кобра! – промелькнула в голове страшная мысль. – Очковая змея! Один укус – и меньше чем через час ты уже труп! Если, конечно, у нее не удалены ядовитые зубы. – Первоначальное оцепенение наконец отпустило Ольгу, и она даже смогла сделать полшага назад. – Может, меня просто решили до смерти напугать? Но не до смерти убивать. Нет, навряд ли. Эти люди привыкли всегда играть до конца. И слова того молодого ублюдка, что змеюке змеиная смерть – не просто метафора. Это реальность. Так и будет со мной, как было сказано. – Еще полшага. Осторожно-осторожно, так, чтобы не спровоцировать змею на атаку. – Потом сделаю еще один шаг. Еще шаг. И все. Упрусь спиной в стену. Или в закрытую дверь. Дальше отступать будет некуда. Дальше смерть! Жуткая смерть! Денис-Денис, я ждала, что ты будешь мне мстить. Но никогда не подумала бы, что ты способен придумать такое. Ведь ты не маньяк… О, Господи!»

Ольга уперлась остренькими лопатками в холодную стену и, чувствуя, что ноги держать ее больше не в состоянии, опустилась на пол. Сжалась, подогнув коленки, упершись в них подбородком. И замерла, разумно считая, что чем меньше она шевелится, тем больше шансов на то, что змея не предпримет атаку. Впрочем, сидеть не шелохнувшись под жутким немигающим взглядом кобры не требовало никаких особых усилий. Если и сумела до этого отступить на несколько шагов, опуститься на пол, то это просто каким-то чудом. Но теперь-то уж точно Ольга была не в состоянии шелохнуть ни рукой, ни ногой. Как не понять кроликов, парализованных одним взглядом змеи!

«И долго я так смогу просидеть? – подумала Ольга. – Пока не затекут от неподвижности мышцы? Пока не захочу в туалет? Пока не свалюсь от усталости? И долго ли эта гадина будет стоять на хвосте?»

В этот момент кобра, словно прочитав ее мысли, собрала свой воротник и, продолжая покачиваться, неторопливо приняла горизонтальное положение. Затем, извиваясь, заскользила по полу. Правда, не в сторону Ольги. Но все-таки ближе… Еще ближе.

Застыв на полу, широко открыв от ужаса рот, Ольга не могла отвести глаз от змеи. Почти год назад в одном доме с маньяком-убийцей она почти не испытывала страха. Но тогда шансов остаться живой и, более того, невредимой было хоть отбавляй. То, что с ней случилось в Форносове, по сравнению с тем, что происходило сейчас, было просто каким-то аттракционом. Какой-нибудь «Пещерой монстров», склеенных из папье-маше. И не более.

А змея подползла уже совсем близко. Если бы Ольга выпрямила ногу, то бы легко дотянулась носком до кобры, которая, по-прежнему продолжая гипнотизировать ее взглядом блестящих бусинок-глаз, вновь свернула кольцом хвост и приподнялась над полом. Распустила воротник. Качнулась назад…

Качнулась вперед… И снова назад… И снова вперед… И опять зашипела, продемонстрировав два ядовитых зуба, острых, как наконечники стрел. Все-таки они не были удалены, как надеялась Ольга. Ей даже показалось, что она разглядела капельки яда, выступившие на этих ужасных зубах.

А тонкий раздвоенный язычок мельк… мельк… мельк… Кобра вперед… назад… вперед… назад… как метроном, как чертов маятник!

Она готовилась к броску. Инстинкт заставлял ее бороться за свою территорию. Он настойчиво подсказывал ей, что в таком тесном пространстве, как эта комнатка, места для двоих недостаточно. Одному обязательно предстоит умереть. И это должна быть не она – не змея! Она палач. А трясущаяся девчонка напротив – жертва. И если ее даже нельзя употребить в пищу, то ее все равно надо убить. Потому что ей здесь не место… вообще уже не место в этой жизни.

Прежде чем кобра бросилась на нее, Ольга успела почувствовать, что обмочилась. И – удивительно, как еще могла думать об этом – ей стало стыдно при мысли о том, что за ее слабостью наблюдают бандиты через видеокамеру. В том числе и Денис.

Но эта мысль, промелькнув, без осадка растворилась во взгляде убийцы-змеи, которая по-прежнему не сводила с Ольги глаз. И, кажется, поднималась все выше и выше. Все росла и росла. Она уже была ростом с сидящего дога. Сейчас – вот уже сейчас! – она должна была предпринять нападение.

Змея бросилась вперед настолько стремительно, что Ольга это движение пропустила. Она поняла, что атакована, лишь когда ощутила острую боль в ноге. И в этот момент к ней вернулась способность двигаться. Вернее, не к ней самой, а лишь к ее телу, управлять которым Ольга сейчас была не в состоянии. Из горла вырвался пронзительный визг, поджатые к подбородку ноги резко разогнулись в коленях, тоненькая фигурка в легком платьице взметнулась вверх, рефлексивно пытаясь уйти от змеи. От ее источающих смертоносный яд зубов. От неизбежной гибели.

Поздно!

Кобра отпустила прокушенную ногу, отогнулась назад и тут же снова бросилась в атаку. Вцепилась в другую ногу. Ольга метнулась в сторону, упала, перекатилась по полу, судорожно задрыгала ногами так, словно крутила педали какого-то адского велосипеда, еще надеясь умчаться на нем от смерти… Еще на что-то надеясь… И замерла обреченно в тот самый момент, когда осознала, что уже невозможно что-либо сделать. Бесполезно дергаться, бесполезно пытаться уйти от неизбежного. Она уже пропитана ядом. Яд вместе с кровью струится по венам и капиллярам. Яд все выше и выше поднимается к голове, и в тот момент, когда он проникнет в мозг, все тело будет парализовано. И наступит Смерть!

«Или не наступит? – Ольга приподнялась на локте и обвела комнату затравленным взглядом. Змея, завершив свое мрачное дело, спокойненько убралась „домой“ – за коробку – дожидаться, когда ее жертва умрет. И она останется здесь совершенно одна – полноправной хозяйкой в этой каморке. – Нет, все-таки должно парализовать. Где-то слышала, где-то читала, что яд кобры действует именно так. Но сколько должно пройти времени, прежде чем все начнется? Не знаю. Пока не знаю. Но ничего, скоро узнаю. Вот только, зачем?»

Оцепенение, наконец, отпустило ее. Ольга вновь обрела власть над своим – уже отравленным, уже умирающим – телом. Она смогла сесть, опершись о стену спиной, и, выпрямив ноги, увидела две симметричные раны от укусов змеи. Обе располагаются чуть ниже колен.

«Если бы здесь со мной был кто-то еще, кроме кобры, я попросила бы попытаться отсосать из ран яд. Вряд ли бы это помогло. Но все же… – Ольга как зачарованная смотрела на свои окровавленные ноги. По которым стремительно поднималась вверх смерть. К голове. К мозгу. – Самой нечего и пытаться дотянуться губами до места укуса. Для этого надо иметь растяжку, как у Алины Кабаевой. Я не Алина. Я покойница. Если мне немедленно не введут противоядие. Но на это можно и не рассчитывать. Я приговорена. И приговор уже приведен в исполнение».

– Будьте вы все прокляты! – четко произнесла Ольга, переведя взгляд на видеокамеру. – Слышишь, Разин, меня? Слышишь?!! Если в этой камере нет микрофонов, тогда читай по губам. Будь… ты… про… клят… скотина! Я… те… бя… не… на… ви… жу!!! Так, как можно ненавидеть только того, кого когда-то любил. Желаю тебе поскорее присоединиться ко мне. На том свете сочтемся!

Ольга почувствовала, что, произнося в видеокамеру свою предсмертную речь, сильно устала. Наверное, от напряжения, с которым она вглядывалась в блестящий глазок объектива, в глазах появилась резь, словно при конъюнктивите. А на лбу выступил пот. Ручейками стекал по лицу, неприятно щекотал кожу. Ольга подняла руку, попробовала стереть ладошкой испарину. Это движение далось ей с огромным трудом. Рука казалась словно набитой песком. Бесчувственной. Неуправляемой. Уже почти мертвой.

«И я вся, как эта рука, уже почти мертвая, – безучастно подумала Ольга и закрыла глаза. Все равно она ничего не видела, кроме непроницаемого розового тумана, который вдруг заполнил комнату. – Нет, ему неоткуда взяться, этому туману. Он мне мерещится. Я вижу то, чего нет. Я слышу… я ничего не слышу. Не могу пошевелить ни рукой, ни ногой. Так же, как перед тем, когда на меня набросилась кобра. Только тогда я утратила власть над своим телом от ужаса. Теперь я утратила ее навсегда. Странно… даже странно, как стремительно все происходит. Как быстро начал действовать яд. Или это потому, что его у меня в крови слишком много? Гадина израсходовала на меня все свои запасы? Что ж, оно, пожалуй, и к лучшему. Чем скорее прикончит меня яд, тем легче».

Это была последняя более или менее здравая мысль, промелькнувшая у нее в мозгу. Потом все смешалось. Остались лишь ослепительные красные вспышки, с периодичностью сумасшедшего метронома бившие по плотно закрытым глазам. Все ярче и ярче… Словно аварийная сигнализация… Ярче и ярче… Все – дальше уже не проехать. Больше уже не пожить. Дорога – такая короткая, такая ухабистая несуразица-жизнь! – закончилась.

Когда у нее остановилось сердце, Ольга так и осталась сидеть на полу, покрытом серым линолеумом. Опершись спиной об оклеенную виниловыми обоями стену. Вытянув измазанные кровью ниже колен, так и не загоревшие этим летом ноги. Склонив на грудь черноволосую голову.

Нет, это когда-то – черноволосую. Теперь – совершенно седую.