Текст книги "Сокровище любви"

– Сомневаюсь; – ответил Жак. – У испанцев отличные укрепления, и они неплохие воины.

– А что будет, если он проиграет? – поинтересовался американец.

– Тогда он скорее всего накупит побольше американского оружия, новых пушек и сделает еще одну попытку. Может быть, ему и повезет наконец.

Пока они находились на борту судна, Жак свободно говорил все, что думает, ничего не опасаясь и не скрывая своего презрения к выскочке-императору; но стоило им сойти на берег, как Андре ясно почувствовал перемену: мулат стал гораздо сдержаннее и осторожнее в своих суждениях.

На набережной они взяли экипаж; вряд ли до возницы мог долетать их разговор, и все же, пока они ехали по узеньким улочкам, застроенным маленькими деревянными домишками, Жак, преднамеренно переменив тему, болтал о всяких пустяках.

Они остановились у дома мулата, чтобы выгрузить багаж. Это было весьма внушительное деревянное строение; стены были выкрашены зеленой краской.

– Порт-о-Пренс начинает становиться фешенебельным, – заметил Жак, – но поскольку все боятся нового нападения со стороны французов, то никто не желает зря тратить деньги и строить нечто более долговечное – все равно артиллерийские обстрелы и пожары уничтожат любые постройки.

Андре понял, что мулат имеет в виду пожар, уничтоживший весь Ле-Кап, порт на другом конце острова; Кристоф поджег его, когда корабли французского флота показались на горизонте.

Высадившись на берег, генерал Леклерк увидел перед собой руины, выжженное, почерневшее пепелище. Говорят, что его жена, Полин Бонапарт, заплакала, потрясенная этим ужасным, горестным зрелищем.

Правда, вскоре ее утешил прекрасный дом в Порт-о-Пренсе – резиденция Леклерка – та, в которой теперь поселилась Оркис.

Экипаж въехал в громадные железные ворота и покатил по дорожке, по обеим сторонам которой сплетались пышные тропические растения; затем Андре увидел перед собой серое каменное здание, вход в него обрамляли колонны.

Андре отчетливо представлял себе стражников в живописной красной с белым форме, в былые времена охранявших вход в резиденцию.

Теперь же на их месте стояли мулаты в ярких малиновых ливреях; они почтительно приветствовали посетителей, а затем провели их по узким открытым переходам к апартаментам госпожи.

По пути Жак прошептал на ухо Андре, что, поскольку Полин находила, что мулаты несравненно привлекательнее и, с ее личной точки зрения, гораздо интереснее любого, даже самого франтоватого французского офицера, Оркис, подражая ей, тоже завела себе слуг-мулатов.

Лакеи Полин были одеты в особые ливреи, которые сидели на них как влитые и должны были подчеркивать их мужские достоинства; мадам Леклерк сама создавала их фасоны.

Андре заметил, что Оркис в точности следовала примеру своего кумира.

Они спустились вниз на несколько ступеней, прошли под греческим портиком, который поддерживали колонны ионического ордера, и наконец оказались на берегу восьмиугольного бассейна, в который вливалась струя кристально чистой воды. По краям его росли кусты и высокие деревья.

Распахнулись деревянные резные двери, и слуги торжественно ввели их в покои Оркис.

Зал, в который они вошли, был разделен на две части; своды его поддерживали колонны, в окнах не было стекол, и через них струился внутрь жаркий влажный воздух.

В конце зала, на возвышении, поднимавшемся фута на два над полом, стояло огромное ложе в форме лебедя, с горой атласных подушек, вздымающейся в пене из кружев, Оркис принимала посетителей, восседая на ложе, словно королева на троне; на ней был только полупрозрачный пеньюар из желтого шифона, через который просвечивали темные соски ее грудей.

Внизу, у ложа, стоял тяжелый, внушительных размеров, стол времен Наполеона, с позолоченными бронзовыми украшениями, а рядом толпилось человек двенадцать мужчин.

В основном это были негры и несколько мулатов; большинство – в форме императорской армии, с золотыми галунами.

Все они явно преклонялись перед женщиной, возвышавшейся перед ними на ложе, ловили каждое ее слово, готовые в любой момент услужить ей; они отталкивали друг друга, стремясь протиснуться к ней поближе, старались всеми способами привлечь ее внимание, взирали на нее с немым обожанием.

Оркис, казалось, была довольна тем, что поклонников у нее прибавилось; как только было объявлено о приходе Жака, она протянула руку, подзывая его к себе.

Тот подошел поближе к ложу, и Андре, следуя за ним, мог теперь лучше разглядеть восседавшую на нем женщину.

Она оказалась совсем не такой, какой рисовалась в его воображении; с первого взгляда необычная, экзотическая красота Оркис напоминала о чудном тропическом цветке, столь же прекрасном, как и ее имя11
  Игра слов: имя Orchis по-английски созвучно названию Orchid – орхидея.


[Закрыть].

Андре никогда не представлял себе, как такая волшебная, чарующая прелесть может сочетаться с чем-то демонически-зловещим, пагубным и неумолимым, что сквозило во всем ее облике.

Ее обнаженные руки, лицо и все плавные, ясно вырисовывающиеся под пеньюаром линии тела были нежно-золотистыми, с легким розоватым оттенком. Полные алые губы точно пылали страстью, они манили и звали, обещая тайные, неизведанные наслаждения.

Взгляд ее таинственных зеленых глаз был глубоким и в то же время требовательным, он притягивал, завораживал какой-то колдовской силой. Глаза эти, обращаясь на мужчину, казалось, пронизывали его насквозь, проникая в самые глубины его сердца, увлекая и зачаровывая.

Вся она была обольстительная, по-змеиному вкрадчивая, чувственная. В ней было что-то кошачье, но она напоминала не домашнюю кошку, а дикое гибкое животное, обитающее в джунглях, и она была соблазнительна, как Лилит в саду Эдема.

– Жак! – вскричала она так нежно, что любой мужчина потерял бы голову от одного только звука ее голоса. – Почему вы так долго не приходили?

– Я был в Ле-Капе, – объяснил мулат. – Но теперь я вернулся и привел с собой одного моего друга. Вы никогда не видели его раньше, но вам будет интересно с ним познакомиться; он может рассказать вам все последние американские новости; он только что вернулся из Америки.

– Америка!

Глаза Оркис обратились к Андре; он почувствовал, как взгляд ее скользнул по нему, словно раздевая; ему казалось, что он стоит перед ней совершенно нагой, и ему нечем было защититься от этого взгляда.

Очевидно, осмотр вполне удовлетворил ее, потому что она благосклонно протянул ему руку, говоря:

– Вы непременно должны рассказать мне, что сейчас носят в Америке и сколько новоявленных миллионеров приходится на один квадратный миллиметр площади в этой процветающей стране.

– Я с большим удовольствием готов подробнейшим образом описать вам все это, – галантно ответил Андре.

Оркис метнула на него быстрый взгляд из-под ресниц, точно пытаясь заглянуть ему в душу. Затем неожиданно хлопнула в ладоши и с видом королевы заявила:.

– Уходите – вы, все! Ко мне пришли друзья, и мне надо кое-что обсудить с ними, но я ничего не слышу – вы слишком шумите. Оставьте меня!

– О госпожа, как вы можете быть столь жестоки? – горестно воскликнул офицер, чьи громадные золотые эполеты делали ширину плеч равной его росту.

– Разве я когда-нибудь была с вами жестока или относилась к вам несправедливо, Рене? – мягко, вкрадчиво спросила Оркис. – Приходите завтра, возможно, мы побеседуем с вами наедине. , Ее тон не оставлял никакого сомнения в том, что крылось под этим приглашением, и было заметно, что Рене совершенно успокоился, польщенный такой честью.

Склонившись над ее рукой, офицер дотронулся губами до ее пальцев, и вся компания, не осмеливаясь ослушаться приказа своей госпожи и повелительницы, покинула зал, оставив Оркис наедине с Жаком и Андре.

– Садитесь, mes braves22
  Мои милые (фр.).


[Закрыть], – пригласила она. – Не желаете ли вина?

– Рядом с тобой, Оркис, мы пьяны без вина, – галантно ответил Жак.

– Ты всегда льстишь мне, негодник, ты обманываешь меня, – кокетливо надула губки Оркис. – А чем, скажи на милость, ты занимался с той poule33
  Милашка (фр.).


[Закрыть], которая вытеснила меня из твоего сердца?

– Ничего подобного, никто не может сравниться с тобой, – запротестовал Жак. – К тому же, пока я был в отъезде, она нашла себе другого покровителя, генерала; что я для нее по сравнению с ним?

Мулат произнес все это так забавно, что Оркис не могла удержаться от смеха.

– Так, значит, ты получил отставку! Правильно, надо поощрять и поддерживать наших воинов.

– Она посмотрела на Андре. – Неплохо бы и тебе вступить в ряды наших доблестных гаитянских солдат, тебе бы очень пошла их форма.

– Я штатский человек, бизнесмен, – твердо сказал Андре.

– Кстати, о форме, – вмешался Жак. – Андре как раз привез из Америки две тысячи комплектов, заказанных императором.

– Они здесь! – радостно воскликнула Оркис. – Жан-Жак будет в восторге. Только бы он успел получить их к тому моменту, когда будет одержана окончательная победа над испанцами!

– Сражение никогда не идет на пользу новой форме, – заметил мулат. – Не лучше ли сохранить ее для триумфальных церемоний?

– Ну конечно! – согласилась Оркис. – Надеюсь, новая форма оправдает ожидания императора. В противном случае не одна голова покатится с плеч!

Жак в шутливом отчаянье воздел кверху руки:

– Только не моя! – воскликнул он. – Я не имею к этому никакого отношения. Мой друг Андре де Вийяре тоже вряд ли согласился бы сопровождать этот груз за такое вознаграждение.

Оркис склонила голову набок.

– Кажется, я где-то уже слышала это имя.

– До революции оно было хорошо известно на острове.

– Ты имеешь в виду то самое семейство де Вийяре, одно из самых богатых на Гаити?

– Отец Андре владел одной из самых процветающих и доходных плантаций.

– Ax вот оно что! Теперь понятно, где я о нем слышала! Ну, я думаю, он приехал не для того, чтобы работать на хлопковых полях де Вийяре, или что они там выращивают?!

– Вы совершенно правы! – ответил Андре. Он решил, что Жак слишком рано завел разговор о плантациях, а потому постарался незаметно переменить тему.

– Вы очаровательны, мадам, – начал он. – Еще до отъезда в Америку я много слышал о вашей красоте, о ней говорят даже в Бостоне. Но теперь я понимаю, что любые слова бессильны описать вашу прелесть.

Оркис изящно и в то же время чувственно склонилась к нему, на мгновение коснувшись его руки своей нежной ручкой. Андре показалось, будто легкий, скользящий язычок змеи коснулся его кожи.

Потом она вновь взглянула на него своими узкими удлиненными глазами, словно оценивая все его мужские достоинства, и Андре почувствовал себя так, точно на нем была тесная, облегающая форма ее слуг-мулатов.

– Вы пообедаете со мной, – произнесла она медленно, растягивая слова. – Я обещала одному офицеру, что буду одна сегодня вечером, но я передумала. – Она протянула руку Жаку. – Когда будете уходить, Жак, скажите слугам, чтобы меня не беспокоили; пусть никто ко мне не входит!

– Я обязательно передам стражникам ваше приказание, – ответил мулат. – Надеюсь только, мне не придется отражать удары шпаги вашего отвергнутого поклонника.

– Ничего; думаю, вы выкрутитесь, как обычно, – рассмеялась Оркис. – Вы просто незаменимы в таких случаях!

Поцеловав на прощание ее руку, мулат направился к двери.

– Вы счастливчик, Андре! Вам необыкновенно повезло, – сказал он уже с порога.

– Я едва могу поверить своему счастью, – ответил Андре.

Дверь за Жаком закрылась, и Оркис повернулась к Андре. Он знал, чего от него ожидают, и тут же подсел ближе к ее ложу, устремив на нее восхищенный взгляд.

– Вы очень красивы, мой друг, – произнесла она. – Но можно ли назвать вас настоящим мужчиной, действительно ли вы таковы, каким кажетесь?

– Я могу только надеяться, что вы не будете разочарованы, – скромно ответил Андре, – потому что вы не просто прекрасны, как экзотический цветок, как орхидея, вы еще и очаровательная, и удивительно изумительная женщина.

Он почувствовал легкие прикосновения ее рук. Невозможно было устоять перед ней, перед этими призывно рдеющими, полуоткрытыми губами, перед страстным, волнующим сиянием ее глаз, и Андре потянулся к ней, склоняясь все ниже.

Губы Оркис крепко прижались к его губам, и он почувствовал, как ее длинные, острые ногти вонзаются ему в спину через тонкую материю пиджака.

Андре заглянул в зеленые глаза и увидел, как он плывет, отражаясь в их таинственной глубине.

Где-то там, в этом зеленоватом сумраке, словно вспыхивали языки пламени, и Андре почувствовал, как то же пламя зажглось в нем и охватило все его существо.

Пламя вспыхнуло ослепительно, взрывом снесло все преграды, и он уже больше ни о чем не думал.

Глава 2

Первые тонкие лучи рассвета тихонько уводили с неба тускнеющие звездочки, когда Андре медленно шел по дорожке к выходу из парка, окружавшего резиденцию Леклерка.

Он поднялся, когда Оркис еще спала, оделся, с трудом застегивая на себе рубашку одеревеневшими пальцами; ноги тоже были словно чужие, они совсем не слушались его.

Никогда в жизни не проводил он еще подобной ночи, никогда не был с такой удивительной женщиной; даже спящая, она неудержимо влекла к себе, воздух вокруг нее словно вибрировал, напоенный желанием и страстью.

Они пообедали в саду, под пологом звездного неба, а не в душной, ничуть не романтичной столовой; теплый свет свечей, горящих в канделябрах, смешивался с серебристым, холодноватым светом звезд, а стенами им служили темные дали, открытые на все четыре стороны света.

В ночной тиши до них доносились только неумолчное журчание и плеск воды в фонтане, струящемся где-то неподалеку, да кваканье лягушек, которые, казалось, были везде – не только в саду, заросшем пышными, великолепными тропическими растениями, но и в доме.

Они запивали изысканные креольские блюда чудесным вином, а потом Оркис настояла на том, чтобы Андре попробовал какой-то необыкновенный, экзотический напиток; впоследствии он узнал, что напиток этот называют «Пиво дьявола».

По вкусу он напоминал ликер с каким-то странным ароматом, не похожий ни на одно вино, какое ему приходилось когда-либо пить.

Допив свой бокал, Андре почувствовал, как жаркая волна прокатилась по его телу; она была как поток расплавленного огня; каждый нерв, каждый мускул в нем затрепетал, загораясь неудержимой страстью, из головы исчезли все мысли, и весь он превратился в одно безумное, непреодолимое желание, устремленное к Оркис; Андре понимал, что оно было вызвано искусственно, но не мог ему противостоять.

Несколько часов спустя, когда оба они, обессиленные, утомленные страстными ласками, лежали на ложе в форме лебедя, Андре с трудом начал припоминать, для чего он здесь. Едва шевеля губами, он прошептал:

– Я хотел бы украсить изумрудами твою чудесную шею; своей зеленью они еще ярче оттеняли бы блеск твоих глаз, а в уши тебе я вдел бы рубины, алые, как кровь, как твои губы! Но, увы, у меня совсем нет денег!

– Деньги не имеют никакого значения, главное – чтобы мужчина был настоящим мужчиной! – ответила Оркис. – А ты, без сомнения, являешься им, mon cher44
  Мой милый (фр.).


[Закрыть].

– Как ты думаешь, – начал Андре, осторожно подбирая слова, – остались ли какие-нибудь деньги или ценности на плантации де Вийяре?

– То есть ты хочешь знать, – уточнила Оркис, – обшарил ли император это имение так же, как все остальные? – Она рассмеялась; смех ее был резким, неприятным. – Он хитер, мой Жан-Жак, очень хитер! Он обыскал все уголки, все самые потаенные местечки, где белые попрятали свои сокровища и деньги, надеясь, что смогут вернуться за ними. Но, как говорит император, они получат свое золото в другом, лучшем мире. Здесь оно им больше не понадобится.

– А вот мне бы не помешало иметь его хоть немножко. Уж я бы нашел ему достойное применение; я бы просто засыпал тебя подарками.

– Сейчас мне хотелось бы получить совсем другой подарок, – улыбаясь, возразила Оркис.

Она повернулась к нему, и от прикосновений ее рук и губ в Андре снова зажегся огонь, который он считал уже догоревшим, бессильным вспыхнуть вновь.

Немного погодя Андре попытался еще раз затронуть интересующую его тему.

– Помоги мне отыскать то, что принадлежит мне если не по юридическому, то по нравственному праву, – попросил он Оркис. – Разве мой отец не должен заплатить за то, что произвел меня на свет? Конечно, останься он жив, он никогда не признал бы меня своим сыном и наследником.

– Все белые таковы, – скорчив недовольную гримаску, сказала Оркис. – Все они les salles cochons55
  Грязные свиньи (фр.).


[Закрыть]. Мы должны очистить от них остров, а те, кто еще остался, будут подвергнуты таким ужасным наказаниям и пыткам, что смерть по сравнению с ними покажется им благом.

Она произнесла все это с нескрываемой злобой и яростью. Андре прекрасно понимал, что Оркис только повторяет слова Дессалина, и все-таки неприятно было слышать такое от женщины; к тому же она явно наслаждалась мыслью о тех мучениях, в которых будут умирать белые люди.

Это под стать было той омерзительной жажде крови, которая сжигала императора. Андре поостерегся высказывать свои мысли вслух, но не стал также рьяно выражать свою ненависть к белым; пусть этим занимаются те, которые захватили власть и теперь одерживают победы над своими прежними хозяевами.

– Помоги мне совершить мою маленькую личную месть, – попросил он, – отомстить человеку, который обошелся с моей матерью, как с рабыней, как с вещью, сотворив меня вот таким – ни черным, ни белым – и выбросив в этот жестокий, безжалостный мир.

– Во всяком случае, он дал тебе прекрасное оружие, вознаградив тебя тем самым за все твои трудности и лишения, – усмехнулась Оркис, поддразнивая его. Едва касаясь, она провела пальцами по его коже, затем добавила:

– Император доверяет мне все свои секреты, и у меня хорошая память, но я не припоминаю, чтобы он хвастался какой-нибудь особенной добычей, захваченной на плантации де Вийяре. Если он и нашел там что-нибудь, это, вероятно, было не слишком существенным.

Именно это Андре и хотел от нее услышать, но он был достаточно умен, чтобы ничем не выдать себя, заметив только:

– Чтоб моему папочке вечно жариться в аду, за то что он ничего не оставил мне в наследство, кроме моих мозгов.

– И твоего тела, – лукаво добавила Оркис. Больше они не могли разговаривать…

Поднявшись и собираясь уходить, стараясь двигаться очень осторожно, чтобы не разбудить раскинувшуюся на ложе женщину, Андре в последний раз взглянул на нее, ощутив вдруг странное, необъяснимое отвращение; он и сам не мог понять, откуда оно взялось.

Даже во сне она была ослепительно прекрасна; грациозный изгиб ее тела напоминал гибкое, изогнувшееся тело змеи.

И все-таки он содрогнулся от одного воспоминания о том, как она распаляла его страсть ночью и как он сам, возбужденный тем странным напитком, который она заставила его выпить, весь горел безумным животным желанием, более сильным , даже, чем желание женщины; в те минуты в нем не оставалось почти ничего человеческого.

Теперь он шел по дорожке к воротам из парка, чувствуя, как теплый и влажный утренний воздух липнет к лицу, к коже, ничуть не освежая его.

Андре вдруг страстно захотелось ощутить резкие порывы ледяного северного ветра, дующего навстречу, он наслаждался бы, чувствуя, как морозный воздух английской зимы пощипывает ему нос и щеки.

Выйдя за ворота, Андре увидел наемный экипаж, запряженный усталой, казалось, засыпавшей на ходу лошадью; такой же утомленный вид был и у дремавшего на заднем сиденье возницы.

Андре разбудил его. Тот сел, широко ухмыльнулся и спросил по-креольски:

– Куда прикажете, мосье?

– Ты что же, каждую ночь тут дожидаешься? – удивился Андре.

Негр снова усмехнулся:

– Всегда; приятные джентльмены из резиденции Леклерка слишком устают, чтобы идти пешком.

Андре сел, и экипаж покатил с холма вниз по направлению к городу.

Слуга провел его в дом Жака Дежана, где они с Керком остановились.

Андре так устал, что, поднимаясь по лестнице, ведущей на второй этаж в спальню, с отчаянием думал, какая она невыносимо длинная, и ему, видно, никогда не удастся добраться до постели и отдохнуть.

Поднявшись наконец наверх, он, сняв лишь ботинки, бросился на кровать, не раздеваясь.

Андре заснул, едва успев коснуться головой подушки.

Был уже полдень, когда Керк вошел в комнату и разбудил его.

– Доброе утро, Ромео! – сказал он, улыбаясь. – Надо заметить, сейчас у тебя уже не такой пылкий вид, как вчера вечером.

Андре в ответ только застонал.

– Вчера, когда ты отправлялся к прелестной волшебнице Оркис, я завидовал тебе, но теперь я все больше склоняюсь к мысли, что ничего не потерял, перекинувшись вместо этого в картишки с Жаком.

Андре приподнялся и сел на постели.

– Попроси, чтобы мне подали кофе, – жалобно проговорил он, – и, Бога ради, перестань веселиться и шутить в такую рань.

Рассмеявшись, Керк подошел к балкону и с удовольствием развалился в удобном кресле.

– Я не стану приставать к тебе больше с вопросами, раз уж у тебя нет настроения на них отвечать. По морщинкам у тебя под глазами видно, что ты не расположен сейчас ни о чем рассказывать.

Андре снова застонал, не в силах произнести ни слова, и молчал до тех пор, пока слуга не принес ему кофе и горячие – только что из духовки – французские булочки.

– Я хочу принять ванну, – сказал он наконец, выпив целую чашку кофе и немного поев.

– Слуга тебе приготовит, – ответил его друг, – хотя, должен заметить, она будет не совсем похожа на американскую.

– Не важно; я просто хочу снова почувствовать себя чистым; когда я вымоюсь, в голове у меня тоже прояснится.

– Небольшая прогулка – и твое похмелье, если это можно так назвать, как рукой снимет, – улыбнулся американец. – Жак уже позаботился об этом. – Андре вопросительно взглянул, и Керк продолжал:

– Ты уезжаешь сегодня, и я думаю, что Жак прав – так действительно лучше. Было бы ошибкой оставаться здесь дольше. Хоть ты и похож теперь на мулата, все же другие, у кого это естественный цвет кожи, могут в конце концов разгадать твою хитрость.

– Я тоже этого боюсь, – признался Андре. – В спальне Оркис вчера вечером тоже были мулаты, но, к счастью, в ее присутствии они не слишком внимательно ко мне присматривались.

– Вид у тебя превосходный, что и говорить, – улыбнулся Керк, – но Жак мне еще раз вчера повторил, как важно для тебя не только выглядеть, но и думать, как мулат, а это, как ты, наверное, и сам понимаешь, не так-то просто.

– Я постараюсь, – сказал Андре. – Я же понимаю, каково мне придется, если заранее не принять всех возможных предосторожностей; слишком многое поставлено на карту – в общем-то, моя жизнь зависит от этого. Доведись мне встретиться с Дессалином – и малейший промах будет стоить мне жизни.

– А ты уверен, что сокровище твоего дяди все еще на плантации? Удалось тебе что-нибудь узнать? – поинтересовался Керк.

– Пожалуй, да. Дессалин никогда не упоминал при Оркис о каких-либо важных находках в имении де Вийяре, а я могу голову дать на отсечение, что она пристально следит за его поисками и весьма заинтересована во всех его приобретениях; наверняка она уже запустила свои хорошенькие ручки в его сокровищницу.

– Жак тоже уверен, что она уже присвоила себе немало денег и драгоценностей, – заметил Керк. – Ты узнал еще что-нибудь важное?

– У меня было не слишком много времени на разговоры, – сухо ответил Андре. – Мы немного побеседовали только за обедом, и я рассказал ей кое-что об Америке, хотя ее это вроде бы не очень-то интересовало.

Андре уже успел вымыться – правда, в довольно примитивных, но, в общем-то, вполне подходящих условиях – и переодеться во все чистое, когда вернулся Жак.

– Я все устроил, – заявил он. – Вы можете покинуть Порт-о-Пренс сегодня после полудня, в том случае, конечно, если Оркис не объяснила вам, что такое путешествие не имеет никакого смысла.

– Оркис сказала, что никогда не слышала от Дессалина ни о плантации де Вийяре, ни о каких-либо стоящих находках на ней, – сказал Андре. – По ее мнению, это означает, что там не было найдено ничего существенного.

– Ну, что я вам говорил? – обрадовался мулат. – Эта Оркис удивительно ловкая и хитрая. Поскольку ваш дядя был весьма состоятельным человеком, а у тети имелись, конечно, дорогие украшения, Оркис, без сомнения, запомнила бы их, попадись они к ней в руки.

– В таком случае мне стоит попытаться самому отыскать сокровище, – заметил Андре.

– Однако прежде вы должны сделать кое-что совершенно необходимое, если, конечно, вы собираетесь отъехать от города дальше чем на несколько миль.

Андре посмотрел на мулата, уже догадываясь, что тот имеет в виду.

– Что же это? – спросил он на всякий случай.

– Вам нужно написать письмо с выражениями восхищения и горячей благодарности и отослать его Оркис вместе с громадным букетом цветов, – ответил Жак.

– Я уже и сам подумывал об этом, – смущенно пробормотал Андре.

– Полин Леклерк просто засыпали цветами, – объяснил Жак. – Каждый день у нее было столько букетов, что слуги с ног сбивались, не зная, куда их ставить. Оркис требуются все те почести и знаки внимания, которые получала Полин. Пишите как можно красноречивее, побольше цветистых оборотов и выражений восторга и преданности; пусть даже оно больше будет похоже на письмо француза, чем мулата, – не важно! Только не подписывайте его.

Андре удивленно поднял глаза, и Жак поспешил добавить:

– Оркис постоянно колет глаза Дессалину своими победами, заставляя его ревновать. Если он вдруг, по каким-нибудь ее словам, заподозрит, что вы в чем-то превосходите других ее поклонников, что вы, возможно, даже лучший любовник, чем он, тогда вам не снести головы – он сотрет вас с лица земли!

– Должен признаться, что, с моей точки зрения, Гаити исключительно опасное место, абсолютно непригодное для проживания, – уныло заключил Андре.

Керк, слушавший их разговор, рассмеялся:

– Ну так плюнь на все это! Возвращайся на корабль и жди, пока я освобожусь, и мы сможем вместе отплыть в Бостон.

– Я и не подумаю делать ничего подобного, – решительно возразил Андре. – С другой стороны, хотелось бы надеяться, что у меня есть путь к отступлению и что, когда я соберусь покинуть Гаити, найдется корабль, который сможет увезти меня отсюда.

– У вас есть выбор, – вмешался Жак, прежде чем Керк успел что-либо сказать. – Во-первых, вы можете вернуться сюда, в Порт-о-Пренс, что будет совершенно неоправданным риском в том случае, если вы найдете спрятанное сокровище. Не только сам Дессалин, но и многие люди из его окружения, включая Кристофа, сделают все возможное, чтобы помешать вам вывезти из страны что-либо ценное, что, как они считают, по праву принадлежит им.

Андре понимал, что предположения Жака весьма правдоподобны, и ждал, что он скажет дальше.

– Если вы найдете какие-либо деньги или драгоценности, – продолжал между тем мулат, – единственный шанс сохранить их – это отправиться в Ле-Кап. Расстояние отсюда до плантации вашего дяди и оттуда до Ле-Капа примерно одинаковое.

– Думаете, в порту Ле-Капа может оказаться американский корабль? – засомневался Андре.

– Это вполне вероятно. Туда часто заходят корабли, доставляющие на Гаити оружие и боеприпасы. К тому же у вас будет дополнительная возможность сесть на английский корабль.

– Английский? – недоверчиво переспросил Андре.

– Корабли британского флота патрулируют воды от Ямайки до Наветренного пролива и через него выходят в Атлантический океан. Так императору спокойнее – он может быть уверен, что французы не нападут на него неожиданно, застав врасплох.

– Ну еще бы! – воскликнул Андре. – Теперь понятно, почему Дессалин атакует испанскую часть острова, ничего не опасаясь.

– Там находится несколько тысяч белых и цветных; Кристоф тоже выступил из Ле-Капа и сейчас движется вдоль северного побережья на помощь Дессалину. Так что путь для вас свободен – как отсюда до плантации вашего дяди, так и оттуда до Ле-Капа.

– Не знаю, как и благодарить вас. Вы так помогли мне!

– Для вас уже приготовлена лошадь, она ждет вас, – продолжал Жак, – она и еще слуга, который будет вас сопровождать.

Так как Андре недоумевающе и удивленно смотрел на него, Жак объяснил:

– Вам понадобится человек, который хорошо знает страну. Вам нужен также человек, умеющий говорить на диалекте тех людей, от которых вы сможете получить еду.

– Я чувствую себя в неоплатном долгу перед вами, – тихо сказал Андре.

– Человек, которого я выбрал вам в проводники, – не такой, как все; вы можете доверять ему так же, как и мне. Его зовут Тома, и хотя он достаточно натерпелся от своего хозяина-француза, он, точно так же, как и я, противник тирана, который стоит сейчас во главе нашего государства, и осуждает его методы управления.

Слегка закусив, Андре объявил, что он готов в путь; прежде чем отправиться, он передал Жаку письмо для Оркис, составляя которое, не пожалел ни красочных оборотов для выражения своих нежных чувств, ни воображения.

Это было весьма цветистое, поэтическое послание, полное восхищения и преклонения, именно такое, полагал Андре, какое куртизанка любой национальности хотела бы получить от мужчины, которого она одарила своими ласками.

Жак дочитал письмо; глаза его блеснули.

– Прекрасно! – воскликнул он. – Трудно поверить, что в вас течет английская кровь.

– Вы, конечно, намекаете на пресловутую английскую сдержанность, – улыбнулся Андре. – Если когда-нибудь вам доведется посетить Англию, вы будете немало удивлены.

Говоря это, он думал о женщинах, которые когда-то отвечали на его любовь если и не с таким безумным жаром, как Оркис, то, по крайней мере, с такой же страстью и пылом, какие он вложил в свои слова.

– Как только вы покинете город, я пошлю слугу отнести это письмо вместе с букетом из самых великолепных, изысканных орхидей – я выбирал их сам – в резиденцию Леклерка, – сказал Жак.

– Вы думаете, Оркис может пожелать еще раз встретиться со мной лично? – удивился Андре.

– Это бывает редко; обычно она проводит с мужчиной только одну ночь, – ответил Жак, – но Оркис непредсказуема, так что никогда нельзя знать точно.

– Вы поступаете весьма разумно, предусматривая все случайности, – заметил Керк Хорнер.

– Стараюсь ничего не упустить, – улыбнулся мулат. – Я уже много лет знаком с Оркис и знаю, что, когда имеешь с ней дело, надо держать ухо востро и быть готовым к любым неожиданностям.

Слуги вынесли из комнаты Андре его дорожный мешок и снесли его вниз, туда, где дожидалась лошадь.

– Позвольте мне расплатиться с вами хотя бы за лошадь и за цветы, – сказал Андре. – Вообще я хотел бы оплатить все расходы, которые вы понесли из-за меня.

Жак улыбнулся.

– Это все входит в мой долг Керку, – ответил он. – Керк мой друг, я обязан ему своей жизнью, а это слишком большая ценность, ее не измеришь никакими деньгами.

Все трое рассмеялись.

Однако, когда Андре попробовал настаивать, Жак и слушать его не захотел; он почувствовал, что, если будет продолжать стоять на своем, мулат может обидеться.