Текст книги "Скиталец"

– Кроме того, – язвительно заметил сэр Уильям Дуглас, – нам придется считаться с каменными стенами.

Он указал на разделявшие выпасы и поля изгороди, за которыми строились для боя англичане. Может быть, Морей знает, каким образом конные, тяжеловооруженные рыцари преодолеют эти стены?

Граф Морей вспыхнул.

– Ты принимаешь меня за глупца, Дуглас?

– Я принимаю тебя за того, кем ты себя показываешь, Джон Рэндольф, – ответил сэр Уильям.

– Милорды! – призвал их к порядку король.

К сожалению, выстраивая свои войска рядом с горящими хижинами и поваленным крестом, он не заметил каменных оград. Давид Второй видел лишь пустые зеленые выпасы и широкую дорогу и свою еще более всеобъемлющую мечту о славе. Теперь король наблюдал, как от дальней линии деревьев подтягивался противник. У врага было немало лучников, а он слышал, что эти лучники способны затмить небо стрелами, стальные наконечники которых глубоко вонзаются в лошадей, и те бесятся от боли. Но Давид Брюс не мог позволить себе проиграть это сражение. Он обещал своей знати отпраздновать Рождество в Лондоне, в пиршественном зале короля Англии, и понимал, что неудача может быть чревата для него не только потерей уважения своих соратников, но также изменой и бунтом. Победа была нужна ему как воздух, а будучи молод и нетерпелив, он желал немедленной победы.

– Если мы перейдем в наступление достаточно быстро, – заговорил король, закидывая пробный шар, – и окажемся в поле прежде, чем они завершат построение…

– То мы переломаем ноги наших коней о каменные ограды, – не слишком почтительно перебил своего монарха сэр Уильям. – Если эти кони, сир, вообще доскачут хотя бы до оград. Не существует способа защитить скачущих лошадей от стрел, а вот в пешем строю можно выдержать любой обстрел. Нужно лишь выстроить линию из бойцов с пиками, смешав их с ратниками, вооруженными большими щитами. Выставить щиты, сомкнуть строй, пригнуть головы, и пусть англичане стреляют, пока у них не выйдут стрелы.

Король подергал правый, плохо пригнанный наплечник и досадливо поморщился. По традиции пеший оборонительный строй шотландцев состоял из воинов с копьями, алебардами и прочим длинным оружием, дававшим возможность отражать натиск конных рыцарей. Однако орудовать тяжеленными древками эти воины могли лишь обеими руками, что лишало их возможности прикрываться щитами и делало прекрасными мишенями для английских лучников. Последние похвалялись, что носят жизни шотландских пеших копейщиков в своих колчанах. Поэтому предложение сэра Дугласа звучало вполне разумно, да только вот Давида Брюса такая осторожная, расчетливая тактика ничуть не воодушевляла. Он предпочитал лихую конную атаку с сотрясающим землю грохотом копыт и возносящимся к небесам зовом боевых труб.

Сэр Уильям заметил, что король колеблется, и стал наседать на него с еще большим рвением.

– Мы должны стоять, государь, просто стоять и ждать. Укрываться от стрел щитами и ждать. В конце концов что-нибудь у англичан да кончится – или терпение, или стрелы. Они пойдут в атаку, и тогда мы перебьем их всех, как собак.

Эти слова были встречены одобрительным гулом. Шотландские лорды, суровые, бородатые мужи в стальных кольчугах, были опытными воинами и в большинстве своем понимали, что в рукопашной важно численное превосходство, но ведь лучники ни за что не подпустят их настолько близко, чтобы схватиться врукопашную. А значит, им остается лишь последовать совету сэра Уильяма: терпеливо стоять под стрелами, подзуживая врагов, а потом устроить им резню.

Уразумев, что большинство его лордов на стороне Дугласа, король скрепя сердце отказался от своей мечты сокрушить врага одним ударом конных рыцарей. Это, конечно, было досадно, но, оглядев свою свиту, всех этих мужественных крепких военачальников, он решил, что с такими людьми поражение ему не грозит.

– Мы будем сражаться пешими, – объявил Давид, – и перебьем их, как щенков.

«А уж когда англичане побегут, – подумал он про себя, – шотландская кавалерия поскачет вдогонку и завершит разгром настоящей резней».

Но пока действовать предстояло пешим, а потому боевые стяги Шотландии были вынесены вперед и выставлены на гребне. От сгоревших хижин уже остались одни только тлеющие угольки, а из золы проступали очертания трех невероятно сморщившихся, обугленных до черноты тел.

Близ этих мертвецов король и вонзил в землю древки своих знамен. В самом центре позиции он установил собственный штандарт – красный косой крест на желтом фоне – и знамя святого Андрея, покровителя Шотландии, – белый крест на голубом геральдическом щите. Слева и справа от них реяли стяги остальных лордов. Лев Стюартов размахивал клинком, сокол Рэндольфа распростер крылья, повсюду полоскались на ветру звезды, топоры и кресты. Армия выстроилась тремя большими полками, именовавшимися шелтронами, причем каждый из них был так велик, что воины протискивались с дальних флангов к центру, чтобы стоять не на довольно крутом склоне, а на относительно ровной поверхности гребня.

Тыловые шеренги этих шелтронов составляли представители отдельных шотландских кланов, островитяне и горцы, которые шли в бой босиком и без доспехов, но орудовали такими тяжеленными мечами, что могли с равным успехом порубить человека в капусту или переломать ему все кости. В рукопашной то были грозные бойцы, но без защитного вооружения они становились легко уязвимыми для стрел, поэтому-то их и разместили в задних рядах. В первых шеренгах трех шелтронов встали бойцы с древковым оружием и спешившиеся ратники.

Ратники были вооружены мечами, топорами, булавами или боевыми молотками и, самое главное, имели щиты, которые могли защитить копейщиков, орудовавших не простыми пиками, а алебардами, глефами и гизармами, имевшими кроме острых наконечников крючья и рубящие лезвия, как у топоров. Острие позволяло не подпускать противника, крюк давал возможность стащить человека с коня, а лезвие топора при хорошем замахе могло рассечь кольчугу или латы. Строй ощетинился сталью, создав для англичан непроницаемую преграду, а священники расхаживали вдоль него, освящая оружие и благословляя державших его людей. Солдаты опускались на колени, чтобы принять их благословение. Несколько лордов, как и сам король, сели верхом, но только для того, чтобы иметь возможность обозревать общую картину поверх голов воинов. Сейчас все они смотрели на юг, где подтягивались и становились в строй последние разрозненные отряды англичан. Врагов, теперь в этом не оставалось сомнений, было немного. Шотландцам предстояло разбить не слишком большую армию.

Слева от шотландцев высились стены и башни Дарема, заполненные собравшимися посмотреть сражение людьми, а впереди стояла маленькая английская армия, командирам которой не хватило здравого смысла увести ее на юг, к Йорку. Вместо этого они решили драться, причем в ситуации, когда шотландцы превосходили их численно и занимали более выгодную позицию.

– Если вы ненавидите англичан, – крикнул сэр Уильям Дуглас своим людям с правого фланга, – пусть они вас услышат!

Шотландцы гневно взревели, копья и мечи ударили о щиты, а в центре позиции, где стоял под знаменами королевский шелтрон, барабанщики забили в громадные барабаны из козлиной кожи. Ее натягивали на дубовые обручи так туго, что брошенный на барабан желудь отскакивал на высоту, с которой его бросали, а когда по инструментам начинали бить, они издавали не просто гул, а почти металлический звон, заполнявший небеса.

– Если вы ненавидите англичан, дайте им знать это! – крикнул граф Марч с левого, ближнего к городу фланга шотландской армии. – Пусть все знают, как сильны вы сами и ваша ненависть!

Бойцы взревели еще громче, забили копьями о щиты еще сильнее. Казалось, что вал ненависти сам по себе сметет трехтысячное английское войско, которому хватило глупости выйти на бой с троекратно превосходящим его врагом.

– Мы их всех порежем, как стебли ячменя, – заверил какой-то священник, – мы оросим поля их зловонной кровью и наполним ад их английскими душами.

– Английские женщины будут нашими! – заявил сэр Уильям своим людям. – Сегодня ночью вы сможете позабавиться с их женами и дочерьми.

Он ухмыльнулся своему племяннику.

– Ты, Робби, сможешь выбрать себе лучших женщин Дарема.

– А к Рождеству – и Лондона, дядя, – весело откликнулся молодой Дуглас.

– Ага, и их тоже, – пообещал сэр Уильям.

– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, – возгласил старший капеллан короля, – отправьте их всех в ад! Всех до единого, прямиком в ад! И ведайте: каждый убитый вами англичанин сократит ваш срок пребывания в чистилище на тысячу недель!

– Если вы ненавидите англичан, – призвал лорд Роберт Стюарт, – пусть они это слышат!

Гул ненависти шотландцев был подобен грому. Он наполнил глубокую долину Уира, эхом отдаваясь от утеса, на котором стоял Дарем, и разносился повсюду, возвещая всему северному краю о приходе исконного врага.

А Давид, король Шотландии, радовался тому, что привел своих людей сюда, где пал крест с драконами, где дымились сгоревшие дома и где англичане ждали неминуемой гибели. Он радовался, ибо верил, что этот день принесет славу знамени святого Андрея, великому дому Брюсов и всей Шотландии.

Томас, отец Хобб и Элеонора проследовали за приором и его монахами, продолжавшими распевать свои гимны, хотя уже и не так стройно, ибо они порядком запыхались. Покров святого Кутберта, колыхавшийся над их головами, привлек женщин и детей, которые, не захотев остаться в глубоком тылу, где они не могли видеть своих мужчин, тоже тянулись вверх по склону с запасными связками стрел. Томас хотел пойти побыстрее, обогнать монахов и разыскать людей лорда Аутуэйта, но Элеонора намеренно отставала, и он сердито повернулся к ней.

– Ты можешь прибавить шагу? – проворчал он по-французски.

– Могу, конечно. Так же, как ты можешь обойтись без этой битвы.

Отец Хобб, который вел лошадь, даже не разумея ни слова, по тону понял, о чем речь. Он вздохнул, за что Элеонора наградила священника сердитым взглядом.

– Тебе нет надобности лезть в эту драку, – продолжила она.

– Я лучник, – упрямо сказал Томас, – а там, наверху, враг.

– Твой король послал тебя искать Грааль! – не унималась девушка. – И ты должен его найти, а не сложить здесь голову, бросив меня одну. Меня и ребенка! Что мы будем делать одни здесь, в Англии?

– Я вовсе не собираюсь сегодня погибать, – язвительно заявил Томас.

– А ты что, сам выбираешь час своей смерти? – еще более язвительно откликнулась Элеонора. – Он тебе известен? Ну не иначе тебе сам Господь Бог сообщил!

Томаса эта неожиданная вспышка застала врасплох, ибо Элеонора была сильной девушкой, не склонной к капризам и перепадам настроения. Однако сейчас она была расстроена до слез.

– Эти люди, – сказал Томас, – Пугало и Попрошайка, они и пальцем тебя не тронут. Я буду рядом.

– Да не в них дело! – простонала его подруга. – Прошлой ночью мне приснился сон.

Томас положил ей на плечи могучие, налившиеся силой от постоянного натягивания тугой тетивы руки.

– Прошлой ночью мне тоже приснился Грааль, – сказал он, хотя это была и не совсем правда. Юноше не приснился Грааль, скорее, он проснулся от видения, которое оказалось обманом, но нельзя же было признаться в этом Элеоноре. – Он был прекрасен и светился, как чаша, наполненная золотым огнем.

– А в моем сне, – промолвила Элеонора, подняв на него взгляд, – ты был покойником. Черным, раздувшимся мертвецом.

– Что она говорит? – спросил отец Хобб.

– Ей приснился плохой сон, – сказал Томас по-английски, – кошмарный сон.

– Ночные кошмары нам посылает дьявол, – заявил священник. – Это хорошо известно. Скажи ей.

Томас перевел это Элеоноре, а потом погладил выбившуюся на лбу прядь золотистых волос и засунул ее под вязаную шапочку. Он любил это лицо – искреннее, серьезное, малость похожее на кошачью мордочку, но с большими глазами и выразительным ртом.

– Это был просто кошмар, – заверил Томас девушку, – un cauchemar.

– Пугало, – сказала Элеонора с дрожью, – Пугало был в этом cauchemar.

Томас покрепче обнял подругу и пообещал:

– Он и близко к тебе не подойдет.

До его слуха доносилась какая-то странная отдаленная декламация, но эти звуки мало походили на торжественные молитвы монахов. То было глумливое, настойчивое бормотание, тяжкое, как барабанный бой, и такое же ритмичное.

Слов не разобрать, но в этом и не было надобности.

– Враги ждут нас, – сказал Томас Элеоноре.

– Мне они не враги, – пылко возразила она.

– Если шотландцы ворвутся в Дарем, то разбирать не станут, – заверил ее Томас. – Они обойдутся с тобой как и со всеми прочими: откуда им знать, что ты не считаешь их врагами?

– Все ненавидят англичан. Ты замечал? Французы ненавидят вас. И бретонцы, и шотландцы тоже, все до единого в христианском мире ненавидят вас! А почему? Да потому, что вы больше всего на свете любите воевать. Готовы драться с кем угодно, когда угодно, неважно за что! Это чистая правда. Все знают, каковы англичане. А ты? Сегодня не твой бой, ты не обязан сражаться, но лезешь в эту драку, потому что тебе не терпится оказаться там, где убивают.

Томас не знал, что ответить, ибо в словах Элеоноры была правда. Он пожал плечами и поднял тяжелый лук.

– Я сражаюсь за моего короля, а там, на холме, армия врагов. Они численно превосходят нас. Ты знаешь, что случится, если они войдут в Дарем?

– Знаю, – уверенно сказала Элеонора, и она действительно знала это, ибо была в Кане, когда английские лучники, ослушавшись своего короля, хлынули по мосту и опустошили город.

– Если мы не сразимся с ними и не остановим англичан, то их всадники всех нас поубивают. Одного за другим.

– Ты обещал жениться на мне, – заявила Элеонора, заплакав снова. – Я не хочу, чтобы мой ребенок остался без отца. Я не хочу, чтобы он стал незаконнорожденным.

– Клянусь, мы с тобой поженимся. Вот кончится битва, отправимся в Дарем и обвенчаемся. В соборе, хочешь? – Он улыбнулся ей. – Решено, в соборе.

Столь искреннее обещание порадовало Элеонору, но она не собиралась этим удовлетвориться.

– Надо пойти в собор прямо сейчас, – решительно заявила девушка. – Там мы будем в безопасности. Мы должны помолиться у высокого алтаря.

– Вот и отправляйся в город, – отозвался Томас. – Предоставь мне сразиться за моего короля, а сама отправляйся в город. Вместе с отцом Хоббом. Найдите старого монаха, поговорите с ним, а потом ступайте в собор и подождите меня там.

Он отстегнул один из седельных вьюков, извлек оттуда кольчугу и натянул через голову. Кожаная подкладка была на ощупь задубевшей, холодной и отдавала затхлостью. Пропустив руки в рукава, Томас опоясался мечом и снова обратился к Элеоноре:

– Отправляйся в город и поговори с монахом. Девушка плакала.

– Ты погибнешь, – твердила она. – Я видела тебя во сне мертвым! Мертвым!

– Я не могу пойти в город, когда все вокруг сражаются, – возразил отец Хобб.

– Ты священник, а не солдат! – рявкнул юноша. – Отведи Элеонору в Дарем. Найди там Хью Коллимура и поговори с ним.

Томасу показалось подозрительным настойчивое желание приора отсрочить его встречу со старым монахом. Надо послать к старику отца Хобба, пока прелат его не опередил.

– Вы оба, – настойчиво потребовал Томас, – поговорите с братом Коллимуром. О чем его спросить, вам известно. А я встречусь с вами в соборе сегодня вечером.

Он взял свой салад с широкими скошенными полями, предохранявшими от ударов клинка, надел его и застегнул под подбородком ремень. Томас сердился на Элеонору прежде всего потому, что чувствовал ее правоту: предстоящая битва не касалась его напрямую. Если, конечно, забыть о том, что война была его ремеслом, а Англия – его родиной.

– Я не погибну, – упрямо бросил он девушке. – Сегодня вечером ты меня увидишь.

И передал поводья лошади отцу Хоббу.

– Пугало не рискнет вести себя неподобающе в стенах обители или в соборе.

Томасу хотелось поцеловать Элеонору на прощание, но она была сердита на него, а он – на нее, и потому юноша молча взял свой лук и мешок со стрелами и ушел. Девушка тоже ничего не сказала ему: как и Томас, она была слишком горда, чтобы уступить. Однако Элеонора не сомневалась в своей правоте. Томасу не следовало ввязываться в предстоящую битву, ибо его послали не воевать, а искать Грааль. Отец Хобб, угодивший между двумя упрямцами, как меж молотом и наковальней, предпочитал помалкивать, но приметил, что Элеонора не раз оборачивалась, очевидно в надежде поймать взгляд обернувшегося Томаса. Увы, она увидела лишь спину возлюбленного, поднимавшегося по тропе с луком через плечо.

Этот мощный дальнобойный лук был больше человеческого роста, а в середине, в самой толстой своей части, равен в обхвате запястью лучника. Его сделали из тиса. Томас считал, что это итальянский тис, хотя полной уверенности на сей счет у него не было: жерди, ставшие заготовками, выбросило на берег с затонувшего корабля. Он сам придал заготовке необходимую форму, оставив прежний обхват в середине, но обстрогав и утончив ее по концам, что позволяло луку хорошо гнуться. Затем Томас, используя воск, масло и сажу, окрасил лук в черный цвет и надел на оба конца навершия из оленьих рогов с насечками, чтобы закрепить тетиву. Насечки располагались так, что, когда на лук надевалась конопляная тетива, твердая сердцевина ствола находилась с внутренней, обращенной к тетиве и к лучнику стороны, а пружинистая заболонь – с наружной. Томас оттягивал тетиву к уху, а когда отпускал ее, двойное напряжение сердцевины и заболони посылало стрелу вперед со свистом, бешеной скоростью и невероятной силой. К деке оружия, у того места, где его левая рука в бою крепко обхватывала тис (и по которому после выстрела хлестала пропитанная копытным клеем пеньковая тетива), юноша прибил гвоздями кусочек серебра. Томас вырезал его из священного сосуда для причастия, который использовал еще его отец в Хуктоне. Кусочек с изображением йейла, держащего Грааль. Йейл был элементом фамильного герба Томаса, хотя тот долго не ведал об этом, ибо отец не спешил познакомить сына с семейной историей. Он так и не рассказал Томасу, что род Вексиев был некогда знатным, но его предки принадлежали к числу вождей еретиков-катаров. Их родовое гнездо в южной Франции было разорено и сожжено дотла, а семья разъехалась повсюду, укрываясь в самых темных уголках христианского мира.

Томасу мало что было известно о катарской ереси. Он хорошо освоил лук, знал, как выбрать стрелу из ясеня, березы или граба, как оперить древко гусиными перьями и как приладить к кончику стальной наконечник. Томас Хуктон мог безошибочно послать стрелу, чтобы пронзить доспехи и плоть врага, но это не было знанием. Скорее это было инстинктом, ведь он набивал руку с детства, практикуясь все дни напролет, стирая пальцы в кровь о тугую тетиву. Раз за разом Томас сгибал упругий лук, натягивал тетиву к уху, пока, как все лучники, не приобрел богатырский разворот плеч и могучие мускулы на руках. Надобности знать, как использовать лук, у Хуктона не возникало, стрелять было для него столь же естественным делом, как ходить, есть или дышать.

Добравшись до ограждавших верхнюю тропу наподобие частокола грабов, он обернулся. Элеонора уходила прочь, и хотя Томасу хотелось ее окликнуть, он понимал, что девушка уже слишком далеко и все равно его не услышит. В конце концов, это не первая их ссора. Он вообще считал, что мужчины и женщины полжизни тратят на свары, а полжизни – на любовь, причем размолвки только подогревают чувство, придавая ему остроту. Юноша слегка улыбнулся, ибо в чем-то даже одобрял упрямство и несговорчивость своей невесты, а потом повернулся и зашагал по плотному ковру из опавших грабовых листьев, устилавшему тропу между огороженными камнем лугами, где сейчас паслись сотни оседланных коней. То были боевые кони английских рыцарей и ратников, и, поскольку всадники спешились, Томас понял: они рассчитывают, что шотландцы нападут первыми. Конный рыцарь и латник силен в атаке, обороняться же лучше пешим. Разумеется, коней не расседлывали, дабы воины в кольчугах, в зависимости от того, как обернется битва, имели возможность добраться до лошадей, сесть в седла и ринуться в погоню за отступающим недругом либо пуститься наутек.

Пока Томас еще не мог видеть шотландскую армию, но он слышал пение врагов, которому придавал особую силу адский бой больших барабанов. Этот звук был столь пугающим, что кони на выпасах артачились и вырывались из рук конюхов и пажей. Два или три скакуна, преследуемые упустившими их слугами, с побелевшими глазами метались между каменными изгородями, остальных с трудом удерживали на месте. Английская армия, как и шотландская, была разделена на три подразделения, но назывались они не шелтронами, а баталиями, и боевое построение англичан было иным. В тылу каждой баталии находилась группа всадников, главным образом командиров под яркими знаменами; три или четыре задние шеренги составляли ратники с мечами, топорами, копьями и щитами, а перед ратниками, также заполняя пространство между тремя баталиями, сплошной стеной стояли лучники.

Шотландцы, которых сейчас уже отделяло от англичан расстояние двух выстрелов из лука, стояли выше по склону и, как и их противники, выстроились тремя подразделениями, теснившимися вокруг знамен своих вождей. Самый высокий флаг, красно-желтый королевский штандарт, находился в центре. Шотландские рыцари и ратники, как и английские, спешились, но каждый из их шелтронов был в три, если не в четыре раза больше противостоящей ему английской баталии. Правда, высокий рост позволил Томасу приглядеться поверх вражеских голов и заметить, что стрелков у противника не так уж много. То там, то сям он видел воинов с длинными луками и нескольких арбалетчиков, но хотя английская армия значительно уступала шотландской по численности, стрелков у англичан было значительно больше. Таким образом, в сражении, если до него вообще дойдет дело, шотландцам предстояло положиться на мечи и копья, а англичанам – на стрелы. Если стрел не хватит, для большинства из них этот кряж станет могилой.

Знамя лорда Аутуэйта с крестом и створкой раковины виднелось ближе к левому флангу баталии, и Томас направился к нему. Приор, уже спешившийся, находился в промежутке между левым и центральным подразделениями, где один из его монахов размахивал кадилом, а другой – своей хоругвью: святым покровом на раскрашенном шесте. Святой отец что-то кричал, но что именно – проклинал ли врага или молил Господа о даровании победы, – Томас разобрать не мог, ибо все заглушал рев шотландцев. Правда, ему точно так же не удавалось разобрать и ни единого их слова, но в воинственном настрое противника сомневаться не приходилось – одни барабаны чего стоили.

Теперь Томас сам увидел эти огромные инструменты и отметил, с каким пылом били барабанщики по натянутой коже, производя резкие, как треск ломающихся костей, звуки. Громкий, ритмичный, отдающийся эхом грохот, и под этот оглушительный шум в центре вражеского строя неистово кружились в танце несколько бородатых воинов. Они протолкались вперед из задних рядов и отличались от прочих шотландцев полным отсутствием кольчуг или лат. Замотанные в какие-то складчатые накидки из плотной ткани, они размахивали над головами длинными тяжелыми мечами, а на их левые предплечья были надеты маленькие, не больше столового блюда, круглые кожаные щиты. Позади них шотландские ратники били мечами плашмя по своим щитам, в то время как копейщики ударяли о землю толстыми, длинными древками своего оружия, добавляя эти звуки к грохоту больших барабанов. Шум при этом стоял такой, что монахам пришлось прекратить распевать свои гимны.

– Они орут и шумят, – лорду Аутуэйту, пешему, как и его людям, пришлось возвысить голос, чтобы его услышали, – потому как надеются перед боем нагнать на нас страху.

Его светлость прихрамывал – то ли давал себя знать возраст, то ли старая рана. Вообще-то он пришел, чтобы поговорить с монахами, но, увидев Томаса, дружелюбно обратился к нему.

– Советую тебе от всей души: будь осторожен, если рядом с тобой окажется кто-нибудь их этих… – он указал на пляшущих людей, – негодяев. В драке они неистовы, как ошпаренные коты, а уж нравы у них… Говорят, они сдирают кожу с живых пленников. – Лорд Аутуэйт перекрестился. – Нечасто они забираются так далеко на юг.

– А кто они такие? – спросил Томас.

– Дикари с самого дальнего севера, – пояснил один из монахов, рослый человек с каймой седых волос, покрытым шрамами лицом и единственным глазом. – Истинные негодяи они и есть, дикари и язычники. Они поклоняются идолам! – Он печально покачал головой. – Сам я так далеко на севере не бывал, но слышал, что их земля постоянно скрыта туманом, а также что если тамошний мужчина умирает с раной в спине, то его жена пожирает их младенца, а сама от стыда бросается в пропасть.

– Да ну? – удивился Томас.

– Я повторяю лишь то, что слышал, – сказал монах, сотворив крестное знамение.

– Они там питаются исключительно птичьими гнездами, морскими водорослями и сырой рыбой, – подхватил лорд Аутуэйт, а потом улыбнулся. – Правда, у меня в Уиткаре кое-кто кормится тем же самым, но мои люди, по крайней мере, молятся Богу. Во всяком случае, мне хочется в это верить.

– И у твоих людей нет раздвоенных копыт, – заметил монах, не отрывая взгляда от вражеского воинства.

– А что, у шотландцев есть? – обеспокоенно спросил какой-то молодой монашек, с лицом, обезображенным оспой.

– У горцев вполне могут быть, – сказал лорд Аутуэйт. – В них мало человеческого. – Он покачал головой и протянул руку монаху постарше. – Брат Михаил, не так ли?

– Рад слышать, что милорд меня помнит, – отозвался польщенный монах.

– Прежде брат Михаил был ратником лорда Перси, – пояснил лорд Аутуэйт Томасу, – и хорошим ратником.

– Пока я, по милости шотландцев, не лишился этого… – брат Михаил поднял правую руку, так что рукав его рясы опал, открыв культю обрубленной у запястья руки, – и этого. – Он показал на пустую глазницу. – Вот почему мне теперь приходится не сражаться, а молиться. – Он обернулся, покосился на врагов и проворчал: – Что-то больно уж они расшумелись.

– Это от самоуверенности, – невозмутимо отозвался лорд Аутуэйт, – каковая, впрочем, меня не удивляет. В кои-то веки шотландцы превосходят англичан числом.

– Может, численное превосходство и на их стороне, – сказал брат Михаил, – но они выбрали не самое лучшее место для сражения. Им следовало спуститься по южному склону.

– Верно, брат, – согласился лорд Аутуэйт, – но будем благодарны Богу за Его маленькие милости.

Брат Михаил имел в виду, что выбранная шотландцами позиция не позволяла им в полной мере использовать свое численное преимущество. Строй англичан был не таким плотным, как у их противников, но по ширине фронта, которая ограничивалась протяженностью гребня, обе армии оказались равны. А вот спустившись южнее, где склон, расширяясь, переходил в заливные луга, шотландцы получили бы возможность обойти англичан с флангов.

Может быть, ошибочный выбор позиции и был на руку англичанам, но, по правде сказать, когда Томас попытался определить, сколько же перед ним врагов, это показалось ему слабым утешением. Воины вокруг тоже прикидывали на глаз, сколько же может быть шотландцев. Цифры называли разные – от шести до шестнадцати тысяч, но лорд Аутуэйт определил их количество тысяч в восемь.

– Всего-то раза в три, от силы в четыре, больше чем нас, – благодушно пробормотал он, – а стрелков у них и вовсе кот наплакал. Возблагодарим же Господа за наших добрых английских лучников.

– Аминь, – откликнулся брат Михаил. Испещренный оспинами молодой монах в изумлении таращился на плотно сомкнутый шотландский строй.

– Что-то не вижу я синих лиц, – пробормотал он.

– Чего ты не видишь? – не понял лорд Аутуэйт.

– Эти горцы, они вроде как имеют обычай раскрашивать лица синей краской. Ну хотя бы наполовину. Чтобы нас напугать.

– Напугать нас? Синими рожами? – Его светлость выглядел удивленным. – Насмешить нас, вот это будет вернее. Но я никогда такого не видел.

– Я тоже, – вставил брат Михаил.

– Так говорят, – сказал молодой монашек.

– Кое-что тут выглядит грозно и без всякой раскраски, – промолвил лорд Аутуэйт, указывая на знамя, реющее как раз напротив его отряда. – Я вижу здесь штандарт сэра Уильяма.

– Какого сэра Уильяма? – поинтересовался Томас.

– Уилли Дугласа, – пояснил лорд Аутуэйт. – Я пробыл в плену у него два года и до сих пор еще не расплатился с ростовщиками.

Он имел в виду, что его семье пришлось влезть в долги, чтобы заплатить выкуп.

– Правда, сам Уилли мне понравился. Тот еще мошенник. Эге, да рядом с ним Морей.

– Морей? – переспросил брат Михаил.

– Джон Рэндольф, граф Морей. – Лорд Аутуэйт кивнул на другое знамя, полоскавшееся поблизости от кровавого сердца Дугласов. – Эти двое на дух не переносят друг друга. Одному Господу ведомо, как их угораздило оказаться рядом в строю.

Он снова устремил взгляд на шотландских барабанщиков, которым приходилось откидываться назад, чтобы уравновесить тяжелые барабаны.

– А вот я на дух не переношу их чертовы барабаны, – промолвил он без особой, впрочем, злости и тут же рассмеялся. – Раскрашивать лица в синий цвет, а? Это ж надо! В жизни не слышал подобной чуши!

Приор разглагольствовал перед ближайшими к нему воинами, проклиная шотландцев за разорение большой церкви в Хексэме:

– Они осквернили священную обитель Бога! Они убили братьев! Они подняли руку на достояние самого Христа и заставили Господа пролить слезы! Отомстите за Него! Никакой пощады!

Стоявшие рядом лучники разминали пальцы, облизывали губы и присматривались к врагу, который, похоже, наступать не собирался.

– Перебейте их всех, – взвизгнул приор, – и Господь благословит вас за это! Благословения прольются на вас дождем!

– Они хотят, чтобы мы их первые атаковали, – сухо заметил брат Михаил, несколько смущенный избыточной пылкостью своего приора.

– Ага, – сказал лорд Аутуэйт, – и еще шотландцы думают, что мы будем атаковать верхом. Видите пики да алебарды?

– Они хороши и против пеших, милорд, – возразил монах.

– Верно, верно, – согласился лорд Аутуэйт. – Ох и мерзкие штуковины эти пики. – Он нервно перебирал стальные колечки своей кольчужной рубахи и очень удивился, когда одно из них отцепилось и осталось в его пальцах. – А Уилли Дуглас мне и вправду нравится, – продолжил старый вояка. – Мы, бывало, охотились вместе, когда я был его пленником. Помнится, затравили у него в Лиддесдейле матерого вепря. – Лорд нахмурился. – Но чего же противно звучат эти барабаны!

– Так мы будем атаковать их? – спросил, набравшись смелости, молодой монах.