Текст книги "Ненавижу докторишек. Повесть"

Ненавижу докторишек
Повесть
Барт Малеев

© Барт Малеев, 2022

ISBN 978-5-4485-7503-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Ну, поехали…

Пятница – выпал праздник, поэтому выходной… Лето еще толком не началось. Свежо и без кондиционера. Через окна без занавесей утро навязчиво врывается в спальню. Сна уже настоящего нет. Планшет и телефон показывают половину пятого утра. В будни еще можно час поспать, но не потому, что сладко спится, а потому, что в бассейн идти еще рано. Одним подслеповатым глазиком мутно смотрю в окно и пытаюсь определить пасмурно или солнечно. Тучки бродят туда-сюда без конкретных намерений. Но, наверное, разойдутся.

С бассейном и плаванием вообще – старая история. Идеальный спорт (хотя – какой спорт?! – так разминка…) для плоховидящего интроверта. Не надо ни с кем разговаривать. Бортик не пропустишь, края дорожки тоже. Нагрузки – лошадиные. Плывешь себе, думаешь о стиле: «Так… ладонь вперед, подальше, пальцы лопаткой – потом под грудь и отталкиваешься назад – подальше на уровне бедра. Ноги ровнее, чаще, корпусом не вертеть, головой тоже». Эти мысли на десятом метре перебиваются соображениями о тетках на соседних дорожках. Приблизительно в том направлении – как бы пригласить одну из них в душевую и совокупиться каким-нибудь полезным способом. Раз уж это место – для укрепления здоровья. Добровольно и без обязательств. Но с благодарностью за такой сюрприз… «Стоп, опять эта лабуда про трах…. рука – дальше, корпусом не вертеть, ноги – не червяки… дальний гребок, вдох, бортик, переворот, толчок, выдох в воду», – выплываешь, ускорение ногами. Потом родится активная мысль о работе – отчет, больные, все ли в срок. «Блээт», – сбился в подсчете проплытого расстояния: сколько раз по двадцать пять метров или «бассейнов» другими словами? Напряг.

Тут нужно или вспоминать и анализировать мелкие обстоятельства в связи с уже проплытым. Или просто тупо довериться интуиции, которая ведет автоматический подсчёт. Есть ещё способ, замешанный на перфекционизме – от четко зафиксированного в голове пробега, начинаешь вновь плыть, то, что четко в голове не зафиксировалось. Так можно еще сотню метров лишних проплыть. Раньше всегда так делал. Теперь себя жалею. Но не каждый раз. Иногда, все-таки штрафую за невнимательность… Это дополнительная нагрузка и дополнительное утомление11
  Теперь, к счастью, для пловцов разработали всякие полезные гаджеты. Например, часы, которые через заданное количество бассейнов (или метров) вибрируют, сообщая об окончании задания.


[Закрыть]

Если, например, плыть пятьсот метров, то самый радостный бассейн это восемнадцатый – четыреста пятьдесят метров, после него двадцатый – или пятьсот метров почти не заметен. Легко ускоряешься. Ощущение похожее на счастье….

Или среда. По средам в бассейне – санитарный день. Типа: «Ну, вот сегодня в бассейн не иду. Надо дальше дремать». И это легко не… Ведь подъем в это время, если не нужно идти на треню – бессмысленен. Продолжаешь дремать. И, знаете, – ничего, начинает получаться… Следующий взгляд в планшет и уже 7.00. Теперь можно. Это если рабочий будень. В выходной – мотивация другая. Мысль о тубзике рождается внезапно. Не то чтобы совсем резко, а как-то распирающе, вроде обнаружения растущей гири внизу живота. Раньше это распирание сопровождалось железным стояком. Бывало, плетёшься с бивнем, наперевес торчащим из свободных шелковых, с забавными принтами… Слегка согнувшись… С закрытыми глазами, которые еще боятся света. Перед унитазом пытаешься отогнуть бен от живота. Это мешает отливать – сдавливаются какие-то клапаны. Струя вялая, приходится пригибаться вместе с беном к унитазу. Это злит и обескураживает. А если пИсать навесом, что легко и приятно, то уделываешь все вокруг. Маменька, помню, даже иногда делала мне физическое замечание. Но это воспоминания давние и раздумчивые. Зрелость утренний стояк выделяет нечасто. Я бы сказал – все реже… Вообще-то, не очень понятно, зачем этот стояк нужен? Для совокуплений он, на мой взгляд, не годится… Пысать хочется намного сильнее. И сама мысль, что этим стояком условная тетка может воспользоваться, чтобы оседлать тебя сверху, и прыгать на переполненном мочевом пузыре, крайне неприятна… Взрослому (сильно взрослому) человеку, я имею в виду. Оральные утехи, сами по себе хороши, но опять же не в такие эпизоды. Что бы там Роял Чиз не советовал!22
  Современный хипстерский портал с хохмами и жизненными советами. Большое внимание уделяется межполовым отношениям и сексуальным практикам.


[Закрыть] А теперь…

К слову. Бассейны разные бывают – в каждом свой график работы. Теперь я хожу в такой, который каждый день работает. У меня абонемент – без ограничений по времени и количеству посещений. Нормальненько плаваю каждый день. И по выходным тоже. Но в выхи – стиль более прогулочный. По – будням – все происходит быстрее и интенсивнее.

Возвращаюсь к пробуждению. А теперь,… семенишь себе босичком или в тапочках, без всякого стояка и рассеяно сикаешь с прогнутой спинкой, жмуря глазки. Красота.

И, кстати, вспомнил про легкую судорогу или непроизвольную дрожь от поясницы до затылка, а иногда и непроизвольное верчение головой в самом конце утреннего отлива. Папа мой умозрительно связывал это с сохранностью потенции. Позже проверю… Какая, все-таки ерунда лезет в голову… Впрочем, как всегда, когда собираешься написАть что-нибудь серьезное, нацеленное на результат. М-да, похоже, что отведенный мне запас перфекционизма подходит к концу, и остается только полуэффективная лень…

***

И все же на ум приходят некоторые события и впечатления, воодушевившие меня создать этот небольшой опус. Во-первых, литературные произведения, чтение которых вызывает не только удовольствие, но и желание создать нечто свое и более соответствующее внутренним потребностям. Много-много разных повестей, романов, рассказов и мемуаров. Об основных, однако, стоит с благодарностью упомянуть.

Стиль – и умение говорить забавно о вещах серьезных – это, безусловно, Кирил Бонфильоли и «Приключения Мордекая». Счастье нам, что имеется лингвистический перевод Максима Немцова. Очень вкусно написано. Воображение прекрасно создает свою собственную картинку сюжета авантюристического романа. Скажу больше – некоторые их (Бонфильоли и Немцова) речевые обороты настолько удачны, что практически вошли в мою речь и, вполне возможно, будут встречаться на этих страницах. На русском языке – Михаил Любимов с «И Ад следовал за ним…». Об этой повести – вообще можно говорить много, но что касается языка, то также нахожусь под впечатлением уже около тридцати лет. «И Ад…» мне посчастливилось прочитать еще в советском «Огоньке». Выхода очередного номера ожидал с трепетным нетерпением. Еще удивлялся, что кому-то такая детективная прелесть может не нравиться. Серьёзность и некоторое занудство – это, пожалуй, от братьев Гонкуров с их «Дневниками», а медицинская зашоренность и беззаветность – Кронин Арчибальд: «Цитадель», «Детство Шеннона», «Путь Шеннона». Физиологические и интимные подробности – Майкл Шейбон – пожалуй, из переводной литературы именно его романы в этом смысле более всего близки мне по духу.

Во-вторых, – сама история доктора Павера. С моей точки зрения, для обычного врача – такое количество событий, находящихся за рамками привычного профессионального жизнетечения, само по себе интересно. А то, что описываемые эпизоды жизни нашего героя, носят во многом скандальный характер, и позволяют рассказывать о вещах заведомо пользующихся популярностью у широкой публики, это создает коктейль из всех необходимых для нормального чтива ингредиентов. А раз так, то было бы глупо не попробовать создать нечто относительно художественное и в тоже время актуальное, раз судьба сама предоставляет возможности для не слишком утомительного творчества.

Одесса-Москва

В институт я поступал с большим трудом. Строго говоря, оканчивая среднюю школу, все еще оставался избалованным, ленивым и самовлюбленным мальчиком.

Школьные уроки были мною активно пропускаемы. Хождению в школу мешали грезы о гламурной жизни, курение под кофе, рассуждения о подробностях кофе из огромной советской кофе-машины, или по-турецки – из джезв,33
  отвратительное слово, по-моему. Турочка – совершенно другое дело – ощущение уюта и гостеприимства


[Закрыть] мечты об исследованиях в области цыплячьих грудок одноклассниц…

Тестостерон учинял со мной непотребства вроде стеснительного, но обильного гипергидроза и тотальных угрей во все щеки, пребывающих в состоянии перманентного и разнофазового воспаления. И, поскольку подходящего соития не предполагалось, голова моя была забита мыслями о вселенском сексе, как фонтанирующем венце большой и чистой любви ко мне со стороны совершенной Женщины… Носки, помню, ощутимо отдавали молодостью, да и с ежедневной сменой сорочек почему-то не заморачивался.

На тренировки в бассейн я ходил, кстати, с удовольствием, но не очень регулярно. Легко соблазнялся походами в кино или просто шатался по городу в компании разных лоботрясов.

Близорукость и ношение очков вызывали во мне почти отчаяние. Красивых оправ не было, линзы имелись тяжелые и толстые – так что хипстерские оптические лицевые украшения, которые стали доступны сейчас, в те веселые времена просто не существовали. Физическая активность, а именно кулачные драки часто приводили к искривлению очков и сидели они на носу, как правило, неровно.

Так, что юношеская дисморфофобия44
  Дисморфофобия обычно выявляется у лиц, достаточно критически относящихся к своей внешности, несмотря на отсутствие значимых дефектов и на то, что окружающие не придают особой значимости или не замечают «дефекта».


[Закрыть] имела серьезный базис. Но ненависти к себе я никогда не испытывал. Более того, нежная платоническая, и не совсем, самолюбовь была моим кредо и утешением.

***

Родители меня тоже любили. Ответственной, утомленной любовью. Наверное, я их не очень-то радовал и вызывал беспокойство в том плане, что был не слишком целеустремленным. И скорее всего (они это подозревали) имел подспудное намерение оставаться на их довольствии еще длительное время. А им.., а им хотелось бы пожить еще для себя. У отца были очевидные творческие неопределенные замыслы… Мама любила курорты. Но ведь была еще моя старшая сестрица с регулярными камбеками в отчий дом, и, как правило, с мужьями. В год, когда я должен был оканчивать школу, у сестры родилась дочь. Моя племянница, стало быть. В очередной приход сестры с мужем и младенцем на постой в родительскую трёшку55
  Типовая квартира в многоэтажном доме, состоящая из трех комнат – двух спален и некоего общего помещения, именуемого – «большая комната», кухни и объединенного санитарного узла. Не так, как в иных странах, где считаются только спальни.


[Закрыть], как я сейчас думаю – у меня должна была бы возникнуть идея о самостоятельности.

Но этого не произошло. Не взрослел отрок быстро и все тут. На месте родителей, как теперь принято говорить, стоило бы приуныть.

***

Идти учиться в медицинский институт – известный одесский фетиш. Первой жертвой этого фетиша в нашей семье пала моя сестрица: шесть безуспешных попыток, учеба в училище мастеров индивидуального пошива одежды, два брака, пересмотр жизненных позиций. Итогом чего стали две попытки поступления на экономический факультет. Одна из них удалась. Причина зачисления (возможно, я и не прав) – жуткая кишечная инфекция у декана факультета и его госпитализация в отделение городской инфекционной больницы, которым заведовала моя маменька. Диарея и деканская благодарность сработали. Институт народного хозяйства, конечно, не медин66
  Медицинский институт.


[Закрыть], но тоже весьма и весьма. Папа был почти счастлив…

Пришла моя очередь поддержать семейное хобби по безвзяточному штурму медицинского ВУЗа. Мы решили не размениваться и поступать сразу в Москву, потому, что одесский мед77
  Тоже медицинский институт.


[Закрыть] наша семья тихо ненавидела. А про Москву мы слышали разные чудеса. Были, конечно, мечты пойти учиться в военно-медицинскую академию, но перспектива службы на подводной лодке испугала папу и он отсоветовал.

***

Водить детишек по репетиторам – любимый спорт родителей. Оказывается такое распространено не только в Одессе. Москва и Подмосковье тоже не отстают в деле вспомоществования местным педагогам. В силу лености и неусидчивости мне, как и многим другим деткам, пришлось обращаться за репетиторскими услугами. Учился биологии и химии. На занятиях по биологии просто надиктовывались тексты из разных учебников. Я записывал. Считалось, что так материал усваивался лучше, и знания становились более системными. Но отчетливого ощущения углубления биологических познаний не возникало. Да и потом, – репетиторша была неинтересная, и помню я ее не очень чётко.

Химия – другое дело. Учил меня доцент одесского хим-теха88
  Одесский химико-технологический институт пищевой промышленности


[Закрыть]. И был он глубоко законспирирован. Для преподавателей высших учебных заведений репетиторство в те времена считалось деятельностью незаконной, так как порождало, так называемые, нетрудовые доходы. Нелепо конечно, и все это понимали. И, тем не менее, опытные и осторожные люди на рожон не лезли и свои побочные заработки не афишировали. Поэтому с моими родителями по финансовым вопросам контактировала доцентова жена, которая будучи отставной школьной учительницей, служила вывеской в этом семейном предприятии, хотя сама занятия не вела. Стало быть, на первом уроке мне был приготовлен сюрприз. Вместо полненькой уютненькой училки, меня встретил высокий седовласый господин жовиальной наружности. Хорошее чувство юмора, приятные манеры отлично мне запомнились.

Препод этот в свое время был скромным, но очевидным представителем «золотой молодежи» и «сынов генеральских». Больше того, продолжал проживать в генеральском доме на Пролетарском бульваре99
  Ныне и много раньше – Французский. Тот самый, который весь в цвету, как пелось в популярной песенке про Костю-моряка и всю Одессу.


[Закрыть]. Этот райончик Одессы так и назывался – «дворянское гнездо на Пролетарском бульваре».

Я не знаю, каким он был в молодости…. Но к тому времени, когда родители привлекли Илейта к моему образованию, это был уже седовласый, с хорошей стрижкой, высокий, в дорогих и редких, по тем временам, очках-хамелеонах представитель прослойки1010
  Советская классовая теория построения общества подразумевала два класса – рабочих и крестьян и прослойку – советскую интеллигенцию.


[Закрыть]. У него было хорошее чувство юмора, легкие манеры, и умение слегка прищуривать глаза предваряя или заменяя добродушную улыбку. Эту штуку я у него невольно перенял. Учиться было весело. Тем более, что он не возражал против перекуров и угощал кофе с плюшками. А то, что он не важничал, было для меня особенно приятно. Мне нравилось у него учиться. И периодически Илейт напоминал, что это действительно учеба, а не дружеские встречи… Приходилось вновь сосредотачиваться на химических тонкостях. Еще он был счастливым владельцем довольно свежего и шустрого белого Москвича 2140, что конечно, приподнимало его в моих глазах.

В итоге, к экзамену он меня подготовил, но не для Москвы, как потом выяснилось. В химии, я, конечно, приподнялся, щелкал уравнения электронно-йонным балансом и методом полуреакций, как орешки. Эти знания, потом целый год на первом курсе мединстита помогали вполне уверенно себя чувствовать.. Физ-химия, органика и пр.

***

Но сначала, я сдал экзамен по химии в школе. На «отлично», но, по мнению школьной учительницы, недостаточно хорошо для медицинского ВУЗА. (Ох, Вика – Вика – ты убыла в Землю Обетованную, где возобновила свой диплом медсестры и больше к школьной химии не возвращалась…)1111
  Это был период активного исхода советских евреев. Официально все ехали в Израиль, но наиболее шустрые из австрийского перевалочного пункта доезжали до США и Канады. Некоторые оставались в Европе. До Израиля добирались самые идейные, или нетребовательные. Устроиться работать по специальности было очень трудно, и многие меняли свою сферу деятельности.


[Закрыть].

Доцент так не считал, и в начале июля я с папой отправился покорять Москву. Не знаю, действительно ли папа настолько сильно в меня верил или это было проявлением его перманентного максимализма, но мы выбрали для поступления лечебный факультет Первого московского медицинского института имени И. М. Сеченова. Ограниченное количество мест вкупе с апломбом элитарного учебного заведения создавали ауру необычайной притягательности для любящих родителей и амбициозных недорослей. Поэтому сюда стремились многие юные и не очень мечтатели от медицины, со всех краев необъятного Советского Союза.

Специально для отсева избыточных покорителей столиц тогда существовала довольно сложная система конкурсов, участие в которых зависело от многих факторов… В итоге, в своей категории иногородних выпускников школы без льгот и официальных направлений я, на момент начала экзаменов, оказался в конкурсе более пятидесяти человек на одно место. Меня охватила паника, избыток ответственности не умещался в мозгу. Я вообще любил попереживать. Кстати, жилье в период сдачи вступительных экзаменов мы снимали – комнату в квартире москвича-алкоголика, который помимо довольно нехилой основной суммы, регулярно пытался взять с нас денег еще и в долг. Забавно, но «первый мед» первокурсников местами в кампусах не обеспечивал. И даже это обстоятельство не отвратило нас от попыток туда поступить. Был ли у папы план по тому, где мне жить в случае зачисления – неизвестно. Москва тех времен не была столь гостеприимна, как ныне.

***

Около приёмной комиссии роились местные репетиторы-хищники, и один из них смог меня убедить в недостаточности имеющихся знаний. Я пару дней до экзамена ходил к нему на занятия, где также присутствовали и оставляли родительские денежки другие абитуриенты. Моя стройная и, возможно, хрупкая система знаний была испытана и, в целом, все казалось не таким уж безнадежным делом. Но экзамен я не сдал. По очень досадной причине – не знал, или не вспомнил, что означает фраза «в кислой среде». И поэтому уравнение в отсутствие серной кислоты у меня не уравнивалось. Вот такая незадача.

Что и говорить, папа был очень расстроен, но упреков не воспоследовало. Собрав волю в кулак, папа направился с деморализованным мною на нашу съемную квартиру для обсуждения вопроса о передаче документов в другой – не московский медицинский ВУЗ. Видите ли, тогда приемные экзамены в столичные ВУЗЫ проходили на месяц раньше, чем в остальные. Таким образом, в одну вступительную кампанию неудачники могли попытать счастья второй раз, но уже в менее престижном институте. И целый вечер мы с папой решали – куда же нам ехать дальше.

***

В то посещение столицы я всем сердцем полюбил вышесредний московский общепит. Кафе «На Остоженке», как сублимация бессознательного, все еще сидит в моей голове и вызывает картинку из прошлого. Мы с папой подходим к массивным дверям и вступаем в ознакомительную беседу со швейцаром – огромным, седым, благодушным, в ливрее: «А, что, уважаемый, здесь у вас по поводу обеда?»

– Милости прошу, отведать наших яств.

– Спасибо. Но ведь народ толпится у дверей пельменной неподалеку…, а не здесь!

– Ну, что Вам сказать? Навряд ли те пельмешки так уж хороши… Скорее.., … народ не совсем тот…

Эпизод с приписным свидетельством

Все вьюноши-старшеклассники в советские времена рассматривались, как будущие солдаты срочной службы (мало, что поменялось в этом смысле, не правда ли?). И по этой причине, к окончанию средней общеобразовательной школы мальчики снабжались невзрачным сереньким документом на четырех страничках – «приписное свидетельство». В нем должна была быть сделана отметка о прохождении медицинской комиссии и приписке к тому или иному роду войск. Документ плотно усиживался оттисками печатей районного военкомата и являлся довольно критичным с точки зрения подачи документов в приемную комиссию ВУЗА. У меня такое свидетельство было. Но там, где должна была быть указана статья приказа об ограниченной годности к воинской службе, были напечатлены простым карандашом четыре загадочных буквы – НГНС. Это выяснилось в полутора тысячах километров от моего районного военкомата в приемной комиссии 1 ММИ. Естественно документы у меня не приняли. Это был шок. Мы с папой просто оторопели. Но, … и это всякий раз меня восхищает, папочка не дрогнул, а начал действовать. Во-первых, мы позвонили домой, рассказали об этой ситуации моей сестрице Елене и поручили ей лететь в домашний военкомат и заверенной телеграммой из моего личного дела делать выписку. Второе – отец отвел меня в ближайший московский военкомат, где я прошел новую медицинскую комиссию. Вот так в моем одесском приписном свидетельстве образовалась правильная запись, заверенная печатью московского военкомата. Кстати, порядка в московском РВК1212
  Районный военный комиссариат


[Закрыть] было больше: ко мне обращались «призывник», были со мной по-военному строги, и мне это не нравилось.

На самом деле – это потрясающе, что в суперзабюрокраченном государстве, каким представляется СССР, такое стало возможным. Вечером этого же дня приемная комиссия получила «до востребования» заверенную телеграмму с выпиской из моего личного дела. Лена потом рассказывала, что добиться отправки этой телеграммы было совсем непросто. Начальник отделения наотрез отказывался, кому бы то ни было телеграфировать, и Лене пришлось идти со слезами и угрозами давить на районного военкома. Тот приказал телеграмму отправить. На следующий день мы с отцом предъявили правильно оформленное приписное свидетельство. Оно было представлено председателю комиссии, и тот здраво рассудив, что шансов на зачисление у паренька без льгот, из другого города немного, решил документы принять.

Для меня такой расклад до сих пор кажется фантастическим. По всем писаным и неписаным правилам, документы у нас не должны были принимать. Что здесь сработало – родительская ли солидарность начальника московского военкомата, или офицерская солидарность – отец мой – капитан второго ранга в запасе? Неизвестно. Но, правильное приписное свидетельство у меня появилось, как по волшебству. И оно было принято. А ведь приемная комиссия могла заартачиться. Не та печать…, не тот военкомат. Допускаю, что решающим фактором послужило нежелание связываться с такими пробивными людьми, как мой папочка. Раз он смог сделать сыну военный документ в другом городе, – значит, этот человек не прост, совсем не прост…

Не буду интриговать и раскрою страшную тайну. НГНС – означает – не годен к несению службы. Это выяснил папа, когда пошел в одесский военкомат и на сленге старших офицеров, который также являлся нормальным разговорным языком партийных руководителей средней руки того времени, мягко попенял начальнику первого отделения. Ведь майор этот неправильно оформил мои документы.

***

Хе-хе, сейчас вспомнил… В Москве в первом военкомате нам-таки отказали – мы случайно зашли в военкомат (отдельный) для офицерского состава. Там дежурным был мордатый капитан интеллигентного вида в очках. Но при этом в сапогах (это в Москве-то) и портупее. Меня такой изысканный военно-бюрократический камуфляж слегка позабавил. Когда мы с папенькой к нему обратились с нашей проблемой, тов.1313
  Товарищ. Форма обращения.


[Закрыть] капитан так напрягся, что даже дар речи потерял. И твердил все: «Мы не можем, мы не можем такое….». Ну конечно, капитан в офицерском военкомате в центре Москвы и в самом деле не может быть настолько глупым, чтобы подвергаться риску вылететь с завидного места службы в столь юном звании. Тем более, из-за душевного движения в виде помощи призывнику. Мы его поняли. И не обиделись.